Сергей Брилёв
Разведка. «Нелегалы» наоборот
Благодарность (и пожелание) принцу Чарльзу от британского соавтора
Нашу первую личную встречу я назначил Сергею осенью 2017 г. в моей, на первый взгляд, заурядной английской деревне Темпсфорд в том самом графстве Бедфордшир. Ну, что у нас там? Центральная улица. На ней – отделение Королевской почты и паб. Рядом с пабом – классическая красная телефонная будка. Ну, ещё, конечно, старинный, но, в принципе, привычный для Англии храм Святого Петра. Построен он на месте, где церковь стояла еще с Х века. Но и это для Англии – эка невидаль. С богатой историей у нас всё в порядке.
И всё же наша деревня – особенная.
Ещё у нас там – памятник взлетавшим с теперь уже давно закрытой авиабазы женщинам-разведчицам. А на этом памятнике (который, между прочим, открывал сам принц Чарльз, наследник престола) – имя не только «Елены Никитиной». Там ещё несколько русских имен.
Теперь уже много лет назад, когда я переехал в эту часть Англии, я понял для себя, что с этой местностью связана какая-то недосказанность, тайна. Теперь-то я тому же Сергею могу объяснить, что лысая вершина местного холма – из-за того, что как раз во Вторую мировую войну там срубили деревья, которые мешали гарантированным приземлениям самолётов. Но каких самолётов? Когда я сюда ещё только переехал и стал копаться в истории этого края, то сначала «уперся в стенку»: даже в 1990-е гг. местные старожилы ссылались на то, что в годы Второй мировой подписали документы о неразглашении и ничего мне рассказать не могут.
Авторы у мемориала девушкам-разведчицам в английском графстве Бедфордшир
Потом, когда британский парламент в Вестминстере принял Акт о свободе информации, стало проще. Из рассекреченных документов я узнал подробности того, как здесь работал аэродром, с которого взлетали самолёты, на борту которых находились диверсанты, подготовленные SOE. Кстати, то были не только британцы, но и американцы, французы, канадцы, поляки. Но ещё, как выяснилось, – и советские разведчики. В итоге я опубликовал целую серию книг, на одну из которых и наткнулся Сергей, когда готовил для своей телепрограммы специальный репортаж к юбилею со для рождения начальника советской разведки времен Второй мировой войны.
Но уже при нашей первой встрече Сергей меня, как говорят в России, огорошил. Даже бегло просмотрев имевшиеся у меня документы из британских Национальных архивов, он, как мне показалось тогда, как-то даже слишком самоуверенно сказал: «Если эти люди и были присланы в Британию советской разведкой, то рекрутированы они были из Коммунистического Интернационала».
В принципе, ссылки на Коминтерн можно найти и в рассекреченных британских материалах. Например, когда после войны в британских спецслужбах стали проводить ревизию сделанного (и опечалились, что могли своими руками отправить на континент советских агентов, которые теперь уже работали против не Германии, а Запада вообще), то не кто-нибудь, а Ким Филби писал: «Сам по себе материал не особенно интересен, но его анализ доказывает, что во время войны в НКВД работали в тесном сотрудничестве с распущенным Коминтерном»[17]. Минимум во второй части этого предложения Филби написал своим британским коллегам правду. И всё-таки, насколько я понимаю, даже Сергей не мог предполагать, сколько всего нового об участниках операции «Ледоруб» вскроют фонды РГАСПИ, в которых хранятся материалы Третьего Интернационала.
В нашу первую встречу Сергей меня, конечно, и «уколол», указав на ошибку, допущенную и мной, и упомянутым выше Доналом О’Салливаном. Дело в том, что мы оба опубликовали фотографию присланного в Британию из Москвы Франца Лёшля («Всеволода Трусевича»), сопроводив её пояснениями, что он облачён в советскую форму[18]. Нам-то, на Западе, кажется, что если на довоенной фуражке звезда, значит – Советский Союз. Сергей сразу сказал, что форма – не советская, а ещё какая-то. По ходу наших совместных изысканий обнаружилось, что – республиканская испанская.
«Всеволод Трусевич»/Франц Лёшль в испанской республиканской форме
В то же время уже я был немало опечален, когда Сергей познакомил меня с некоторыми весьма разрозненными, но всё-таки имевшимися публикациями о сотрудничестве НКВД и SOE в России. Например, книга Александра Колпакиди и Александра Севера «Разведка в Великой Отечественной войне». Заголовок главы об англо-советских контактах – «Москва и Лондон: неудачное сотрудничество» (курсив мой. – Б. О’К.). При этом делается такой вывод авторами, позволяющими себе, например, такое описание: «В конце ноября 1941 года были подготовлены первые двое агентов. Вот только достичь реальных результатов не удалось»[19]. Во-первых, в ноябре 1941 г. в Британию прибыли не двое, а трое человек из СССР. Во-вторых… Про это – в основной части нашей книги.
