Сергей Изуграфов
Смерть на Кикладах. Сборник детективов №3

– Ну да, по примеру резидентуры: знает только своего непосредственного начальника, от которого и получает инструкции, – кивнул Смолев задумчиво. – Больше не знает никого, не говоря уже о высших чинах. Так, что ли?

– Точно! – подтвердил генерал Манн. – И так на каждой ступеньке этой лестницы. Поэтому собрать доказательную базу на главных действующих лиц всегда неимоверно сложно, на это уходят часто годы, а то и десятилетия! Во-вторых, многие кланы, используя подкуп и шантаж, настолько проросли внутрь общества, как раковая опухоль, что среди членов Ндрангеты или Коза Ностры есть и адвокаты, и судьи, и прокуроры, чиновники, высшие военные чины, даже члены правительства! И эти замаскированные члены мафии делают все, чтобы замедлить, затормозить борьбу с криминалом.

– Неужели настолько сильный саботаж?

– О чем ты говоришь! Помнишь фильм «Спрут»? Детский лепет, но в правильном свете все показано. Часто дела разваливаются в суде, и мафиози выходят на свободу. И ладно бы только в самой Италии! Все гораздо хуже, Саша: Европа, Америка, даже Австралия, – эти кланы трудятся везде. Словно метастазы злокачественной опухоли, что распространяются десятками и сотнями каждый день по всему миру. Наше общество тяжело больно, и простой хирургической операцией здесь ничего не решить. Здесь нужна, как говорят врачи, «комплексная терапия». Мафия – как Лернейская гидра, отрубаешь одну голову – вырастает две. Это империи, Саша, настоящие империи! Годовой оборот неаполитанской Каморры только в самом Неаполе составляет в год более пятнадцати миллиардов евро! Это в одном городе! Ндрангеты – под семьдесят миллиардов! Тебе назвать для сравнения годовой бюджет всего Интерпола для сравнения? Обнять и плакать!

– Черт знает что! – мрачно проговорил Смолев, покачав головой и отодвигая кофейную чашку. – Хочешь сказать, генерал, что все бессмысленно?

– Я этого не говорил, – отрицательно мотнул головой Виктор Манн. – Мы делаем свою работу и будем ее делать и дальше. Но мы – криминальная полиция – лечим симптомы, внешние проявления болезни. Раскрываем конкретные преступления, кражи, убийства, задерживаем целые партии наркотиков и оружия. Это все, безусловно, наносит потери мафии, но незначительные. Даже если это миллионы долларов – любая группировка отобьет эти потери за две-три успешные махинации. Это не решение, понимаешь? А еще они давно поумнели, на них работают прекрасные экономисты и финансисты. Еще лет пятьдесят назад кланы стали вкладывать деньги и в легальный бизнес, скупая недвижимость, магазины, рестораны, заводы и фабрики, строительные компании, даже газовые месторождения! Другими словами, любые успешные коммерческие предприятия. Стремительными темпами мафия отмывает и легализует свои доходы, являясь сегодня одним из наиболее крупных и успешных инвесторов в мире. Доходы от легальных источников создают для мафии финансовую «подушку безопасности». Поэтому давно стало понятно, что бороться с мафией необходимо именно на финансовом поле, вскрывать и разоблачать все их операции, выбивая у них почву из-под ног.

– Поэтому вы и «разрабатывали» этого «бухгалтера»? – уточнил Смолев.

– Именно, – подтвердил генерал и постучал пальцем по столу. – Если нам удастся нанести удар по их финансовой стабильности, хотя бы одной из группировок, это даст больше эффекта, чем очередное задержание партии наркотиков или двух-трех мафиози. Наркотики они привезут еще, а за мафиози вступятся лучшие адвокаты, для которых деньги давно уже «не пахнут». И задержанные либо выйдут на свободу, либо неплохо устроятся в тюрьме со всеми удобствами, откуда и продолжат проворачивать свои грязные делишки. А нарушенные финансовые цепочки, которые создавались годами, так быстро восстановить не удастся.

– Я согласен, – кивнул Алекс, в свою очередь подливая вина в бокалы. – Так что с этим «бухгалтером», кто он такой, почему оказался на Паросе? Откуда он вообще взялся?

