Сергей Гришин
Путешествие туда и сюда
19
Я подсел к Василисе. В конце концов, это же моя кровать. Ницше, обследовавший место исчезновения маленькой гостьи, развернулся в нашу сторону и показал свои зубы.
– Чего? – спросил я с вызовом.
Василиса прыснула в кулачок, а потом положила голову мне на плечо. Я приосанился. Сердце забилось мощно и настойчиво, щёки, похоже, заалели. Вот вроде бы не должен я так смущаться. Но почему-то чувствую себя робким влюблённым юношей. Ёлки-иголки! А я ведь такой и есть!
– А что Вы делаете сегодня вечером? – почему-то спросил я, чувствуя всю нелепость вопроса.
Василиса отстранилась и поглядела на меня весёлым взглядом.
– Мы идём на пир, – сообщила она, едва сдерживая смех. – Надеюсь, вместе. Или у тебя какие-то другие планы?
– С этими асами никогда не знаешь, что дальше будет, – пожал плечами я. Потом счёл, что секретов от супруги быть не должно, и добавил: – Тут предложили музей Андерсона посетить. Внезапно. Думаю, одному пойти, или с женой.
Василиса захлопала ресницами, а потом вдруг взвизгнула и бросилась мне на шею. Обняла, произвела очередь поцелуев в щёку.
– Что это вы делаете? – услышали мы недовольный голос Бронислава Матвеевича, исходящий откуда-то со стороны окна. Он что, тоже решил полетать, как Карлсон?
Супруга вдруг оказалась в полуметре от меня с таким видом, будто сидела там с самого утра.
– Папа, смотрю, ты разобрался с окном, – мило проворковала она.
Тесть и в самом деле торчал на экране окна. Так что зря я приписал ему тягу к полётам.
– Да тут на самом деле всё просто, – отмахнулся Бронислав Матвеевич, мазнув по мне осуждающим взглядом. – Хотя я бы реализовал по-другому. Впрочем, кому я тут буду объяснять нюансы? – он снова посмотрел на меня, но на этот раз с досадой. В этом взгляде явно читалось сожаление по поводу того, что его зятем оказался не доктор наук. – Одного не понял, как активировать телепорт?
– А чего его активировать? – пожал плечами я. – Открываешь окно и летишь себе, куда хочешь. Только ранец надо надеть. Иначе только вниз, – я показал рукой, как.
Словно в пику мне, брови тестя поползли вверх, а потом начали сдвигаться к переносице.
– Пап, а ты уже примерял костюм для пира?
Этим вопросом умница Василиса разрядила обстановку, и Бронислав Матвеевич растерянно перевёл свой взгляд на неё.
– Какой костюм? – спросил он.
– В шкафу висит, – пояснила супруга, а когда тесть завертел головой в поисках оного, добавила: – Просто скажи «гардероб», и в стене откроется ниша.
– Гардероб, – тут же повторил я.
Позади меня раздался лёгкий шорох. Я поспешно обернулся и обнаружил, что в стене по другую сторону от кровати и в самом деле открылся проём, в котором на нескольких плечиках висела одежда. В том числе мой водолазный костюм. И когда его только сюда принесли? Вроде, он на Варяге оставался.
Рядом с ним красовались ещё три костюма. Два чёрных и один белый.
– У тебя, смотрю, тот же набор, – хмыкнул в окне Бронислав Матвеевич. – Какой наденешь? Спрашиваю, чтобы разнообразить наш вид на пиру. А то припрёмся все в чёрном, будем как вороны за столом сидеть.
– Лично я бы не хотел сидеть, как белая ворона, – усмехнулся я.
– Отлично, – удовлетворённо кивнул тесть. – Значит, я надену белый.
С этими словами он исчез. Я пожал плечами. Откровенно говоря, я вовсе не собирался надевать местный костюм. Мне и моя рубаха всегда казалась нарядной.
Василиса словно прочитала мои мысли.
– Ты ведь не пойдёшь на пир в этом? – она тронула ворот моей рубахи.
Из её недр тут же показалась ушастая голова.
– Мяу? – поинтересовался Че.
–Если хочешь, могу надеть свой водолазный костюм, – улыбнулся я девушке. – А ты, – я взял котёнка на руки, – лучше посиди здесь. А то некоторые местные жители странно к тебе относятся. Обещаю принести сочный кусочек какого-нибудь кабанчика.
