Сергей Беер
Без права на славу
Глава 2
Со следующего дня начались занятия. Сержант сразу объявил:
– Теперь вы будете постигать науку секретной связи! Причём не все, а только те, у кого есть специальный допуск.
– Товарищ сержант, можно вопрос задать? – спросил рядовой Лунин.
– Можно сдуру член сломать! – осадил его сержант. – Надо говорить не «можно», а «разрешите». Понял, Лунин?
– Так точно.
– Тогда задавай свой вопрос.
– А как узнать, есть допуск или нет? – с любопытством спросил Лунин. – Это что, в специальном деле написано или как?
– Нет. Всё гораздо проще. На той странице военного билета, где стоит отметка о сдаче паспорта, должна быть ещё одна печать. А ну-ка, откройте свои билеты и проверьте! Нашли?
Курсанты зашелестели страницами билетов и утвердительно закивали.
– Товарищ сержант, разрешите обратиться? – воскликнул ещё один курсант.
– Обращайтесь. Только в следующий раз обязательно представьтесь, Голиков. Например: «Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Писькин».
– Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Голиков.
– Обращайтесь, я ведь уже сказал.
Тимофей обратил внимание, что сержант говорил с курсантами то на «вы», то на «ты» – смотря по настроению.
– Скажите, а что нужно, чтобы дали допуск? – спросил Голиков.
– Для получения допуска надо не иметь приводов в милицию и судимостей, не должно быть родственников за границей, ну и всё в таком же роде.
– А это в военкомате решают? – продолжал Голиков.
– В военкомате и местном КГБ. Потом здесь ещё особый отдел проверяет.
Каждые сорок пять минут в коридорах учебного центра звенел звонок на перерыв. «Почти как в школе», – иронически усмехнулся Тимофей.
Во время одного из занятий неожиданно вошёл командир роты.
– Выйти в коридор! – громко объявил он.
Когда курсанты выполнили приказ, прозвучала вторая команда:
– Сапоги снять!
Отдав это странное распоряжение, ротный прошёл вдоль шеренги и внимательно осмотрел ноги солдат.
– Обучение, товарищ сержант, надо было начинать с наматывания портянок. Вон, у тебя только двое правильно одеты, а остальные… – тут он завернул такой словесный оборот, что весь строй покраснел от стыда.
– Приступайте немедленно, – приказал ротный и направился в следующий класс.
…Незаметно подошёл вечер. После обычной проверки казарма начала готовиться к «отбою». Сержант давал последние указания перед сном:
– Всем почистить зубы, помыть ноги и спать.
Тимофей почистил зубы, а ноги мыть не стал – слишком устал за первый день службы. После команды «отбой» он сразу же погрузился в сон.
На следующий день, сразу после побудки, курсантов вывели на плац. Летнее утро веяло какой-то удивительной свежестью. После сна в казарме, провонявшей гуталином и потными портянками, воздух на улице казался упоительным, звеняще чистым. Хотелось задержать внутри себя ароматы влажных от росы диких трав. И неважно, что к ним примешивались запахи асфальта и выхлопных газов. Утро показалось Тимофею каким-то родным. Всё напоминало дни, проведённые на далёкой лесной поляне, которую окружали стройные ели…
До завтрака была физическая подготовка. Солдатам приказали бежать по большому кругу, в «коробке» – колонне по четыре. Впереди, задавая тон, двигался сержант.
Его сапоги с силой впечатывались в асфальт. При обычном для мужчины среднем росте сержант весил девяносто килограммов. Несмотря на солидную комплекцию, он не выглядел жирным. Особо рельефных мышц на теле сержанта тоже не было заметно. Смешивая слова с фырканьем, он задавал темп:
– Раз, раз. Раз, два, три. Раз, раз. Раз, два, три.
Пошли на четвёртый круг. Бежать становилось всё труднее. Особенно трудно было двигаться в ногу, держа равнение и в шеренге, и в колонне. Сзади бежал младший сержант Шелест, не отличавшийся мощным телосложением. Он то и дело недовольно покрикивал:
– Птенчики, держать равнение в колонне!
На пятом кругу с дистанции сошёл один солдат. Резко побледнев, он схватился за сердце и перешёл с бега на медленный шаг. Потупив глаза, он плёлся сзади и судорожно хватал ртом воздух.
