Сергей Быльцов
Одиссей. Герои. Скитальцы
60. Победная речь Одиссея в его споре с Аяксом [34]
Тут другой герой, желавший обладать нетленным доспехом Ахилла, потомок Лаэртов, поднялся, очи к земле опустив, помедлил немного и поднял взор на ахейских вождей перед словом, которого ждали. Заговорил, и красоты лишены его не были речи:
– О, кто бы мог наследовать лучше Ахиллу, нежели тот, чрез кого получили данайцы Ахилла? Впрок ли Аяксу, что весь он таков, как виден снаружи? Мне же во вред ли мой находчивый ум, – постоянно, ахейцы, бывший вам впрок? Пусть что хорошего в ком, то и будет. Род, и предков, и все, чего мы не сами достигли, собственным не назову. По заслугам дело решайте. То, что два брата родных Теламон и Пелей, вы не ставьте это в заслугу ему. Поскольку дела мы в пренье решаем открытом, более мной свершено, чем в краткую может вместиться речь, но меня поведет, однако ж, порядок событий. Мать Нереида, прозвав о грядущей погибели сына, в женском наряде его утаила, и все обманулись, кроме меня. Я длань его возбудил и храбрейшего к храбрым направил, значит, деянья его – и мои. Копьем вылечил я Телефа, когда он молил, и, значит, помог я дорогу к Трое найти. Чрез меня пал доблестный Гектор. Ныне оружием тем, которым я создал Ахилла, дара прошу: живому вручил и наследовать вправе. Только позор одного остальных всех тронул данайцев, тысяча наших судов стояла в Авлиде Эвбейской. Долго там ждем мы ветров, но не дуют они; велят Агамемнону жесткие судьбы деву невинную – дочь – заколоть для гневной Дианы. Но не согласен отец; на самых богов он разгневан. Я мягко словами дух непокорный отца обернул на всеобщую пользу. Был послан и к матери я, – предстояло ее не советом взять, но хитростью обольстить. Когда бы пошел Теламонид, наших судов паруса до сих пор не имели бы ветра! Послан и в крепость я был, в Илион, где вел порученное мне всей Грецией общее дело. Мною Парис обвинен; добиваюсь казны и Елены. Тронут Приам, Парис же с братьями всеми и те, кто участником был похищенья, руки сдержали едва нечестивые, и Антенор нам помог возвратиться домой потому, что я с ним нашел общий язык. А помните, как вняв Зевесу, введенный в обман сновиденьем, царь наш верховный приказал отложить попеченье о начатой брани и все к кораблям устремились? Что ж доблестный наш Аякс убегавших не сдерживал? Что ж он оружья не взял? Не повел колебавшейся рати? Я ж не помедлил сказать: «Что с вами? Какое безумье вас, о товарищи, заставляет из-под Трои уйти осажденной? И на десятый-то год вы домой лишь позор принесете?» Сын Теламона тогда и рот раскрыть не решился, в страхе молчал он; посмел на царей нападать дерзновенной речью Терсит, но его безнаказанным я не оставил. Я поднялся и дрожащих людей на врага возбудил и сейчас возбуждаю. Долон, из народа фригийцев, был Диомедом убит, – но не раньше, чем я его выдать заставил все, что готовила нам вероломно коварная Троя.
Одиссей замолчал ненадолго, слегка говорящими неслышно ушами своими повел, скупую слезу как бы смахнул с потупленных глаз и продолжил:
– У меня есть, граждане, раны, но слову не верьте пустому, – вот, посмотрите! (Рукой он одежду отвел.) Перед вами грудь, что всечасно, ради вашего дела трудилась. Но за товарищей сын Телемона во все эти долгие годы крови не пролил! Его не отмечено ранами тело. Что же он вам говорит, что оружье за наши суда он подымал. Да, подымал, – признаю, ибо доброе дело я не привык отрицать, но достоянья общего все же пусть не забирает один. Пусть каждому честь он оставит – Актора внук отогнал, обеспечен обличьем Ахилла, рати троян с их вождем, огню от судов обреченных. Думает он, что один он с Гектором стал состязаться. В деле не первым он был, и дар ему выпал случайный. Гектор тогда из поединка ушел, ни единою раной не ранен. Когда ж смерть настигла Ахилла, ни слезы, ни стоны, ни ужас не помешали мне одному с разъяренной троянской толпою сражаться, чтоб смог Аякс убежать с телом Пелида от тягостной брани. Скажите, что легче: убегать или сражаться?
