Сергей Фомичёв
Сибирский фронтир
– 4-
Скоро я понимаю, что все известные мне переходы для гоблинов не секрет. Я уже больше часа мечусь по городам и странам, как костяной шарик по рулетке, но никак не попаду на зеро. Силы ещё есть, и я должен сбросить хвост, прежде чем они покинут меня.
Прибавляю, сделав ставку на скорость и выносливость.
Прага. Выскакиваю из метро «И. П. Павлова» и сразу прыгаю в трамвай. Кажется двенадцатый – то, что надо! Из трамвая выхожу в Бостоне, неподалёку от Массачусетского Технологического Института. Идёт дождь, но зонтик не достаю – с ним не побегаешь, а темп терять жалко. Несколько кварталов позади и я ныряю в супермаркет, на эскалатор. Поднимаюсь из метро в Харькове. С куртки льётся вода, волосы слиплись. Хорошо не зима. Ловлю удивлённые взгляды обывателей. Они смотрят на меня словно на придурка, умудрившегося как—то вымокнуть в метро. Ничего, граждане, там за спиной скачет ещё пара мокрых придурков. Опять трамвай, на этот раз в Ижевск…
Не отстают, злыдни. Прибавляю ещё. Где оно там, пресловутое второе дыхание? Сколько занимаюсь спортом, близко его не видел…
Вашингтон, станция «Арлингтонская». Где—то здесь хоронят отборных героев. Сажусь на жёлтую линию еду до «Пентагона» – основного поставщика отборных героев для Арлингтонского кладбища.
…Киев. Почтовая площадь. Поднимаюсь на фуникулёре в Тбилиси. Оттуда в Сингапур… Оглядываюсь. С тем же успехом я мог удирать по беговой дорожке тренажёра. Мало того, гоблины подтянули свежие силы. Их уже четверо. Для удобства, каждому из преследователей я придумываю подходящее внешнему виду прозвище. Агентур псевдоним, так сказать, присваиваю. Одного из новеньких я называю Крокодилом, второго Громилой.
Итак, всё гораздо серьёзней. Они знают куда больше моего, по крайней мере, несколько раз преследователи выходили наперерез, отсекая меня от удобных ворот. Правда, как вскоре выясняется, иногда это играет и в мою пользу – избыток знаний не позволяет гоблинам сразу сообразить, какие из ближайших ворот я выберу. Они распыляют силы, перекрывая те ходы, о существовании которых я даже не подозреваю. Да и держать в голове эту чёртову прорву переходов, наверное, не легко – то и дело один из преследователей пропадает, видимо, сверяясь с какими—то картами, или связываясь с начальством. Однако понемногу они всё равно берут верх – их попросту больше.
Про квартиру в Питере придётся забыть. Кто знает, сколько времени гоблины следили за мной? И, кстати, любопытно, кто же они такие? По большому счёту моей голове всё равно от кого получить пулю, но она размышляла сама собой…
***
Нет, я вовсе не ощущал себя всесильным демоном. Скажем, не мог проходить сквозь стены или становиться невидимым. Я опасался полиции – ведь в моём паспорте не было нужных виз. Не во всякой стране можно гулять спокойно. В иные лучше вообще не соваться. И ещё мне не хватало денег. Во всём их многообразии.
Наверное, я мог бы безумно разбогатеть. На одном лишь маршруте Медельин – Майами. Много ли тот кокаин весит? А стоит прилично. Но я не желал оказаться однажды в канаве с дыркой во лбу, и потому занялся более спокойным бизнесом.
Приходилось ли вам пересекать польскую границу на пригородном поезде «Брест – Тересполь» в середине девяностых годов? Тогда вы, наверное, слышали оглушительный хруст скотча – это срываются сотни повязок, которыми местные челноки привязывают к телу пакеты с контрабандным спиртом, словно палестинские мученики взрывчатку. Мне однажды пришлось. Это была единственная граница, которую я пересёк обычным манером, собираясь набрать на той стороне туристических буклетов для экспериментов с ассоциациями. Но, услышав хруст скотча, я забыл о буклетах и подумал, что не составлю слишком большую конкуренцию этим бедолагам. Что до закона, то на него я уже тогда смотрел косо.
