Непродолжительный период оттепели – один из самых значимых, но в то же время противоречивых и малоизученных в советской истории. «Культ личности забрызган грязью, / Но на сороковом году / Культ зла и культ однообразья / Еще по-прежнему в ходу», – отзывался на исторические веяния Борис Пастернак в мае 1956 года. Книга Сергея Чупринина построена как хроника главных событий, произошедших в русской культуре с марта 1953‐го по август 1968 года. Их комментаторами выступают либо непосредственные участники, либо очевидцы и современники, чьи свидетельства представлены в дневниках, письмах, воспоминаниях и архивных публикациях. Культура оттепельной эпохи, увиденная на широком социально-политическом фоне, оживает здесь как в диалоге с ожиданиями советского общества, так и в драматическом конфликте с государственным тоталитаризмом и казенным единомыслием. Сергей Чупринин – литературный критик, литературовед, историк культуры, главный редактор журнала «Знамя».
Книга, бесспорно, выдающаяся. Особенно для тех, кто интересуется историей культуры, и вдвойне особенно для современников описываемых событий. Очень уж интересному периоду культурной и политической истории Советского Союза она посвящена. Случайно открыл книгу на 158-й странице и сразу наткнулся на отклик Корнея Чуковского на повесть Веры Пановой «Серёжа» (надо прочитать) и на интересный диалог Молотова с каким-то работником МИДа о повести Хемингуэя «Старик и море»", из-за которого чуть не сорвалась публикация этой повести в «Иностранной литературе». Это подвигло меня на новое прочтение воспоминаний Эренбурга, прошло более 20-и лет и многое теперь звучало бы по другому.
Охват культурных событий очень широк. Концерты Гилельса в США и Ойстраха в Японии, выставка французской живописи в музее им. Пушкина, выставка молодых художников СССР в Академии Художеств (624 художника, 1165 произведений), кто из знаменитых французов приезжал в Ленинград на Неделю французского кино в октябре 1955 года (событий из мира кино вообще упомянуто очень много – фестиваль венгерских фильмов, перечислены десять лучших советских фильмов 1955 года и т. д.).
И так по всем годам.
Упоминаются важные события из области архитектуры («Архитекторы Леонид Поляков и Александр Борецкий лишены Сталинской премии за проект гостиницы Ленинградская в Москве» – даже такое!).
Очень хорошо отражена театральная жизнь, не говоря уже о жизни литературной, которая ближе автору книги. Приведены эпиграммы на вступление Кочетова в должность главного редактора «Литературной газеты». Вообще в книге не так уж мало стихотворений, каждое из которых приведено не с бухты-барахты, а с большим смыслом. Большинство из них современному читателю неизвестны.
Встретилось и такое сообщение: «В Нью-Йорк на стажировку в Колумбийском университете по соглашению о международном обмене … прибывает первая группа советских студентов. В составе двадцати человек десять слушателей ВПШ при ЦК КПСС и десять „студентов-разведчиков“ (среди которых будущий генерал КГБ Олег Калугин).» Шёл 1958-й год, холодная война набирала обороты.
Книга буквально нашпигована интереснейшими фактами, перечислить даже сотую их часть в короткой заметке невозможно.
Заканчиваю с надеждой, что мне удалось пробудить интерес читателей к этому неординарному явлению документальной литературы. Понятно, что такой труд нет смысла читать в библиотеке, книга должна быть дома, всегда под рукой, под вашей, ваших наследников и наследников ваших наследников.
В названии и аннотации нет самого главного – книга в основном о событиях в литературе. 98% материалов рассказывают о писателях, книгах и журналах. Остальные 2% – немного об изобразительном искусстве, театре и музыке, о кино почти ничего, о науке ни слова. Это не энциклопедия жизни тех лет, а книга о том, как строгий режим в литературе сменился общим, а для некоторых даже колонией-поселением.Книга делится на года, месяцы и дни. В конце каждого года – список избранных вышедших книг, фильмов, прошедшие выставки и спектакли. Список реабилитированных. Но этого разделения не замечаешь, все читается как единый текст. Есть главные герои – в первой половине – Пастернак, Гроссман, во второй – Бродский, Солженицын. Цитаты из дневников в основном интересные, хотя есть такие, которые попросту непонятны; читаешь и думаешь, к чему это здесь? На мой взгляд, слишком много цитат из официальных речей, статей и выступлений. Читать этот советский язык невозможно, он абсолютно одинаковый, весь сплошной штамп, слова одни и те же и просто переставляются местами. По-моему, с этими цитатами перебор, в них нет полезной информации, можно было бы рассказать своими словами или дать две-три строчки, где есть хоть какой-то смысл.Впечатление от прочитанного довольно тяжелое – перефразируя Стругацких, «никто не уйдет не искалеченным». Советская cancel culture мало чем уступает современной. Вместо того, чтобы писать свои повести или стихи, издавать их и встречаться с читателями, люди без конца сидят на каких-то съездах, совещаниях, интригуют, борются за то, чтобы издать ту или иную вещь, спрашивают разрешения, каются и извиняются (правда, не как сейчас, а сразу перед всеми – партией, правительством и советским народом). Два последних года – один в один наше время. До мелочей. Только сажали не за перепосты, а за перепечатку и распространение самиздата. Увольняли с работы, выгоняли из институтов. Суды работали как сейчас. Люди так же писали письма и собирали подписи в защиту тех или иных осужденных. Тролли и подхалимы процветали. Один только плюс – в государственных речах не было блатной лексики. А про блатных предупреждал еще Шаламов.
Не совсем то, чего хотелось. Рассчитывала на свидетельства обывателей, а о том что там порешали на том или ином совете союза писателей, мне читать не то, чтобы не интересно, но скучно и бесполезно. Бросила на 158-ой странице