bannerbannerbanner
полная версияСолнце за облаками

Игнаций Сергеев
Солнце за облаками

Полная версия

IX

Расставшись с героями теплым майским днем, теперь вернемся туда, в комнату Арины. Сейчас она сидит рядом с Родионом. У обоих потухший взгляд.

Она говорит:

– Я… я расскажу тебе, я давно так решила. Если ты захочешь уйти, ты волен сделать это в любой момент. Но мне хотелось бы, чтобы ты дослушал до конца. Чтобы понял. А если сможешь помочь – помоги! Поверь, ты моя единственная опора, мне не на кого больше уповать, если не на тебя. Я полностью доверяюсь тебе.

После небольшой паузы, как бы для того, чтобы получить последнее согласие после своего предисловия, она спросила:

– Ты будешь слушать? Поможешь мне?

– Да, – был его короткий ответ.

Тогда она начала говорить.

– Помнишь, когда мы расстались тогда, после случайной встречи в баре «Элит», я пришла в комнату в той гостинице. Там я снимала номер. Я чувствовала себя очень одиноко. Даже не знаю, если бы не твои слова про солнце, твое желание меня развеселить, может быть, меня бы уже не было.

Все дни после этого я много думала не только о том, что со мной случилось, какой поворот совершила моя жизнь, и что обратного пути нет, но и о том, что же мне предстоит делать. Я ощущала себя молодой слабой дурехой, которая пошла однажды по ложному пути, а этот путь привел меня в тупик. Казалось бы, в моем-то раннем возрасте вся жизнь впереди, а я уж сама себе ее испортила. Это было какое-то безумие, я только плакала. Мне не хотелось ни людей видеть, ни выходить куда-либо, ни есть. Аппетита не было совершенно. Сама только едва заставляла себя съедать какую-нибудь морковку, как крольчиха.

Потом я пробовала звонить и говорить с мамой. Мы почти не общались, потому что после первого же моего слова она срывалась на плач, крик. Через поток слов и звуков я могла различить обвинения меня же во всех грехах, а потом во всех бедах моей семьи. Она доходила до того, что чуть ли не сожалела, что в свое время оставила беременность мною. Да, мне приходилось выслушать и такое. Больше-то мне не с кем было поговорить. Пробовала звонить отцу, а он, если и отвечал, ссылался на мать, на ее мнение, да потом добавлял, что занят, потому что подходят сроки сдачи его работы.

Сестра отвечала мне на звонки, да только рассказывала их местные сплетни про мой побег, добавляя разные детали про Андрея, про то, как семья Андрея ко мне стала относиться, как проклинали, как, по их словам, опозорились на весь город.

Еще я звонила своей подруге. Но она говорила со мной шепотом, потому что ее родители рекомендовали ей со мной прекратить всякое общение и вообще выбросить из головы. Да и чем могла мне помочь подруга? От нее я слышала только восклицания что-то вроде: «Ну как в кино!» Так что от подруги тоже никакой помощи.

Прошло дней десять, когда у меня среди всех эмоций стали прорываться хоть какие-то разумные мысли. Но и они были странные, угнетающие. Я стала пробовать думать о будущем, о том, что мне предстоит. Но я не забегала далеко вперед, думала только о нескольких днях, как их пережить. А потом думала: а пережить для чего? С какой целью? Если я осталась одна, совсем одна, что мне делать? Куда пойти вечером? А утром? С кем поговорить? Бывали дни, когда я ни слова никому не сказала. Такие странные дни, раньше ничего подобного со мной не случалось.

Потом мысли мои испортились пуще прежнего и сделались еще более печальными. Если ты спросишь, не думала ли я… как сказать, покончить с собой… Я скажу тебе честно: да, я думала об этом, но никак не допускала того, чтобы совершить.