На основании такого даже самого стартового перекрёстного сравнения и родилась идея перепроверить и друг у друга, и других авторов, обогатив сведения тем новым, что, судя по всему, могло открыться в российских архивах.
Для начала я передал Сергею копии документов о пяти девушках-участницах операции «Ледоруб».
Буквально через неделю Сергей написал мне уже из Москвы. Из пяти имён в архиве Коминтерна обнаружились три, и по всем трём выяснились детали, которые не были известны на Западе. Ещё через несколько месяцев работы совпадение было полным: пять из пяти. Тогда я передал моему российскому соавтору и остальные имевшиеся у меня документы из TNA, а сам приступил к дополнительному перекрестному изучению западных источников, пытаясь ответить на новые вопросы, возникшие после изучения Сергеем документов в России.
Забегая вперёд, должен сказать, что совсем другое завершение обнаружилось, например, в истории с советскими разведчиками, которые должны были быть заброшены из Англии в Австрию. У того, что много лет казалось мне безысходной трагедией, обнаружилось то, что, конечно, с определённой натяжкой, но всё-таки можно назвать подобием «счастливого конца».
Но до этого мы опять же ещё доберемся. А уже здесь скажу, что когда-нибудь надо будет приглашать принца Чарльза открывать у нас в Темпсфорде обновленный мемориал. Потому что теперь, когда история операции «Ледоруб» зазвучала, скажем так, в режиме «стерео» (не через одну, а через две «колонки» истории – британскую и российскую), про участников той операции стало известно действительно намного больше.
Спасибо генералу Фитину от российского соавтора
…Есть в старой Москве, на Остоженке, милый жёлтенький особнячок, который еще в 1920-е передали кадровикам ИНО ВЧК. Но многие десятилетия многие миллионы москвичей и гостей столицы, которые проходили мимо этого особняка, ни о чём таком и не догадывались. Ну, разве что среди выпускников расположенного по диагонали Иняза и когда-то находившегося в конце этой улицы МГИМО процент посвященных был повыше: ведь выпускников как раз таких вузов чаще всего приглашали в политическую разведку: от ВЧК до КГБ. Да и сегодня это, наверное, так – хотя конкретно отсюда кадровики ИНО съехали.
Сейчас в этом особняке вполне открыто располагается пресс-бюро Службы внешней разведки России. Впрочем, «открыто» – понятие относительное. По старой памяти, на воротах – просто домофон (без каких-либо обозначений). А ворота встроены во вроде бы и прозрачную, решетчатую, но, тем не менее, весьма солидную ограду. Больше того, забор отделяет проезжую часть и тротуар настолько солидной дистанцией от особняка, что даже когда в новые времена на фасаде появилась мемориальная табличка в память о Киме Филби, предназначение этого особняка было известно только очень проницательным (или опять же – тем самым посвящённым).
Всё изменилось осенью 2017 г. Тогда на лужайке перед особняком поставили во всех смыслах зримый памятник. Фигура в накинутой на плечи шинели – тот, про существование кого в России знает любой, кто смотрел «Семнадцать мгновений весны». Это – начальник советской разведки периода Великой Отечественной. Однако и здесь есть одно существенное «но».
Генерал Фитин. На правой стороне груди видна и высшая награда независимой тогда Тувинской Народной Республики: орден Республики (на фото – крайняя левая награда). Этим орденом Фитин был награжден одним указом с Берия и Меркуловым. После войны его обвинили в том, что он входил в «банду Берия».
Благодаря таланту и невероятному обаянию Олега Табакова имя одного из главных действующих лиц «Семнадцати мгновений», главного нацистского разведчика Вальтера Шелленберга, знал чуть ли не каждый школьник. Но как звали того, кто Шелленберга вообще-то победил? Как звали начальника советской разведки?
В фильме подчиненные обращались к нему «Владимир Николаевич», а сыграл его актёр лет на десять старше, чем в войну было генералу Павлу Михайловичу Фитину…
Кстати, может, и хорошо, что генерал-лейтенант Фитин не видел «Семнадцать мгновений весны». Премьера сериала, которая, как рассказывают люди старшего поколения, заставляла вымереть улицы советских городов, пришлась на август 1973 г. Генерала Фитина не стало еще в декабре 1971-го. Последнее место работы перед выходом на пенсию было… фотокомбинат Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами. То есть он и так был отодвинут. А если бы увидел фильм, где его даже не называли по имени?!