Тимофей и сам чувствовал, что ему всё труднее бежать под заданный темп. Да и общий порядок построения стал часто нарушаться из-за того, что кто-нибудь в передних шеренгах сбивался с ноги, ударившись пяткой о носок сапога, бегущего позади. И так, по цепочке, весь строй.
Почувствовав слабость, Морозов тоже начал понемногу отставать. В висках стучало, словно по голове били огромным молотком, глаза заливал едкий солёный пот.
Закололо в области селезёнки. Схватившись за это место, Тимофей остановился. В голове послышался глухой шум, глаза заволокло тьмой. Чувствуя, что сейчас упадёт, Морозов пришёл в себя и сумел сохранить равновесие.
После завтрака всё утро прошло в учебном центре за изучением уставов, которыми в изобилии снабдил курсантов Шелест. Примерно в таком режиме проходили все дни. Лишь через месяц солдат вывезли на полигон. Здесь каждый сделал по три выстрела, после чего пришлось два часа чистить стволы автоматов.
Глава 3
Ещё в июле капитан Багарда по приказу командования отправился по гарнизонам, чтобы набрать из новобранцев роту спецназа. Время шло, а подразделение всё никак не укомплектовывалась. Багарда недоумевал – по его подсчётам народу набралось почти на две роты, но это количество постоянно уменьшалось. То один, то другой солдат возвращался обратно в свою часть.
В Благовещенскую учебку связи Багарда прибыл в начале ноября. Он отправился туда от отчаяния, нарушив собственные традиции. Командира части заранее предупредили о его приезде. Естественно, настоящая цель визитёра никоим образом не упоминалась. Поэтому подполковник Самарин решил встретить капитана ГРУ сам, не перепоручая заму.
Когда в кабинет вошёл высокий, крепко сбитый мужчина лет сорока, но с уже седыми висками, Самарин впал в ступор. Его удивило, что Багарда был одет в штатское. Гость правильно истолковал замешательство подполковника и поспешил исправить положение.
– Здравствуйте, и сразу извините за наряд. В поездах я езжу исключительно в штатском, – объяснил Багарда.
Самарин никак не отреагировал на его слова. Тогда капитан извлёк из внутреннего кармана пиджака своё удостоверение и протянул его подполковнику.
– Я не инспектор Генштаба, подполковник! – произнёс он с лёгкой усмешкой. – Выдохните, наконец, Самарин, у меня совсем иная миссия.
Самарин развернул протянутое ему удостоверение. С фотографии на него смотрел тот же Багарда, но лет на пятнадцать моложе человека, стоявшего с ним рядом. Капитан Багарда Валентин Владимирович – это всё, что удалось понять из удостоверения, остальная информация была закодирована.
До сих пор не оправившись от замешательства, Самарин сдавленно проговорил:
– Валька, идиот! Это же я, Димон с соседнего двора! Мы с тобой в одной школе учились. Не зря говорят: «Огромен мир, да тесен».
Багарда отошёл на шаг, прищурился.
– Повернитесь-ка в профиль, товарищ подполковник.
Самарин послушно встал боком.
– Вы уж извините, товарищ подполковник, но очень трудно в старом пузатом бегемоте признать того вихрастого голубоглазого мальчишку, с которым я когда-то дрался во дворе, – всё так же серьёзно проговорил Багарда.
Но тотчас махнул рукой:
– Ладно, хватит дурака валять! Доставай стопки, Димон, отметим встречу.
С этими словами Багарда вынул из фибрового дипломата бутылку «Белого Аиста». Поняв, что его разыграли, Самарин разразился громогласным хохотом.
– А я-то думаю, откуда мне твоя фамилия известна, – извлекая из сейфа бутылку такого же коньяка и пару стопок, говорил подполковник, – оказывается, вот оно как! Уж не ожидал, так не ожидал.
– Гляжу, у нас с тобой одинаковые вкусы, – сказал капитан, принимая из рук подполковника бутылку, – и тоже пять звёздочек.
– А ты чего всё в капитанах ходишь?
Багарда усмехнулся.
– Просто четыре маленьких не так сильно давят на плечо, как одна большая. А уж как от трёх голова болит, даже не представляю! Вот пойду на пенсию годика через три, тогда уж точно никто майора не отнимет.
– Проштрафился? – сочувственным тоном спросил Самарин.
– Было дело. Ну, давай за встречу.