Знаешь, когда я училась, у нас в общежитии был один паренек. Такой неплохой, спокойный, умненький. Потом стали говорить, что он сохнет по одной девчонке. Часто видели, как он встречал ее, говорил с ней. А она что – вроде хорошо к нему относилась, улыбалась. В один год, сразу после летних каникул, по всему общежитию, как молния, весть – парень тот… В общем, повесился. Так получилось, что девчонка, в которую он влюбился, взяла да и вышла замуж в своем городе, летом это произошло. Мне так печально стало от этого. Я и подумала тогда: ну что, собственно, случилось? Ну оставила его девчонка. Так случилось, да. Но ведь жизнь-то длинная, жить нужно продолжать. Вот было ему тогда девятнадцать лет, такой молоденький! А уж и нет его. Да ведь не знал же он той девчонки девятнадцать-то лет назад, когда родился, а через девятнадцать лет, в будущем, авось встретил бы другую, какую сейчас не знает. Жалко его тогда было очень! Тогда вот я думала, словно как ты говоришь, что солнце есть, даже если его пока не видно. Моя уверенность в жизни всегда была и остается очень большой.

И вот среди этой моей печали стали появляться и оттенки тревожности. И эта самая тревожность стала основываться на том, что вот я одна в чужом городе, рядом ни близких, ни подруги, ни знакомых. К тому же я взяла с собой все свои деньги, но и они стали заканчиваться. Я это обнаружила случайно, когда пришла к администратору гостиницы оплачивать проживание. Посмотрела, а в запасе денег всего-то на несколько дней. А ведь мне и кушать еще что-то нужно. Так тревога моя стала нарастать.

Я звонила родителям и пробовала объяснить им, что у меня на исходе деньги, просила их перевести мне немного, чтобы я смогла пока пожить тут, еще успокоиться, а затем принять решение о будущей жизни. Знаешь, что они отвечали? Родители мои и сестра? Они сказали, что коли у меня ума хватило сбежать от хорошей обеспеченной жизни, бросить всех и подвести, значит, хватит ума и себя прокормить. Вот так. Думаешь, что у меня было? Сейчас я назвала бы это отчаянием. Помогла мне подруга, которая перевала таки немного денег, спасибо ей! Но этого хватало лишь на пару дней.

Знаешь, с одной стороны, это казалось ужасно плохо, но с другой такая ситуация меня словно отрезвила от моих воспоминаний и заставила посмотреть не только на эмоции, но и на практическую сторону. Села я и стала думать, как же быть? И вот, представь, ничего не могла придумать. Ведь в жизни своей я никак почти не зарабатывала. Да, бывало такое, что подрабатывала репетиторством, давая уроки математики школьникам. Вот откуда и запасники у меня сохранялись. Но накопила я это тогда за долгие месяцы, да к тому же в знакомых местах. А тут? Тут все и всё мне незнакомо. Встречу с тобой я не воспринимала как возможность к спасению, потому что тебя практически-то и не знала.

Ничего я не могла придумать, а когда денег оставалось на один-два дня, решилась действовать. К тому времени я общалась в городе только с администратором гостиницы по имени Александр. Я подошла к нему и сказала, что у меня заканчиваются деньги, чтобы оплачивать гостиницу, я жду перевод (я еще на что-то надеялась), и спросила у него совета, как поступить. Он посмотрел на меня и сказал, что лучше всего мне стоило бы поговорить с директором гостиницы, может, он что-нибудь и придумает.

Родион, пожалуйста, выслушай меня. Я постараюсь рассказать всю правду, хотя что-то могу и упустить, но вовсе не из-за того, чтобы скрыть.

Тут Арина прервалась, словно делая передышку и собираясь с силами. Потом она глубоко вздохнула и продолжила:

– Этот администратор, Александр, сказал, что директора гостиницы зовут Аркадий Николаевич. Потом он позвонил директору и попросил его со мной поговорить.

Я пришла к дверям кабинета директора и постучала, потом вошла. Такой, знаешь, кабинет, как номер в гостинице. У окна, напротив двери, хороший деревянный стол, кресло директора, а с другой стороны стола два мягких кресла, видимо, для посетителей. У левой стены стеклянный шкаф, в котором папки с документами, а справа небольшой диван. Директор сидел за столом. Он такой лет сорока, приземистый, в очках, седина уже проступает. Он мне улыбнулся, а улыбка такая, вот как если человек малины сладкой объелся, говорят, слащавая.

