Сергей Фомичёв
Марсианская крыса
© Сергей Фомичёв, 2019
ISBN 978-5-4474-6629-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Гидросамолёт заложил вираж, и Валерий Константинович Никитин, прильнув к окну, увидел остров. Он, похожий на зелёную лужайку, вдруг напомнил Никитину пасеку. Тростниковые хижины с высоты казались ульями, а за дом пасечника вполне сходило трёхэтажное бетонное здание Клиники.
Островок этот не входил в ожерелье карибских жемчужин, воспетых авантюрными романами и путеводителями. Здесь не нашлось ни удобных бухт, ни роскошных пляжей, ни годных для разработки месторождений гуано. Табак и тростник росли плохо, а местных жителей колонизаторы издревле считали слишком ленивыми и предпочитали экспортировать живой товар из Африки. Когда европейские нации дрались за каждый клочок Вест-Индии, этот остров обходили вниманием. А когда пришло время обмена политических векселей, он без труда получил независимость.
С независимостью, впрочем, мало что изменилось. Ни бухт, ни пляжей, ни рентабельных залежей гуано на острове не появилось. Мало что изменилось и с тех пор, когда лет пятнадцать назад Никитин наведался сюда с рекогносцировкой.
– Крокодил не ловится, не растёт кокос, – вывел Валерий Константинович печальную туземную парадигму.
Местные боги много раз пытались начать историю с чистого листа. Раз в три-четыре года на остров налетал один из знаменитых именных ураганов и сносил всё подчистую. Пальмы разлетались как семена одуванчика. Ещё раньше взмывали в небеса хижины, чтобы просыпаться щепками где-нибудь над Кубой или Флоридой. Только старая голландская крепость и Клиника напору не поддавались и продолжали торчать якорями ландшафта. Потом ураган уходил, тростниковые хижинки вырастали заново. И жизнь продолжалась.
– Уф! А к вам не так просто попасть. По четвергам самолёт с Арубы, по понедельникам с Кубы. Не слишком оживлённая трасса?
Доктор разглядывал Никитина, а вернее его костюм, словно щупая глазами материал из которого тот скроен, и, похоже, размышлял, поддержать ли приветливый тон или добавить голосу строгости.
– Клиенты предпочитают пользоваться личными самолётами или яхтами, а местные жители довольствуются катерами, – ответил он нейтрально и жестом предложил гостю сесть.
– Понятно, – Никитин сел в кресло, – Но с моей яхтой вышла накладка. Её не успели построить.
Видимо с яхтой он пошутил неудачно.
– Работой с клиентами занимается менеджер, – строгости в голосе доктора чуть прибавилось. – Я только врач. Но мне доложили, что у вас особое предложение.
– Да. Особое. И я привык иметь дело с медиками, а не с менеджерами. Равно как предпочитаю наличные, а не карточки.
Никитин щёлкнул замками дипломата и выложил на стол восемь банковских пачек стодолларовых купюр. Восемьдесят тысяч баксов. Сумма значительная, но не чрезмерная. Здесь случались клиенты и побогаче. Случались. Последние годы, однако, таких становилось всё меньше. ФБР взяло Клинику под негласный контроль, надеясь отловить заметающий следы криминальный элемент, но как раз для него-то, для криминального элемента, операция бюро секретом и не являлась, а самый жирный клиент, не терпящий суеты и огласки, отсюда ушёл тотчас. В Азии теперь открывалось достаточно фирм, соблюдающих инкогнито клиентов, чтобы рисковать репутацией под носом у Штатов. Никитин был прекрасно осведомлён в местных делах, и потому предложил доктору ровно столько, сколько посчитал достаточным.
– «Звон гульдена – это звон наших цепей», как заметил некогда Кервин. Но гульден ушёл в историю и теперь можно сказать, что шелест долларов – это шелест нашей удавки.
– Никакого криминала, доктор, – заверил Никитин
– Надеюсь, – врач откинул крышку шкатулки. – Хотите сигару?
