Игнаций Сергеев
Солнце за облаками
III
На улице прохладно, моросит дождь, а она без плаща, без куртки, только в темной юбке и красном пуловере. «Приезжая, коли так одета», – тут же подумал Родион. Она прошла прямо в зал и села за столик почти в углу бара. Он полюбовался ее движениями, как она опускалась на стул. Это простое и в то же время грациозное движение, как ему показалось, длилось вовсе не доли секунды, а словно в замедленной съемке несколько минут.
Подошедшему к ней официанту что-то тихо сказала, без раздумий, не глядя в меню, видимо, сделала заказ. Она оказалась сбоку и несколько спиной к Родиону.
«Хм, – думал он, – если она приезжая, то командированная? Нет, молоденькая для командированных. Я их тут повидал. Как правило, мужчины. Если командированные приехали группой, ходят всегда все вместе. Туристка? Тоже вряд ли. Ну какая такая туристка у нас тут? Да и опять же, молода для одинокой туристки. Странно. Загадочно. И это интересно».
«Да ведь она симпатичная! – пронеслось у него в голове. – Мой любимый рост, талия тонкая, волосы темные! И ноги, наверное, красивые. Ах, какая девочка!» Он сидел и смотрел на нее, глотая пиво из кружки и изредка хрустя картофельными чипсами. Через несколько минут официант принес ей бокал красного вина, и она мелкими глотками пила его. Еще минут через двадцать перед ней оказалось блюдо, но что именно, Родион не разглядел, как ни старался – было темно.
То ли появившаяся хмельная удаль, то ли что-то еще не давали покоя Родиону: он все смотрел и смотрел на незнакомку. Прошло не меньше получаса, когда он придумал свой план: так просто уйти, не попробовав познакомиться, он уже не мог. Что, если она не одна, и сейчас просто ждет кого-то? Что, если он ей не понравится? Что, если она заметит, что он хлебнул пива, и решит, что он, Родион, готов волочиться за кем угодно? Нет, конечно, за кем угодно таскаться он не станет, в этом он был уверен. А вот она очень привлекательная – она именно привлекает его, нет, не прямо сама зовет, а вот как-то он сам по непонятной причине влечется к ней. Влечется, и все. Он и сам не смог бы толком объяснить, что именно в ней звало его. Вот такой тип девушек обычно захватывал его внимание, а тут еще и что-то такое в движениях, манерах. Нет, объяснить словами он не мог.
Родион стал приводить свой план в исполнение. За стойкой бара возвышался высокий молодой парень официант, весь в черном с ног до головы. Родион подошел к бару. Официант работал и барменом, и, судя по возникавшей в его руке тряпке, уборщиком; он флегматично глянул на клиента. Казалось, что, загорись тут в баре все вокруг, официант и тогда произнес бы: «И не лень вам в такую жару сидеть и разговаривать?»
– Знаете, что я хотел бы спросить? – стал он говорить официанту. – Скажите, а какое вино пьет вон та девушка? – он показал официанту на нее глазами.
Официант ответил, назвав марку вины, в том же безразличном тоне, будто он спал, а клиенты ему только снились.
– А сколько оно стоит? За бокал?
Получив ответ, Родион на секунду задумался. Да, конечно, деньги у него с собой есть, как раз он получил бонус за фасовку, но он понимал ту цену, что он платит за это, ту пыльную, нудную тяжелую работу, которую выполняет, сидя на фасовочном складе. «А! Была не была, – подумал он, – посижу еще на фасовке, поработаю, но такой шанс познакомиться… Попробую!»
– Знаете что, – обратился он к официанту, – принесите за мой счет этой девушке бокал вина, которое она пьет. Скажите, что тот молодой человек передает вам бокал и спрашивает, может ли он присоединиться к вам за столиком?
Официант понимающе кивнул и удалился.