– Здравствуйте, Аркадий Николаевич, – начала я. – Я проживаю в вашей гостинице уже несколько дней, плачу исправно, всегда вперед.

Он посмотрел на меня и заговорил, а голос такой сильный, начальственный, часто тон повышается, испугаться можно. Я и испугалась, как-то стала себя маленькой и глупой чувствовать. А он вроде как спокойно говорит:

– Добрый день! Чем могу помочь? Присаживайтесь, – и рукой показал на кресла с другой стороны его рабочего стола.

Я села в одно из двух кресел.

– Видите ли, у меня так стали складываться обстоятельства, что мне нужно еще некоторое время пробыть в вашем городе, а у меня заканчиваются деньги, чтобы оплачивать гостиницу. Я жду перевод от родителей, они обязательно перечислят, только нужно подождать.

Он встал из-за стола, обошел его и оказался у меня за спиной. Я не видела, но мне показалось, что он смотрит на меня. Мне еще подумалось мельком: «А я ведь все-таки симпатичная». Вот я глупая! Вот я дуреха! О чем думала!

Этот Аркадий Николаевич стал тянуть что-то типа:

– М-м! Хм! Если не секрет, а с какой целью вы у нас остановились? В городе, я имею в виду.

– Это, – говорю ему, – частные цели, отдыхала.

– И что, посмотрели наш городок?

– Особенно нет, если честно. Я больше думаю, отдыхаю от… от учебы.

– Понятно. Сами откуда?

– Из Санкт-Петербурга, – соврала я. Боялась, а вдруг и тут наслышаны о моем побеге со свадьбы. А потом подумала, что он мог проверить мои данные, которые я оставила при регистрации, но все равно боялась как-то вспоминать про Светлогорск.

– А в городке нашем у вас есть кто-то знакомый?

– Нет, никого.

– А чем вы тут занимаетесь? Или планируете заниматься? Работать, может быть? Кем? Если не секрет, конечно.

Он так говорил своим голосом, что мне все страшнее становилось.

– Я окончила университет и могу работать. Уроки давать школьникам по математике, – ответила я.

– Как же мне с вами быть? – спросил он как бы сам себя.

Потом еще ходил у меня за спиной, что-то мычал, пощелкивал языком. Так прошло минут десять, а может, и больше, не знаю. Мне было страшно. Казалось, что идет какое-то судилище меня. С другой стороны, я понимала, что начала действовать и хоть с кем-то, хоть как-то стала обсуждать свои проблемы. К тому же по виду этого Аркадия Николаевича я думала, что он может чем-нибудь мне посодействовать.

 

Он сказал решительно, сильным глубоким голосом, я услышала это как приговор самой себе:

– Ну хорошо, хорошо. Я могу позволить вам пожить в гостинице еще, скажем, неделю. В долг. А когда вам перешлют деньги, вы со мной рассчитаетесь. Устроит?

Для себя тогда я расслышала только «еще неделю пожить», а слово «в долг» у меня в голове не зацепилось. От первой части его предложения мне стало мгновенно легко, а про условия, про прочее там я и не задумалась. Глупая я! Сначала у меня будто дыхание стало легче, как вот если душат пальцами горло, а тут вдруг отпускают и не давят – вот так я себя почувствовала.

– Да, устроит! – сказала я довольная, встала и хотела было идти из кабинета.

А он вдруг сказал:

– Минутку. Нужно еще расписку написать. Это формальность, но мне необходимо для отчета.

Я остановилась. Он что-то посчитал, потом сам написал текст расписки и попросил меня подписать. Я взяла расписку, быстро пробежала ее глазами. Там было написано, что я беру у него лично в долг деньги на проживание в гостинице, указаны даты и сумма. По датам получалось семь дней. Знаешь, у меня с математикой хорошо, я в уме высчитала, оказалось, что сумма больше, чем я платила за семь дней. Тут у меня впервые что-то пролетело в голове, какое-то неясное подозрение. Сама я этого подозрения не могла понять.