– Да, давай теперь ближе к «телу», – невесело ухмыльнулся генерал Манн. – Его зовут Жан-Гвидо Пиани. Ему тридцать пять лет. По крайней мере, так написано у него в паспорте. Кто он такой на самом деле и сколько ему лет, – черт его знает! Откуда он взялся? Самая большая загадка. Такое ощущение, что свалился с неба. На него у неаполитанской полиции ничего нет. Мы трижды запрашивали – те только руками разводят. Девственно чистый файл. Они вообще такого человека не знают. Фото им тоже ничего не сказало, по картотеке они не смогли его найти.

– Да кто же он такой? – недоуменно спросил Смолев. – А дактилоскопия?

– Отпечатки пальцев мы не смогли им предоставить, он все время носит тонкие перчатки. Несколько лет назад он появился, словно ниоткуда, и стал, якобы, «бухгалтером» «семьи Гуллотта», которая специализируется в Неаполе на продаже наркотиков. Глава «семьи» последние три года – после того, как Доменико Гуллотта погиб в междоусобной войне за раздел территорий, – его племянник Винченце Гуллотта. Полтора года назад Винченце был арестован неаполитанской полицией. Тогда прошли десятки организованных облав на каморру – это случилось после «войны кланов».

– Они еще и воюют между собой?

– Что ты! Настоящая война! Передел территорий. Такое случается регулярно, кто-то позарился на чужие «точки», они называются «пьяццы». Одна такая «пьяцца» по продаже героина дает в месяц больше миллиона евро прибыли! Бились насмерть! Только самих каморристов погибло более пяти тысяч человек за два года. А сколько пострадало людей на улицах! Все улицы залили кровью! Тогда у жителей Неаполя лопнуло терпение, начались массовые протесты. Они вышли на улицы и обратились к итальянскому правительству с требованием ввести в Неаполь войска, чтобы усмирить бандитов. Полицейские части были усилены федеральным спецназом и во время облавы арестовали несколько сотен человек. После ареста Винченце у руля клана встала его жена Четтина. Такое допускается мафиозным кодексом. Спустя полгода, то есть около года назад, через одного из наших агентов Жан-Гвидо дал нам понять, что готов с нами сотрудничать.

– Как он объяснил свое желание? – спросил Смолев.

– Да никак! – пожал плечами глава Бюро Интерпола. – Он вообще не слишком разговорчив. У меня сложилось впечатление, что он одинаково люто ненавидит и полицию, и Каморру, и Ндрангету, и мафию вообще. Отчего вдруг так – пока нет у меня ясности… Правда, слова «Каморра» он ни разу не произнес. Все время говорит «система». Впрочем, как горшок ни назови…

– Ты лично с ним встречался?

– Дважды, – кивнул Манн. – В Риме. На нашей конспиративной квартире на виа Моргутта, пятьдесят один. Досталась от американцев, еще с пятидесятых. Там их резидент жил несколько лет, некий Джо Брэдли. Выдавал себя за репортера. Так вот… Темный полуподвал, стол, два стула. Лица почти не видно. Говорит вполголоса. Сразу установил свои правила. Мол, хотите, чтобы я сдал вам операции «семьи Гуллотта», имейте терпение, сам определю наилучший момент. Каждый раз передавал нам информацию по поставкам героина и кокаина от Ндрангеты. Сейчас этот мафиозный клан стал монопольным поставщиком наркотиков из Колумбии и Мексики в Европу. Своего рода – дистрибьюторы, черти бы их драли! Мы «накрыли» несколько поставок. Но когда стали разбираться, то оказалось, что из восьми задержанных партий пять предназначались Коза Ностре и только три Каморре, да и то другим кланам, что враждуют с «семьей Гуллотта»! Такая вот, понимаешь, загогулина!

– У тебя возникли сомнения в его искренности?

– Немедленно и серьезные. Я потребовал встречи. Сказал ему, что он морочит нам голову. Если мы не получим информации о деятельности непосредственно «семьи Гуллотта», то прекращаем с ним любые контакты. Воевать за него с их конкурентами мы не станем, пусть сами друг другу глотки рвут. У меня на операции один боец погиб, трое были ранены. Сказал этому Пиани, что если я пойму, что он водил нас за нос, я лично сообщу по своим каналам и Коза Ностре, и пострадавшим кланам Каморры, кто наш информатор.

– Жестко ты с ним, – покрутил головой Смолев. – Они же его в винегрет покрошат! Его проняло?

