Сергей Глезеров
Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века
Костел в русском Шлиссельбурге. Открытка начала XX века
Лютеранская кирха в немецком Шлюссельбурге. Фото Юрия Лебедева, 2003 год
Вторая мировая война развела города-однофамильцы по разные стороны линии вражды, однако судьбы их оказались схожи: оба они очень пострадали. Русский Шлиссельбург, захваченный немцами, был почти полностью разрушен – выстояла крепость, ставшая символом неприступности защитников Ленинграда. Немецкий Шлюссельбург сильно пострадал от налетов английской авиации…
В год 300-летия российской Северной столицы многие исторические параллели и аналогии напрашивались сами собой. Не случайно, конечно, немецкий Шлюссельбург стал одним из пунктов акции «Цветок на русскую могилу», проводившейся в том году Санкт-Петербургским центром международного сотрудничества «Примирение».
На территории Шлюссельбургского замка, где ныне находится частный музей, есть памятный знак, напоминающий о военных годах. Он посвящен всем погибшим во Второй мировой войне – людям разных национальностей. Местные жители рассказывают, что слышали что-то о русском городе-однофамильце, знают, что он где-то под Петербургом. Но говорят, что сельское хозяйство очень привязывает их к земле, и им очень трудно вырваться посмотреть мир… (Как рассказал председатель Центра историк Юрий Лебедев: «Первое, с чего начинается немецкий Шлюссельбург, – это устойчивый запах навоза. Ведь это типичный патриархальный немецкий городок, вокруг которого раскинулись большие сельскохозяйственные угодья. Здесь люди прикипели к земле и очень гордятся своей историей».)
«Провинциальная кумушка преображается»
1 августа (19 июля по старому стилю) 1914 года Россия вступила в Первую мировую войну. Этот день стал точкой отсчета последних лет и месяцев Российской империи. С первыми выстрелами Мировой войны Россия стала приближаться к роковой черте, за которой последовали революции и Гражданская война… Но пока в столице, губернии и вообще по всей стране – грандиозный патриотический подъем.
Каждый день в Петербурге проходили многотысячные патриотические манифестации. Ораторы призывали всех «лечь костьми за Россию и ее младшую сестру, Сербию». Все только и говорили об австро-сербском конфликте: у ворот домов дворники оглашали сведения собравшимся возле них кухаркам, горничным и мальчикам из мелочных лавок. В трактирах, пивных и чайных посетители читали вслух газеты, а содержатели этих заведений для привлечения публики покупали газеты в утроенном количестве.
15 (28) июля Австрия официально объявила войну Сербии, а в ночь с 17 на 18 июля Николай II подписал указ о начале всеобщей мобилизации. В ответ на решение Николая II Германия потребовала от России приостановить мобилизацию, а после решительного отказа 19 июля (1 августа) официально объявила о состоянии войны с Россией. На следующий день, 20 июля, Николай II подписал манифест о начале войны. Петербург встретил объявление войны грандиозными демонстрациями.
Патриотический подъем стремительно перерастал в «патриотический угар». Власти не препятствовали этому: погромы во имя «царя и отечества» куда безопаснее для власти, чем требования политических свобод и республики. По Петербургу – городу, всегда отличавшемуся национальной и конфессиональной терпимостью прокатилась волна антинемецких погромов. Толпа разгромила посольство Германии на Исаакиевской площади, нападению подверглись некоторые немецкие магазины и кафе, а также редакция немецкой газеты «Petersburger Zeitung» на Невском проспекте. «Бойкот всему немецкому!» – призывали демонстранты.
Плакат времен Первой мировой войны
А что же Петербургская губерния? Как здесь реагировали на начало Первой мировой войны, которую уже тогда назвали «Второй Отечественной»? В городах развевались национальные флаги, совершались шествия и манифестации с царскими портретами во главе. Общественные и сословные учреждения, торгово-промышленные организации и частные лица жертвовали средства на оказание помощи семьям призванных «запасных» и ополченцев. «Торжественное заявление Государя Императора о начале войны вызвало повсюду неописуемый взрыв патриотических чувств и выражение желания лечь костьми за Царя и Русь», – сообщало Санкт-Петербургское телеграфное агентство.