Ему, конечно, здорово досталось, когда его записали в «банду Берия». На самом деле, насколько известно, он, Фитин, никакого отношения к репрессиям не имел. Напротив, его подпись стояла не под одним документом о реабилитации репрессированных ещё в сталинские времена. Но служил конечно, под началом Берия: разведка ведь входила в НКВД. Вот Фитина «за компанию» и «зачистили». Хорошо хоть, что не расстреляли!
Останавливаюсь на фигуре Фитина так подробно по двум причинам. Во-первых, его имя не раз мелькнёт на страницах и этой книги как человека, который с началом войны пошёл на то, чтобы вновь привлечь к оперативной работе многих из тех, кого в «ежовщину» записали в подозрительные личности, а то и во «враги народа» (а таких людей будет достаточно среди героев этой книги). Во-вторых, установка памятнику Фитину стала одним из первых публичных мероприятий СВР после того, как её возглавил Сергей Нарышкин. А с ним у меня, как у политического журналиста сложился очень хороший рабочий контакт в бытность Сергея Евгеньевича председателем Государственной думы. Вот летом 2017 г. новые подчиненные Нарышкина и обратились ко мне с предложением подготовить к установке памятника (а она приходилась на 110-летие со дня рождения Фитина осенью того года) специальный репортаж.
Я конечно же согласился. Но когда прочёл то, что о Фитине есть в официальной истории СВР, то понял, что какой-то неизвестной новой зацепки для специального репортажа не проглядывается. Ну, разве что всего-то одна строчка в его воспоминаниях, включенных в «Историю российской внешней разведки»: «Предпринимались попытки использовать возможности разведки, особенно английской, для выброски нашей агентуры на территорию Франции, Чехословакии, Италии и собственно Германии»[20]. Вот здесь я как-то сразу как чувствовал, что если копнуть, то за скупыми строками откроется настоящий «космос». Он и открылся. Особенно когда я добрался до творчества Бернарда О’Коннора.
Вообще, когда я начал читать иные западные источники, то, с одной стороны, поразился, сколько ещё обо всём этом уже написано в Британии, Германии и Америке (и надо сказать, что объём работы проделан колоссальный!). Но с другой стороны, я, конечно, часто спотыкался о неточности, связанные либо со стереотипами о России, либо с незнанием российских, советских и, в целом, восточноевропейских реалий.
Ну, например, у Стивена Тайаса (автора, в целом, более чем интересной книги о штурманфюрере СС Хосте Кокове, который допрашивал многих пленённых советских разведчиков) находим пассаж, что 25 декабря 1942 г. в штаб-квартире советской военной разведки в Москве «наверное, было небольшое торжество»[21]. Во-первых, как знает любой россиянин, Русская православная церковь отмечает Рождество не 25 декабря, а 7 января. Во-вторых, советские разведчики, были в большинстве коммунистами-атеистами и Рождество не отмечали. В-третьих, если они и отмечали Рождество, то точно не в кругу сослуживцев. Ещё пример. Во всё той же очень скрупулёзной книге Донала О’Салливана, когда дело доходит до иллюстраций, то грамота о награждении Фитина нагрудным знаком Заслуженного работника НКВД почему-то названа «членским билетом»[22] – так, как будто в советских «органах» было членство, как в СС в Германии.
Вступив в переписку с Доналом О’Салливаном, приехав в Англию к Бернарду O’Коннору (а потом и пригласив его в Москву), поработав в архиве Коминтерна, уточнив многие вещи через пресс-бюро СВР, я понял, что надо готовить не только специальный телерепортаж, но и делать минимум серию статей (что и было сделано на страницах журнала «Международная жизнь»[23]), а то и книгу. Тем более, что сопоставление двух массивов документов, из TNA в Лондоне и РГАСПИ в Москве позволяет наконец лишить эту историю… «гестаповского фильтра».
«Гестаповский фильтр»
С той или иной степенью оперативности и успеха британцы переправляли посланцев Москвы в оккупированную нацистами континентальную Европу. Не один и не два таких «нелегала», будучи переброшенными, вживались.