– Спасибо, не курю, – Никитин принюхался. – Кубинские?
– Разумеется. Здесь табак растёт плохо. Но местные парни придумали хитрый бизнес. Они контрабандой доставляют сигары с Кубы, меняют ярлыки и продают как свои собственные. У нас тут каждый второй промышляет подобным образом. Труда почти никакого, что весьма устраивает наш ленивый народец.
– И власть закрывает глаза на нарушение эмбарго?
– Эмбарго противоречит нашим идеалам. Кубинцы называют свою страну островом свободы. Они неправы. В Карибском море каждый клочок суши – это остров свободы. Только одни отдают предпочтение травке, а другие строят социализм.
– А у вас процветает свобода медицинских услуг? – вернулся Никитин к делу.
– Это так, – согласился врач, окинув взглядом пачки банкнот. – Пластическая хирургия?
– Не угадали, – улыбнулся Никитин. – Трансплантация.
– Вот как? – доктор ещё раз посмотрел на пачки долларов, но уже с сомнением. На серьёзную операцию суммы явно не хватало, а за чем-то попроще не было смысла лететь на далёкий остров. – И что будем пересаживать?
– Аппендикс.
– Шутите?
– Ничуть. Вы пересадите мне аппендикс и получите восемьдесят тысяч. Операция несложная, так что думаю, мы сговоримся.
Доктор ещё некоторое время изучал клиента и, в конце концов, пришёл к мнению, что тот вполне серьёзен.
– Всё же не вижу смысла, – произнёс он задумчиво. – Нет, чисто гипотетически можно предположить пару версий. Аппендикс по некоторым новейшим данным, регулирует иммунную систему человека, по крайней мере, влияет на неё. Но даже если эта гипотеза верна, в чём у меня лично имеются серьёзные основания сомневаться, но допустим, то пересадка органа всё равно ничего вам не прибавит.
Выдвинув витиеватый тезис, доктор победоносно посмотрел на клиента.
– Отчего же? – поощрил продолжение Никитин.
– Чтобы трансплантат не отторгался организмом, вы вынуждены будете употреблять иммунодепрессанты, а значит подавлять тот самый иммунитет, который желаете культивировать, – заключил доктор. – Таким образом, игра не стоит свеч. Не говоря уж о риске, пусть и минимальном, от самой операции и риске куда большем от обладания аппендиксом. Перитонит, знаете ли, никто не отменял.
– Превосходно! – оценил мысль собеседника Никитин. – Но вы упустили ещё одну гипотезу, доктор. Мотив, если можно так выразиться, психологического свойства.
– Вот как?
– Да. Скажем, таким образом, я врачую комплекс неполноценности. Знаете, неприятно чувствовать себя ущербным. Без полного комплекта органов, так сказать.
– И все зубы у вас на месте? – усомнился во встречной версии доктор.
Никитин широко улыбнулся, показав комплект превосходных зубов. Но улыбка вовсе не избавила хозяина кабинета от сомнений.
– Признаюсь, вы сумели меня озадачить, – он повертел пальцами ручку и вернул её на место. – Теоретически мы можем пересаживать всё что угодно. За исключением, конечно, головного мозга. Но на практике дело ограничивается двумя десятками позиций. Понимаете, в цивилизованном мире считается неэтичным трансплантировать органы, которые не являются жизненно важными.
– Поэтому я и выбрал вашу клинику и ваш остров. Ведь вы этим занимаетесь, правда? Или мне дали неверный адрес?
– Иногда, – доктор потёр подбородок, затем решился. – Что ж, ваших денег вполне хватит на операцию. И я готов за неё взяться. Остаётся решить вопрос с донором. Нет, это конечно не сердце и даже не почка и любой из островитян согласится расстаться с ненужным отростком за скромную сумму. И всё же потребуется время и дополнительные расходы.
– Времени у меня нет, – отрезал Никитин. – Я рассчитываю успеть до кубинского самолёта. Но всё остальное пусть вас не беспокоит, доктор. Материал для пересадки у меня с собой.