Итак, я гнал водку полякам. Затем нашёл покупателей в Финляндии, где платили втрое больше. Спиртное таскал по пол—ящика – всё же мой конёк лёгкая атлетика, не тяжёлая. Зато таскал часто. В день совершал по десятку рейсов. Нашлись ещё кое—какие халтурки. Германские вьетнамцы брали у меня сигареты, французские русские – икру. В общем, денежка капала понемногу. На жизнь хватало. И на путешествия.
Как только появились деньги, я покинул родителей, с которыми давно перестал ладить. Саранск оказался вдалеке от многих проложенных путей, он не имел метро, да и вообще выглядел блекло. Так что я купил квартиру в Питере, где и стал жить один.
Я не заводил никаких животных, даже каких—нибудь рыбок. Не желал иметь не то что семьи, но и более—менее постоянной подружки. О детях даже не говорю. Вряд ли тут дело в одной лишь скрытности или образе жизни, состоящем из путешествий. Гораздо важнее, что мне не хотелось нести ответственность. Я до жути боялся её. Слова Маленького Принца засели в голове, словно высеченный из камня партийный лозунг. Ответственность! В ней всё дело и другие мне не указ, не пример. Те, кто заводят животных, семьи, детей, либо чихать хотят на ответственность (и таких я презирал), либо в состоянии с ней совладать (к этим я питал уважение). Что до меня, то чихать не хотелось, но и тащить этот груз сил не хватало.
Возможно, я попросту подводил философию под свой образ жизни – это всегда проще, чем менять жизнь. Не знаю. Говорят, а больше пишут, что человек нуждается в общении. Дескать, он и человеком оттого стал, что общаться научился, и общество оттуда же пошло, цивилизация. Сомневаюсь. Лично меня одиночество не тяготит. Ну, то есть я, конечно, общаюсь, но главным образом в сети. Удобно. Тем удобно, что можно слепить себе любой имидж.
Я слепил из себя разведчика. Годков накинул с десяток, литературу по теме почитал, но в основном брал знанием стран и городов. Там кинешь вскользь про партизанский Чиапас, здесь про погоду в Мальмё, и любую мелочь, вплоть до автобусных сообщений между никому неведомыми деревеньками в джунглях, при случае вставишь. Короче провёл я тусовку интернетную. Да так руку набил, что во время войнушки одной локальной, начал разведпрогнозы в сеть сливать. И все в точку попали. Газеты тогда обо мне написали. Приятно, хотя анонимность и не позволила насладиться славой.
Так что общения, если меть в виду обмен информацией и идеями, мне за глаза хватало. А живое общение, так сказать для души… я же в транспорте полжизни провёл, живее некуда. Ну и подружки, которые иногда оставались у меня ночевать.
Девушкам у меня нравилось. Ещё бы – по стенам всевозможная экзотика развешана, на столе деликатесы редкие, просто праздник гурмана. Да и привычные вроде бы вещи несли запах «Нэйшнл Джиографик». Бананы из Эквадора – гроздьями, спелые – не те, что дозревают месяцами в пути в брюхе балкера. Рыба с Ньюфаундленда или с рыбацких рынков Бискайского залива – не вмороженная в глыбу льда, свежая. Пряности из Азии, о которых у нас и не слышали. Бордосское вино из Бордо, хотя его, разумеется, можно купить в любом супермаркете, но из Бордо получалось аутентично. Девушки принимали меня за моряка. Вряд ли за капитана, скорее за какого—нибудь моториста. Я не разубеждал.
Для девушек моряк, для виртуального мира разведчик, по образованию недоучившийся спортсмен, я по большому счёту не умел ничего в этой жизни.