– А надоело цацкаться, Саша! Повозись с мое со всякой мразью, огрубеешь душой, – Манн стиснул тяжелые кулаки. – Мы бойца, что на операции погиб, всего за три дня до того женили, понимаешь? На свадьбе весь состав Бюро был, невеста у него молодая такая, девочка еще совсем… Ты бы видел, какими глазами она на меня смотрела, когда я к ней пришел с этой вестью!.. В них такой ужас застыл… Всего три дня мужней женой побыла – и уже вдова, легко ли – в двадцать-то лет?

Генерал замолчал. На его лице заходили желваки, а на кулаках вздулись вены. Смолев тоже замолчал. Да и что тут можно было сказать? Он прекрасно знал, каково это: сообщать жене друга, что муж ее больше не вернется. И смотреть при этом ей прямо в глаза, в которых колышется ужас, прекрасно понимая, о чем она сейчас думает. Они все – он знал это – в этот момент думают об одном и том же: как же так, ведь ты же вернулся! Ты-то выжил, уж не за чужой ли счет? Смотрят на тебя с подозрением, страхом и даже с ненавистью… Это проходит потом, когда наваливается горе, тяжелое и давящее, которое беспощадно выжимает из человека все эмоции, выжигает нутро и на время делает его бесчувственным ко всему вокруг. Смолев давно понял, что это такой защитный механизм. Иначе человек сойдет с ума. Но в первые минуты ты всегда – враг. Поэтому, порой, чтобы прийти к вдове нужно иметь больше мужества, чем поднять роту в атаку или сходить за линию фронта.

Так они сидели и молчали, думая каждый о своем.

Волны прибоя тихо шелестели у ног, вынося на песок мелкие водоросли и прозрачную пену, быстро таявшую на солнце. Мальчик за соседним столиком бросил в воду пригоршню хлебных крошек, – и вода вокруг них забурлила: стая мальков атаковала угощение.

Прошло минут пять, прежде чем генерал продолжил.

– Проняло ли его? Не знаю. Но частичную информацию о финансовых операциях самой «семьи Гуллотта» он нам все же передал на третий день после нашего разговора. Там – банки, счета, несколько компаний, которыми они владеют через подставных лиц. Это было неделю назад. Еще через два дня этот «бухгалтер» вдруг приплывает на личной яхте на Парос, выходит с нами на связь и требует для себя вооруженную охрану. Я предупреждал министра, что его необходимо было немедленно задержать и перевести на материк, в Афины. Министр уперся рогом и ни в какую! Мол, «куда он денется с острова, вам проще будет его здесь охранять!» Доохранялись! Через три дня стартовал «морской марафон», а дальше – ты знаешь!

– Когда будет готова экспертиза по утопленнику? – спросил Алекс.

– Через несколько дней. А что толку? У нас на этого Пиани кроме фото нет ничего: ни отпечатков пальцев, ни генетического материала. Ни одного волоска! Даже особых примет нет. Так что, уже сейчас могу сказать – пальцем в небо эта экспертиза ткнет: может он, – а может, и не он! Как говорится: «Дай ответ! – Не дает ответа!» Костюм такой же, по росту и телосложению они похожи. Но уж как-то все слишком гладко!

– Вот именно, – подтвердил Смолев. – У меня полное впечатление, что нам этого утопленника кто-то услужливо подсовывает: мол, вот вам, пожалуйста, пользуйтесь. Ни рук, ни головы! Капитан «Афины» Василиос утверждает, что его никак не могло вынести течением с маршрута «морского марафона» в этот квадрат, где старый рыбак его выловил сетями, – течения не позволили бы, понимаешь? Это надо проверять, конечно, но думаю, что моряк говорит дело.

– Проверим, проверим, обязательно, – кивнул Манн, внимательно слушая друга. – Что еще он говорит?

– Что на акул не похоже, мол, будь здесь стая акул, от него не осталось бы и воспоминания. И, скорее всего, тело попало в воду уже после того, как ему отделили руки и голову. Поэтому и крови в море вылилось немного. И по скорости течения, если его выбросили у Дриониси, он часа через четыре оказался бы у Пантерониси, значит тело бросили в воду ночью, часа в три ночи. В семь Никос уже забрасывал свою сеть. Кстати, со слов Василиоса, здесь любимое место местных рыболовов. По два десятка лодок проходят за сутки между этими двумя островками. Тот, кто бросал тело в воду, об этом наверняка знал. И шансы, что его выловят или заметят, были очень высоки. Не Никос, так кто-нибудь другой. И еще кое-что…

– Что, Саша?