– С собой, – кивнул тот растерянно.
– Да, – Никитин выложил на стол контейнер. – И ещё. Иммунодепрессанты нам не потребуются.
– Нет?
– Не потребуются, – подтвердил Никитин. – Все нужные бумаги с отказом от ваших медикаментов я подпишу. Так что никакие претензии вам не грозят. Да их и не будет, вы уж поверьте.
Доктор сдался. Он лишь заглянул в контейнер, но даже не стал расспрашивать, что за чудодейственная среда использована для хранения трансплантата.
– Тогда не будем терять время и приступим к осмотру, – он показал на ширму. – Прошу.
– У вас тут портрет Че Гевары, – заметил раздеваясь Никитин. – Увлекаетесь или так просто?
– Он врач, – ответил доктор. – Впрочем, точно такой же портрет висит в кабинете начальника местной тюрьмы.
– У команданте было много профессий, – согласился Никитин.
Исполосованный шрамами живот клиента в очередной раз поставил врача в тупик.
– Вы что же, каждый год пересаживаете себе новый аппендикс?
– Вроде того, – ухмыльнулся Никитин. – Добавьте ещё один шрам, доктор, и мы разбежимся довольные друг другом.
– Ну, уж нет, обойдёмся без эдакого варварства.
***
Алёнка грустила. Тут ведь дело простое. Не нужно быть Нострадамусом или сказочным Мерлином, чтобы прочитать по звёздам или в пламени свечи её будущее. Такового у неё попросту не было, как ни выискивай на ночном небе нужную искорку, как ни всматривайся в пляску огня. Ничего. Ни единого просвета, никаких шансов. Сплошная тоска – долгая, тягучая, а в конце, скорее всего, одиночество. Денис всё чаще засматривался на девиц и, даже двигая по тротуару её инвалидное кресло, задерживал взгляд на обтянутых джинсами попках, на оттопыренных кофточках, на красивых мордашках.
Денис, конечно же, не признается в этом даже самому себе. Пока что он чувствовал себя героем. И окружающие, как могли, поддерживали этот образ. Парня хвалили соседи, ставил в пример учителя и уважали одноклассники. Считали джентльменом, рыцарем, эдаким Ланселотом нашего времени.
Всё это были детские игры. А они, как известно, кончаются. Внезапно и навсегда.
Тем не менее, Алёнка была благодарна ему. Большинство подростков-инвалидов обучалось на дому или в специальных интернатах. Первые страдали от одиночества, вторым его не хватало, вернее их одиночество становилось коллективным, а что тут лучше, что хуже, спорный вопрос.
Она получила отсрочку. Денис на время вытащил её из этого ада. Он взял на себя каждодневный труд заходить за ней по утрам, привозить в школу, перевозить из кабинета в кабинет, возвращать домой и сидеть вместе с ней вечерам за домашним заданием. Она осталась в этой жизни. Зацепилась за кромку бездны. Надолго ли? Шесть лет минуло, и вот пошёл седьмой. Последний. С окончанием школы Денису придётся сделать выбор. И Алёнка не сомневалась, каким он будет. Даже если его не загребут в армию, он выберет нормальную жизнь, нормальную семью. Ей не будет там места.
Иногда ей хотелось подкатить к краю крыши или перемахнуть через ограждение балкона, закрыть вопрос одним коротким полётом. Вот только не находилось удобных для инвалидов подходов к пропасти.
– Опять полезешь в свои коллекторы? – спросила Алёнка, стараясь говорить как всегда – спокойно, ровно.
– Я не надолго, – заверил Денис. – Выходные и всё. Подработаю немного и вернусь. А тебя подлечат тем временем.