Но многих из героев этой книги немцы всё-таки схватили. Кого-то брали сразу по приземлении, расставив им ловушки путем радиоигры или попросту заметив в небе парашюты. Кого-то высчитали потом. В Германии о подозрительных «стучали» куда нужно бдительные бюргеры. Во Франции… Франция, кажется, до сих пор не поняла, что произошло с её обществом во время оккупации. В итоге очень многое из того, что хранится в Национальных архивах в лондонском Кью – это данные о советских разведчиках от… гестаповцев, которые допрашивали их во время войны, а после войны стали работать на британцев.
Надо сказать, что, как это почти во всём так устроено у немцев, к допросам пленённых советских разведчиков в гестапо подходили со всей возможной педантичностью. Стивен Тайас, написавший совсем недавно книгу о штурмбанфюрере СС Хорсте Капкове, поясняет, что 19 января 1943 г. Имперское управление безопасности РСХА выпустило инструкцию по допросам советских парашютистов за подписью шефа гестапо Мюллера[24]. Вопросник включал без малого сорок восемь (!) пунктов с пояснениями о том, как выбивать дополнительную информацию[25]. Но потом гитлеровцы, уже сами пленённые британцами, естественно, делились информацией так, чтобы подороже себя продать или хотя бы выгородить, заставляя британские спецслужбы, по выражению Стивена Тайаса, «проглатывать» свои утверждения[26].
В XXI веке термин «гестаповский фильтр» ввёл в оборот Донал О’Салливан, но проблема – давнишняя. Ещё в 1970-х Леопольд Треппер сетовал на то, что «после окончания войны, желая спасти свои шкуры, люди из зондеркоманды измышляли истории одну экстравагантнее другой»[27]. Кстати, не успела выйти в печать книга Треппера, как в ФРГ была опубликована основанная на материалах гестапо работа Гюнтера Ноллау и Людвига Циндеркласса[28], где, как мы покажем, встречается тот самый механистический пересказ иных материалов от гитлеровцев.
Конечно, на первый взгляд, странно так говорить, но к следствиям действия «гестаповского фильтра» относится и появление такого, казалось бы, героического термина, как «Красная капелла». Почему немцы придумали само это слово – «капелла»? Потому что, в свою очередь, музыкальный термин «пианисты» они применяли к радистам советских резидентур в Европе. «Пианистов», чьи передачи немцы пытались запеленговать и расшифровать, было много. Отсюда – «капелла». Но и резидентур было много. И они были разного ведомственного подчинения. Например, выходец из Коминтерна Леопольд Треппер и его сотрудники в Бельгии и Франции находились в подчинении РУ РККА. А «Старшина» (Шульце-Бойзен) и «Корсиканец» (Харнак) в Германии работали на НКВД. Между тем у многих авторов (и западных, и российских) «Красная капелла» иной раз проходит как один коллектив. Вот ведь даже «главный диверсант» НКВД Павел Судоплатов в своих мемуарах «Спецоперации» невольно писал о «Красной капелле» как о подпольной сети «созданной» (курсив наш. – Авт.) военной разведкой и НКВД[29]. Понятно, что такой автор, как Судоплатов, прекрасно разбирался во всех тонкостях, но его лишённая нюансов ремарка тем более внесла путаницу.
Перепроверка, а уж тем более отделение зёрен от плевел – одна из главных наших задач.
Участники соглашения
…Если со станции московского метро, которая, как мы выяснили, когда-то называлась «Улица Коминтерна», перейти на соседнюю станцию «Библиотека имени Ленина» и выйти в город через вестибюль под Домом Пашкова, то там еще одна примечательная доска. Светлый мрамор. Соответственно, следы от винтиков, которыми прикреплялись металлические буквы былого названия, заметны ещё лучше. И что же? Чётко видно, что до того, как стать Метрополитеном имени Ленина, московское метро носило имя Кагановича.
…Лазарь Моисеевич Каганович прожил долгую жизнь, но, будучи истинным представителем своей эпохи, оставил удивительно никакие воспоминания. Всё больше – пересказ постановлений ЦК и Московского городского комитета партии большевиков. Один из немногих живо описанных эпизодов – про всё то же метро. А именно: как, возглавляя московскую парторганизацию, он, Каганович, ходил по арбатским переулкам, прикидывая, как соотносится наземная застройка и подземный маршрут пролегания метро[30].
Думал ли Л.М. Каганович о том, что это доносящееся и сегодня из-под земли арбатских переулков постукивание поездов может отвлечь?! А ведь наверняка – отвлекало. Отвлекало тех, кто собирался в особняке британского военного атташе в Большом Николопесковском переулке. С недавних пор этот особняк передан под резиденцию посла Мексики в России. С любезного согласия мексиканского посла Нормы Пенсадо Морено российский соавтор побывал в этом здании.