Чебурик фыркнул и уцепился коготками за ткань рубахи. Мол, пейте там, чего хотите, а свой тёплый домик я вам не отдам.
– Может, всё-таки смокинг? – Василиса приподняла бровь.
– Какой ещё? – не понял сначала я. Потом понял и покосился на шкаф. – Да ну его. К чему нам пафос? К тому же, в водолазном костюме я смотрюсь очень мужественно. Подчёркивает мускулатуру, с этими словами я стянул рубаху и бросил на кровати к вящему удовольствию котёнка, тут же в ней зарывшегося. Я скрестил руки и напряг грудные мышцы.
– Красивый, красивый, – засмеялась Василиса и, чмокнув меня в щёку, поднялась с кровати. – Переодевайся. Пойду, папе помогу. А то он без меня может не справиться.
Я расплылся в улыбке. Интересно, с чем этот великий учёный может не справиться? А девушка обернулась на пороге комнаты и произнесла:
– Лучше смокинг.
20
Я, разумеется, поступил по-своему. В конце концов, царевич я, или нет? Жаль, зеркала в комнате не оказалось. А то бы я точно потратил минут пять-десять на самолюбование.
– Ну, как? – на всякий случай спросил я ослика, когда облачился в подарок Ахти.
– Были бы пальцы, показал бы, – оскалился Ницше.
– Который? – я приподнял бровь и пристально поглядел на своего скакуна.
– А есть разница? – удивился ослик.
Я только усмехнулся. Не хватало ещё тратить силы на лекцию о жестах. И времени жалко, и Ницше она не пригодится.
Я уже собирался покинуть комнату, когда вспомнил про шприц с зельем. Задумался, куда его запихать. Кое-как втиснул под рукав.
Ослик выскочил первым и замер на Радужном мосту, который мерцал сразу за порогом.
– Иван, дорогуша, – услышал я голос Зинаиды Сигурдовны Хеймдаль, – поторопись. Там уже все собрались. Ждут только тебя.
– Тогда полетели, – пожал я плечами и тоже занял место на мосту.
– И побыстрее! – вставил Ницше.
И мы понеслись. У меня даже кишки к спине прилипли. К счастью, уложились мы в два десятка секунд. Нас с осликом просто-таки внесло в тёмное помещение, в котором я узнал давешнюю таверну с головой хряка на вывеске.
– О! Иван! – оглушил меня радостный возглас Тора. Громовержец встал и-за длинного дубового стола и подошёл ко мне. – Проходи. Садись рядом со мной. А осла своего можешь рядом поставить. Валькирии для него целый мешок моркови притащили.
– Йа-йа! – то ли по-немецки, то ли попросту на ослином воскликнул Ницше.
Пока мы шли к месту посадки, я заметил тестя и супругу, устроившихся по одну сторону от сидевшего во главе стола Одина. Василиса была восхитительна, но я её сегодня уже видел в новом наряде. Бронислав Матвеевич, как и планировал, надел белый смокинг с красным галстуком бабочкой. Ага, вот с этим предметом ни один гениальный учёный не справится. Я даже в собственных силах не был уверен.
Аркадий Петрович с Антуаном Пустопорожним расположились напротив. Что характерно, оба были в белых костюмах. Правда, поэт от галстука отказался совсем, а блогер намотал на шею какую-то фиолетовую тряпочку, что смотрелось, на мой взгляд, несколько нелепо. Короче, наша команда, кроме нас с Василисой, выглядела стаей белых ворон.
Супруга, правда, при виде моего наряда тут же закатила глаза. На что я ей ответил широкой улыбкой. Имею право одеваться во что захочу. Царевич я, или кто?
Тор похлопал меня по плечу, и я не заметил, как очутился на широкой лавке между громовержцем и его дочкой. Труд тут же плеснула мне в здоровенную кружку какого-то напитка. Один из асов провозгласил тост в честь дорогих гостей. Пришлось пить. Кажется, в кружке было пиво. Вроде, неплохое. Тёмное, бархатистое. Пролилось в желудок легко и приятно. На тарелке тут же оказалась крупная нога кого-то из пернатых, зажаренная до хрустящей корочки.