Подлечат, конечно. Будут пытать гимнастикой, химией, электричеством, прекрасно зная, что прежде всего ей нужна операция, а без неё от реабилитации нет никакого толку. Но на операцию требовались средства, причём средства немалые, и хорошие врачи, и оборудование, а потому и проводили такие операции в другой клинике. Но выплаты за реабилитацию по медицинской страховке хотели получать здесь и сейчас. И таких как Алёнка безнадёжных клиентов на учёте стояло великое множество. И все знали о мошенничестве, но молчали. Те, кому позволяли средства, давно убрались из города. Остальные смирились. После курса они всегда покидали больницу измученными, но ещё никто не выходил исцелённым.
***
Денис едва успел на вокзал к московскому поезду. Чтобы не толкаться на узкой платформе среди встречающих, он уселся на лавочку. Состав ворвался на станцию на полном ходу и останавливался резко, со скрежетом, подчиняясь чужой воле неохотно. Вздрогнув, он замер, но электрические потроха локомотива гудели, давая понять, что остановка не будет долгой. Московский поезд стоял здесь всего две минуты. Пассажиры поспешно выгружались. Встречающие – родственники и знакомые – выхватывали приезжих, их вещи из тамбура, работая со слаженностью портовых грузчиков. Большинство тут же спешило к подземному переходу.
Поезд дал гудок и плавно тронулся. Платформа быстро опустела. Лишь человек лет тридцати остался стоять. Выглядел он скорее крепким, чем пухлым, хотя нюансы комплекции скрадывала просторная одежда. У его ног лежала большая серая сумка, вроде тех, что используют бойцы «Иностранного легиона», и какую можно носить и в руке, и на плече, и за спиной на манер рюкзака.
Денис поднялся с лавочки.
– Вы Михаил Черноусов?
– Да, – ответил тот, протягивая руку.
– Меня зовут Денис.
– А что Краевед сам встретить не смог?
– Я и есть Краевед, – улыбнулся Денис. – Это с вами мы пересекались на археологическом форуме.
Черноусов смерил его взглядом.
– Я представлял себе мужика… посолидней что ли. Эти сетевые аватарки сбивают с толку.
Денис пожал плечами. Он и сам рассчитывал встретить сверстника, ну или парня чуть старше. Ему казалось, что в тридцать лет лазить по коллекторам и канализации как-то не респектабельно. Уж Денис точно не будет. Ещё год-два поводит туристов по местным клоакам, скопит денег и откроет бизнес. Какой именно, он ещё не решил. Что об этом заранее думать. На какой денег хватит, такой и откроет.
– У меня есть время до понедельника, – сразу предупредил Денис. – Успеем осмотреть всё, а если повезёт, то пробьёмся через перемычку.
– Тогда не станем медлить, – Черноусов подхватил сумку. – И давай на «ты» что ли, а то неудобно как-то?
Они не стали спускаться в подземный переход, а дошли до конца платформы и по дощатым мосткам перебрались на асфальтовую дорожку, идущую параллельно магистральным путям. Город, спланированный некогда как компактный рабочий посёлок, не удержал заданной градостроителями формы и с годами сильно вытянулся вдоль железной дороги. Тяга к инфраструктуре победила архитектурный план.
Они прошли через пустующие пакгаузы станции, долго шли по каньону новых микрорайонов, подступающих к путям почти вплотную, наконец, миновав мост, вышли на пустырь, отделяющий от города промзону. Полоса отчуждения напоминала саванну с песчаными холмами и чахлой, протравленной токсичными выбросами растительностью. Ближе к заводским корпусам зелени становилось больше, но, несмотря на одичавшие и разросшиеся цветники, Денис ощутил привычный слегка кисловатый привкус кирпичной пыли и старого железа.
Шершавые от ржавчины котлы, колонны, фермы, градирни. Развалившиеся кирпичные корпуса, дымоходы, трубы. Всё это было скреплено трубопроводами, сшито кабелями и проводами, связанно переплетением рельсов, транспортных лент и асфальтовых дорожек.