***
Природа ходов по—прежнему не давала покоя, хотя желание раскрыть тайну и поутихло с возрастом. Больше всего мучил вопрос – являются ли эти лазейки физическим явлением, или же некая психическая (ну не магическая же?) уникальная способность возникла только у меня одного, под воздействием страха или тоски перед посещением стоматологического кабинета. От ответа на этот вопрос зависело, один ли я могу проворачивать трюки с пространством, или любой желающий.
Ответ пришёл, но принёс собой угрозу.
Однажды, совершив дежурный переход в Питер, я вдруг увидел сидящего напротив человека в серой курточке, машинально отмеченного мною ещё в Москве. Возможно ли встретить двух столь похожих людей? В совпадения я не верил. На счастье человек был сильно уставшим и не заметил меня. Может, он пробил ворота случайно, как в своё время это проделал я сам? Ждать осталось недолго. Человек продолжал сидеть, как ни в чём не бывало, а когда объявили Василеостровскую, спокойно встал и направился к выходу. Случайность исключалась.
То, что я пользуюсь ходами не один, обрадовало меня не больше чем Робинзона следы дикарских ног на берегу его острова. Изумление пополам с ужасом не помешало, однако, проследить за «попутчиком» до серого здания на какой—то там Линии.
Адресок я запомнил, и время от времени наблюдал за зданием из арки напротив. Пять или шесть раз мне удалось проследовать за человеком до метро. Обычно там я и терял его, но дважды мы перешли вместе. И хуже всего, что последний раз он воспользовался воротами вместе с каким—то парнем.
Я испугался и прекратил слежку, опасаясь разоблачения. Кто эти люди – мафия, спецслужбы или некие хранители ворот, а если последнее, то пришельцы они, или какой—нибудь мистический орден? Создали они ворота сами или только наложили на них лапу? Эти вопросы так и мучили меня до сегодняшнего дня. Впрочем, и теперь к разгадке я не приблизился.
– 5-
В Бангалоре я едва не попадаю в западню. Они заходят с трёх сторон разом, блокируя все пути отступления. Но, на их беду, гоблины выделяются среди смуглых индусов, как белые медведи на зелёной лужайке. Я изворачиваюсь, прыгаю на ходу в переполненный автобус… Ушёл! Проскочил! Однако не вечно же будет мне так везти?
Думал ли я, что когда—нибудь явятся подлинные хозяева или узурпаторы ворот и попытаются сцапать меня за ухо, как безбилетника, а мне придётся вот так вот спасаться бегством? Конечно, думал. С тех пор как уяснил, что не один пользуюсь тайными переходами. Думал и подготовился. В разведчика в сети я не зря играл – кое—что из прочитанного оказалось полезным.
У меня есть тайники. Они разбросаны по всему свету. Но прежде чем добраться до одного из них, нужно сбить со следа погоню. Необходимо что—то предпринять. Увёртываясь от рикши, я вспоминаю о велосипеде.
Знакомый по интернет—форумам диссидент как—то рассказывал мне, будто он в молодости отрывался от слежки КГБ на велосипеде. Дело в том, что агенты наружки обычно пасут клиента либо пешком, либо на автомашинах. А за велосипедистом следовать очень непросто. От пешеходов он отрывается за счёт скорости, от машин – сворачивая во дворы, используя узкие тротуары, проходы, мостики.
Не знаю, быть может, знакомый и привирал, а может, был вовсе не диссидентом, а даже наоборот. Может, он этих диссидентов допрашивал в лубянских подвалах. Так или иначе, я этот опыт решаю использовать.
Велосипедных линий у меня в наличии несколько. И все они берут начало в Амстердаме. Там, на гигантской парковке возле вокзала, я держу свой велик, купленный у местных торчков за десятку, а значит наверняка краденый. Но кому до этого есть дело?
В Кракове сажусь в электричку и через минуту прибываю на Централ Стэйшн Амстердама. Неспешно поднимаюсь по спирали парковки, открываю замок и резко срываюсь с места. С горки разгон и без того хороший, но я помогаю гравитации, давя на педали всем весом. Проношусь ураганом мимо стоящих у входа и озадаченных гоблинов.