На пригородных вокзалах – многолюдные патриотические манифестации. Местные жители и дачники провожали «запасных», мобилизованных на военную службу под возгласы: «Да здравствует русская армия!», «Долой немцев и швабов!»… Из столицы в массовом порядке начали выселять немецких и австрийских подданных. По сообщению «Петербургского листка» от 5 августа 1914 г., «вчера около ста человек наших врагов были доставлены в бронированных автомобилях под охраной… и отправлены по Северной железной дороге». Никакими шпионами и врагами они не были, просто стали жертвами антинемецкого «патриотического угара».
Провинция заболела шпиономанией. Любой говорящий по-немецки вызывал подозрение. Характерный случай произошел в начале августа 1914 года в Гатчине и нашел свое отражение на страницах местной газеты. В один из магазинов на Люцевской улице вошли трое молодых людей, разговаривавшие между собой по-немецки. Владельцу лавки они показались подозрительными, и он вызвал городового.
Плакат времен Первой мировой войны
На вопросы стража порядка незнакомцы отвечали сбивчиво, и потому их отправили в полицию. Там выяснилось, что молодые люди – германские подданные, высланные в одну из северных губерний и воспользовавшиеся остановкой поезда в Гатчине для того, чтобы прогуляться по городу. Их немедленно водворили обратно на вокзал, а «на будущее время приняты меры к недопущению подобных неуместных прогулок»…
Начальник Гатчинского Дворцового управления гвардии полковник Крестьянин объявил о создании «Комитета по оказанию помощи нуждающимся семьям лиц, призванных на войну из города Гатчины». Как говорилось в его заявлении, необходимость в таком комитете вызвана тем, что сотни жителей Гатчины, оставившие по приказу государя императора свои мирные занятия и свои семьи и «поспешившие стать на защиту Отечества от врагов», должны быть твердо уверены в том, что «родина исполнит свой долг перед ними и позаботится о покинутых ими семьях». Комитет ставил задачи находить заработок для работоспособных членов семей, оставшихся без кормильцев, подыскивать дешевые или бесплатные помещения для необеспеченных семей, устраивать для них дешевые или бесплатные столовые, а также снабжать такие семьи бельем, одеждой, обувью и продуктами, выдавать единовременные и ежемесячные пособия.
Плакат времен Первой мировой войны
Вскоре пожертвования в комитет потекли буквально рекой. По сообщению газеты «Гатчина» от 9 августа, было пожертвовано ежемесячных взносов на сумму 265 рублей, а единовременных – на 3 тысячи 237 рублей. Последний фонд составили, кроме частных лиц, Общество трезвости при Павловском соборе (50 руб.) и правление Гатчинского завода А.С. Лаврова (250 руб.). Тарелочный сбор из церкви Пятогорского монастыря дал почти 17 рублей, а из Эстонской православной церкви – 10 рублей 55 копеек. Кружечный сбор, проведенный 30 июля на улицах Гатчины, дал 1777 рублей. Согласно отчету комитета, из поступивших в его ведение средств была оказана помощь 80 семействам – на сумму около 600 рублей.
Еще одной организацией в Гатчине, действовавшей в одном русле вместе с комитетом, стало созданное еще до войны местное отделение «Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям», состоявшее под высочайшим покровительством императора. Это общество раскинуло свою широкую сеть по всей России – более трех сотен отделов и столько же попечительств.
26 июля 1914 года состоялось чрезвычайное общее собрание гатчинского отдела. Правление доложило план действий во время войны. Отдел предполагал переоборудовать основанный им приют под лазарет на 30-32 раненых, а также провести сбор пожертвований (его провели 15 августа на улицах города, и он дал сумму 1443 рубля 43 копейки).
Кроме денег в пользу отдела пожертвовали серебряную медаль женской гимназии, три золотых обручальных кольца и браслет. «Особенно трогательно пожертвование этих предметов, составляющих для жертвователей, без сомнения, большую ценность, больше всяких денег», – говорилось в благодарственном обращении отдела.