После четвёртой опорожнённой кружки Браги спел свою песню про то, что всё в наших руках. Баб и ягнят он оставил на прежнем месте. Судя по всему, народу понравилось. Даже Ницше радостно и одобрительно кричал за моей спиной, а потом с упоением захрустел морковкой.
Ещё через какое-то время валькирии дружно затребовали от Ароза Азорина какое-нибудь новое стихотворение. Аркадий Петрович выглядел несколько уставшим, если не сказать замученным. То ли сказалась вчерашняя пирушка, немилосердно продолжившаяся сегодня, то ли ещё чего. Он немного поотпирался, но потом вздохнул и продекламировал:
Я покинул родимый дом,
Дорогую оставил Русь.
Потрудившись вчера за столом
Я сегодня питаю грусть.
Аркадий Петрович и в самом деле как-то сдал. Он ведь и правда пожилой человек. Ему, поди, уже тяжеловато вот так со всеми веселиться.
Глянет белочка мне в окно,
Подмигнёт и растает как сон.
Я устал от радушия, но
Я радушием этим польщён.
Валькирии зашушукались. Видимо, ожидали от своего кумира чего-нибудь более романтического. Поэт же снова вздохнул и продолжил:
Я не скоро, не скоро вернусь!
Здесь, в Асгарде, я сыт и пьян.
Но зовёт снова в дальний путь
Мой товарищ, царевич Иван.
И я знаю, есть радость в пути,
Хоть уже я устал слегка.
Тяжело свои кости нести.
Пожалейте меня, старика.
Он тяжело опустился на скамью. Рядом с поэтом вдруг оказалась Хеймдаль. Мановением руки разогнала воительниц, озадаченных смятенным состоянием Аркадия Петровича. Страж Радужного моста приобняла Ароза Азорина и что-то сочувственно проговорила.
Один грохнул своей кружкой по столу. Тюр произнёс тост за вольный ветер странствий. Локи помахал мне издалека. Кажется, он что-то хотел сказать. Я попытался прочитать по губам. Мёд? Какой ещё мёд? И вспомнил про шприц.
Дабы разбавить впечатление от выступления Аркадия Петровича, Браги запел какую-то героическую песню. Правда, на своём языке, так что я ничего не понял. А вот Ницше не только понял, но и подпевал, и подстукивал копытами.
Я кое-как вытащил из рукава шприц и, не глядя, выдавил мёд в кружку. Лишь после этого осознал, что в ней ещё осталось около четвертинки пива.
– Любишь коктейли? – сквозь шум пира услышал я голос Труд. – Это не лучшее сочетание, поверь моему опыту! Погоди, сейчас я тебе замешаю, – с этими словами девчонка выхватила кружку из моих рук и плеснула туда сначала из кувшина, стоявшего неподалёку, а потом из бутыли тёмного стекла, которую попросила передать Скёгуль.
Я слегка ошалел, получив кружку обратно. Но пахло зелье неплохо, да и не могло быть среди ингредиентов ничего несъедобного.
Тут, то ли на счастье, то ли на зло, прозвучал новый тост. На этот раз от Тора. Так что мне пришлось осушить кружку.
– Иван, – обратился ко мне Один. – Скажи теперь ты. Или спой. – Увидев моё смущение, он добавил: – Парни говорили, что ты тоже умеешь петь, если тебе понравится общество. Так тебе что, не нравится наше общество? – тут я почувствовал на себе его тяжёлый взгляд сквозь тёмные очки.
Ну, и как тут было отказаться? Тем более что зелье, похоже, уже начинало действовать, несмотря на малое содержание в нём мёда поэзии. Удивляясь самому себе, я встал из-за стола и продекламировал:
Жил-был на свете царевич простецкий,
Бросила мама, он грустил не по-детски.
Пришёл папаня: а вот тебе заданье!
Женись-ка, мой хороший, только хлопну в ладоши,
Лук натяни, жену подбери,
И счастье семейное ты обрети.
Я заметил, как Василиса прячет улыбку в кулачке.
Но вдруг налетели на супругу тени
Ну, как тени – киборги, говорят: Полетели
А что же царевич? Собрался в дорогу
Вперёд в Верхний мир. К Кощею, не к богу.
Асы и валькирии притихли. Один заинтересованно наклонил голову. Локи нахмурился и принялся теребить ухо. А меня понесло дальше:
В дороге царевич встретил поэта.
Стихи у поэта все читаны где-то.