Они не ожидали такого поворота. Бомж растерянно мечется по сторонам, Проныра бросается за мной, а Крокодил пытается завладеть чужим велосипедом. Куда там – амстердамцы те ещё жуки, даже одним замком редко ограничиваются. А ближайший прокат – пять минут ходьбы. Не успеть вам, голубчики, ни за что не успеть!
Каналы, улицы, мосты, каналы. Хорошо по ровному Амстердаму катить, приятно. Погоня отстала. На всякий случай перехожу в Йоханнесбург, затем в Тарту, оттуда обратно в Амстердам. 51—я линия метро, перехожу на 54—ю. Ворота. Кройцберг, Берлин. Погони нет.
Довольный собой, спускаюсь по ступенькам со станции «Йоркштрассе». Велосипед становится обузой и брошен возле метро. Готов поспорить, его сопрут в течение часа. Но спорить не с кем. Переулком выхожу на Кройцбергштрассе, а с неё вновь возвращаюсь на Йоркштрассе. На углу этих улиц стоит полуразрушенный корпус бывшей фабрики. Прохожу мимо, кинув на фасад фабрик рассеянный взгляд. Маячок – разбитый изолятор на проволоке – свисает со стены. Всё в порядке.
В детективах часто пишут про пресловутый волосок на капельке коньяка. Чушь! Когда я увижу нарушенный волосок, мне уже закрутят за спину ласты. Маячок должен быть виден загодя, когда ещё можно, не вызывая подозрений, сойти за прохожего. Так я всё здесь и устроил.
Поворачиваю во двор, поднимаюсь по усеянной битым кирпичом лестнице на второй этаж. По пути «отключаю» сигнализацию – вставляю в щель под перекрытием железный штырь, который блокирует проволоку. Теперь можно изымать закладку. Она в бывшей курилке, или что у них здесь было. Просовываю руку в дыру вентиляционной шахты – вот он заветный контейнер. На самом деле обыкновенная пластиковая коробка из—под какой—то химии, но мне нравится называть её контейнером.
Для начала достаю стопку автомобильных атласов «Фалькплан». Отбираю карту Соединённых штатов и Канады, сую в рюкзачок. Это для резервного маршрута отхода.
Следующим номером программы идёт ксива. Паспорт я купил здесь же в Кройцберге у местных турков. Имечко соответствующее – Ибрагим Куцгун. Это если читать по—немецки, а как оно звучит по—турецки, предстоит ещё выяснить – мало ли на какого грамотея из полицейских нарвёшься. Имя мало соответствует моей внешности и если угодно самоидентификации, но черты лица на фотографии, как ни странно подходят. Если конечно добавить «оригиналу» немного загара и вычернить волосы.
Как раз для этой надобности в контейнере лежит коробочка с гримом и краска для волос. Они тоже исчезают в ненасытной пасти моего рюкзачка – на заброшенной фабрике отключена вода и нет ни единого зеркала – придётся поискать кафешку или воспользоваться санузлом на стоянке автобана.
Деньги. Наше всё. Две перехваченные резинкой пачки. Старые добрые доллары и новоиспечённые, но тоже незлые евро. Деньги лишними не бывают. Именно поэтому я половиню пачки и оставляю запас в тайнике. Кто знает, как сложится с финансами в следующий раз.
Наконец я достаю пистолет, запасную обойму и выгребаю патроны, рассыпанные по коробке. «Чезет» семьдесят пятый. Чудо социалистической индустрии созданное под натовский патрон парабеллум. Штуковина массивная, на себе не спрячешь. А потому ствол с причиндалами отправляются вслед за атласом, гримом и деньгами.
Лишь несколько секунд я позволяю себе подержать пистолет в руке. Ребристая рукоятка пробуждает воспоминания. Пистолет я обрёл в Сухуми.
***
Открывая новый проход, я оказался на пустой и разбитой электричке, что медленно пробиралась из Сочи. Пахло войной, и люди предпочитали ехать в обратную сторону. На сухумском вокзале этот поезд ожидали толпы людей, но диктор объявил о задержке с отправлением на два часа. Народ всё равно ворвался внутрь, кто отжав двери, кто через окна, и скоро все места и проходы заполнились людьми. В моём закутке разместилась большая семья беженцев, состоящая в основном из детей и подростков, во главе с пожилой женщиной.