Когда официант подошел к ее столику с вином, Родион напрягся: пан или пропал! Официант, немного наклонившись к незнакомке, что-то сказал ей и движением правой руки указал на него. Она обернулась и пару секунд, таких томительных для Родиона, глядела на него. Она легко кивнула, без улыбки, не проявляя никаких эмоций.
Родион встал и перешел за ее столик.
– Добрый вечер! – сказал он как можно спокойнее.
Тут он разглядел ее получше. «Да ей лет двадцать, не больше!» – новые открытия беспрерывно возникали в голове. В синей полумгле она стала еще более привлекательной, чем показалась сначала. Темные, тогда средней длины волосы, открывающие тонкую шею, на которую он смотрел бы и смотрел, если бы не боялся смутить ее этим непрерывным взглядом. Глаза почему-то казались грустными и усталыми. И вся она выглядела так, что ему вдруг захотелось погладить ее по голове, по плечам, по рукам. Это новое впечатление совсем рассеяло какие бы то ни было сомнения, теперь Родион совершенно уверился в правильности своего дерзкого поступка.
– Добрый вечер! – ответила она.
«Ах, какой голос! По-настоящему девичий, открытый и спокойный. Такой голос бывает исключительно у хороших людей» – подумал Родион, а вслух произнес:
– Извините, если я навязываюсь, или, может быть, чем-то могу помешать, просто подумал, почему бы нам не пообщаться.
– Хорошо.
– Меня зовут Родион.
– Арина.
– Арина. Мне нравится ваше имя. Арина, – повторил он, как бы привыкая к звучанию ее имени.
– Вам нравится это вино? – спросил он.
– Можно и так сказать. Я пила его сегодня за обедом, и мне показалось, что оно приличное.
«А! Она уже и обедала тут», – пронеслось у него в голове. Вслух же он сказал:
– Извините, а я вот, пиво.
– Конечно. И как оно, это пиво, какое?
– Боровское. Я всегда его беру.
– А я не пью пиво. Говорят, от него толстеют.
– Ну мне, наверно, несильно повредит, – сказал он полушутя, взглядом скользнув по своему телу.
Она легко улыбнулась. И в этот миг он почувствовал некий интерес к себе с ее стороны, и это придало ему уверенности.
– Сдается мне, раньше я вас не встречал в нашем городке, – он продолжал идти на поводу у своей любознательности.
– Я приехала вчера вечером. Поздно вечером, – ответила она, при этом стала смотреть в стол, на свою тарелку.
– А как вам это блюдо? – спросил он, чтобы разрядить легкое смущение. – Что это? Я обычно ничего тут не беру, кроме разве что орешков или чипсов, сухариков.
Она как бы сама с интересом стала рассматривать свою тарелку, будто, как и он, захотела понять, а что же такое на ней, и ответила:
– Это бефстроганов, кажется, с овощами. У меня нет аппетита, ем только, чтобы что-то есть. Есть нужно.
Эти слова задали ему задачку из разряда «поди туда, не знаю куда». Как это? Ест и не знает, что ест, да еще и аппетита нет. «Есть нужно» – что бы это значило?
Проведя некоторое время в молчании, он легко покрутил кружку пива. Она к этому времени закончила с первым бокалом и легко начала пить из второго.
– А хотите, фокус покажу? Вот с кружкой пива простой фокус.
– Какой?
Это был его любимое развлечение в барах. Он попросил еще одну кружку пива, а когда официант принес ее, поставил дно пустой кружки на верхние края полной, покрутил пустой кружкой по кругу, приговаривая: «Абракадабра, абракадабра», и резко ударил по полной кружке. От этого в ней тут же со дна стали подниматься пузырьки. На резкий звук официант поднял голову, но, не увидев ничего особенного, сразу же опустил.
– Вот: салют в вашу честь! Салют в честь Арины! – с игривым достоинством сказал он и еще немного нарочито покривлялся, как клоун в цирке, чтобы сделать ей приятно.
– Спасибо, – снова с легкой улыбкой отвечала она.