Но сила всё ж есть в плагиаторском слове,
Недаром зовётся Арозом Азорин.
Аркадий Петрович при упоминании своего псевдонима подавился пивом. Зинаида Сигурдовна покосилась на меня с каким-то странным выражением и легонько похлопала поэта по спине.
Попались в дороге Яга боевая,
Русалка, медведь и друган его зая.
И блогер известный – зовут Антуан.
Любитель экзотики, странствий и стран.
Ноги сами понесли меня вдоль стола и, продолжая декламировать, я стал потихоньку двигаться по часовой стрелке.
Устроили, в общем, в Москве заварушку,
Случайно спасли всяку разну зверушку,
Нашли Василису в логове Лиха,
Но прибыл Кощей. Подкрался, гад, тихо.
Не сдрейфили парни, завязалась драка,
Враг был силён, натерпелися страха.
Царевич чуть было не сгинул в бою,
При смерти был, можно сказать на краю.
Кощеево царство с небес уронили,
Супругу спасли и отца починили.
Я сам не заметил, как приблизился к Василисе и Брониславу Матвеевичу. И уж никак не ожидал от себя, что при последних словах положу руку на плечо тестя. Впрочем, отметил я этот факт лишь краешком сознания, а вот учёный ощутимо напрягся.
А дальше – вновь мирная жизнь, как по нотам:
Но в небе опять замаячило что-то,
Ароз с Антуаном спустились на землю.
– Царевич, летим! – озадачили целью.
Мол, мамку твою мы найдём по пути,
Спасём всех на свете. Царевич, лети!
И вот прилетели. Геройские асы
В тавернах сидят и пьют свои квасы,
Спускаться на землю они не хотят,
А батька их Один боится котят.
В воздухе запахло озоном. Один чуть привстал, а цвет стёкол его очков вдруг приобрёл почему-то фиолетовый оттенок. Чего это он? Я же ничего не придумывал. Он действительно с каким-то странным трепетом относится к моему чебурику.
Короче, я проигнорировал владыку и закончил свой экспромт:
И треснет морда пополам от всех пиров,
И льются вновь потоки слов из разных ртов.
Я рад был видеть вас за праздничным столом.
Всем до свиданья. Мы с супругою пойдём.
Я подхватил Василису на руки и понёс к дверям. В установившейся гробовой тишине раздался голос Локи:
– Братец Тор, не пора ли нести мёд альтернативной поэзии? Мы все его уже заждались.
21
– Иван, ты с дуба рухнул? – возмутилась Василиса, когда я бережно опустил её на свою кровать. – Что ты вообще себе позволяешь? – она несильно ткнула меня кулачком в грудь.
– Жена да будет послушна мужу своему, ибо плоть от плоти его! – воскликнул я, подняв вверх указательный палец.
Супруга залилась звонким смехом, искренним и заразительным. Потом притянула меня и поцеловала прямо в губы.
– Значит, решил-таки заявить права на трофей? – прошептала она и игриво укусила за мочку уха. – И с чего это мы такие смелые стали?
– Кто-то сомневается в моей смелости? – удивился я. – Я ль тебя из лап Кощея не спасал?
– Спасал, спасал, – Василиса щёлкнула меня по носу. – Но вот от опеки папы спасти никак не решишься.
– Ну, он же уважаемый человек. Учёный, – я изобразил в воздухе загогулину, которая почему-то сейчас в моём сознании соответствовала этому слову. – И вообще, увидев некоторые его способности, я отношусь к Брониславу Матвеевичу с великим трепетом.
– Смотрю, куда-то весь трепет сегодня испарился! А с чего это ты вдруг обидел Аркадия Петровича? Бедный пожилой человек чуть не подавился!
– Обидел? – я выпучил глаза. – Я всего лишь сказал правду! Все его стихи я уже где-то читал. У Есенина, например. Хочешь, я почитаю тебе настоящего Есенина? – и, не дожидаясь ответа, я встал рядом с кроватью и продекламировал:
Глупое сердце, не бейся!
Все мы обмануты счастьем,
Нищий лишь просит участья…
Глупое сердце, не бейся.
После того, как я закончил стихотворение, воцарилась тишина. В левом глазу девушки что-то блеснуло.
– Ты что, никогда не читала Есенина? – с удивлением понял я.
Она помотала головой.