Чокнулись, выпили. Из закуски был лишь невесть откуда взявшийся лимон да тарелка с котлетами, предусмотрительно купленными Валентином Владимировичем в привокзальном ресторане.
Друзья детства так заговорились, что не заметили, как за окном забрезжил рассвет. Вспоминали прежних соседей и однокашников, рассказывали о годах службы, смеялись над старыми анекдотами.
– Слушай, есть у меня один кадр, прямо как специально под тебя заточенный, – оживился подполковник, вспомнив о ком-то уже под утро.
– В каком плане? – с интересом спросил Багарда.
– Парень родом с Урала. Образование среднее, ШРМ[1] за год закончил, и три года рабочего стажа. Но не в этом дело! Он профессиональный водитель-механик – это раз, имеет разряд по альпинизму – два, пять парашютных прыжков – три. И стреляет, как снайпер. За последние пять лет он первый, кто на полигоне выбил двадцать девять из тридцати.
Глаза Багарды мгновенно загорелись, словно и не было позади бессонной ночи и двух бутылок коньяка.
– Богатырь? – живо спросил он.
– Да какой там! – мотнул головой Самарин. – Полтора метра с кепкой в прыжке. До ста семидесяти не дотягивает, но жилистый. В спортзале сто килограммов поднял, даже не бзднул. Я его сержантом в ВДВ хотел определить. Если не заберёшь – отправлю.
– Добро, поглядим твоё чудо-юдо! – воскликнул капитан. – Но, нутром чую, что-то ты не договариваешь. Парень наверняка с подвохом!
Утром по приказу Самарина объявили общее построение на плацу. Солдаты выходили повзводно, перестраиваясь в одну шеренгу и, поскольку команды «смирно» не было, относительно свободно. Багарда ходил вдоль шеренги, изредка тыкая пальцем в кого-нибудь. Те, на кого указал капитан, делали шаг вперёд, а он продолжал своё движение. Выбранные солдаты подходили к Багарде, остальных отпускали.
Снова осмотрев этот, уже отобранный строй, капитан задал свой обычный вопрос:
– Есть желающие продолжить свою службу в части спецназа ГРУ?
– Я, – почти хором откликнулась первая пятёрка и сделала шаг вперёд.
Романтика спецназа манила, поэтому и отказов почти не случалось. Но только не в этот раз. Несогласие воспринималось капитаном почти как личное оскорбление. С каждым отказником он разговаривал отдельно один на один. Он никого не убеждал, просто пытался понять мотивы людей. Беседа с капитаном ничем не грозила отказнику. Только в личном деле появлялась надпись: «К службе в частях особого назначения не годен».
Отпустив пятёрку «погулять», капитан пристально разглядывал оставшуюся троицу.
«Вот ведь незадача! – с досадой думал он. – Придётся двигать дальше, в следующую часть. Что ж, послушаем, что нам птенчики почирикают».
С двумя солдатами Багарда разобрался быстро и расстался с ними без сожаления. Они рассуждали просто: «Раз спецназ, значит Афган, и не факт, что домой своим ходом вернёшься».
А вот и третий. Им оказался Евгений Бойцов. Женька глаз от капитана не прятал, смотрел открыто, с вызовом. На ещё не заданный вопрос ответил с жаром:
– Без друга ни в каком спецназе служить не хочу.
– А если прикажут?
Глаза парня потухли. Он явно не ожидал такого поворота. Замешкался и, опустив глаза, ответил:
– Приказы не обсуждаются.
– И кто же твой друг? – поинтересовался Багарда.
– Морозов Тимофей! – оживился парнишка. – Он рядом со мной стоял с правого плеча.
– И это единственная причина твоего нежелания? – недоверчиво спросил капитан.
– Так точно! А так, я очень, очень хочу в спецназ. Это для меня…
– Тогда иди, зови своего друга. Ещё раз посмотрю на него, – перебил его капитан.
Бойцов тотчас развернулся и побежал в роту. Вскоре он вернулся вместе с Морозовым.
«Средний показатель», – подумал Багарда, разглядывая Тимофея.
Перед ним стоял среднего роста восемнадцатилетний парень. Плохо подогнанная форма сидела на нём несколько мешковато, отчего её обладатель казался невероятно худым.
«Средний рост, внешность невыразительная, более того, незапоминающаяся. Просто среднестатистическая единица учёта».
И тут Багарда встрепенулся. «Это же то, что надо! О таком связнике каждый резидент мечтает. Но придётся немало попотеть с этим парнем».