Как часто бывает в таких случаях, время почему-то прекратило свое размеренное течение. Он чувствовал себя очень довольным в компании Арины. Глянув на часы, он обнаружил, что время хоть и замерло, а вот стрелки на часах значительно сдвинулись.
– Вы какая-то грустная, – снова любопытство выразилось в словах. – Мало улыбаетесь. Мне кажется, что-то случилось. Я, конечно, не знаю, что. Но вот что я скажу тебе… Ой! А может, перейдем на «ты»?
– Хорошо.
– Так вот что я скажу. Я знаю один страшный секрет, – добавил он шепотом, но так, чтобы она хорошо его могла расслышать, и заговорил с расстановкой слов. – Этот секрет в том, что солнце есть всегда. Если ты его не видишь, это не значит, что его нет. Оно просто там, за облаками. Оно есть. Верь в это.
Она посмотрела на него таким благодарным взглядом, что он почувствовал, словно какая-то мягкая и добрая энергия в виде малюсенького комочка, напоминающего шаровую молнию, от ее глаза попала прямо к нему в сердце.
Через несколько минут она вдруг сказала:
– Пожалуй, еще что-нибудь покушаю.
Родион обрадовался: он подумал, что она стала чувствовать себя лучше то ли от вина, то ли от его слов и желания развеселить. Этого ему хотелось сейчас больше всего.
Арина почувствовала некое улучшение, но аппетита в действительности не возникло. Ей хотелось таким образом показать Родиону, что его присутствие имело хорошее влияние. Она решила продемонстрировать свой аппетит, будто принеся ему благодарность.
У Родиона улучшилось настроение. И тут уж он точно знал отчего. Нет, не от пива, раньше он выпивал и больше, да без настроения. Оттого становилось ему хорошо, что такая привлекательная, симпатичная девушка сидела с ним рядом и разговаривала. Тут он совсем осмелел и спросил:
– Как завидел тебя, так все и гадаю, что привело такую девушку в наши места? Может, показать наш городок?
– Не нужно мне ничего показывать. По крайней мере пока.
Она молчала, но по ее молчанию он заметил, что она собирается с мыслями, с силой, чтобы ответить ему.
– Я, знаешь ли, сбежавшая невеста…
IV
Пока Арина разговаривала с Родионом, она размышляла, стоит ли ей рассказать ему о том, что с ней случилось? Станет ли ей легче, если она поделится с кем-нибудь, с ним, например, своими думами? Он, казалось ей, парень простой, веселый, не начинает никаких разговоров насчет постели. Но все-таки какие-то сомнения оставались, ведь события последних дней настолько круто изменили всю ее жизнь. Она понимала, что возврата к прошлому не будет. Ее поступки, резкие, обидные и суровые для окружающих, были настолько нелогичны, что объяснить их словами трудно. Она решила так: раз уж заварила кашу, пусть дальше все идет, как идет. «Расскажу все-таки, – подумала она, – поделюсь с ним, с этим пареньком. Все равно его никогда больше не увижу… Скорее всего, не увижу».
Теперь, в этом баре, после ее признания она заметила недоумение на его лице. А его лицо, как она уже поняла, отражались все его внутренние чувства. Их легко было прочитать по его то расширяющимся, то суживающимся глазам, по легкой полуулыбке, по бровям, которые он так забавно умел делать домиком.
Тогда она рассказала:
– Я сама из Светлогорска. Позавчера у меня была бы свадьба. Регистрация начиналась в двенадцать тридцать. Все было готово, знаете… То есть, знаешь. Утром, в восемь, я дома была одна и примеряла свадебное платье. Оно такое нарядное: белое, пушистое с блестками, купили его за две недели до свадьбы. Дома никого, все куда-то разбежались по делам, парикмахерским, готовились. Стою я такая перед большим зеркалом в большой комнате, смотрюсь… И вдруг, знаешь, сама не могу понять, как так получилось, я внезапно подумала: а ведь мне всю жизнь предстоит прожить с Андреем. Всю жизнь. Вот мне сейчас двадцать два, а впереди вся жизнь. И только он. А я его не люблю. Понимаешь, не люблю. Я давно знала, что не люблю. А тут как-то в одну минуту глубоко осознала это.
