Сергей Брилёв
Разведка. «Нелегалы» наоборот
Рука об руку
Нам, конечно же, уже и самим не терпится перейти к рассказу о конкретных участниках операции «Ледоруб». Собственно, читатель, жаждущий рассказа о конкретных операциях, может смело перелистать следующие несколько страниц и перейти от предисловия к основной части книги. И всё же мы считаем, что в этом предисловии мы попросту обязаны поднять один системный вопрос. Итак, в этой книге советская разведка и Коминтерн будут постоянно идти «рука об руку». Но есть ведь и другой взгляд. А именно: мнение о том, что советская разведка и Коммунистический Интернационал – это одна рука, «рука Москвы».
Один из тех историков, которого мы неоднократно процитируем (особенно в главе, посвященной трагедии группы «Кофе»), – сам по себе человек-иллюстрация того, как всё переплелось в нынешней Европе. Барри Маклоклин – ирландец с шотландской фамилией, специализирующийся на истории… Австрии. Оценивая довоенных европейцев-коммунистов, он, с одной стороны, пишет так: «Ясно, что компартии, чьи кадры и руководство жили в изгнании в России, находились в самом трудном положении и подвергались серьезным ограничениям, но даже в отношении них можно обсуждать степень их автономии от Сталина…»[80] То есть, с одной стороны, Маклоклин считает неправильным записывать всех коммунистов в «слепые орудия». Но с другой стороны, он же задает, по сути, риторический вопрос: «Не было ли долгом доброго коммуниста выполнять разведывательные задания, которые усиливали бы СССР?»[81] На этот вопрос Маклоклин отвечает положительно, называя это «неудобным фактом»[82]. Но – фактом.
Ну, а действительно, как было на самом деле? Что предопределило в годы войны создание «симбиоза» из НКВД, РУ РККА и ИККИ?
На самом деле про это написано уж много других книг. Но мы предполагаем, что среди читателей с этой тематикой знакомы не все, по причине чего и предложим здесь краткую «выжимку» из такой литературы.
Первая книга, на которую мы сошлемся, – «Красная паутина. История разведки Коминтерна 1919–1943». В пресс-службе СВР её авторов, Иосифа Линдера и Сергея Чуркина, рекомендуют как людей разбирающихся. Их вывод однозначен: «С началом войны увеличилась потребность разведок НКВД и РККА в специалистах, имевших опыт нелегальной работы и знавших иностранные языки, нравы и обычаи европейских стран… Особенно с учетом понесенных потерь, удовлетворить потребность спецслужб СССР в квалифицированных кадрах без привлечения коминтерновцев было просто невозможно»[83].
Авторы официальной «Истории российской внешней разведки», составленной самой СВР, пишут так: «После начала Великой Отечественной войны в дачных поселках под Москвой были созданы диверсионные школы, где проходили подготовку перед заброской в тыл врага группы коминтерновцев. В обычных, ничем не примечательных деревенских избах, где жили «партизаны», как их называли всезнающие местные мальчишки, шла своя «национальная жизнь». Чехи, поляки, австрийцы, немцы имели возможность, разумеется, отдельно друг от друга в целях конспирации, разговаривать на родном языке, читать литературу и по вечерам, собравшись все вместе, напевать свои любимые мелодии и народные песни. Иногда молодые люди (а их было большинство) выходили на улицу, чтобы побросаться снежками зимой или сделать зарядку и побродить по лесной опушке под лучами весеннего солнца. Все эти «партизаны» были на учете в Коминтерне, и если НКВД требовалась помощь в плане организации спецотряда из иностранцев для подготовки к заброске в тыл фашистов, руководство советской разведки, в частности Павел Фитин, неизменно обращалось в ИККИ за такого рода содействием». Это – как раз про участников операции «Ледоруб».
Вполне однозначно читается и объяснение Треппера о том, как он расширил контакты «Красной капеллы» после нападения Гитлера на СССР: «Я устанавливаю связи с организациями [французского] Сопротивления через представителя руководства Французской компартии Мишеля»[84]. В то же время в послесловии к советскому изданию книги Треппера кандидат военных наук, капитан 1-го ранга в отставке А.И. Галаган писал: «Что касается публикаций о «Красном оркестре», появившихся на Западе, то в целом можно сказать, что они носят тенденциозный характер, преследуя при этом явную цель – дискредитировать компартии западных стран, которые в годы войны помогали всем движениям Сопротивления, советской разведке в их борьбе против общего врага – фашизма»[85].