Я спросила его:

– Здесь сумма… немного больше, чем я плачу…

– Конечно, ведь я сам даю в долг, доверяю вам, – ответил он. – А за полученные деньги в долг придется заплатить незначительный процент. Это обычная практика. Я мог бы эту сумму вложить в какое-нибудь выгодное дельце и заработать даже больше. Но вот мое искреннее желание помочь… К тому же в этому сумму включено питание в нашем кафе три раза в день. Это не самые деликатесы, но, полагаю, достаточно, чтобы чувствовать себя хорошо. Полагаю, так вам будет даже удобнее.

Потом он замолчал и ждал, когда я подпишу расписку. У меня не было другого варианта, я ничего не могла придумать. А тут и проживание, и питание. Я решила и подписала расписку.

После этого у меня вроде бы успокоилась душа, и я целый день посвятила только отдыху. Вопрос был решен на несколько дней. Но на следующий день все стало возвращаться. Все те же мысли. Я стала замечать, что меньше задумываюсь о своем светлогорском прошлом, а больше думаю, что мне делать сейчас и как выкарабкиваться из ситуации. Так я ходила полдня, была в местной школе, выяснилось, что вакансий учителей нет, не только свободных мест учителей математики, но преподавателей по другим предметам. Потом пошла подавать в разные места объявления о репетиторстве по математике, больше-то я ничего не умела делать. Трудность заключалась в том, чтобы дать контактные данные. Но я сама нашла объявление о посреднике на телефоне за процент, который примет звонки желающих.

Знаешь, почти никто не звонил. Городок маленький, желающих мало. Но тем не менее мне повезло. Нашелся один ученик. Было это уже на пятый день того срока, который мне дал директор гостиницы. Плата маленькая, но выбирать не приходилось. Хоть какие-то средства на то, чтобы хоть зубную пасту купить да еще что-то для себя.

Кроме этого, я написала три длинных письма, все разные. Одно – родителям, обоим сразу, потому что отец все равно отвечал бы ровно так же, как мать. Второе – сестре. Третье – подруге. Что я написала? Да, собственно, одно и то же всем. Я описала спокойно и подробно положение, в котором оказалась, про мысли мои, извинилась перед всеми. Написала, что не могла поступить иначе, потому что испортила бы жизнь не только себе, но и Андрею, да и родным. Просила их помочь мне, хотя бы посоветовать, что делать и как поступить. Денег попросила, конечно же, а что мне оставалось? У подруги попросила, если она не сможет, то спросить у наших знакомых. Ответ просила слать на адрес гостиницы.

Никто не ответил. Никто.

Я попробовала позвонить им еще раз после письма, но они говорили то же, что и раньше, никаких изменений, никакого сочувствия, никакой помощи, никакого совета.

Наволочку на подушке в номере можно было выжимать. Прошу, поверь мне! Я плакала столько, сколько не плакала за всю свою жизнь до этого. Теперь удивляюсь, как же все-таки не свела счеты с жизнью. Вот только та история в общежитии удерживала. Руки у меня опустились. Я находилась в полном тумане. Денег на гостиницу не было.

К этому времени уже была поздняя осень, было сыро, холодно. Часто по улицам сквозил промозглый ветер. И если я летом думать про какой-нибудь шалаш в пригороде, а я уж и про такое помышляла, то осенью это стало просто невозможно.

Теперь я видела только одного человека, который мог бы помочь, – этот Аркадий Николаевич. Я снова обратилась к администратору, и меня снова направили к нему.

Войдя, я услышала его грудной голос:

– Ну что? Как наши дела?

– Извините. Я виновата. Но, видите ли… – начала я говорить, – пока еще не получила деньги на оплату по той расписке. Понимаете? Я нашла работу, подрабатываю репетитором. Это, конечно, не ахти какие деньги, но я смогу, думаю, в будущем больше заработать и все вам вернуть. Но вот сейчас я не знаю, как быть.

– М-да, девонька, в сложное положение попадаете, да и мне тоже с вами не легче. Хм! – недовольно сказал он.