– В том странном катере, без опознавательных знаков, мне показалось, что в каюте на полу – кровь. Ее, вроде, даже пытались замывать, или вылили несколько ведер морской воды, но вдоль стены явно видны подтеки. Катер, я думаю, пытались затопить. Но возникает вопрос: кто? И куда они делись сами? Какие у тебя версии?

– Версии?.. Версий масса! Я допускаю, что где-то, вероятнее всего – в Министерстве, произошла «утечка», и конкурентам «семьи Гуллотта» все-таки стало известно, кто «сдал» восемь поставок героина на общую сумму в миллиард евро. Они могли его выследить, выловить во время заплыва, пытать на яхте или, чтобы не оставлять следы, на одном из островков, отрубить руки и голову и выбросить тело в море.

– Эта версия не объясняет, зачем ему отрубили и голову, и кисти рук, – покачал головой Смолев. – Утопить живьем, привязав к ногам груз, – это в стиле мафии. Перерезать глотку или застрелить из лупары – тоже. Причем, прилюдно, поскольку наказание должно быть показательным. А здесь что-то не вяжется…

– Согласен, – кивнул Виктор. – А главное, что за катер и откуда взялся? Вторая версия: допустим, что наш итальянский «друг» устроил весь этот спектакль для отвода глаз. Поэтому такой странный у нас утопленник. Ни с фото не сличить, ни отпечатков пальцев не снять.

– Тогда у него должны были быть подручные: кто-то его подобрал во время заплыва, потом они, допустим, перебрались на катере в этот район, где у них уже было спрятано тело на одном из островков, одетое точно в такой же гидрокостюм. Здесь они выбросили тело в надежде, что рыбаки его точно подберут и примут за пропавшего спортсмена. Допустим, этот катер и принадлежал самому Пиани или его помощникам.

– Почему тогда они его бросили и даже пытались затопить? В борту у него несколько отверстий ниже ватерлинии. Такое впечатление, что они стреляли по нему умышленно. И на чем тогда они уплыли сами?

– Может и стреляли, – да не они?

– Думаешь, был кто-то еще? – спросил Манн.

– Не исключено, генерал, – задумчиво ответил Алекс. – Похоже, что был кто-то еще. Или группа поддержки, или, наоборот, конкурирующая организация. Была перестрелка, в которой пострадал неопознанный катер. Если победили конкуренты, а вся эта затея с телом – лишь спектакль для отвода глаз, то твой бухгалтер, возможно, сейчас у них. А если конкуренты проиграли, то, возможно, их тела скоро обнаружат. Оба островка, особенно Дриониси, надо как следует обыскать. Василиос как-то обмолвился, что там есть пещеры. И не дает мне покоя свежая кровь на полу в кабине катера, которую пытались смыть. Что-то здесь не так.

– Эксперты все проверят, если это кровь, как ты говоришь, то сравнят с кровью убитого. Ждем, что нам скажут, пока выводы делать рано, – пожал плечами Виктор и гибко потянулся, словно сытый кот. – На острова высадятся завтра с раннего утра мои агенты, я уже распорядился. Думаю к ним присоединиться. Составишь компанию? Ну и отлично! Версий у нас с тобой много, но пока ни одна из них фактами не подтверждается… Утро вечера мудренее! Да, и знаешь что? Ну что мы с тобой все о делах да о делах! Смотри, какое море, какое небо, какой закат! А, пожалуй, давай-ка еще кувшинчик вина закажем, ты не против? У меня от всех этих служебных разговоров страшная жажда!

Часть шестая

Есть вещи, которые приходится делать

– их делаешь, но никогда о них не говоришь. Их не пытаешься оправдать. Им нет оправданий. Их делаешь и все. И забываешь.

Марио Пьюзо, «Крестный отец»

Впервые Винченце Гуллотта хладнокровно убил человека, когда ему едва исполнилось двадцать.

Сейчас, спустя восемнадцать лет, – сколько всего произошло за эти годы! – он уже не мог вспомнить ни лица того несчастного мелкого лавочника, что вздумал противиться «системе», ни его имени, ни даже названия его убогой лавки на узкой улочке Испанского квартала, торговавшей дешевой пастой для бедняков.