Скорее всего, за прошедшие годы здесь много что изменилось. Но общая планировка – точно та же. Есть где посидеть-поговорить. Есть и зал для обедов. И конечно, как это принято в России, где бывает зима, при входе есть вешалка. Впрочем, лето 1941 г. было во всех смыслах жарким. Скорее всего, приходя на переговоры (а они шли в период между 14 и 29 августа), советские представители ничего с себя не снимали, а отправлялись прямо в один из залов. Предполагаем, что переговоры шли в том, окна которого смотрят не на улицу, а в сад. Но не думаем, что переговорщики в сад выходили: тогда их можно было бы подслушать из соседних домов.
Кто же был сторонами соглашения, выработанного под стук поездов московского метро и включавшего знаковую фразу о том, что «сотрудничество не только желтельно и осуществимо, но и существенно для достижения общей нашей цели разгрома врага»?[31]
По идее, что касается саботажа и диверсий (а «стержнем» договорённости было именно это), то советскую сторону должно бы было представлять профильное 4-е «судоплатовское» Управление НКВД[32]. Но в обстановке огромного напряжения всех сил на фронтах и переговоры, и дальнейшую координацию в Москве поручили 1-му Управлению, внешней разведке. Она тогда только-только вернулась во всесильный НКВД из было выделенного в отдельное ведомство Наркомата госбезопасности. Под соглашением стоит подпись «генерал Николаев», чью личность мы раскроем чуть позже.
Британскую сторону представляло то, что в советской переписке получило кодовое наименование «Секта»[33]. SOE, Управление специальных операций, – уникальная структура, возникшая 22 июля 1940 г. (т. е. после падения Франции) на стыке сразу нескольких ведомств[34], но в итоге подчинённая в межпартийной британской «национальной коалиции» времён Второй мировой войны Министерству экономической борьбы во главе с лейбористом Хью Далтоном[35]. По свидетельству очевидцев, Черчилль задачу SOE сформулировал очень кратко, но и очень ёмко: «А теперь подожгите Европу»[36]. На переговорах в Москве SOE представлял подполковник-сапёр Д.Р. «Бобби» Гиннес[37].
Стоит заметить, что сегодня даже у западных авторов в отношении этой службы иной раз проскальзывает некоторое пренебрежение. Мол, она была настолько наспех «склеена» Чемберленом и собрана Черчиллем, что не пользовалась авторитетом у настоящих разведслужб Его Британского Величества. Больше того, из рассекреченной теперь британской межведомственной корреспонденции времен Второй мировой следует, что, например, иной раз руководство SOE действительно с трудом выбивало от Королевских ВВС бомбардировщики, требовавшиеся для заброски агентов в оккупированную нацистами Европу[38], а еще SOE действовала с оглядкой на «Сикрет интеллидженс сервис». Вот и тот, кто будет руководить московской миссией SOE на протяжении большей части войны, Джордж Александр Хилл, откровенно признает в своём дневнике, что «SOE – не такая всесильная, как НКВД здесь»[39]. Но кто и мог сравниться со сталинской машиной спецслужб, которая включала одновременно и разведку, и репрессивный аппарат, и «архипелаг ГУЛАГ», и погранвойска, и паспортные столы, и т. п.?!
Однако хотя SOE, конечно же, не было такой всесильной, как организации-наследницы ВЧК, её оперативные успехи бесспорны. Например, заброшенные именно SOE в оккупированную Чехословакию агенты разделались с «пражским мясником» Рейнхардом Гейдрихом.
Инициатива пригласить делегацию SOE в Москву принадлежала британскому послу сэру Стаффорду Криппсу. Стоит сказать, что в Лондоне такая идея вызывала восторг отнюдь не у всех. Виктор Кавендиш-Бентинк из объединенного Комитета по разведке Объединённого разведывательного комитета (Joint Intelligence Committee) писал: «Мы маниакально предлагаем русским советы и технических экспертов, а они этого не хотят, и это только вызывает их подозрение»[40]. Как бы то ни было, в начале августа 1941 г. Криппс обратился к Молотову с предложением по координации пропаганды против Германии[41]. Важным подготовительным моментом стал ужин 6 августа 1941 г. в Лондоне, на котором глава SOE Хью Далтон и глава «Сикрет интеллидженс сервис» сэр Стюарт Мензис согласились, что коммунисты в оккупированной Европе могли бы стать ценным подспорьем для проведения разведывательных и подрывных операций[42].
В Британии именно под SOE был «заточен» совершенно секретный аэродром Королевских ВВС, обустроенный на задворках графства Бедфордшир.