Потом он встал из-за своего стола, подал мне бумагу и сказал:

– А ну-ка напишите мне подробнее, чем можете заниматься, кем работать, какой опыт и т. п.

У меня всегда было какое-то доверие к старшим, я к ним относилась как к учителям. Поэтому решила так, что коли просит, так нужно написать. Я взяла ручку и стала писать.

Он ходил молча вокруг меня, я не обращала внимания, но случайно заметила вот что. У него на столе стоял такой цветной, я бы сказала, пенал. В отражении от этого пенала я увидала его, как он стоит у меня за спиной, и так и смотрит на меня. В первый раз, помнишь, мне по глупости понравилось, что он на меня обращает внимание, а тут стало неприятно, не по себе как-то. Наверное, потому что учителя так не смотрят на учениц или, по крайней мере, не должны смотреть. А он смотрел. Мне вроде даже примерещилось, что он как-то незаметно даже для самого себя облизнулся, пока смотрел. Фу, противно!

Но только, пожалуйста, верь мне! Мне очень, очень нужно, чтобы ты верил! И еще очень нужно, чтобы ты помог.

Ну так я написала, он взял бумажку, сказал: «Негусто». Потом еще минут двадцать, а может, и больше, ходил по кабинету. В это время пару раз кто-то заглядывал в дверь, видимо, желая зайти к нему, но он не пускал.

– Вот приходится решать какие вопросы, – сказал он, тряся в руке бумагу, где я описала свой профессиональный опыт, – хотя для этого совершенно нет времени. У меня и так много дел.

Я снова находилась в таком состоянии, что как будто решается моя судьба.

И тут он заговорил своим страшным громовым голосом, как судья:

– Вот что я предлагаю. Я даю срок еще на одну неделю на тех же условиях, что и раньше. Это первое. Второе. Я могу помощь найти работу тут, в нашем городе. Я дам рекомендацию к своему знакомому, у него пекарня.

Помнишь ту пекарню, возле которой мы встретили того неприятного человека? Вот это она и есть. Но тогда я еще не знала об этом.

Директор гостиницы продолжал:

– Я позвоню ему и попрошу пристроить вас на работу. Подходит такой вариант?

Что тут сказать? Я так обрадовалась! И жить, думаю, будет где, да еще и работа появится. Только никак я не могла представить, что же это такое могу делать в пекарне, если ничего не смылю в этом деле? Ну да ничего, подумалось мне в тот момент, все же лучше, чем ничего. Какая же я глупая, ничего не видела под собственным носом! Мне бы чуть поразмышлять, подумать… А я так сходу и согласилась. Снова подписала расписку. Опять я слышала только то, что хотела слышать, а прочее, самое важное, мимо ушей пропустила. Как тут меня назвать?!

Но ты слушай, мне только это сейчас от тебя нужно.

Знаешь, этот Аркадий Николаевич сказал мне, чтобы я на следующий день пошла в пекарню и спросила там руководителя, Михаила, сказала, что я от директора гостиницы, и попросилась на работу. А он, говорит, позвонит Михаилу и предупредит.

На следующий день, а это была среда, я пришла в пекарню к девяти утра. Сначала пускать не хотели, держали на проходной. Ходила там долго. Вся пекарня – это три дома во дворе, один круглый, с трубой, два поменьше. Запах там, конечно, такой приятный, хлебный. Нашла я кабинетик этого Михаила, его самого не было, стояла, ждала возле дверей. Пришел он часам к одиннадцати.

Я ему говорю:

– Здравствуйте, я от Аркадия Николаевича.

А он мне вдруг так резко, как на бегу отвечает:

– От кого, от кого?

Я тут опешила, с меня иллюзия, как пелена, слетела. Туда я шла с такой надеждой, что вот-вот кончатся мои мытарства, и вдруг такой неожиданный вопрос.

Я сказала ему:

– Аркадий Николаевич, директор гостиницы «Элит». Он вам должен был звонить насчет меня, насчет того, чтобы меня на работу принять. Меня зовут Арина.