Что было ещё до войны?
Границы и лимиты
На самом деле спор этот вечный. Где Коминтерн, а где советское государство? Можно ли их считать независимыми друг от друга? Или они с самого начала так и шли – рука об руку?
Составители поистине фундаментального двухтомника «Коминтерн и Вторая мировая война» Н.С. Лебедева и М.М. Наринский категоричны: по крайней мере, в 1939–1941 гг. «руководство Коммунистического Интернационала являлось послушным инструментом Политбюро ЦК ВКП(б) и лично И. Сталина… В Коминтерне не оставалось возможностей для творческих поисков, товарищеских дискуссий»[86]. Впрочем, это – про атмосферу. А что по системе взаимоотношений?
На самом деле проблема с «разделением властей» встала еще в 1920-е. Не так давно на страницах журнала «Власть» были опубликованы протоколы заседаний Политбюро ЦК РКП(б) № 21 и № 27 за ещё 1921 г., которые содержали тезисы взаимоотношений между органами никакой не разведки, а внешнеполитического ведомства, Наркоминдела, и Коминтерна. Там, в частности, оговаривалось, в каких только исключительных случаях агенты Коминтерна могут пользоваться диппочтой и посольским шифром: «Безусловно, запретить всякую нелегальную деятельность как послам и ответственным должностным лицам Советских представительств за границей, так и курьерам…»[87] Однако на практике НКИД и Коминтерн – грешили. Так, петербургские исследователи Л.С. и В.Л. Хейфецы высчитали посланца Коминтерна в «консульском эмиссаре» РСФСР Бородине, который в этом своем двойном качестве был отправлен в Мексику и на Кубу уже на следующий год после запрета о совместительстве со стороны Политбюро[88]. К 1925 г. одновременно и дипломатическим полпредом, и представителем Коминтерна в Чехословакии был Антонов-Овсеенко[89].
Вот и про взаимоотношения Коминтерна и разведки такой документ, конечно, был издан. Цитата:
«1. Представитель Коминтерна не может в одно и то же время быть и уполномоченным ВЧК и Разведупра, и наоборот, представители Разведупра и ВЧК не могут выполнять функции представителя Коминтерна в целом и его отделов.
2. Представители Разведупра и ВЧК ни в коем случае не имеют права финансировать за границей партии или группы. Это право принадлежит исключительно Исполкому Коминтерна.
Примечание: представители ВЧК и Разведупра не могут обращаться к заграничным партиям и группам с предложением об их сотрудничестве для Разведупра и ВЧК.
3. Разведупр и ВЧК могут обращаться за помощью к коммунистическим партиям только через представителя Коминтерна.
4. Представитель Коминтерна обязан оказывать ВЧК, Разведупру и его представителям всяческое содействие»[90].
Подписан документ был от Коминтерна Зиновьевым и Пятницким, от ВЧК – Уншлихтом, от Разведупра – Арвидом Зейботом. И он открывает длинный список формальных запретов на использование членов национальных компартий для разведывательной работы в пользу СССР; многочисленные примеры и таких официальных постановлений, и того, как они неформально нарушались, в свою очередь, приводят авторы «Очерков истории российской военной разведки» А.И. Колпакиди и Д.П. Прохоров[91].
Сами мы вспомним еще раз два наиболее очевидных примера: именно из Коминтерна в военную разведку пришли и Рихард Зорге, и Леопольд Треппер. Кстати, последний в своих воспоминаниях сам обращается к теме, скажем так, единства и различий между разведками НКВД, РККА и ИККИ: «Параллельно этому Коминтерн располагал своей собственной разведкой, имевшей по одной радиостанции в каждой стране. Национальные секции сводили воедино поступавшую политическую и экономическую информацию. Главный смысл такой организации состоял в том, что в течение долгого времени СССР не поддерживал дипломатических отношений с другими странами. И поскольку хорошо известно, что разного рода информация чаще всего идет по дипломатическим каналам, то легко понять, что в условиях Советского Союза местные секции Коминтерна в какой-то мере восполняли этот недостаток»[92].
Почему, тем не менее, в Москве всё-таки из раза в раз ставили вопрос о том, чтобы не смешивать работу разведки и Коминтерна? Историки СВР обращают внимание на документ, подготовленный в адрес ИККИ руководителем РУ РККА Яном Берзиным:
«Сов. секретно
ИККИ, тов. Пятницкому
В адрес «Международного сектора Комиссии связи Тверской кавшколы» шведским коммунистом Линдссон, членом «Рабочего союза эсперантистов», прислано письмо, в котором он сообщает по своей инициативе дислокацию частей шведской армии и т. п. сведения разведывательного характера.