В это время к нему подошёл лейтенант и протянул личное дело, к которому была прикреплена записка. В записке было лишь одно слово: «Сюрприз». Взглянув на личное дело, Багарда прочитал имя – Морозов Тимофей Алексеевич. Сразу вспомнился утренний разговор с подполковником.
– Морозов Алексей Николаевич – не родственник тебе случайно? – спросил Багарда, уже более внимательно разглядывая парня.
– Так точно, – ответил тот. – Очень даже родственник. Это мой отец.
– Вот сюрприз, так сюрприз! Никак не ожидал, что у Алексея Николаевича сын раздолбаем окажется, – усмехнулся капитан.
– С чего это вы взяли? – хмуро глядя из-под насупленных бровей, спросил Морозов.
Капитана нисколько не смутил дерзкий тон парня.
– А куда ты должен был поступать после восьмого класса? В Суворовское? Раз экзамены провалил, значит – раздолбай!
– И вы туда же! – возмущённо ответил Тимофей. – Должен! Ничего я никому не должен. Я туда даже документы не подавал.
– Во как?! – насмешливо спросил Багарда.
– Батю волки загрызли зимой. Ста метров до деревни не дошёл в метель, – опустив глаза, проговорил Морозов. – Я тогда восьмой класс заканчивал. Так что после школы пришлось не в Суворовское идти, а на пилораму учеником.
На несколько секунд воцарилось тяжёлое молчание. Прервал его Багарда, сказавший негромко:
– Извини, погорячился. Расскажешь мне об этом попозже. С Бойцовым давно дружите?
– С первого класса. Восемь лет за одной партой сидели.
– И на что ты, дорогой товарищ Морозов, готов пойти ради друга? – прежним твёрдым тоном спросил капитан.
– А что надо?
В голосе Морозова прозвучали одновременно любопытство и недоверие. «Характер у парня – явно не сахар, – подумал капитан. – Но размазне в спецназе делать нечего».
– Дело в том, Тимофей, что друг твой изъявил желание служить в спецназе, но при условии, что вы будете вместе.
– Нужен я там, – без особого восторга отозвался парень.
– Нужен, Тимофей, нужен. Для него это очень важно, а у меня как раз недобор. Так что, если ты постараешься и друга не подведёшь на полосе, возьму обоих.
По губам Тимофея скользнула мальчишески-дерзкая усмешка.
– Да видали мы вашу полосу!
– Вот я и погляжу, чего вы там видали…
Пара Морозов-Бойцов прошла полосу препятствий с лучшим результатом. В душе капитан Багарда радовался за парней. Ему нравились отчаянные люди, особенно умеющие ставить дружбу превыше всего. Но вслух он только хмыкнул:
– Неплохо…
На следующий день отобранная капитаном группа отправилась к новому месту службы, в Барнаул. Но до отправки капитан успел познакомиться с новым контингентом поближе.
Бойцов сильно волновался, всё ещё не веря в то, что будет служить в спецназе ГРУ. Рассказывая о себе, он постоянно сбивался на рассказ о своём друге, Тимофее Морозове.
– Вы представляете, как ему десятилетка досталась. Он её за год экстерном сдал, когда на заводе работал. Бригаду организовал комсомольско-молодёжную и одновременно в школе учился, а ещё – в ДОСААФ.
– Евгений Викторович, вы о себе рассказывайте, о себе, – прерывал его Багарда. – С вашим другом я сам поговорю. Я вижу, что он для вас большой авторитет. А вот что он за человек?
– Человек? – растерянно переспросил Женька. – Да нормальный человек, только после смерти отца стал жёстким. Сразу как-то повзрослел, замкнулся. Мы с ним с восьмого класса не виделись до прошлого года. Я тогда десятилетку закончил, он меня на завод позвал, в свою бригаду. Он её только-только создавал. Тяжело ему было, никто не верил, что из этой затеи выйдет хоть какой-то толк. Комсорг поддерживала только ради галочки, чтобы в райкоме отчитаться, а сама его жлобом называла.
– Почему так? – вскинул брови Багарда.
– Так Тимоха не разрешал мастеру наши наряды на других переписывать. Из-за этого у нас и зарплата была высокой, и выполнение плана на сто процентов. Он зубастый! Я один раз слышал, как он мастера при парторге отчитывал за очередную подставу и приписку. Тот аж позеленел от злости, а Тимоха его крыл, и так, знаете, интеллигентно, без мата. У меня аж мороз по коже пробежал от услышанного. После этого разговора мастера на другой участок перевели, а Тимофей у нас освобождённым бригадиром стал.