Она замолчала и посмотрела на Родиона. Он глядел на нее уже совсем не с недоумением, а внимательно. Она ощутила его сочувствие.
– Тогда я сняла платье, одела вот это, видишь? – она показала на свою одежду. – Взяла все свои деньги, что-то еще из вещей сложила быстро в сумку. Я боялась, что вот-вот вернутся домашние, схватят меня, отговорят, и тогда все, на всю жизнь. Мне показалось, что это как будто пожизненный приговор. Я почти бегом пустилась на вокзал. Там села на первый же поезд, сама не зная, куда еду. И вот вышла на станции вашего города, твоего города.
Она сделала паузу и добавила:
– Такая простая история.
Родион сидел молча, потирая руками лоб, и о чем-то думал. Потом спросил:
– Ты кому-нибудь из родных сообщила, где ты и что с тобой?
– Да, маме. Я позвонила ей. Сказала, что передумала выходить замуж, что не могла в тот момент поступить иначе, просила ее понять меня и простить. Правда, она говорить со мной не хочет, ругается. Сильно ругается. Подруге еще звонила, а та только удивляется, как это я смогла? Подруга говорит, что все на ушах стояли, такой переполох я устроила.
– Мда-а. Маму твою, наверное, можно понять, – сказал он, но, глядя в этот момент на Арину, заметил легкое вздрагивание ресниц. – Почему же ты сначала была согласна, и вдруг передумала? Он что, как-то не так себя вел?
Она ответила после глубокого вздоха:
– Он нормальный, хороший парень. Это длинная история.
Потом помолчала и добавила:
– Давай допьем вино.
Родион почувствовал мысленный ступор. Он не знал, что говорить. Как будто ему на мысли одели хомут, и все они охомутованные внезапно остановились. Вероятно, это произошло и по причине выпитого, и из-за внезапности рассказа Арины. Так он сидел, не ощущая хода времени. Если бы он попробовал записать словами те вспышки дум, которые возникли в голове, то получилось бы нечто рваное, невнятное и бессвязное вроде «Почему? Как? А если? Нет, зачем?»
Арина заметила смущение Родиона и посчитала себя виновной в том, что он выглядел таким озадаченным и печальным. Но сделать она ничего не могла, ей самой было тяжело на сердце. Ей жаль расставаться с таким приветливым, добродушным парнем, который искренне, как ей показалось, попробовал разделить с ней печаль. Жаль, но расставание сейчас, пожалуй, лучший способ помочь ему же и еще раз отблагодарить таким образом: уйти, не портить его жизнь своим присутствием. Пусть он забудет про нее, а она станет перемалывать свою жизнь снова и снова, пока не получится мука, которую можно развеять по ветру.
С такими мыслями она подошла к стойке бара и расплатилась. Вернувшись к Родиону, Арина сказала:
– Спасибо за встречу, за вино. Уже поздно, мне пора. Провожать не нужно. Пока!
Родион очнулся, бросил на нее взгляд и смог только произнести:
– А может… А как же…? Спасибо! Извини, если что! Пока!
Родион просидел в баре еще с полчаса и затем очень медленно поплелся домой, сразу же лег спать и моментально уснул. Сначала он спал тревожно, постоянно просыпался, задавая самому себе те же бессвязные вопросы, что и раньше. Под утро уснул и видел странный сон, который позже, утром после пробуждения, путался у него с явью.