– В обычной жизни стихи не нужны. Но, – Василиса всхлипнула, – это так прекрасно!
Странно. Им ведь достаточно залезть в свои пипки, и можно прочесть хоть Есенина, хоть Шекспира. Да у них там могут поместиться библиотеки всех окрестных царств! А эти странные люди Верхнего мира предпочитают смотреть всякие глупости, вроде звериных боёв или блога Антуана Пустопорожнего. Впрочем, у Антуана хоть есть на кого посмотреть. На меня, например.
Василиса встала рядом со мной и обняла, прижавшись всем телом. Наши губы сомкнулись.
И тут дверь с грохотом распахнулась.
– Иван! Живо собирайся! – прокричал Ницше, заскочив внутрь.
– Пшёл вон, – лениво отмахнулся я.
– Ах, так?! – возмутился ослик. – Мало того, что ни слова обо мне не сказал в своей саге, так ещё и слушать не хочешь? Да и пропади ты пропадом! А ещё друг!
– В самом деле, Иван. Мы пришли тебя предупредить, – в дверном проёме появился Локи. – Один страшно на тебя разгневался. Браги попытался смягчить его сердце хвалебной одой, но надолго это не поможет.
– Из-за котят? – удивился я.
– Из-за твоего поведения! – плут ткнул в меня указательным пальцем. – Никто, слышишь, никто не смеет Одина упрекать в трусости! Даже я!
– Да не упрекал я его! – возмутился я, вырвавшись из объятий супруги. – И вообще, это не я был. Это всё мёд твой.
– Иван!!! – раздался громоподобный рёв, и на экране окна появилось разгневанное лицо Тора. – Кто разрешал тебе, смертному, пить мёд поэзии?!
Я с укором поглядел на Локи. Он меня не предупреждал о подобном запрете, когда давал сие пойло. Правда, упоминал о каких-то противопоказаниях. Но это же совсем не то. В самом деле, если на двери написано «заходить не рекомендуется», то это значит, что всё-таки можно, если хочется. А если написано «заходить запрещается» – значит, уже нельзя. Ну, или можно, но не всем. Правда, есть ещё такие формулировки, как «строго воспрещается» и «категорически запрещено», и понять, в чём тут различие, дано уже далеко не каждому смертному.
Тут ещё и пол затрясся, из чего я сделал вывод, что сейчас мною займутся всерьёз. И пора срочно смываться. Строго и категорически.
Недолго думая, я извлёк из-под кровати ранец Карлсона и взгромоздил себе за спину. Прижал на прощанье Василису, да так, что она пискнула, и поцеловал в уста. Отстранился, сделал героическую морду и затопал прочь.
– Извини, – сказал Тору и распахнул окно, разорвав его сердитую физиономию пополам.
Грациозно, как мне показалось, взобрался на подоконник, окинул присутствующих, пребывающих в недоумении, прощальным взглядом, и рыбкой нырнул наружу.
– Стой! – донёсся сзади нестройный хор голосов.
Но я уже камнем летел вниз, к земле.
Часть 2. На дне
1
Я нёсся вниз со всё возрастающей скоростью, а чудо-машина летающего дверга никак не хотела заводиться. Храбрость, вызванная коктейлем Труд, выветрилась в первые секунды полёта. И теперь моё сердце бешено рвалось прочь из груди, которая, по его мнению, должна была в ближайшее время разлететься на куски от удара на бешеной скорости обо что-нибудь твёрдое. Вот уже внизу показались деревья и серая морская гладь, а я всё стучал и стучал себя в грудь в районе лямок ранца. Да какого ж Карлсона оно не работает!?
– Работай! – воскликнул я и снова ударил по лямке.
К моему несказанному облегчению, меня вдруг дёрнуло, да так, что я перевернулся в воздухе, а потом падение замедлилось. И тут же мне в спину что-то больно стукнулось. Раздалось обиженное «кар», и я, развернувшись от удара на 180 градусов, успел заметить несколько чёрных перьев, плавно опускающихся вниз. И лишь после этого я ощутил дрожание пропеллера.
«Тебе ещё повезло, пернатое», – подумал я, представив, как в мясорубку за моей спиной попадает какая-нибудь ворона.