Лавка закрылась через неделю после гибели владельца – семья убитого посчитала за лучшее немедленно покинуть Неаполь. На том месте вскоре открылось маленькое кафе всего на два столика, где посетителям подавали лишь ристретто в маленьких белых чашечках и стакан чистой питьевой воды.

Люди шептались, что кафе принадлежало «семье Гуллотта», содержалось на деньги «семьи» и служило местом встреч членов клана с нужными людьми. Ничего не помнил Винченце: ни дня, ни часа, ни даже времени года. Только одно врезалось ему в память – собственное холодное равнодушие, с которым он это проделал.

После первого убийства Винченце стал стремительно продвигаться по карьерной лестнице. Из простого «каморристи» он вскоре стал «капо пьяцца» – начальником одной из точек продаж наркотиков на севере Неаполя. Он немедленно организовал дело на широкую ногу: героин, кокаин и гашиш можно было купить не только на самой точке, но и заказать по телефону, просто прислав кодовое слово и смс с адресом. На точку обрушился шквал заказов.

Винченце немедленно подрядил членов молодежной банды «Отморозков», дав им возможность зарабатывать на продаже наркотиков, и целая стая подростков-курьеров на скутерах была готова круглосуточно выполнить заказ на доставку «от двери до двери». Количество клиентов росло лавинообразно.

Выручку с «пьяццы» вывозили каждые два часа вооруженные до зубов «инкассаторы» на мощных байках и доставляли их в штаб-квартиру «семьи Гуллотта» в Испанском квартале, откуда деньги уже перекочевывали в сейфы в банковских хранилищах, оседали на счетах подставных лиц, отмывались по сложным схемам через оффшоры и снова возвращались семье в виде недвижимости, доли в бизнесе, а то и в виде товаров для магазинов, которые контролировал клан.

Винченце богател вместе с «семьей». Скоро его личный доход составил пять тысяч евро в день. Он купил квартиру в Испанском квартале, куда перевез свою мать – больше у него никого из родных не было. Деньги «капо пьяцца» складывал дома в сейф, не доверяя банкам. Река наркотиков текла, набивая карманы «семьи Гуллотта», и спустя год Винченце пришлось купить сейф побольше, скорее похожий на огромный бронированный шкаф.

Сам он никогда не употреблял наркотики и презирал тех, кто это делал. Это означало для него уподобиться тому человеческому отребью, тем совершенно опустившимся и потерявшим человеческий облик наркоманам, что исступленно кололись рядом с его «пьяццей», под соседним мостом, порой по двести человек за день, среди груд мусора, крыс и человеческих экскрементов.

Винченце как-то сразу понял, что наркотики – это смерть.

У человека, который их принимает, нет будущего. Есть только грязный мост, крысы и кучи дерьма. И то – ненадолго… У наркомана нет жизни, нет свободы, нет мечты. А у Винченце Гуллотта мечта была.

Он мечтал об этом с того самого момента, когда впервые пересек порог дома своего дяди Доменико Гуллотта. Он сразу понял, какой страх внушал его дядя всем окружавшим его людям. Страх и уважение.

Став главой клана после войн Каморры в восьмидесятых годах, из которых он и его семья, благодаря мудрой политике дона, вышли без потерь, имея острый ум, изворотливость и твердость духа, дон Доменико сумел сплотить вокруг себя мощную и эффективную организацию, промышлявшую рэкетом, торговлей оружием, проституцией, контрабандой, подрядами на строительство и подпольными лотереями. Наркотики появились много позже. «Семья» уже много лет цепко держала в своих руках почти треть Испанского квартала, безжалостно расправляясь с неугодными. Многие кланы хотели бы видеть «семью Гуллотта» поверженной, но дон никогда не давал им даже шанса.

Винченце мечтал о том, что когда-нибудь он станет правой рукой своего дяди – уже это казалось само по себе несбыточным чудом, а потом – в этот момент он всегда крепко зажмуривал глаза и стискивал зубы, только бы не проговориться, не произнести это вслух – если его дядя вдруг погибнет или будет арестован, то во главе клана встанет он, Винченце Гуллотта! И все будут его бояться и уважать не меньше, чем дона Доменико, а много, много больше!