Во сне он быстро бежал, подпрыгивая, делая каждый шаг метра в три, как будто летел. Все прохожие, встречные-поперечные, отставали от него. Так бежал он к своей школе, старому зданию из красного кирпича. Вдруг увидел фигуру очень красивой девушки, поняв, что это Арина. Он радостно и громко закричал ей: «Э-хей-хей! Давай я и тебя научу так быстро бегать, это совсем не сложно!» Он видел, как она побежала рядом с ним в темно-синих спортивных лосинах, делая такие же гигантские шаги, как и он сам. При каждом шаге-прыжке они будто приподнимались над тротуаром и пролетали несколько метров. Он чувствовал легкость и удовольствие, хотел поймать ее в объятия и прижать к себе. Вот-вот он уже обнимет ее за талию, всего пара метров, как вдруг из-за угла старой школы появилась огромная, метров пяти ростом, вся в черном, фигура бармена-официанта из «Элита».
Бармен растопырил черные ватные руки с бесформенно длинными и широкими ладонями и пальцами и заговорил тяжелым медленным голосом. Этот был глубокий бас, какой бывает, если записанный голос воспроизводить с замедленной скоростью. Бармен говорил Родиону: «Ку-у-да-а? Ты ду-у-ра-ак! Она ушла, ушла! Ха-ха! Она моя! Дурак! Она моя!» Вдруг он почувствовал внезапный удар, от которого повалился наземь.
Родион вздрогнул и проснулся. Было раннее утро, свет только-только продирался в его комнату. Он попробовал заснуть еще раз, чтобы вернуться в свой сон и все в нем исправить, справиться с барменом, вернуть Арину, но ничего не получилось.
V
Арина же, выйдя из бара, поднялась в свой номер на третий этаж гостиницы, где остановилась по приезду. Тщетно она пробовала заснуть. Впрочем, это была уже вторая почти бессонная ночь. Она знала, что людям в таких условиях, как говорят, «сон нейдет». В голове крутились мысли, одна за другой. Фантазия раздувала их в страшные фантомы. Порой Арина встряхивала головой, будто пытаясь сбросить этим резким движением тяжелые думы, и это помогало на короткое время, потом же они возвращались.
После трех часов ночи она оделась и вышла из гостиницы. Ее поразила тишина. У нее дома, в Светлогорске, даже ночью слышатся звуки движения машин, тут же – тишина. Только шум листвы от набегов ветра, впрочем, казавшийся тоже частью общей дремы и тишины, долетал до нее. Просидев около часа на скамейке тут же, подле входа в гостиницу, она продрогла, вернулась в номер, и сразу уже уснула.
Она спала, просыпалась, снова засыпала, едва осознав только что приснившийся сон. Все – и сон, и явь – перемежались у нее в мыслях. Проснувшись утром окончательно, она тем не менее точно знала, что снилась ей быль, и эта быль про ее жизнь.
Вот она видит во сне себя маленькой, наверное, трехлетней девочкой. Лето, она в легком платьице гуляет по полянке в городском парке. Вся полянка заросла ромашками, которые Арина срывает, обрывает у цветов лепестки, бросает их над головой и громко кричит детским голоском: «Снег! Снег!»
Вот идут ее родители со старшей сестрой. Отец, высокий, одетый во что-то серое. У него, как обычно, хмурое неулыбчивое лицо. Мать, напротив, в нарядном платье, улыбается и ведет за одну руку старшую сестру Марину, у которой в другой руке очень и очень нарядная кукла.
Отец Арины инженер, руководитель группы в научно-техническом институте. Он редко бывает дома, часто проводя даже выходные на работе. Арина полагала, что у отца такая важная и ответственная работа, что к нему никак нельзя приставать с мелкими вопросами, а главных вопросов, как говорила мать, у нее никогда не было.