Одиссей окинул всех внимательным взором, потом потупил глаза и, дернув ушами, скромно продолжил:
– Брань, что излил на меня он своим языком скудоумным, лучше без вниманья оставить, но я скажу несколько слов. Легко обвинять было мне Паламеда в гнусной измене, а вам приговор ему вынести смертный? Сам не умел Навплиад многоумный защитить это мерзкое дело, всем очевидное, и вы не могли не признать преступленья. Видели все, – в награде открылась улика. А в том, что Пеантов сын на Лемносе ныне, я не виновен ничуть. Вы все, нестерпимо страдая от его раны зловонной, согласились на то. Я же советовал, – не отрицаю, – чтобы себя отстранил от трудов он войны и дороги и попытался смягчить жесточайшие муки покоем. Внял он, – и ныне живет, совет мой не только был верен, но и удачен!
Одиссей опять помолчал, скромно потупил глаза и подвигал ушами, а потом обратился к Большому Аяксу:
– Ты в битве действуешь только руками; я – разумом, им я силен. Мощь проявляешь свою без ума. Я – будущим занят. Можешь ты биться в бою, но как именно всем следует биться – со мною определяет Атрид. Ты лишь силой телесной полезен, я же – умом. Как тот, кто судно ведет, превосходит в деле гребца, как ратника вождь превышает, настолько я превышаю тебя. Поверьте, в Одиссеевом теле руки сильны, но мысли сильнее; главная мощь Одиссея – в уме. Так, награду, вожди, дозорному вашему дайте! Ради столь многих годов забот, неусыпных стараний эту высокую честь присудите же мне по заслугам! Именем общих надежд, стен Трои, упасть обреченных, всем, что еще совершить премудрого мне остается; всем, что отважного мне предстоит иль опасного сделать.
Тут Одиссей вдруг неожиданно дерзко на всех посмотрел и отчаянно крикнул:
– Если ж мне не дадите доспехов, дайте вот ей!
И последнее слово Итакиец скрепил обращеньем к Афине. Тронут старейшин совет; подтверждается мощь красноречья: велеречивый унес храбрейшего мужа доспехи.
Тот, кто на Гектора шел, кто железо, огонь и ненастье столько мог вынести раз, одного лишь не вынес – досады. Непобедимый в бою – побежден был страданьем; схватил меч Аякс Теламоний и воскликнул:
– Он – мой! Иль Лаэртид и на этот меч посягает? Я подыму этот меч на себя; орошавшийся часто кровью фригийской теперь оросится хозяина кровью, – чтоб Аякса никто не осилил, кроме Аякса!
Так он воскликнул и в подмышку свою, единственно уязвимую, наконец получившую рану, вонзил острие роковое, некогда после поединка подаренное ему Гектором.
61. Одиссей приводит Гелена, и тот изрекает оракулы о взятии Трои
Некоторые говорят, что после смерти Париса влюбленный Гелен страстно хотел жениться на Елене, но был вынужден уступить её брату Деифобу. Сам Приам выступил на стороне Деифоба, считая, что тот проявил на войне больше доблести. Обидевшись, Гелен покинул город и поселился на склонах Иды, где и был пленен Лаэртидом. И предсказал знаменитый троянский гадатель, что не разрушить твердыню Трои ахейцам, пока Филоктета или его лук и стрелы к Илиону не привезут.