Время шло год за годом, его детская мечта начала приобретать реальные очертания. И все же, хоть он и был внутри «системы», он был, по-прежнему, лишь одним из многих. Да, его «пьяцца» работала, как часы, но таких точек у семьи было несколько. Тот же босяк Сальваторе, которого он привел к своему дяде в детстве голодным и дрожащим заморышем, благодаря своему умению считать – подумаешь, велика важность! – сумел выдвинуться и занять должность помощника бухгалтера. Пусть не Бог весть что, да и деньги не те, но помощник бухгалтера в клане всего один, а «капо пьяцца» – с десяток! Скоро, глядишь, и бухгалтером станет, а это, как минимум, общение с доном каждый день без ограничений. А он, племянник дона, должен, как и другие «капо пьяцца», записываться к дону на прием заранее! И где, спрашивается, справедливость?

Однажды в разговоре с дядей Винченце не выдержал и обронил несколько слов о том, что мог бы делать для «семьи» куда больше, чем просто торговать «дурью», если бы ему только позволили.

Дон Доменико бросил на него острый внимательный взгляд и ничего не сказал. Но, видимо, он запомнил слова своего племянника, потому что вскоре, спустя две недели, призвал его в штаб-квартиру и приказал передать дела новому «капо-пьяцца». На немой вопрос изумленного Винченце дядя похлопал его по плечу и произнес: «Ты хотел заниматься другими, более важными для семьи вопросами? Быть по сему. Будешь моим помощником. Есть и в самом деле проблемы поважнее, но об этом позже. Сдавай дела, тебе на все три дня. Не волнуйся, в деньгах ты не потеряешь!»

Это было время, когда на территорию «семьи Гуллотта» стал точить зубы клан Сантини. Вообще, надо сказать, что Каморра с момента своего появления никогда не была единой и монолитной организацией. Все кланы, что входили в «систему», как правило, строились вокруг какой-то семьи, где все члены были повязаны близкими родственными узами. Каждый год возникали новые кланы, и каждый год кто-то из старых уходил в небытие.

Были годы, когда Каморра насчитывала до двухсот семейных кланов в одном Неаполе, враждовавших между собой. Понятно, что основной тон задавали не более тридцати, но постороннему наблюдателю разобраться в том, что происходит, где чья территория и сфера влияния, порой было просто невозможно. Ситуация менялась каждый день.

Разобщенность кланов, с одной стороны, играла на руку полиции, с другой – арест боссов даже нескольких кланов ничего не решал принципиально с точки зрения существования Каморры – их территория немедленно поглощалась, и уже на следующий день новые хозяева продолжали делать все то же самое: облагали новым налогом торговцев, открывали подпольные игровые залы и публичные дома, точки по продаже оружия и наркотиков.

Каморра, пользуясь нищетой, безграмотностью и отчаянием беднейших слоев населения бодро вербовала молодежь, предлагая им баснословные барыши и социальную защиту в случае ареста. Если молодой каморристи погибал, его семья получала такую пенсию, что могла безбедно прожить несколько лет. Что же касается государства – то, как говорил дон Доменико: «В Испанском квартале нет государства, нет Италии. Здесь есть „система!“ А „система“ – это я!»

Кланов было огромное множество, хотя попытки собрать их воедино предпринимались. Дон Доменико рассказывал племяннику о наиболее ярких событиях в истории «системы», которых Винченце, по молодости, не помнил, а если и помнил, то не понимал до конца.

После развала в начале восьмидесятых годов «Нуова Каморра Организатта» – мощного клана под руководством Раффаеле Кутоло – по кличке «Профессор», структура Каморры стала еще более разобщенной. «Профессор» десять лет руководил огромной криминальной сетью из тюрьмы Поджориале и сумел собрать армию в семь тысяч бойцов, подчинить себе и обложить данью весь Неаполь.

Со временем он все же проиграл войну как другим кланам, боссы которых находились на свободе, так и неаполитанской полиции. Теперь более ста «семей» бились за раздел сфер влияния в Неаполе. И клан Сантини, имевший тесные связи с Ндрангетой, – не мудрено, ведь сам Джованни Сантини был выходцем из Калабрии – начал теснить «семью Гуллотта» с занятой территории.

История «Профессора» Кутоло, сумевшего подчинить себе все кланы, пусть и всего на десять лет, проиграть войну, но все равно выжить, и по сей день отбывавшего свои девять пожизненных сроков в итальянских тюрьмах, произвела на Винченце огромное впечатление.

Значит, это возможно! Вот к чему надо стремиться! К объединению кланов!