Считая совершенно недопустимой подобного рода переписку во избежание обвинений в шпионаже, прошу дать соответствующие указания «Международной организации рабочих-эсперантистов», а также другим аналогичным организациям избегать в переписке вопросов организации Красной Армии и иностранных буржуазных армий.
С коммунистическим приветом, Берзин
21 июля 1927 года № 040061/СС»[93].
Про довоенный период Н.С. Лебедева и М.М. Наринский ставят вопрос одновременно и весьма определённо, и довольно осторожно: «Все разведки – Коминтерна, Генштаба, НКВД, Военно-морского флота, НКИД и некоторых других ведомств – хотя и оказывали друг другу услуги, проводили свои операции независимо друг от друга»[94].
Например, по утверждению Лебедевой и Наринского, ни Димитров, ни Фитин ничего не знали о работе на РУ РККА Рихарда Зорге[95]. Допустим. Но вернёмся к мысли о том, что разведслужбы СССР и ИККИ оказывали друг другу «услуги». Какие?
Приведем в пример документ, который приводится в «Истории российской внешней разведки»:
«ИККИ, тов. Пятницкому.
ИНО ГПУ необходимо отправить за границу одного своего работника, для чего требуется снабдить этого товарища заграничными документами. Фамилия, на которую будет выдан паспорт, – безразлична, но необходимо, чтобы паспорт подходил по возрасту сотрудника (35 лет)…
Нач. ИНО ОГПУ
Трисслер
11 июля 1924 года»[96].
Это – в центральном аппарате. А «на выезде»…
Историки СВР отмечают, как, имея источники в британских спецслужбах, внешняя разведка СССР информировала английских коммунистов и о других грозящих им опасностях:
«Фитин – Димитрову. Совершенно секретно. Только лично.
Согласно полученным нами вполне достоверным данным, английская контрразведка установила микрофоны в помещениях, принадлежавших КП Англии»[97].
Но вернемся к тому, что разведка СССР получала от сотрудничества с разведкой Коминтерна. Колпакиди и Прохоров приводят такую реплику начальника советской разведки Берзина на одном из совещаний 1925 г.: «Товарищ Берзин указывал, что невозможно обойтись без квартир и адресов местных товарищей»[98].
Чем еще был силён Коминтерн в глазах спецслужб? Перейдем наконец к организационной стороне вопроса.
Историки СВР объясняют, что «в Коминтерне контакты с советской разведкой (политической и военной) осуществляла Особая подсекция оргбюро, созданная в 1922 году. В дальнейшем эта подсекция была преобразована в Отдел международных связей Исполкома Коминтерна (ОМС)».
От себя добавим. Во-первых, ОМС сидел на том этаже ИККИ, где со слышимостью проблем не было. Секретность обеспечивалась идеальная.
Во-вторых, неслучайна оговорка историков СВР про разведку политическую и военную. Как мы покажем, и в отношении нескольких групп коминтерновцев – участников операции «Ледоруб» у нас было, как выяснилось, отнюдь не беспочвенное предположение, что через Англию в Европу их отправили по линии НКВД, посредством SOE, но с заданиями-то – от РУ РККА.
В-третьих, оказывается, даже такие знающие люди, как историки СВР, и сами не совсем точны в терминах – сказывается тот самый «туман истории». Как поясняют Лебедева и Наринский, коминтерновская разведка называлась Отделом международных связей только до поры до времени. Его преемницей стала Служба связи (СС)[99].
Но это в известной степени технические детали. Главное – масштаб, размах, амбиция. ОМС/СС ИККИ была организацией для своих времен весьма солидной. Только в её руководство входило 65 человек, а финансирование шло вне сметы Коминтерна. В одном из писем Димитрову указывалось: «Мы имеем еще второй текущий счет в Госбанке под названием «8-я база физкультурников из Спортинтерна» и производим по нему операции в тех случаях, когда указывать название «Коминтерн» нежелательно»[100]. В числе других «баз физкультурников» – отгороженные от внешнего мира высокими заборами с колючей проволокой производство фальшивых документов в подмосковных Подлипках, современный радиоцентр в Ростокино, а также, например, школа конспирации, тайнописи, шифровального и радиодела в Пушкино[101]. Кстати, через пункты связи Коминтерна передавались и шифротелеграммы «главных разведок» НКВД/НКГБ и РУ РККА[102].