Это объяснение предательства Гелена вызывает сомнение потому, что Филоктет убил Париса после того, как Одиссей и Неоптолем привезли его с острова, а поехали за ним они после того, как услышали от прорицателя Приамида оракулы Трои. Возможно, Гелен, как прорицатель, предвидел будущий спор с братом Деифобом за овдовевшую Елену Прекрасную и решение Приама не в его пользу. Таким образом, месть Гелена была предвосхищающей события местью гадателя за то, что еще не произошло, но неизбежно должно было произойти в будущем.
Некоторые, как Аполлодор, чтобы избежать противоречия во времени о пророчестве Гелена и смерти Париса, говорят, что оракул о луке и стрелах Геракла изрек не Гелен, а Калхант.
Многие говорят, что главная причина того, что Гелен так легко выдал ахейцам прорицания, из которых было ясно, что им надо обязательно сделать для разрушения крепких троянских стен, была иная. Как Титан-богоборец Прометей знал, что его собратья Титаны обречены на неминуемое поражение в битве с богами Олимпа, и потому сам перешел на сторону Зевса, так и Гелен не видел необходимости в сохранении тайны оракулов, касающихся неприступности твердыни Приама потому, что знал, что на 10-м году войны Троя будет неизбежно разрушена. Это объясняет и то, что после смерти Париса, который более всех возражал против выдачи Елены ахейцам, ее, вместе с похищенными сокровищами троянцы даже не попытались обменять на любой мир, который всегда лучше войны.
Как бы то ни было, но, узнав от ахейского прорицателя Калханта, что только троянский гадатель Гелен знает все тайные оракулы, касающиеся неприступности Трои, Агамемнон отправил хитроумного Одиссея в засаду, приказав найти и привести обязательно живого Гелена в ахейский стан. Одиссей нашел Гелена у жреца Хриса в храме Аполлона Фимбрейского и, дождавшись, когда тот выйдет, с устрашающим криком набросился на него из засады, грозно потрясая копьем:
– Стой на месте гадатель, не вздумай бежать или копьем тебя я между лопаток настигну, и будешь, как слепой Тиресий, прорицать ты в Аиде душам бесплотным!
Гелен остановился, как вкопанный, но страха никакого не обнаружил. Он посмотрел на сына Лаэрта ясными глазами и спокойно сказал:
– Я знаю, зачем ты пришел, герой Лаэртид, и готов раскрыть вам тайну всех илионских оракулов, если ахейцы мне разрешат поселиться где-нибудь в безопасном месте.
Царь хитроумный скалистой Итаки, конечно же, потупив взор и слегка подвигав ушами, сразу пообещал не только сейчас сохранить пленнику жизнь, но и обеспечить ему безопасность в будущем, и Гелен на собрании ахейских вождей и советников важно изрек:
– Только тогда священный Илион будет сожжен и разрушен, когда в ваш лагерь будет доставлена кость Пелопа, а также лук и стрелы Геракла, в войну вступит Пирр, который получит имя Неоптолем, и из Трои исчезнет Палладий Афины.
62. Одиссей и Феникс привозят со Скироса сына Ахилла Пирра
Агамемнон тут же послал людей в Пису, чтобы доставить лопатку (плечевая кость) Пелопа. Зачем эта лопатка была необходима для взятия Трои нет единого мнения. Некогда Тантал, чтобы испытать всеведение бессмертных в качестве угощения однажды подал им мясо своего маленького сына Пелопа. Боги быстро распробовали, что за блюдо было им приготовлено, и воздержались от такой пищи. Одна лишь благая богиня Деметра, пребывавшая в большой печали по пропавшей дочери Коре, по рассеянности съела лопатку Пелопа. Потом боги воскресили сына Тантала и взамен недостающей, съеденной Деметрой плечевой кости, вставили лопатку из полированной кости слоновой; и в целости оказался Пелоп. Он стал самым почитаемым героем Фригии и в его честь дали название огромному греческому полуострову – Пелопоннес.
Тем временем Одиссей и Феникс по приказу Атрида отплыли на Скирос, где уговорили Ликомеда отпустить в Трою его внука Пирра.