Несмотря на заработавший движок, я, хоть и медленно, но продолжал снижаться. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что всё идёт хорошо. Не летать же мне тут до скончания веку. Самое приятное в ситуации оказалось то, что у меня имелась свобода выбора. Подо мной были и море, и суша. Правда, следов обитания человека я не заметил ни там, ни там.
С одной стороны, приземляться на воду мягче. Мокрее, но костюм у меня как раз и предназначен для водной стихии. Ботинки вымокнут, не без того – я ж не в ластах по Асгарду разгуливал. Но замёрзнуть мне не грозит – костюм с подогревом.
С другой стороны, логичнее искать людей на суше. Да и самому мне сподручнее ходить по твёрдой поверхности.
Короче, кое-как я вырулил на относительно ровную поверхность, без деревьев и острых камней, метрах в ста от кромки воды. Ещё через несколько минут я почти плавно приземлился, слегка отбив пятки. Стукнул себя в грудь, и на этот раз пропеллер вырубился с первого раза. Я тут же скинул тяжёлый агрегат и растёр ладонями плечи.
Так. И куда дальше? Что мне делать на этом безлюдном берегу? Кажется, я впервые за время всего путешествия остался в полном одиночестве. Так что здесь не было никого, кто мог бы подсказать мне направление дальнейшего движения.
Почему-то я вспомнил гору, на которую я попал в царстве Кощея, того, первого. Тогда, помнится, тоже поначалу было грустно и одиноко. Но в том мире я твёрдо знал, что за мной наблюдают. А потому принял решение сотворить какое-нибудь непотребство, дабы наблюдатель себя проявил.
Вот только здесь, в реальности, чтобы сотворить настоящую дичь, надо ещё постараться. И не факт, что кого-то сие безобразие заинтересует.
Потом меня посетила другая мысль. А что, если попробовать связаться с Ахти? Вода, вроде, по всему нижнему миру связана. Ладожское озеро отсюда, конечно, далеко, но если даже Щуке удалось услышать меня, когда я был у Невы, то почему бы и с Вяйнемёйненом не попробовать? А если удастся со Щукой – пусть. Девчонка тоже может чего-нибудь подсказать.
Я подошёл к берегу и, стараясь не поскользнуться на мокрых валунах, стал приближаться к кромке воды. Налетевшая волна окатила меня холодными брызгами. Я слизнул солёную каплю с губы. Ещё шаг, и ещё. И вот я окунаю свои ладони в ледяные волны.
«Ну-ка, вспомним, чему там меня учил Ахти Вяйнемёйнен. Попробую почувствовать, кто там, в море-океане, живёт».
Я постарался отрешиться от всех проблем и углубиться сознанием в водную стихию. Впечатление морская вода оставляла какое-то жутко неприятное. Вязкая, как кисель. И горькая для всех остальных чувств, кроме вкуса, так и оставшегося солёным. Моё сознание с огромным трудом двигалось в этой среде. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я уловил чьё-то присутствие. Я устремился к живому существу, попытался посмотреть его глазами, но тут же пожалел об этом. Ибо сознание моё обрело чересчур диковинные свойства.
Попытавшись ощутить свои конечности, я не смог их сосчитать. Да и длина их, похоже, была разной.
О! А вот и еда! Кто-то маленький и скользкий коснулся одной из моих лап. Или щупалец. Впрочем, ему уже было всё равно. Дёрнувшись, маленькое тельце застыло, а я принялся его обволакивать и пожирать. Тьфу, какая мерзость!
Я почувствовал, как меня, того, что оставался на берегу, начинает выворачивать наизнанку. Но и сознание морского существа отчего-то отпускать отказывалось. В общем, запаниковал я, заметался. Да только куда тут можно того, уметнуться?
Не знаю, сколько времени я пребывал в этом плачевном состоянии. А потом откуда-то из киселя страха и недоумения послышался смех. Совсем не обидный, да ещё к тому же девичий. Удивление моё оказалось столь велико, что я тут же осознал себя в собственном теле, неловко дёрнулся и в следующую секунду очутился в солёной и ледяной воде. Оказалось неожиданно глубоко. Я барахтался, видимо, около минуты, прежде чем что-то подтолкнуло меня снизу. Почувствовав под пальцами хоть и скользкие, но твёрдые камни, я уверенно пополз на выход из моря, как та безымянная протоамфибия, которая, по одной из версий, породила возникновение жизни на земле, дезертировав из водной среды.