Хотелось в туалет, на воздух, но я боялся выходить из вагона – вдруг не смогу влезть обратно.
– Сходите, – сказала женщина. – Мы подержим место.
Я поверил ей и вылез через окно. Нужда долго времени не заняла, и я решил прогуляться возле вокзала, просто чтобы размять ноги. Тогда город ещё не покрывали страшные развалины, война только—только входила в силу. Но первые её признаки я скоро почувствовал. И увидел.
На соседней улице прямо на тротуаре лежал облачённый в камуфляж парень. Он был мёртв. Шальная ракета? Граната? Воронки не было, но ноги убитого валялись отдельно. Из обрубков уже не текло, но тёмной крови вокруг и без того хватало. Коричневая с каким—то синим отливом кожа на лице и руках парня выглядела неестественно. Таких цветов в природе не существует, если не относить к особой расе мертвецов. Кто он такой, абхаз или грузин, чеченец или казак; защищал ли он свой дом или пришёл в чужой; кто его убил?
Не знаю почему, но я подошёл ближе. Мёртвая рука сжимала пистолет, но не сильно и мне удалось его вытащить. Зачем? Я и сам тогда не понимал. Патроны и запасная обойма валялись рядом – видимо, лишаясь сил, парень ещё пытался перезарядить оружие. Я собрал их, сколько успел. Но тут из—за дома выскочила та самая женщина и крикнула мне, что в Пицунде высадился десант, а в Гадауте идёт бой, что электрички в Сочи больше не будет, и что они уходят к границе пешком. Я побежал за женщиной и присоединился к колонне беженцев.
Отдельная история как мы шли в Гагры, как рядом с дорогой начали рваться снаряды ли ракеты. Я мало что помню, кроме запаха мандаринов и аджики. В Гаграх мы попали в рейсовый автобус и, пробив дырку в пространстве, я исчез до того, как беженцев обыскали на мосту через Псоу.
Позже я научился добывать оружие без излишнего риска и в любых количествах. Но этот пистолет ценил всегда выше других.
– 6-
Отсыпаюсь в соседнем с фабрикой, таком же запущенном здании. Всю ночь в соседнем крыле играют панк—рок. Не колыбельная, но я так устал. Утром, вернее уже днём, осторожно выглядываю на улицу. Гоблинов не видно. Стало быть, вчерашний день остался за мной. Выхожу.
Чем хорош этот район – здесь легко затеряться. Кройцберг расположен в самом центре Берлина. И когда город разделяла стена, здесь, под дулами советских танков, селились лишь панки и эмиграция. Потом стену снесли, но район так и остался маргинальным. Даже полиция суётся сюда только крупными подразделениями – можно нарваться на баррикады и коктейль Молотова. Зато беглецам, вроде меня, сущее раздолье.
Возле кебабницы расспрашиваю турков про моё новое имя. Оказывается это ворон по—турецки, а произносится через «з». Ну, пусть будет Кузгун.
Направляюсь в какое—то альтернативное кафе с испанским названием, там плотно обедаю. Умываюсь, гримируюсь под фотографию на паспорте, после чего меняю панковское кафе на относительно буржуйское. Там беру час Интернета, проверяю почту, создаю эффект присутствия на нескольких форумах – просто так, по привычке.
Выхожу на улицу – гоблины тут как тут. Маскировка сбивает их с толку лишь на минуту. Узнали! Бросились вслед.
Бегу. Ругаю себя.
Чёрт! Ну, вот зачем мне понадобилось в Интернет лазить?