– Ах да, – как будто он неожиданно вспомнил, при этом держа в руках какие-то бумажки и глядя в них.

– Так-так-так, – сказал он, глядя сквозь меня. – Что же он просил? Ах да! Так, что умеете делать?

Я попробовала ему говорить, чему училась, про репетиторство. Он, мне показалось, и не слушал.

– Так-так-так, – сказал Михаил и перешел в разговоре со мной на «ты». – Приходи в понедельник, в это время, я посмотрю, будет ли у меня возможность пристроить тебя. Да-да, так и поступим. Ну все, пока, до понедельника.

Что сказать о том, что у меня было на душе после этого разговора? Пустота. Вот как-то мозгами своими я понимала, что ничего из этой идеи не получится, но все-таки твердила себе, что надежда умирает последней, что нужно дождаться понедельника, а там видно будет.

Хорошо еще, что у меня появился один ученик на репетиторстве. Я очень ценила его. Мальчик такой славный, только с математикой у него плохо получалось, отвлекается он постоянно, неусидчивый. Я же проводила с ним даже больше времени, чем мне оплачивалось. Во-первых, мне девать это время было особо некуда, а во-вторых, я искренне надеялась, что у паренька будет прогресс в математике, а там и еще ученики появятся, если родителям понравятся мои уроки, и они посоветуют мои услуги еще кому-нибудь.

Наступил понедельник. Снова иду в пекарню, снова часа три ищу этого Михаила. Когда нашла его, он смотрел на меня, как будто первый раз видит. Мне второй раз пришлось говорить, кто я, напомнить, что он в среду обещал найти для меня работу к понедельнику, и вот я пришла.

Он сказал:

– Так-так-так, – как бы немного смущаясь, – у меня работы для вас нет. У меня каждый день по три человека приходит. Нет работы.

После этих слов Михаил ушел, держа в руках кипу бумаг. Я слышала его голос где-то на улице, но к чему мне это было в тот момент? Я просто вернулась в гостиницу.

Я тут же обратилась к администратору, чтобы он спросил, могу ли я поговорить с директором. В гостинице в дневное время всегда работал администратором Александр, он же, как я могла заметить, управлял мелкими вопросами, принимал деньги в счет оплаты проживания, общался с постояльцами. В вечернее и ночное время за стойкой администратора дежурили по очереди горничные, которые никакие вопросы не решали, а лишь принимали и отдавали ключи от номеров.

В тот день мне пришлось ждать возможности прийти в кабинет директора, потому что его не было на месте почти два дня. Получилось поговорить только после семи часов вечера следующего дня.

Он спросил меня:

– Как прошла встреча с Михаилом?

– У него нет работы, – ответила я. – Михаил сказал, что к нему ежедневно за работой обращаются по три человека.

Я заметила, что эти слова не стали неожиданностью для этого Аркадия Николаевича. Выглядело так, как будто он предвидел такое развитие событий.

– Ну что, – сказал он, – у нас город маленький, все хотят где-то работать, а мест рабочих мало. Только, пожалуй, на заводе еще как-то можно устроиться.

Тут же он поинтересовался:

– Когда же можно ждать оплаты по распискам? Когда придут вам деньги?

Я ожидала, что он будет кричать, ругаться, и заранее очень боялась этого. Однако он выглядел совершенно спокойно, говорил, не повышая тона, смотрел на меня как будто ласково. Директор уже не вставал с места.

– Я жду, – солгала я, почувствовав себя виноватой за ложь, и спросила, надеясь, что он сможет все-таки помочь мне: – но пока нет перевода, что же делать?

– Раз денег нет, подпишешь еще одну расписку. Но нынче я собираюсь уезжать на две недели, меня здесь не будет это время. Расписка сразу на две недели. Что ж, я вижу, как дела с тобой движутся. Пожалуй, позвоню… Позвоню знакомой Элине, у нее свое ателье. Видела, наверное, ателье «Элеганс»? Я позвоню сегодня, а ты сходи к ней завтра, скажешь, от меня. Спроси про работу. Она женщина, – при этом он слегка усмехнулся, – может, какой-то вариант работы придумает для тебя.