Плакат времен Первой мировой войны
Вскоре после начала Первой мировой войны на антинемецкой волне Санкт-Петербург переименовали в Петроград, а вместе с ней и Санкт-Петербургскую губернию в Петроградскую. Посчитали, что негоже столице России именоваться «чужеземным», иностранным, а к тому же будто бы и немецким, названием.
14 августа 1914 года столичные газеты сообщали, что «сотни обывателей» ходатайствуют о «восстановлении русского исторического названия столицы»: «пора исправить ошибку предков, пора сбросить последнюю тень немецкой опеки». Спустя пять дней, 19 августа (1 сентября), пресса уведомила: «Государь император 18-го сего августа высочайше повелеть соизволили именовать впредь город Петербург – Петроградом».
Сразу же посыпались предложения о дальнейших переименованиях, чтобы «стереть с лица России все немецкое»: заменить Оренбург на Оренград, Ревель – на Колывань, Екатеринбург – на Екатериноград. Ревнителям русской чистоты также не давали покоя названия Петергофа и Ораниенбаума. Группа гласных Шлиссельбургского уездного земства подняла вопрос о переименовании Шлиссельбурга в Орешек. Заметим, что тогда эти губернские города сумели сохранить свои исторические названия. Их «русифицировали» только в 1944 году, после освобождения от немецких оккупантов, на новой волне борьбы с германскими названиями…
Начавшаяся Первая мировая война повлияла даже на внешний облик городов Петербургской губернии. «Уличная физиономия Гатчины изменилась до неузнаваемости, – писала в середине августа 1914 года газета "Гатчина". – Войсковые части, сроднившиеся с городом, ушли. Они где-то там далеко и, насколько известно, уже с честью приняли боевое крещение… Франтоватых кирасир, лихих казаков, бравых артиллеристов и сводно-гвардейцев сменили солдатики, напоминающие "глубокую армию", с ополченскими крестами на шапках. Иные из них даже не успели еще облачиться как следует в военную форму, только этот крест на шапке да ружье на плече и изобличают воина…»
Плакат времен Первой мировой войны
Гатчина в годы Первой мировой войны стала крупным лечебным центром. Сразу же после начала войны в городе появились госпитали: в реальном училище имени Александра III разместились 7-й и 8-й полевые запасные госпитали, лазарет – в здании Сиротского института имени Николая I. Средства на содержание лазарета составляли ежемесячные отчисления из жалованья служащих ведомства императрицы Марии.
К сожалению, совсем скоро в Гатчину пришла первая печальная весть. 26 августа 1914 года в Павловском соборе служили панихиду по убитым на фронте ротмистру Герберт фон Брюммеру (кстати, до войны он являлся активным участником «Гатчинского лаун-теннис клуба») и корнетам Христиане и Швабе. В соборе присутствовали начальник и чины Дворцового управления, родственники и знакомые погибших, воспитанники Сиротского института, реального училища и многочисленная публика…
Пробудилась от привычной провинциальной «спячки» уездная Луга, покрывшаяся сетью госпиталей и лазаретов. «Я никогда не думал, что маленькая Луга способна на что-нибудь большое, общее, – замечал обозреватель газеты "Лужская жизнь" Борис Ольский в апреле 1915 года. – Луга, с ее глубоким архаизмом, несмотря на близость к столице, с ее атрофией общественности и отсутствием внутренней спайки! Причем оговариваюсь: спайка была до войны – это сплетни, избороздившие город по всем направлениям… И вдруг эта милая провинциальная кумушка преображается с началом мировых событий. И лицо ее, прежде выражавшее интерес лишь к новорожденной сплетне, теперь серьезно и озарено внутренним светом… светом любви к родине и защитникам ее. Поистине, чудеса творит война».
Плакат времен Первой мировой войны
Большим событием для Луги в начале апреля 1915 года стало открытие лазарета в здании офицерского собрания 24-й Артиллерийской бригады. Лазарет, рассчитанный на пятьдесят мест, считался отделением лужского лазарета при Сырецкой общине Российского общества Красного Креста. Торжественную церемонию освящения совершал настоятель лужского Екатерининского собора отец Анатолий Остроумов. По случаю открытия лазарета уполномоченный Красного Креста камергер Александр Александрович Тиран отправил специальную телеграмму в Царское Село императрице Александре Федоровне. В ней говорилось об «искренней готовности самоотверженно работать в святом деле оказания помощи нашим раненым героям». В ответной телеграмме императрица выражала «сердечную благодарность за молитвы и добрые чувства».