И ни единого человека вокруг. Даже сторожа, всё ещё числящиеся в штатах обанкротившихся предприятий, старались не показывать носа. Здесь хорошо было бы снимать фильмы в жанре постапокалипсиса и сильно сэкономить на декорациях. Денис как-то даже попытался выйти на киношников, но выяснил вдруг, что те предпочитают натуре пластмассовые декорации модных дизайнеров. В чём тут крылся подвох, он так до конца и не разобрался, но подозревал, что дело в деньгах. Вместо режиссёров ему удалось заинтересовать журналистов, всевозможных чёрных копателей, туристов, ищущих экстремальных ощущений. В Японии нашёлся даже целый клуб чудаков, любящих побродить по индустриальным руинам. Странно, но именно японцы оказались ближе Денису по духу, чем журналисты, верстающие ко всему идеологическую подоплёку, или тот же Черноусов – охотник за артефактами советской эпохи. Японцы ничего не искали, никого не клеймили, а просто наслаждались пейзажем. Они знали толк в индустриальной эстетике и готовы были платить за удовольствие. Жаль, Япония далеко и клиенты оттуда добирались редко.
– Мрачно, – сделав несколько снимков на портативную камеру, оценил пейзаж Черноусов. – И что, все заводы стоят?
– Несколько предприятий работают, но не в этой части города. Здесь встало всё. Намертво. Восстановлению не подлежит. Теперь этот хлам даже не охраняют. Кое-что народ растащил на металлолом. Однако силёнок у людей на всё не хватило, а поставить дело на широкую ногу не нашлось вожака.
Вход в подземелье скрывал один из разрушенных дымоходов. Собственно лаз этот не являлся входом. Просто систему вентиляции секретного объекта строители вывели к дымоходу обычной котельной. Пока она работала, никому и в голову бы не пришло совать сюда нос. Но завод умер, котельная встала, а кирпичная кладка завалилась как раз там, где открывался колодец.
Черноусов достал из сумки комбинезон, каску с диодным фонариком, ещё один фонарь, обычный, был привязан шнуром к рукаву. Затем из сумки появились кошки, карабины, несколько мотков верёвки, альпинистская страховая система, противогаз. Буржуйская экипировка тянула на кругленькую сумму и, скорее всего те две сотни баксов, что Черноусов заплатил за услуги, были для него мелочью.
Денис остался в джинсах и брезентовой куртке. Из всего снаряжения при нём был лишь перочинный нож и фонарик – старый в помятом алюминиевом корпусе, но надёжный.
Вентиляционный колодец, снабжённый шатающимися проржавленными скобами, закончился в небольшой комнате. Сюда ещё доставал из пролома свет, образующий в центре столб искрящейся пыли. Вокруг столба на бетонном полу лежал пружинный матрас, подушки и валики от старых диванов, одеяла и тряпьё, натасканные бомжами с ближайшей помойки. Вместо стола – несколько ящиков, прикрытых истерзанной ножами клеёнкой. На ней – одноразовая посуда с какими-то ништяками, пустая бутылка, огарок свечи.
Запах стоял ужасный, но самих обитателей не было.
– Сейчас они пасутся на городской свалке. Возвращаются последней электричкой. Нам они не помешают.
– Надеюсь, – не очень уверено заявил Черноусов.
Им пришлось ещё раз спуститься по какому-то колодцу и пройти длинным и узким коридором.
– Вот собственно и заслонка, – сказал Денис.
Коридор перекрывала железобетонная плита. Три дня назад она была сплошной и на взгляд Дениса непробиваемой, но теперь в ней зиял неровный пролом с торчащими как зубы в чудовищной пасти кусками арматуры.
– Не думал, что бомжи проберутся так далеко. Обычно их устраивает комната наверху. Там проходит паропровод и тепло зимой.
– Тем лучше, – сказал Черноусов. – Меньше работы. Хотя они могли и стянуть что-нибудь интересное.