– Чего ж не мастером? – спросил капитан.
Как ни пытался Багарда говорить ровно, без эмоций, его голос выдавал немалую заинтересованность.
– Так образования-то всего ничего, только школа.
…Тимофей вошёл в ленкомнату, где проходило собеседование с капитаном, сразу за Женькой. Багарда молча показал на стоявший у стола стул, мол, присаживайся, а сам продолжал что-то писать. Наконец, отложив ручку, спросил:
– Отец кем работал?
– Участковым-уполномоченным.
– Что ж он без табельного оружия ходил?
– Оружие было при нём. Только вожак стаи столкнул его в овраг, поэтому стрельбы никто в деревне не услышал. Да и вьюга была.
Тимофей замолчал, вспоминая тот злополучный день.
* * *
Метель волком завывала в трубе, насыпая сугробы с подветренной стороны возле стен деревенских изб. За окном давно уже стемнело, дети, так и не дождавшись возвращения отца, заснули. На печи лежал четырнадцатилетний подросток. Вместо одеяла он укрывался старым отцовским тулупом. Слабые запахи табака и отцовского пота, исходившие от овчины, всегда вселяли в него чувство уверенности и спокойствия.
Обе младшие сестры спали в своих железных кроватях, мирно посапывая во сне. Мать, совсем ещё молодая женщина, сидела на кухне за небольшим самодельным столом. Она дремала, положив руки и голову на стол.
Ожидание затянулось. Ужин, предназначенный для главы семейства, давно остыл, несмотря на то что жена заботливо накрыла его полотенцем. Глафире Андреевне снились волки. Она бежала от них что было сил, но они настигали её. Проснулась она от того, что за окном вдруг стало тихо. Метель улеглась и больше не завывала в трубе.
Глафира почувствовала, что шея и спина затекли от сна в неудобной позе. Она расправила плечи и, глянув на настенные ходики, всполошилась. Часы показывали пятый час, а мужа так и не было. В панике Глафира бросилась будить сына.
– Тимоша, Тимоша, вставай, сынок! Пойдём снег пробивать! Глядишь, и отца встретим.
– Он, что же, так и не пришёл?! – удивился Тимофей, слезая с печки.
Ополоснув лицо из рукомойника, он влез в большие валенки и вышел в сенки. Чтобы открыть дверь, пришлось навалиться на неё всем телом. Дверь немного поддалась, и мальчик отодвинул засов. Выход был завален почти доверху.
– Ну вот, и по воду сходили, – усмехнулся он, зачерпнув полное ведро снега.
Около часа ушло у них с матерью на то, чтобы пробить узкую тропинку от крыльца до калитки, и ещё столько же, чтобы расчистить путь до коровника.
К обеду из деревни до большака прошёл трактор, сгребая снег с дороги. Именно тракторист обнаружил трёх застреленных волков и унты с остатками мужских ног. Это было всего в ста метрах от деревни. Но погибшим Алексея Николаевича Морозова признали только весной, когда нашлась голова. Тела так и не нашли. Волки растерзали человека на куски и утащили с собой. Больше они так близко к жилью не подходили – ни в тот год, ни в последующие.
* * *
От горьких воспоминаний Тимофея оторвал спокойный баритон капитана.
– Смотрю я, парень, и не могу понять – почему к твоей бренной персоне такое пристальное внимание со стороны КГБ?
– Это всё литература…
– В каком смысле? – удивился Багарда.
– Донос на меня накатали, что я поэму антигосударственную распространяю. Я тогда только-только на пилораму устроился, из учеников вылез, денег домой нормально, наравне со всеми, стал приносить. И тут вдруг прилетает воронок с обыском. Перевернули весь дом, ничего не нашли. Только тетрадку со стихами взяли и уехали. А через пару дней и самого забрали.
И Тимофей опять погрузился в воспоминания, рассказывая капитану, как было дело.
* * *
В избу вошли трое мужчин. Одеты в штатское, но по выражению лиц было понятно, что эти люди привыкли к военной дисциплине.
Глафира только что приготовила ужин. Тимофей сидел за столом и в ожидании, пока мать подаст тарелку, скатывал хлебные шарики и закидывал их в рот.