Он понял, что его детская мечта наполнилась новым смыслом, горизонты раздвинулись еще дальше, наполняя его душу гордостью и ощущением собственной значимости. Ну, а для начала надо «разобраться» с «семейкой Сантини», этими чужаками, что решили откусить кусок от семейного пирога. Винченце Гуллотта сможет доходчиво «объяснить» им, что этот кусок им не по зубам.

Получив полную поддержку дяди, Винченце немедленно принялся за дело. Из числа «Отморозков» он отобрал пятьдесят человек, самых крепких, смышленых и хладнокровных. Одним из его требований было: никаких наркотиков! У бойцов армии, что собирал Винченце, должны были быть крепкие нервы и ясная голова.

Он за свой счет экипировал отряд скутерами с форсированными движками и вооружил бойцов до зубов. Свой летучий отряд Винченце назвал «Легион Смерти».

Разбитые на пять отрядов по десять человек два месяца его «легионеры» проходили подготовку, учились стремительно ездить группой по запутанным улочкам Неаполя на огромной скорости, затем рассыпаться и по одному уходить от погони, теряясь в лабиринте кварталов и снова собираясь в заданное время в заданной точке. Учились стрелять на ходу с обеих рук на стрельбище за городом, что принадлежало «семье Гуллотта», под руководством лучших стрелков-экспертов, которых Винченце смог нанять за большие деньги.

Кроме боевой подготовки «легионеров», он активно работал с информаторами, угрозами и подкупом собирая по крупицам необходимые ему важные данные. По истечении двух месяцев Винченце смог отрапортовать дону с чистой совестью, что его боевая группа готова выполнить любое задание «семьи».

И задача была им поставлена.

В один из теплых июньских дней с разных концов на территорию, которую контролировали люди Сантини, с оглушительным ревом форсированных двигателей ворвались несколько отрядов вооруженных людей на мощных скутерах и по заранее продуманному плану начали одновременно громить точки продаж наркотиков, подпольные игровые притоны и публичные дома клана Сантини. Всех, оказывавших сопротивление, хладнокровно убивали на месте.

Сам Винченце с десятком наиболее надежных бойцов, терпеливо выждав полчаса, пока новость о нападении дойдет до самого Джованни Сантини и тот отправит боевиков на помощь своим «пьяцца», ворвался во вражескую штаб-квартиру, без разбору убивая всех на своем пути, стреляя из пистолетов с обеих рук по любой движущейся мишени, что попадалась им на глаза.

Пока они шли за доном Джованни, их путь был залит кровью.

Когда они ворвались в рабочий кабинет дона, тот, желая избежать пыток и издевательств, уже пустил себе пулю в лоб.

В этот день в Неаполе клан Сантини прекратил свое существование, а вся его бывшая территория перешла под контроль «семьи Гуллотта».

Через месяц Винченце Гуллотта женился. Его молодая жена Четтина прекрасно понимала, за кого она выходит замуж. Ее отец и братья тоже были в Каморре, в одном из кланов, что добровольно подчинился дону Доменико. Свадьба была богатой и пышной. Дядя сделал племяннику щедрый свадебный подарок, отдав ему исключительное право извлекать в свою пользу доходы с новой территории. Дядя не обманул племянника: тот нисколько не потерял в доходах.

Через неделю после свадьбы дон Доменико пригласил Винченце к себе.

Войдя в просторный кабинет дона, в котором всегда царил полумрак, Винченце был крайне удивлен, увидев, что в нем присутствуют все высокопоставленные члены клана, около двадцати человек из первого круга – вся «семья Гуллотта» была в сборе.

Обняв его за плечи, дон Доменико произнес, обращаясь к присутствующим: «Братья мои, пришел день назвать моего будущего преемника. Я, Доменико Гуллотта, объявляю своим будущим преемником моего любимого и дорогого племянника Винченце! А пока я жив и на свободе, он будет моей правой рукой. Он станет отвечать за боевую мощь семьи. Нам надо копить силы. Я предвижу впереди еще много крови. Семья Сантини – это только начало!»

Окрыленный словами дяди, что совпадали полностью с его устремлениями, Винченце с достоинством принимал поздравления от членов «семьи», торжественно и чинно подходивших к нему по очереди и крепко жавших ему руку в знак своего уважения.

Одним из последних подошел недавно вышедший из тюрьмы Сальваторе Дженнаро. Он тоже крепко пожал руку другу детства и вдруг, широко улыбнувшись, весело ему подмигнул.