Дочь Ликомеда Деидамия перед самым отплытием Ахилла под илионские стены родила от него сына. Согласно «Киприям», мальчик получил от своего деда имя Пирр (Огненноволосый), а от Феникса – Неоптолем (Юный воитель или Небывалый воин).
Говорят, что имя Пирр сыну дала Деидамия согласно женскому имени Пирра, под которым скрывался Пелид на Скиросе.
Таким образом, Итакиец и Феникс, чтобы исполнить один из оракулов, оглашенных Геленом, привезли с острова Скирос Пирра под Трою, в стан корабельный к ахейцам.
Некоторые говорят, что юному воину в это время было всего 12 лет, другие утверждают, что он был немного постарше и потому показал себя не только доблестным воином в битвах, но и мудрым мужем на совещаниях.
Павсаний говорит, что его охватывало удивление перед той смелостью Пирра, которую он проявлял во время битв, и перед его предусмотрительностью по отношению к предстоящим сражениям.
Одиссей распустил слухи, что он с радостью уступил Неоптолему доспехи его отца, изготовленные богом Гефестом. Однако в это не все верят – не затем Лаэртид так яростно боролся за оружие сына богини, чтобы потом с радостью отдать его сыну Пелида.
Павсаний говорит, что во время кораблекрушения Одиссея, доспехи Ахилла были выброшены на могилу Аякса.
Многоумный Итакиец быстро понял, что Неоптолем – не Ахиллес и в случае ссоры не будет валяться у кораблей, что он не Аякс сын Теламона, и не станет себя жизни лишать. Поэтому он пообещал отдать ему оружие родителя, но только после того, как они вместе поедут на Лемнос и привезут к троянским стенам Филоктета с луком и стрелами Геракла, а потом о своем обещании благополучно позабыл.
63. Одиссей с товарищем доставляет Филоктета под Трою
За луком и стрелами Геракла, по сообщению Аполлодора, на остров Лемнос направили Одиссея с его другом Диомедом.
Говорят, что у Одиссея и Диомеда не было ни нужды, ни желания соблазнять Филоктета возможностью излечения. Главное было похитить лук и стрелы Геракла, а стрелять из лука, тем более не простого и дивными стрелами, они и сами превосходно умели, особенно хорошим лучником был Тевкр. Итакиец сумел украсть лук у Филоктета и тому, оставшись без «средств существования», ничего не оставалось, как последовать с ним в Трою.
Софокл же в «Филоктете» поет, что на Лемнос прибыл Одиссей с Неоптолемом. Хитрый царь Итаки, всегда считавший, что цель оправдывает средство, уговорил Неоптолема встретиться с Филоктетом и войти к нему в доверие, рассказав историю о том, как он завладел оружием его отца. Потом Неоптолему следовало уговорить Филоктета плыть в Трою, а в случае отказа – похитить у него лук. Юный воин сначала отказывался обманывать знаменитого лучника и тем более красть лук у больного, но потом, скрепя сердце, согласился, когда Одиссей напомнил, что, согласно оракулу, без этого лука и стрел Трои не взять.
Неоптолем, якобы, на почве ненависти к коварному Лаэртиду, которую он притворно изображал, подружился с Филоктетом, но уговорить его плыть в Трою не сумел, и тогда он завладел луком Геракла, что было сделать не трудно поскольку, сыну Пеанта раненная нога не позволяла даже быстро передвигаться.
Появившийся Одиссей сначала хотел связать Филоктета и доставить его под стены Трои силой, но потом благоразумно решает:
– Сам Филоктет нам ни к чему, ведь для разрушения стен Илиона нужны именно лук и стрелы Геракла, а не лучник.
Перед отплытием Неоптолема охватывает раскаянье в похищении лука у больного Филоктета, и он, несмотря на протесты и угрозы сына Лаэрта, возвращает лук сыну Пеанта. Неоптолем теперь уже без обмана пытается уговорить Филоктета плыть с ним вместе к Трое, обещая, что сыновья Асклепия Махаон и Подалирий исцелят его рану. Однако, знаменитый лучник отказывается, предпочитая опять остаться одному больному на острове, чем сделать то, что угодно ненавистным Атридам и Одиссею.