***
Для перехода нужно движение. Не осознав этого, я упорно пытался медитировать стационарно. К примеру, в однотипных китайских ресторанчиках, разбросанных по всему свету. Я просиживал часами за порцией цыпленка, пытаясь сосредоточиться или напротив расслабиться и перенестись в похожее кафе на другом краю Земли. Но тщетно. Я протирал штаны в транснациональных фастфудах, сетевых гостиницах, бродил по супермаркетам. Но найти ворота мне удалось лишь однажды, поднимаясь на эскалаторе в универмаге. Вот тогда я и осознал роль движения, а заодно включил в список транспортных средств эскалаторы.
Легче всего переход открывался на рельсовом транспорте и на троллейбусах. Хуже на автомобильном. Рейсовые автобусы ещё ничего, а вот, например, с такси случались комические накладки. Водитель хоть и не видит моего появления, но где—то в подсознании у него возникает сбой. Он, возможно, считает, что попросту получил провал в памяти от переутомления, забыл, как и где подобрал пассажира. Делает вид, что смущён, переспрашивает адрес, лихорадочно включает счётчик, терзаясь мыслью об упущенной прибыли. Короче говоря, неудобно.
Такси менялись, а велосипеды, ролики, скейтборды переносились вместе со мной. Я не стал экспериментировать с личным автомобилем или мотоциклом. Не хотелось вдруг выскочить на красный свет или на скорости оказаться без опоры под задницей. Да и не завёл я машину. Зачем? Налоги, сборы, штрафы, ремонт, бензин, парковка. Я и так легко добирался до любого места, где существует хоть какая—то цивилизация. А за город можно съездить и на велосипеде.
Настало время, когда растущий поток информации перестал помещаться в голове. Возникла потребность в систематизации знаний и опыта. Нужна была схема. Купил дорогой портативный компьютер, я принялся заносить в него переходы.
Но не всё оказалось так просто. Ворота не работали постоянно. Даже Московское метро вставало на четыре часа каждые сутки. Чего уж говорить о других. Но само по себе это пустяк, в конце концов, отдых всем нужен. Часовые пояса, вот главный враг мой! Когда в Москве полдень, в Вашингтоне ещё ночь, а в Сеуле уже вечер. Транспорт не работает то там, то здесь. Я выучил наизусть все эти GMT, UTC и прочие стандарты времени, включая и те, что стандартам не соответствовали. Они крепко засели в голове, переключаясь по необходимости, словно реле.
Кроме того, маршруты менялись, укорачивались, закрывались совсем. Вчерашние ворота могли не сработать сегодня, а завтра открыться вновь. Метро в одних городах кишело контролёрами, в других требовалась карточка на выходе. Задний карман распух от разномастных проездных и стрипкарт, а оба боковых – от пёстрой куч мелочи. Следовало учесть и расстояния между воротами – добираться с одной окраины мегаполиса на другую – занятие для мазохистов. А погода и климат? Всякое бывало – и в шортах по колено в снегу появлялся, и на экваторе в полдень в пуховике. Выручал рюкзачок с одеждой, который я взял за правило всегда таскать с собой.
Проблему часовых поясов частично решили лифты! Я не сразу на них наткнулся, ведь и в Саранске и в Питере жил в небольших домах. Лифты как правило работали круглосуточно, и было их много. Правда, во многих домах стояли кодовые замки на подъездах, а в учреждениях и отелях – подозревающие всех швейцары, консьержки и вахтёры. И ещё оставалась опасность попасть в режимное учреждение. Окажись я в кабине с чернокожими офицерами какого—нибудь африканского генштаба и доказывай потом, что примус починяешь. Так что лифтами я пользовался осторожно.
Схема нуждалась в каркасе. В чём—то подобном кольцевой линии московской подземки. Я отобрал два десятка самых крупных и изученных мной мегаполисов – перекрёстков, от которых расходились линии перемещений по всему миру. Линий получилось много, они пересекались, ветвились, иногда заканчивались тупиками. Даже карта лондонского метро показалась теперь детским ребусом.
В итоге, схема представляла собой финал конкурса среди пауков на лучшую паутину. Полюбовавшись работой, я включил принтер и сшил вылезшие из него листы в атлас. Единственный в мире, как я наивно полагал, пока не повстречал настоящих хозяев ворот.