Масштаб! Размах! Амбиция! Еще какие! Но!
Возглавлял ОМС ИККИ профессиональный революционер еще с дореволюционным стажем (перевозил литературу еще для Ленина). Звали его Иосиф (Осип) Аронович Пятницкий (Таршис). Его судьба? Конечно же, расстрелян как «немецкий шпион» в «чистки» 1938 г.[103] По Коминтерну пронёсся тогда настоящий смерч репрессий. Как указывают Линдер и Чуркин, «уже летом 1936 г. началась ликвидация спецшкол ИККИ, к 1938 г. были закрыты все учебные заведения Коминтерна, в том числе готовившие специалистов для нелегальной работы»[104].
Если же взять «чистки», которые в НКВД проводили а отношении собственной разведслужбы, то упомянем такой факт: перед тем как её на 1939–1946 гг. возглавил Павел Фитин, в советской разведке было одиннадцать начальников и и.о. начальников. Из них только один умер свой смертью: Судоплатов (да и тот после войны отсидел). Не своей смертью, но в авиакатастрофе погиб Соломон Могилевский. Все остальных перемололи жернова репрессий и сокрытия репрессий путём проведения всё новых репрессий. До войны сгинули Яков Давтян, Рубен Катанян, Меер Трилиссер, Станислав Мессинг, Артур Артузов, Абрам Слуцкий, Сергей Шпигельглас, Зельман Пассов. После войны – Владимир Деканозов.
Схожая ситуация – в разведке военной. Из тринадцати её довоенных начальников своей смертью умерли только Семён Аралов, Сергей Гусев, Арвид Зейбот и Филипп Голиков. Владимир Ауссен то ли пропал без вести в тайге, то ли всё-таки убит. Расстреляны – Георгий Пятаков, Ян Ленцман, Александр Никонов, Ян Берзин, Семён Урицкий, Семён Гендин, Александр Орлов, Иван Проскуряков.
А впереди была – война…
Собственно, война многое и расставила по местам. В своей книге «Спецоперации» Павел Судоплатов пишет:
«В начале войны мы испытывали острую нехватку в квалифицированных кадрах. Я и Эйтингон предложили, чтобы из тюрем были освобождены бывшие сотрудники разведки и госбезопасности. Циничность Берии и простота в решении людских судеб ясно проявились в его реакции на наше предложение. Берию совершенно не интересовало, виновны или невиновны те, кого мы рекомендовали для работы. Он задал один-единственный вопрос:
– Вы уверены, что они нам нужны?
– Совершенно уверен, – ответил я.
– Тогда […] немедленно их используйте.
Я получил для просмотра дела запрошенных мною людей. Из них следовало, что все были арестованы по инициативе и прямому приказу высшего руководства – Сталина и Молотова. К несчастью, [многие] к этому времени были уже расстреляны….
Другие чекисты, освобожденные из тюрьмы и ранее уволенные, приступили к работе в органах, но с понижением в должности. Большинство из них были засланы во главе спецгрупп в тыл к немцам. Часть из них погибла, но некоторые – Медведев и Прокопюк – получили звание Героя Советского Союза за успешные партизанские операции в тылу у немцев»[105].
При этом Судоплатов пишет, что так как его репутация уже была «подмочена связью с этими людьми», арестованными как враги народа, он попросил Фитина подписать документы, необходимые для возвращения таких людей в строй[106]. По версии автора книги «Фитин» Александра Бондаренко, инициатива по реабилитации всё же принадлежала самому Фитину[107]. В этот заочный спор мы вмешиваться не будем, а сами, когда перейдём к рассказам об участниках операции «Ледоруб», покажем, что всё же именно Фитин предпочёл проигнорировать то «неканоническое», что содержалось в биографиях иных коминтерновцев, кто до этого к разведке отношения не имел, а теперь был мобилизован.
Как мы увидим, первые решения о привлечении к операции «Ледоруб» людей из Коминтерна принимались еще осенью 1941 г. Но к 5 февраля 1942 г. Димитрову поступил уже и такой развёрнутый запрос от НКВД, где, кажется, расписаны все критерии:
ТРЕБУЮТСЯ ТОВАРИЩИ:
1. На роли нелегальных резидентов, умеющих и способных создать самостоятельные группы для получения политической и военной информации, которые могут дать объективный анализ внутреннего политического состояния страны.
2. Способные на выполнение отдельных специальных заданий в стране и в тылу врага.