В этот момент, как будто из воздуха возникает могучий Геракл и голосом, полным божественного достоинства, Филоктету изрекает:
– Возрадуйся друг Филоктет! Из небесной обители ради тебя я снизошел – возвестить Зевса вышнего волю. Знай же: ты излечишь жестокий недуг свой и, признанный первейшим лучником в ополченье, Париса, зачинателя всех несчастий и зол, моими стрелами убьешь. За это ты получишь добычу богатую, дар признательного войска и в свой дворец ее отправишь отцу Пеанту. А прочее, что ты возьмешь с врагов после крушения Трои, снеси туда, где костер мой пылал, и закопай – во славу стрел моих. Я же Асклепия попрошу сыну Подалирию травы послать для излечения болезни твоей, и вновь Троя рухнет от моих стрел. Так непреложной Мойре Лахесис угодно. Но, Илион разорив, богов почтите особенно обильными жертвами! Все остальное ниже ставит Зевс, мой родитель великий.
Обрадованный Филоктет кричит, что не может не покорствовать обожествленному другу и, простившись с землей, давшей ему приют, с луком и стрелами Геракла покидает в сопровождении Одиссея и Неоптолема остров Лемнос.
По прибытии в ахейский стан Филоктета первым делом омыли чистой водой и положили спать в храме Аполлона. Там во время сна Филоктета Подалирий очистил рану ножом от омертвелых тканей, залил ее чистым вином и, приложив особые лечебные травы, полностью излечил.
Квинт Смирнский рассказывает, что как только выздоровел Филоктет, неистовый отпрыск Пеанта, так сразу в бешенстве лук свой схватил и голосом мощным воскликнул:
– Нынче с тобой покончу я, пес поганый троянский! Справедливо тебя покараю, и смогут свободно вздохнуть, наконец, все те, кто в сраженьях не только силы, но и жизни теряет; твоя в том вина!
Это промолвив, лук знаменитый с тетивой, искусно сплетенной, крепко он в грудь упирает и сводит концы его; метко целится он острием смертоносным – ведь в преклонных годах был он юноше силою почти равен; тетива завизжала, и засвистела стрела, и – цели достигла… Громко Парис застонал от раны смертельной, и троянцы с поля сраженья его унесли.
Некоторые же говорят, что исцеленный сын Пеанта вызвал Париса на поединок в стрельбе из лука. Искусство лучника Филоктета было столь велико, что пока Александр целился, он успел выпустить 4 пернатых стрелы, и все они попали в цель.
64. Одиссей и Диомед похищают из Трои Палладий
Некоторые говорят, что Одиссей составил хитрый план похищения Палладия —вырезанной Афиной из дерева статуи в честь подруги детства Паллады, которую она по неосторожности убила в детской игре. По древнему преданию, до тех пор, пока священный ксоан находится в городе, Троя будет неприступной для любого врага.
Некоторые говорят, что для осуществления своего плана Итакиец попросил Диомеда избить его так, чтобы было не очень больно, но, чтобы следы избиения отчетливо были видны. Затем окровавленный, грязный, одетый в лохмотья, Одиссей проник в Трою, изображая нищего. Только Елену не обманул его наряд. Она Итакийца по широко раскрытым, с хитринкой, бегающим глазам сразу узнала, расспрашивать стала, но он от ответов уклонялся сначала, в землю потупив взгляд. Только, когда прекрасная Спартанка сама в ванне обмыла его и маслом душистым натерла, чистым платьем одела и клятвой великой ему поклялась, что лишь тогда его выдаст, когда он в стан корабельный вернется, он ей на некоторые вопросы ответил. В городе много троянцев убив, он возвратился к ахейцам, доставив разные сведения. Именно в тот раз Одиссей в одиночку похитил из храма Палладий. Во время проникновения в храм, он был узнан Гекубой, и она тоже, как Елена, не выдала его и даже сопроводила из города потому, что он обещал пощаду всем, кто не окажет сопротивления при взятии Трои.