 

Он перешел со мною на «ты» без церемоний, а я разрешила, потому что он завладевал уже тогда, завладел как бы моей свободой, а залогом освобождения были расписки в его столе. Директор уже не спрашивал моего согласия на подписание, только посчитал цифры, подал расписку мне на подпись. Я подписала, почти не глядя в эту расписку, только показалось, что цифры большие. Но что мне оставалось? Я надеялась найти что-нибудь и отдавать долг. Тогда я понимала, что сумма растет, надеялась когда-нибудь отдавать частями. Предполагала, что он сможет подождать. В жизни мне не приходилось сталкиваться ни с чем подобным, но такой вариант выглядел для меня в то время единственно возможным.

Знаешь, в то время я жила ожиданиями, надеждами, а они таяли. Слегка улучшившись, мое настроение снова испортилось, страх, тревога, озабоченность были моими постоянными спутниками. Только прогулки, во время которых я зарекалась не думать о проблемах, хоть это и не получалось, да занятия репетиторством хоть каким-то образом вытягивали меня из депрессии.

Еще мне очень нравился, да и сейчас нравится, процесс моих репетиторских занятий с Никитой. Он такой живой, интересный, непоседа, одним словом. Мне даже нравилось, когда он отвлекался, пробуя во время занятий увлечься какой-то машинкой или другой игрушкой. Я позволяла ему таким образом передохнуть, с удовольствием наблюдая его игру. Что ни говори, а ведь получатель уроков он, и именно он должен оставаться довольным.

Мне хотелось узнать мнение его родителей о моей работе, но они ограничивались молчанием, которое можно было бы понимать по-разному. Но то, что они не отказывали мне, говорило, что они довольны моей работой, хоть и не могут выразить это прямо. У них я довольно стеснительно спрашивала про возможность преподавания другими детям, но не хотела рассказывать им про свое тяжелое положение, чтобы они не отказали мне.

Вскоре я получила-таки своеобразную оценку моего труда от родителей мальчика. Они рекомендовали меня для занятий девочке Ксюше, однокласснице их сына. Это очень аккуратная девочка, ее родители видят в ней не только прилежную ученицу-отличницу, но в будущем студентку, а потом, может быть, хорошую девушку с прекрасной работой. Эта моя ученица на самом деле очень ответственно относилась к учебе, не отвлекалась, задавала много вопросов, выполняла домашнее задание. Я замечаю, что у нее хорошо идут дела и с математикой, и с другими предметами. Через месяц занятий математикой Ксюша так сильно ко мне привязалась. Она стала делать успехи в математике. Ее родители спросили, могла бы я заниматься с ней еще и другими предметами, какими могу. Я согласилась, хоть и оплата маленькая. Вот поэтому у меня и какие-то деньги появились, теперь мне хватает на житье, почти на все, кроме оплаты этой комнаты.

Извини, я отвлеклась, но я только хочу сказать, что люблю работать с детьми, да и сами дети мне нравятся.

Слушай, что было дальше.

Пришла я на следующий день в это ателье. Какая там красивая одежда висела на манекенах! В основном, конечно, женская. Белый открытый стеллаж с тканями, широкий стол посередине. За столиками сидели две швеи, обе в очках. Они как по команде одновременно подняли на меня глаза поверх очков, как бы спрашивая, зачем я пришла? Я поздоровалась и сказала, что мне хотелось бы видеть Элину. Швеи указали мне на закрытую белую дверь. Я постучала и вошла за дверь в маленькую комнатку. Там и было-то шкаф, еще один стеллаж да два столика, на одном стоял чайник и ваза с печеньем и конфетами.

За рабочим столом сидела женщина лет сорока пяти с пышной шевелюрой, в очках, волосы, сразу заметно, крашеные в блондинку. Вот блуза у нее была красивая, светлая с большими цветами.

– Здравствуйте, Элина, – сказала я женщине. – Я от Аркадия Николаевича, по поводу возможности работы.