На страницах «Лужской жизни» нередко помещались благодарные отзывы воинов, адресованные лужским лазаретам. «Мы, раненые и больные нижние чины, находящиеся на излечении в Лужском лазарете Петроградского Дамского комитета Российского общества Красного Креста, – говорилось в одном из обращений, – приносим свою искреннюю благодарность попечительнице лазарета, ее сиятельству графине Адлерберг за то сердечное внимание, которое оказывается нам ее заботами».
«Прошу принять благодарность всего моего взвода за вашу посылку, – говорилось в другом обращении на страницах "Лужской жизни", адресованном лужским обывателям. – Сердечное Вам спасибо, дорогой благотворитель. Дай Вам Господь Бог много лет здравствовать, сердечное спасибо всему населению города Луги, не забывших нас, заброшенных судьбою на защиту дорогой матушки Родины. Много-много прислала нам всего Луга, никогда не забудем отзывчивых лужан, еще раз сердечное спасибо Вам и всем гражданам Луги, приславшим нам свои подарки».
Первая мировая война круто изменила жизнь Луги. Уездный город превратился в крупную тыловую базу Северо-Западного фронта. Через Лугу шло снабжение армии боеприпасами, снаряжением, здесь находилось много фронтовых авторемонтных мастерских, где восстанавливали военную технику. Кроме того, в Луге шло комплектование новых воинских частей. К началу 1917 года лужский военный гарнизон по численности в два раза превышал количество гражданского населения, он насчитывал около двадцати пяти тысяч солдат и офицеров.
Архив на гранитной скале
В 1933 году на высокой скале мыса Терваниеми, напротив средневекового Выборгского замка, началось сооружение здания Губернского архива. Оно является и ныне одним из украшений города, а свое функциональное назначение не меняет и по сей день: здесь находится Ленинградский областной государственный архив в городе Выборге (ЛОГАВ).
Необычная летопись этого архива порой напоминает захватывающий детектив – точно так же, как и история самого здания. В июне 1910 года, в день празднования 200-летнего юбилея вхождения Выборга в состав Российской империи, на этом месте заложили полковую православную церковь. Проект разработал известный петербургский архитектор Василий Косяков, одна из его самых известных построек – Морской собор в Кронштадте…
Здание Архива
В судьбу здания на мысе Терваниеми всякий раз роковым образом вмешивались войны. Сначала – Первая мировая: именно из-за нее остановилось возведение храма в Выборге, сооружение которого началось весной 1914 года. Возвести успели лишь мощный гранитный фундамент и стены. Когда началась война, строительство остановилось, как потом оказалось, навсегда. Недостроенные стены церкви простояли почти два десятилетия. В ноябре 1930 года Выборгская городская дума приняла решение использовать их для сооружения здания Губернского архива.
Работы начались в 1933 году, стены недостроенного храма разобрали, а кирпич использовали для возведения нового здания. Деньги на строительство здания Архива выделили правительство Финляндии и губернские общины.
Автором проекта стал замечательный финский архитектор Уно Вернер Ульберг, построивший в Выборге немало общественных зданий, в том числе Школу искусств (ныне Центр «Эрмитаж-Выборг»). Как раз в ту пору, с 1932 по 1936 год, Ульберг занимал пост главного архитектора Выборга. Постройки Ульберга сохранились в Хельсинки, Оулу, Иматре, а также в ныне российских Приозерске (бывш. Кексгольм) и Сортавале.
В архивохранилище все остались почти так, как было при Ульберге
Торжественное открытие Выборгского архива состоялось 29 сентября 1934 года. В нем участвовали почетные гости, в том числе министр образования Финляндии Оскари Мантере, директор Государственного архива Карло Бломштедт, губернатор Арво Манер, представители городских и сельских приходов, общин.