Другие утверждают, что Одиссей и Диомед были направлены в Трою вместе, поскольку оба слыли большими любимцами Афины. В твердыню троянцев они пробрались по клоаке (узкому и грязному потайному ходу), перебили усыпленную Афиной стражу и вдвоем захватили изваяние, которое жрица храма Афины Феано, жена Антенора, не задумываясь, отдала им, ибо Одиссей обещал всей ее семье жизнь и свободу. При этом она знала, что Паллада отвергла мольбу знатных троянок и не будет обреченному на сожжение и разрушение городу помогать.
Иные же считают, что Диомед перелез через стену, встав на плечи сына Лаэрта, и в одиночку проник в город именно он. Когда он вновь появился, неся в руках Палладий, они отправились в лагерь при ярком свете луны. Они несли не легкую статую по очереди, и тут Одиссей захотел, чтобы вся слава досталась ему одному. Когда настала очередь Диомеда взвалить ксоан на плечи, Лаэртид потупив глаза, сказал, что устал и пошел медленнее, сзади Диомеда. Он убил бы своего друга, если бы Тидид не заметил тень от занесенного над ним меча, поскольку луна была яркая, и на небе совсем не было туч. Он бросил Палладий и, обнажив свой меч, быстро обезоружил Одиссея. Потом он заставил Итакийца взвалить на плечи статую, а сам пошел сзади с мечом в руках и пинками погнал его к кораблям. Отсюда выражение «диомедово принуждение», часто используемое в тех случаях, когда кто-то поступает вынужденно. Однако по дороге хитроумнейший царь скалистой Итаки стал горячо убеждать Тидида в своей невиновности:
– Диомед богоравный! Друг мой испытанный временем! Поверь, в моих намерениях не было ничего угрожающего твоей жизни, а вытащил я меч, наоборот, чтобы тебя защитить – мне показалось, что в кустах, мимо которых ты шел, впереди кто-то прячется. Подумай сам – зачем мне тебя убивать? – Чтобы славой с тобой не делиться? Но это же просто смешно. Слава – не женщина и не драгоценность, которой хочется владеть одному. Разделив славу на двоих, ее меньше не будет, если деяние великое. И потом, ведь Палладий к корабельному стану еще надо доставить, и дорога впереди не близкая и очень опасная… Так, что не обижай меня своим пустым подозрением, иначе я подумаю, что ты сам хочешь избавиться от меня…
Диомед до конца не поверил своему бывшему другу, но ногами пинать перестал. И рассказывать другим о том, что произошло между ними, он после не стал, побоявшись, что многие, в том числе и Агаменон, не поверят в виновность сына Лаэрта и что, еще хуже, над его подозрением посмеются, посчитав его трусом.
Согласно Фотию, Одиссей нарочно отстал от Диомеда и извлек меч, чтобы убить своего спутника и самому принести ахейцам Палладий. Но как только Одиссей собрался нанести Диомеду удар, тот увидел отблеск меча, – ведь было полнолуние. Тогда Диомед тоже извлек меч, и Одиссей удержался, но, браня Диомеда, который не хотел идти дальше, за трусость, Одиссей погнал его, ударяя тыльной стороной меча по спине. С тех пор существует поговорка: «Принуждение Диомеда», – обо всем, что совершается вопреки желанию.
Овидий поет, что Приам священную статую Афины не сберег потому, что так сама хотела богиня, после того как царевич троянский не оценил ее красоту.
Плутарх на вопрос – почему возле храма Левкиппид в Лакедемоне находится святилище Одиссея, отвечает так: Возле храма поставили Палладий, и Бог сказал, что нужно доверить охрану Палладия тому, кто впервые его похитил, и тогда выстроили рядом с храмом Левкиппид святилище Одиссея, тем более что этого героя они считали себе не чужим из-за брака с Пенелопой.