– Морозов Тимофей Алексеевич, кто у вас будет? – спросил один из вошедших, видимо, старший.
– Я, – в полном недоумении ответил Тимоха.
– Поэт?
– Да какой там… Так, для себя… – парень в смущении потупил глаза.
– Ну, давай показывай свои рукописи.
Всё ещё не понимая, что происходит, Тимофей встал из-за стола и прошагал в угол большой комнаты, к письменному столу. Вынул из ящика школьную тетрадку в сорок восемь листов и протянул её, особо ни к кому не обращаясь.
– То, что не сопротивлялся, – это хорошо, – невыразительным голосом произнёс старший. – Оформим как добровольную выдачу. Это всё?
– Да.
– А если подумать?
– А чё думать-то? Всё! – ощетинился Тимофей.
Он уже понял, что трое незнакомцев явились не просто так. Кто-то донёс, настучал. Значит, среди односельчан есть настолько подлые люди?
– Приступайте, – коротко приказал старший, одновременно доставая из внутреннего кармана пиджака какой-то документ. – Вот постановление на обыск.
Он протянул бумагу Глафире Андреевне. Она взяла постановление, быстро пробежала его глазами и всплеснула руками от ужаса.
– Господи, да чего же вы такое ищете?
– Крамолу и антисоветчину! Против строя твой сынок замахнулся.
Глафира опустилась на тяжёлый самодельный табурет и тихо заплакала.
Двое молодых мужчин, одинаковых, будто близнецы, принялись методично осматривать всю избу. Они открыли комод и выбросили на пол бельё, вытащили все пожитки из старого, ещё бабушкиного сундука, даже в печку залезли. Однако обыск ничего не дал.
– Ладно, то, что ты отдал, я заберу на экспертизу. Если обнаружат что-то антисоветское, вернусь снова… – не то пообещал, не то пригрозил старший.
Глафира Андреевна растерянно смотрела на сына. Тот сердито и упрямо глядел в пол.
Громко топая, мужчины вышли на улицу и вскоре уехали. Через два дня, снова вечером и в том же составе, они вернулись.
– Собирайся, поедешь с нами, – хмуро бросил старший.
– Дайте, я его хоть накормлю перед дорогой, – взмолилась мать.
– Корми, – разрешил старший и вышел на крыльцо курить.
Но двое «близнецов», что проводили обыск, остались.
Тимофей поел картошки с молоком и уже направился было к двери, но мать его придержала.
– Тима, вот тебе еды на два дня. Хлеб, картошка, яйца да лук с огурцами. Жаль, воды не во что налить, – со слезами проговорила мать, всовывая в руку сына старую полотняную сумку.
– Да вы не переживайте, мамаша, вода в камере есть! – успокаивающим тоном сказал один из оперативников. – Вернётся скоро ваш стихоплёт. Пожурят немного, да и пнут под зад. Восемьдесят первый год на дворе, не тридцать седьмой…
Дорога до города занимала три с половиной часа. Всё это время ехали молча. Мысли Тимофея словно сковало льдом. Он не понимал, что с ним происходит, чего ждать от этого ареста. Слышал, конечно, от старших, что в сталинские времена людей забирали вот так, без суда, а потом отправляли в страшные северные лагеря. Но говорилось об этом всегда полушёпотом, с опаской. Давно уж не было Сталина, но страх продолжал жить в людях.
Но вот машина прошла через ворота во внутренний дворик, и Тимофея провели в трёхэтажное здание областного КГБ. Дальше был тёмный коридор и большая комната на первом этаже. Там Морозова оставили до утра. Снаружи на окнах были решётки с витиеватым рисунком, изнутри висели вертикальные жалюзи. В комнате стояли три больших письменных стола и десяток стульев.
На душе у Тимофея стало так тоскливо, что слёзы наворачивались на глаза. Спать сидя на стуле было неудобно, а на столе – жёстко. Так и промаялся Тимофей до утра, гоняя в голове одну и ту же надоедливую мысль.
«Понятно, что кто-то настрочил донос, но кто? Учительница по истории, которой я показывал свои стихи, – вряд ли. Лучший друг Женька и подавно. А больше вроде никому в руки и не давал. Хотя была ещё Татьяна, но это уж совсем немыслимо! Я же ей посвящал все свои стихи с тринадцати лет. Из-за неё и писать-то их начал».