– Элина Егоровна, – довольно сухо ответила женщина и посмотрела на меня с ухмылкой, потом добавила, – Э-ле-ганс. Садись, раз пришла.

Я уже не удивилась такому быстрому переходу к обращению на «ты», видимо, подумала я, в этом городе так принято. Элина Егоровна рассматривала меня как вещь. То есть какой-то интерес у нее ко мне проявился, но интерес этот, чувствовалось, был не искренний, а какой-то потребительский, что ли. Она внимательно разглядела меня и мою одежду. А я тогда была все еще в том же осеннем пальто, как приехала, хотя погода уже стояла холодная, ночами подмораживало. Я чувствовала себя неуютно, находясь, как под микроскопом, перед глазами этой женщины.

Но тут я набралась смелости и сказала:

– Извините, Элина Егоровна. Он мне сказал только ваше имя. Я хотела бы узнать насчет работы. Видите ли, так получилось, я оказалась в вашем городке одна, а мне как-то нужно жить. И вот Аркадий Николаевич помогает мне, – при этих словах Элина Егоровна легко ухмыльнулась и качнула головой, – помогает мне. Я надеюсь, что смогу найти работу или у вас, или, может быть, вы сможете посоветовать кого-то, к кому мне обратиться.

– Сама-то ты откуда будешь? – она стала еще внимательнее разглядывать меня. – С кем это Аркаша… Я хочу сказать, кого это он ко мне отправил, дай-ка на тебя посмотреть.

– Я из Светлогорска, а приехала из Санкт-Петербурга, – ответила я ей полуправдой.

Тут я рассказала Элине Егоровне о том, где училась, какая профессия, сказала, что пытаюсь давать частные уроки математики школьникам.

– К швейному делу какое отношение? Сама шьешь, умеешь? – спросила Элина Егоровна.

– Нет, никогда не пробовала.

– Как же, как говоришь, получилось, что ты оказалась у нас в городе?

– Это личные причины, мне не хочется об этом говорить, – произнесла я как скороговорку заранее подготовленный ответ.

– А что у тебя с Аркашей, с Аркадием Николаевичем?

– А что вы имеете в виду? – не поняла я и, наверное, даже немного покраснела.

– Какие отношения у вас?

– Он директор гостиницы, а я остановилась там, в гостинице то есть.

– И чем же это Аркаша тебе помогает?

– Он позволил мне оставаться в гостинице в долг, и направляет, вот, например, к вам, чтобы найти работу. Я уже говорила в пекарне…

Элина Егоровна стала водить взглядом по столу, по стенам, как будто что-то обдумывая. Я спросила:

– Извините, можно у вас спросить? – заведующая ателье кивнула. – Как думаете, смогу я найти работу? И еще хочу спросить: вот сам Аркадий Николаевич, он влиятельный человек?

– Что касается влиятельности, вот что я тебе скажу. У нас тут городок маленький, несколько человек, мужчин, которые занимают руководящие посты, между собой дружат. Вот уже тебе знакомый Аркадий Николаевич, из пекарни Михаил, Вениамин Георгиевич, директор завода. Еще несколько человек из управления города, полиции. Что касается работы, Аркаша меня попросил… Я его просьбу исполню, в смысле, попробую подыскать тебе что-нибудь к понедельнику. Но не ручаюсь, не взыщи потом.

На этом мы расстались с заведующей ателье. «Снова до понедельника», – подумалось мне. Только какие еще варианты у меня были?

Дни ожидания прошли быстро. Уже вовсю наступала зима, приближался декабрь. На заработанные деньги мне удалось купить в секонд-хенде хорошее зимнее пальто, еще кое-что. Я даже задумалась, чтобы что-то отдать директору гостиницы в счет долга, но это оказалась смешная сумма.

В понедельник наш разговор с Элиной Егоровной был на удивление коротким. Я только вошла к ней, как она сказала, что работы у нее нет, потому что я к швейному делу никакого отношения не имею. И если в первый раз она разглядывала меня, как в магазине на полке какой-то предмет, то теперь будто поставила этот предмет обратно на полку, не желая покупать.

Рейтинг@Mail.ru