Специфичность указанной работы к избранным товарищам предъявляет требования:
1. Обладать инициативой и способностям к организационной деятельности. Иметь хотя бы некоторый опыт подпольной работы.
2. Быть способным на активные боевые действия.
3. Знать язык страны… иметь в стране (районе) родственные и другие связи для прикрытия (возможность осесть)…[108]
С началом войны были восстановлены и спецшколы Коминтерна: от Подмосковья до Уфы. Можно и нужно было приступать к работе.
Глава I
Секции связи. Кого с кем?
– А у Британии и России есть позитивная повестка?
– Да.
(Из интервью российского соавтора с британским премьер-министром Дэвидом Кэмероном для телеканала «Россия», 11 сентября 2011 г.)
– А у Британии и России есть позитивная повестка?
– Конечно, есть!
– Какая?
– Позже, позже поговорим.
(Из блиц-интервью российского соавтора с главой британского Форин-офиса Борисом Джонсоном в кулуарах Генеральной Ассамблеи ООН, 23 сентября 2016 г.)
…Как это по-русски? Кажется, «принял на грудь»? Так это он слишком много махнул водки, «перебрал»? Или всё-таки эта русская балерина смотрит на него уже просто кокетливо, а по-настоящему призывно?
Для того, чтобы себя контролировать, он решил вспомнить, сколько ему лет (дело приближалось к полувековому юбилею) и представить себе жену Дороти (по одной версии – вторую, по другой – третью). Впрочем, как ни представляй, жена – в Лондоне, а он – в Москве. А значит…
– У большевиков праздник ещё только послезавтра, а у меня уже сегодня! – громогласно объявил он собравшимся у него в резиденции-резидентуре в Гранатном переулке, дом 20[109] вечером 5 ноября 1942 г. Действительно, послезавтра в СССР должен быть не просто праздник, а крупный политический юбилей: на 7 ноября 1942 г. приходилась XXV годовщина большевистского переворота (ему ли не помнить?!), который теперь стал называться «Великой Октябрьской социалистической революцией».
…Как мы покажем, даже и после принятия британским парламентом «Акта о свободе информации» в рассекреченных и внешне цельных бумагах TNA можно высчитать ещё какие интригующие пробелы. Просто в отличие от США, где всё ещё секретную информацию в как бы рассекреченных бумагах открыто замазывают чёрным, в Британии бумаги, скажем так, компонуют. Но его личное дело всё ещё засекречено – целиком. В России никакого такого «Акта», к сожалению, нет. Но парадоксальным образом о его служебном пути кое-что дополнительное стало известно именно из российских источников: например, как в 1944 г. он, британец, вошёл вместе с советскими в Минск[110].
«Он» – это шеф московского отделения SOE Джордж Александр Хилл, о котором мы обещали рассказать отдельно и теперь выполняем данное обещание. Тем более, что из тех личных бумаг Хилла, что хранятся в открытом доступе в Гуверовском институте в Калифорнии, довольно много известно о том, с какими чувствами он работал в СССР. Позволим себе продолжить одну наметившуюся у нас литературную реконструкцию, основанную, впрочем, опять же на документах.
Москва. Вечер 5 ноября 1942 года
…Год назад немцы в это время были под Москвой, а хозяин квартиры (как это теперь по-русски? «Ответственный квартиросъемщик»!) – в эвакуации в Кйбышеве (ему ли не помнить, что раньше он назывался Самарой?!). Но каким-то чудом сначала 7 ноября 1941-го у стен Кремля прошёл ежегодный советский парад (войска, правда, с Красной площади сразу уходили на фронт), а потом русские отбросили немцев от своей столицы.
Глава миссии в Москве Джордж Александр Хилл
С тех пор Хилл вернулся из эвакуации в Куйбышеве, а немцы подошли теперь к Сталинграду (по-старому Царицын). Но как ни называй, вопрос-то в другом. Если немцы перейдут Волгу, то перед ними откроется путь на Кавказ, Каспий и Закавказье. А это – уже тыл Британской империи…
– Слушайте, Хилл, как зовут вот ту женщину? – Рационально-политические рассуждения, на которые было заставил себя переключиться Джордж Александр? прервал Родни Грэм Тёрнер, которого ещё звали «Бобби». Полковник-переводчик из Британской военной миссии, он потом оставил записи об этой вечеринке в дневнике, содержание которого мы здесь и воспроизводим[111].
– Какую? Справа – Ксения и Тамара, слева – Наталья Петровна и Кира Васильевна[112].
– А почему к этим надо обращаться по отчеству?