На первом этаже здания разместился архив Выборгского магистрата, на втором – дела Губернского правления, коронных фохтов (коронный фохт – в шведской системе управления чиновник во главе уезда, в руках которого сосредотачивалась полицейская власть и функции по сбору налогов – С.Г.), административных учреждений, на третьем – документы надворного и уездного судов. Четвертый этаж выделили для архивов общин губернии. На верхнем этаже предполагалось размещать вновь поступающие документы. Директором архива в 1936-1939 годах являлся кандидат философских наук Рагнар Николаус Розен. В ЛОГАВ ныне хранится его личный фонд, в котором есть переписка Розена с исследователями, дневники, рукописи и черновые наброски научных статей.
Значительная часть фондов Выборгского губернского архива и сегодня находится здесь, в том числе документы Выборгской, Куопиоской и Миккельской губерний за три века, с 1635 года.
Казалось бы, что могло угрожать такому мирному учреждению, как Архив? Однако ему пришлось пережить тяжелые времена, и в этом снова были виноваты войны. Как известно, во время военных действий архивы рассматривались в числе важнейших стратегических объектов.
В начале 1940 года, во время «зимней войны», половину документов Выборгского архива финны эвакуировали в Миккели, часть осталась на месте. После того как Выборг отошел к СССР, в мае 1940 года временное управление города приняло решение передать здание архивному отделу НКВД. Затем, в июле, Совнарком Карело-Финской ССР постановил организовать в Выборге филиал Центрального государственного архива республики. С этого времени отсчитывает свою историю нынешний архив. К концу 1940 года в штате архива состояло 18 человек – в основном, это были работники, откомандированные из архива Карело-Финской ССР и студентки Петрозаводского университета.
Когда началась Великая Отечественная война, и Выборг оказался под угрозой захвата финскими войсками, были предприняты меры для эвакуации архивных документов. Из Выборга в Кострому отправили 11 вагонов с документами. Последние два вагона ушли 22 августа 1941 года. Спустя неделю Красная Армия оставила город…
Покидая Выборг в июне 1944 года, финны пытались вывезти в Финляндию те документы, которые советские власти не успели эвакуировать в Кострому. Однако поезд попал под бомбежку, часть документов погибла при пожаре, но бо́льшая часть сохранилась и вернулась на прежнее место. В сентябре 1945 года в Выборг вернулись и документы из Костромы. Общий их вес составлял 350 тонн.
К тому времени статус архива изменился: в конце 1944 года территория Выборгского района была выведена из состава Карело-Финской ССР и включена в Ленинградскую область, а архив стал Выборгским государственным историческим архивом НКВД, подчиненным Архивному отделу Управления НКВД Ленинградской области. Прошло еще семь лет, и в декабре 1951 года учреждение преобразовали в Государственный архив Ленинградской области.
Удивительно, но, несмотря на то, что война три раза прокатилась через Выборг – в 1940-м, 1941-м и 1944-м, – город был сильно разрушен, а здание Архива практически не пострадало. Как будто бы оберегал его неведомый нам ангел-хранитель. Более того, за прошедшие почти семьдесят лет после войны здание почти не изменилось внутри.
В свое время все служебные и жилые помещения оборудовали мебелью, выполненной по индивидуальным чертежам Ульберга и других выборгских архитекторов. Внутреннее пространство продумывали до мелочей, с присущей финнам пунктуальностью и аккуратностью.
Благодаря директору Архива Светлане Красноцветовой и ведущему архивисту Дмитрию Маланухе автору удалось заглянуть в те места, куда не пускают обычных посетителей.
«Здесь очень многое осталось таким, как было задумано и исполнено при Ульберге, – рассказал Дмитрий Малануха. – Во время войны часть стекол была выбита, в крышу два раза попадали авиабомбы, но никаких внутренних разрушений не было».
Две трети всего объема здания занимают архивохранилища – по одному на каждом из пяти этажей. По сравнению с другими помещениями, здесь сразу ощущается прохлада.
«В архивохранилище поддерживается специальный температурный режим, – объясняет Дмитрий Малануха. – Кстати, система отопления в архивохранилищах очень необычная: плоские батареи, расположенные на потолке по периметру всего помещения. Подобное практиковалось во многих финских учреждениях, да и в жилых домах тоже. Отопление у нас паровое, от собственной кочегарки. К городским сетям у нас подключены водопровод и электричество, отопление свое, на угле. В остальных помещениях архива батареи, как и положено, вдоль стен. Причем сами батареи – тоже старые, финские.