Снилось ей в эту ночь, как они все вместе идут мимо магазина с детскими игрушками. Арина видит в витрине такую же куклу, которая есть у сестры. Прекрасно помнит Арина, как сестре подарена эта игрушка: она, Марина, завидев куклу в витрине, остановилась и начала просить ее у родителей, заплакала. Они остановились, пошептались, и – пожалуйста! – кукла у Марины. Арина тоже стоит у витрины, и, по примеру старшей сестры, начинает показывать на куклу пальчиком и плакать. Родители останавливаются, шепчутся и… идут дальше, зовя Арину за собой. Она, видя, что ее просьба проигнорирована, боясь остаться одна, бежит к родителям, неуклюже шлепая сандаликами по дорожке.
Иногда Арина смотрела на свою семью и задумывалась о том, что была нежеланным ребенком в семье: узнав о беременности матери ею, родители решили оставить ее по каким-то непонятным причинам. Все свое детство она проводила словно вдогонку сестре: донашивала ее одежду, играла ее игрушками, должна была, по словам матери, всегда брать пример с Марины, которая и прилежная, и чистенькая, и послушная. При этом Арина никогда не роптала по этому поводу, считая такое положение естественным.
Мать работала учителем географии в школе, где в свое время учились и Марина, и Арина. Вот во сне Арина видит себя в школе. Мать в пестрой яркой одежде стоит в школьном коридоре, улыбается, как-то эмоционально двигает и телом, и руками и о чем-то болтает с учителем физкультуры. Такие сцены кокетливого общения матери с мужчинами она замечала не раз, на улице со знакомыми или прямо в школе с учителями. Дать оценку такому поведению Арина не могла, но чувствовала неудобство и пыталась остаться незамеченной.
Ей внушали, что учиться в школе ей необходимо как минимум хорошо, а лучше даже отлично, она должна всегда соответствовать высокому званию дочери учителя. И Арина пускала все свои силы на это соответствие. Школьные занятия, домашние уроки, кружок «Юный помощник пожарного». Полная загрузка везде – нужно соответствовать.
Единственная подруга, одноклассница Мария, жившая в соседнем доме с похожей в чем-то судьбой: ее отец был начальником отца Арины. Встречаясь, они почти не играли, а только делали домашние задания так, что каждая занималась своим предметом, а потом переписывали друг у друга. Много говорили во время прогулок. Разговоры эти были мечтательно детские: обсуждали фильмы, множество прочитанных обеими книг, городские и школьные события. Они мечтали, но не о далеких странах и путешествиях, не о богатстве, а о том, какого бы мужа им хотелось, сколько и каких детей у них будет.
По окончании школы у Арины был один путь: «Чтобы соответствовать и брать пример с сестры», она должна поступить в университет. И поступила, на физмат, чтобы стать учителем математики. Сестра уже училась в университете, но на другом факультете, юридическом. Университет был в другом городе, областном центре. Сестры жили в студенческом общежитии, на разных потоках, в разных комнатах. Родители оплачивали жизнь обеих дочерей одинаково. Но Арина часто замечала, что сестра одевается ярко, носит хорошие вещи, сумочка у Марины из дорогой кожи, у нее большой выбор обуви. Приходя в гости к Марине, она часто заставала в комнате сестры молодых парней, причем разных, при этом они не занимались, а просто болтали обо всякой всячине.
Первые месяцы университетской жизни она будто плыла по инерции прошлого: учеба занимала много времени, но давалась на удивление легко. Пробовала найти общественную занятость и иногда участвовала в самых разнообразных студенческих волонтерских мероприятиях, где только можно было почувствовать свою нужность другим.
Но и природа в ней брала свое. Время шло, и Арина становилась красивой молодой девушкой, привлекательной для молодых парней. Сначала она не замечала мужских взглядов, провожавших ее, а потом стала примечать, но относилась спокойно.
На втором курсе она познакомилась с Андреем, который тоже из Светлогорска, и на этом основании, доказывая ей, что по праву земляка может и должен оказывать ей защиту, стал все чаще появляться рядом с ней. Она привыкла к этому и даже была благодарна, потому что, живя среди молодежи, действительно нуждалась иногда и в моральной поддержке, и в физической защите. Андрей не раз вставал на пути молодых выпивших парней, которые пытались проникнуть к ней в комнату.