– А чёрт их знает, Бобби! Но последнюю как ни называй, ей, по моим наблюдениям, больше, чем мы, англичане, нравятся янки[113]. Подсиживают они нашу империю, подсиживают племяннички.
– Ну, вот ещё только об американцах сейчас думать! Но вообще-то я про вот ту худенькую спрашивал, которая ещё в стороне. Судя по осанке, танцовщица?
– Она и есть танцовщица, балерина[114]. – Хилл был и рад, и раздосадован тому, что ему пришлось рассказывать о той, кто вообще-то ещё минуту назад строила глазки ему. – Но я, old club[115], ей богу, не помню её имя. Вы бы сами у неё спросили.
– К вам надо приходить с чистой головой![116] А ваша-то пассия кто?
– Люба.
– Как?
– Люба, Любовь Алексеевна Полик[117].
– Эта которая из отеля «Националь»? Как её называют – «Люба Гиннеса»?[118] Вы что же, её унаследовали от вашего предшественника?
– Я вас попрошу, Билли! У меня настоящие чувства!
– Вы не боитесь, что она может работать на ваших партнёров? Как вы из называете? YMCA?[119]
– Слушайте, Тёрнер, займитесь своими делами. Смотрите, как на вас смотрит балерина!
– Да? Правда? Знаете, дружище, простите меня за бестактность, но объясните, почему Советы так хорошо к вам относятся?
– Давайте как-нибудь потом об этом поговорим. Наслаждайтесь вечеринкой, дружище. – Хилл подтолкнул «Билли» Тёрнера по направлению к балерине, думая, как бы побыстрее сегодня закончить гулянку в резиденции и отправиться к себе на квартиру на улице Горького, где его ждала Люба.
Насколько известно из его дневника, именно с Любой он вёл наиболее откровенные разговоры. Но мы не можем отказать себе в удовольствии поместить на эти страницы и ещё одного конфиданта Хилла: чехословацкого военного атташе генерала Пику, который, насколько известно, нравился Хиллу намного больше, чем собственный подчиненный-славянин, натурализовавшийся в Британии майор-поляк и ярый антисоветчик Трушковский[120]. Представим, что то, что нам известно об откровениях Хилла, он обсуждал и с генералом Пиком:
– Дружище Хилл, ваши вечеринки остаются непревзойденными!
– Спасибо, генерал.
– В Москве так не хватает тепла. А вот уже и совсем осень пришла. – Генерал Пик был, кажется, настроен на сентиментально-светскую беседу. Но оказалось, он подбирался к вопросу практическому. – Я сейчас видел в прихожей шикарное меховое пальто. Ваше?
– Да.
– Откуда вы такое достали? – Жившие в социалистической Москве иностранцы и до войны отучили себя от слова «купить», заменив его на «достать», а сейчас – тем паче.
– Помогли друзья.
(Вряд ли Хилл рассказал об этом Пику, но справить шубу ему помог «Осипов», который вёл операцию «Ледоруб» в YMCA. У Хилла с ним в разное время были разные отношения: от почти любви до почти ненависти (например, впереди были истории с запросами от Хилла в НКВД по поводу желания SOE провести операции в Болгарии и Румынии, относившихся по соглашению двух ведомств к исключительной ответственности советской стороны). Но вернёмся к нашему воображаемому разговору, где, повторим, все реально сформулированные мысли из дневников Хилла и его знакомых сопровождаются соответствующими сносками).
– Хорошие у вас друзья в Москве, Джордж.
– Грех жаловаться.
– Я всё-таки не могу понять, чем вы их так берёте.
– Да я и сам иногда не могу поверить, что в 1918 году едва унёс отсюда ноги, а теперь вместе работаю с той же ЧК, что меня тогда ловила.
– Да, да! Я же помню это ваше: «Бог мой, как невероятно! Кто бы 24 года назад мог подумать, что это станет реальностью!»[121]
– Чем же вы теперь им понравились?
– Генерал, я понравился им еще тогда.
– Как это? Вас же тогда ловили!
– Ну, не совсем тогда, но когда выпустил книжку о моих приключениях. Вы разве не читали?
– Нет! Она у вас есть здесь?
– Кажется.
– Можете показать?
– Это приказ? Вы полный генерал. Мне выше бригадира светит вряд ли.
– Что ж, тогда приказ.
– Ай-ай, сэр!
– Бросьте, Джордж. Но если книга действительно под рукой, буду признателен.
– Не уходите. Сейчас принесу.