«Черная» лестница
Тут все продумано до мелочей: в боковых нишах каждая лампочка имеет ручное включение – в целях экономии электричества. Вот эти крючочки к лампам тоже придуманы во времена Ульберга. Стеллажи также остались с тех времен, они изготовлены из специальным образом пропитанной сосны. А эти ящики для хранения планов и чертежей мы называем саркофагами. Они тоже сделаны по чертежам Ульберга».
Еще одна особенность архивохранилища: оно расположено в бывшей «алтарной» части здания, обращенной на восток. «Не в упрек Ульбергу будет сказано – он был прекрасным архитектором, – но в архивном деле все-таки мало что смыслил, – говорит Дмитрий Малануха. – Наверное, он не знал, что бумага боится солнечных лучей, иначе зачем бы сделал столько окон в этом помещении, через каждые полметра? В результате пришлось ставить защитные армированные стекла, а, кроме того, еще и занавешивать окна портьерами».
Самое удивительное, в здании уцелели мелочи: в основном, благодаря тому, что все было сделано предельно аккуратно и надежно, а еще работники Архива просто старались ничего не трогать и не менять.
Циферблат лифта
«Двери, окна, ручки, электрические выключатели, потолок со световыми стеклянными призмами на лестничной площадке пятого этажа, специальные армированные стекла и даже вешалки для верхней одежды в гардеробе – все это подлинное, – показывает Дмитрий Малануха, проводя меня по архиву. – Лифт Копе – тоже финских времен. Тут тоже все родное: указатель этажей со стрелочкой, кнопки этажей возле двери».
Правда, сам лифт сейчас не работает. Последний раз им пользовались в прошлом году: сама кабина лифта в приличном состоянии, но подъемные механизмы требуют ремонта…
«Конечно, даже то, что было сделано при финнах, не вечно, – признается Дмитрий Васильевич. – Износился от времени резиновый паркет производства знаменитой фирмы Nokia, которым покрыты лестницы и полы в читальном зале. Со стороны может показаться, что это гранит или мрамор, но нет – это специальная резина. Такой паркет нужен был, чтобы заглушались шаги посетителей и сотрудников. Он скрадывает шум, обеспечивает тишину».
Особенность Архива – смотровая площадка на плоской крыше. С нее открывается завораживающий вид на старый Выборг и окрестности. На верхнем этаже, где ныне кабинеты сотрудников, была квартира директора Архива. По специальной лестнице директор мог из своего служебного кабинета попасть в архивохранилище или просто спуститься вниз, минуя читальный зал. Вообще, в Архиве целая система дополнительных лестниц, скрытых от глаз посетителей…
Читальный зал, отгороженный двумя стеклянными перегородками от кабинетов директора и архивиста, тоже сохранился практически в первозданном виде. Рядом с помещением архивиста – двухъярусная «черная комната» с железной лесенкой наверх, как на корабле. Тут хранятся книги, которые наиболее востребованы читателями – в основном, справочники, адресные указатели, а также выборгские газеты, начиная с 1940 года. При финнах здесь тоже была библиотека, и стеллажи остались с тех времен.
Ключи ульберговских времен используются и сегодня
«Здесь все подлинное, со времен Ульберга, даже ключи и замки в двери, ведущей в читальный зал, – подчеркивает Дмитрий Малануха. – И все действует исправно. Можно, конечно, их заменить и поставить современный новодел. А смысл? Мне они, например, нравятся. И я думаю, тем, кто их сохранил, они тоже, наверное, нравились. Это как память о прошлом времени.
Стекла в окнах читального зала современные, но подъемный механизм используется прежний. Рамы стареют, их придется менять, но, наверное, надо будет подумать о том, чтобы при этом сохранить старую систему открывания окон. А вот во внутренней стеклянной стене в читальном зале до сих пор – армированные стекла ульберговских времен. Некоторые из них – даже со шрамами войны. Вполне вероятно, что это следы от осколков… Конечно, можно эти стекла заменить. Но ведь за семьдесят лет этого никто не сделал. Тут все хранит историческую память…»