Настало такое время, когда природа все чаще шептала, а потом и громко говорила ей, что она молода и пора бы уже вступать в отношения с мужчинами. Ей искренно этого хотелось. Да и разве не об этом ли она мечтала в школьные годы? А тут рядом Андрей. Она знала его, доверяла ему, он был земляк, а значит, надежен. Они вместе ходили на редкие концерты, участвовали в студенческих встречах. К тому же Арина понимала, что должна отблагодарить его за поддержку. Он тоже уже неоднократно делал попытки сблизиться: обнять и поцеловать ее, от чего она мягко ускользала. Однажды она сама, общаясь с ним, поцеловала его в щеку. Но это был поцелуй именно благодарности, а не любви.
Получив такой сигнал к наступлению, расценив его как начало ледохода в сердце Арины, Андрей не упустил шанса, и за несколько недель после легкого поцелуя добился много: добрался до долгого поцелуя в губы и недвусмысленного обнимания и ласк. Тут природа уже не просто громко говорила, а прямо-таки кричала в ней, мужские ласки раззадоривали ее до густого покраснения, она едва умела сдерживаться. Но Андрей был упрям, и скоро он совершил свой победоносный поход из шашек в дамки.
Два последних года обучения они поддерживали такие близкие отношения. Стоит, однако, заметить, что при возвращении обоих домой на летние каникулы их отношения не то чтобы прекращались, а приостанавливались. И если Андрей пробовал видеться, то Арина практически не проявляла интереса к нему, оправдывая свое поведение тем, что хорошо иногда отдыхать друг от друга. При возвращении же в университетские стены все возобновлялось. Где-то внутренне Арина полагала, что поддерживает связь с Андреем, чтобы отблагодарить его за защиту и поддержку. В своих витиеватых неясных мыслях про Андрея она рассуждала так: нет на каникулах университета – не нужна защита – не требуется и благодарить. Она полагала, что и отношения эти не любовь, а благодарность, даже, если кому-то угодно, своеобразная часть учебы, такая работа.
Под конец учёбы встал вопрос дальнейшей жизни. Мать Арины содействовала будущему устройству младшей дочери на работу в школу, и стала торопиться с выдачей её замуж, поскольку «шило» отношений Арины и Андрея в «мешке» города утаить невозможно: Марина, бывшая свидетелем развития событий в общежитии, посвятила в эти тайны и мать. От имени родителей мать сказала Арине прямо, что ей пора замуж, если в городе известно, что она состоит в связи с мужчиной. Чтобы не портить репутацию семьи, Арина должна вступить в брак, и это хорошо еще, что родители Андрея такие правильные и надежные люди, и ей будет правильно переехать жить к мужу.
Выбор был сделан, и сделан он был матерью. И хотя природа уже не кричала в Арине при встречах с Андреем, она понимала, что не может подвести семью и обязана быть приличной и хорошей девушкой, вступив в брак.
Со стороны жениха не поступило возражений, он с большим удовольствием согласился на как-то сам собою решившийся вопрос о браке и принялся решать практические вопросы: как провести свадьбу, кого пригласить, сколько потратить на мероприятия, как быть со свадебным путешествием и, наконец, где жить молодоженам. Вопросов возникло много, и он с головой ринулся их решать, пробуя вовлекать в этот процесс и невесту. Она же относилась к этому как к данности. Принимая участие в обсуждении, примеряя свадебное платье, она это делала так, будто не для себя, а для какой-то другой, посторонней, девушки. И на будущее она глядела так, что все оно совершится ни с ней, а с другой. Она же, Арина, участвует в репетиции театральной постановки.
С холодными ветрами улетело лето, пришел сентябрьский свадебный день. Арина проснулась. Она пробудилась в тот свадебный день от сна прошедших лет. Она освободилась от снов воспоминаний в прохладном гостиничном номере.