На взгляд Дениса ничего интересного кроме двух запертых железных дверей в лаборатории не нашлось. По крайней мере, ничего такого, что можно загнать ценителям раритетов или о чём можно хотя бы написать на форуме. Старый компьютер, занимающий целую стену, пустой шкаф, несколько столов из нержавейки, горка пластиковых кюветок в пересохшей и ржавой раковине. Лабораторная посуда превратилась в груду битого стекла, аккуратно сметённую кем-то в угол, да так там и оставленную. Однако клиент выглядел довольным. Снимал на камеру каждую вещицу, каждую надпись. Повздыхал у компьютера, так и не дерзнув прикоснуться к его пыльным клавишам, а затем долго и со знанием дела изучал нечто похожее на распределительный щит.
– Смотри-ка, они задействовали систему уничтожения, – он показал отвёрткой на кабель. – По идее здесь должно было выгореть всё. Бетонная заслонка упала, как и положено, но огнемёт почему-то не сработал.
– Огнемёт? Зачем тут огнемёт? – удивился Денис.
– А знаки биологической опасности, по-твоему, для красоты нарисованы?
– Биологической? А я думал, это яды так маркируют. Не знаю, у нас сроду ничего биологического не производили. Профиль наших заводов – химия. Чистая незамутнённая чёртова химия. Но я тебе так скажу. Атомные станции, радиоактивные отходы – всё это ерунда в сравнении с активной органикой. Химических заводов гораздо больше, за ними хуже присматривают, и что тут может образоваться, никто не просчитает.
– Уже, значит, не зря съездил, – кивнул Черноусов. – В архивах поискать нужно будет. Но шансов мало. Раздербанили архивы. А вот с местными старожилами поговорить, кто здесь раньше работал, пожалуй, будет не лишним.
– Если застанешь кого живым, – пожал плечами Денис. – У нас до пенсии мало кто доживает.
– Из-за химии? – спросил Черноусов.
– Из-за химии тоже, – кивнул Денис. – Но большей частью из-за водки. Спивается народ потихоньку.
– Ладно, – махнул рукой Черноусов. – Посмотрим, куда ведут эти двери. Думаю, отсюда должен быть нормальный выход. Не по вентиляции же люди на работу ходили?
Замки на дверях отсутствовали. Ни скважины для ключа, ни щёлочки для магнитной или перфорированной карты. Ручек или хотя бы углублений каких-нибудь не наблюдалось тоже, а петли если и предусматривались конструкцией, то надёжно скрывались в массивной стене. Но, скорее всего двери были сдвижные с электрическим или пневматическим приводом.
– Отожмём, – решил Черноусов и вытащил из сумки что-то похожее на домкрат.
– А знаки биологической опасности тебя не пугают? – осторожно спросил Денис. – Хрен его знает, что здесь намутили. Вирусы какие-нибудь или оружие бактериологическое. Вот же, блин, нашли место для опытов.
– Очко играет?
– Есть немного, – признался Денис.
Он и впрямь нервничал. А когда Денис нервничал, его пробивало на болтовню. Так что пока Черноусов расковыривал стену, надеясь подобраться к запорному механизму, он слово за слово выложил клиенту всё, что думал о нынешнем бедственном положении провинции в целом и родного городка в частности, упомянув и о роли в его упадке столичного бизнеса.
– Местных выдавили совсем. Все магазины ваши московские шишки держат. Прибыль на месте выкачивают, а налоги платят в столице. Ширпотреб – дрянь, продукты – дерьмо. Вместо колбасы шнягу какую-то вонючую продают. А ту, что на нашем комбинате делают, напротив, в Москву вывозят. Камазами!
– Камазами? – переспросил Черноусов, который как раз сунул руку в дыру по локоть и, повернув лицо, поймав взгляд Дениса. – А раньше что по-другому было?
– Да так же и было, – согласился Денис, подумав. – И в советское время колбасу вывозили, а народ за ней потом в Москву ездил. Поездами. Загадка даже такая ходила – длинное, зелёное, колбасой пахнет. Сам-то я мало что помню, но помню, как отец приносил с завода продуктовые наборы, и мать радовалась им, словно подаркам новогодним, а в магазинах-то пусто было.