Да, именно в седьмом классе, влюбившись в девушку старше себя на пять лет, он написал свои первые вирши. Но ведь кто-то всё-таки донёс на него. Кто?!
Солнце встало рано, из приоткрытой форточки потянуло утренней свежестью, пробирая молодое тело холодком. Чтобы согреться, Тимофей сначала поприседал, потом тридцать раз отжался от пола. Обтерев ладони о штаны, открыл сумку, которую дала мать, и принялся за завтрак. С улицы донеслась песнь зырянки, видимо, гнездо у пичуги было неподалёку.
Постепенно комната наполнилась городским шумом. Сначала прошла поливальная машина, за ней прошуршал метлой дворник, застучали женские каблучки. Вот мужской разговор, обрывки которого вошли в комнату. Машины поехали вдоль улицы, рокот двигателей смешивался с воркованьем голубей и чириканьем стайки воробьёв. Ещё немного, и все звуки городского оркестра слились в какофонию уличного шума, в котором уже нельзя было разобрать отдельных звуков.
Внезапно дверь в комнату отворилась. Вошёл капитан с васильковыми петлицами и портупеей поверх офицерского кителя.
– Здравствуйте, – сказал Тимофей.
Капитан не ответил. Скрипя портупеей, он прошёл к одному из столов, сел. Положил перед собой лист писчей бумаги, достал ручку и, не глядя на Тимофея, глухо, но отрывисто-грозно спросил:
– Фамилия, имя, отчество?
– Вам и так известно, капитан, – без страха ответил Тимофей. – Вчера, когда забирали, уточняли, кого брали. Давайте по существу.
Капитан удивлённо вскинул голову и уставился на юношу. И вдруг рявкнул:
– Встать!
– Чего вдруг-то? – опешил Тимофей. – Я же правду говорю. Все мои анкетные данные у вас есть, так чего зря время тратить.
Лицо капитана побагровело. Бросив ручку, он выкрикнул:
– Здесь я командую!
– Ну и командуй, я присяги не принимал.
Голос Тимофея едва заметно дрожал, но говорил он с напускным спокойствием. Это несколько охладило пыл капитана.
– Морозов Тимофей Алексеевич, так? – сквозь зубы спросил он.
– Так.
– Год, число и месяц рождения.
Похоже, капитан писал по памяти, потомучто, не останавливаясь, продолжил:
– Место рождения, образование восемь классов, рабочий. Где работаешь?
– На колхозной лесопилке, – так же спокойно отозвался Морозов.
– Кем?
– Заточник-наладчик, пилорамщик – второй номер.
– Это как? – поинтересовался капитан.
– Это значит, занимаюсь заточкой всего инструмента и при необходимости работаю на приёме распила. Горбыль сам с бревна не сходит, его руками снимать приходится.
Капитан перестал писать и посмотрел прямо в лицо Тимофею.
– Стишками давно балуешься?
– С тринадцати лет.
– А кто тебя эти слова надоумил написать? Поди, чьи-то разговоры подслушал, да и записал. Ачьи именно?
– Какие такие слова? Конкретно, пожалуйста. Может быть, вы имеете в виду: «Буря мглою небо кроет». Так эти не мои, – с иронией произнёс Тимофей.
– Веселишься? Хотел бы я посмотреть, как ты, сучонок, на этапе веселиться будешь!
Тимофей побледнел, сердце затрепетало от страха, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки.
– … А рабочий раз в неделю видит только два яйца, когда в бане моется… – вдруг процитировал капитан. – Это что, не твоё? Между прочим, ты сам тетрадку-то выдал. Так как, признаваться будем?
– Признаю, моё. А разве это неправда? – вызывающе спросил Тимофей.
– Неправда! – хлопнув ладонью по столу, выкрикнул капитан.
– Да ладно! Небось, не на митинге. Ты в сельпо-то давно заходил? Что там найдёшь на пустых полках, кроме тараканов? А не задумывался – как старухе матери-героине на пенсию в тридцать пять рублей прожить? Это притом, что все дети в войну полегли – кто на передовой, кто в тылу от болезней и голода.
– Неправда, таких пенсий не бывает, – упрямо возразил капитан.
– Ну, конечно, не бывает, коли под фуражкой тридцать два сантиметра брони да мозоль от головного убора.
Капитан медленно поднялся во весь рост.
– Да я тебе, щенок, сейчас все зубы повыбиваю! – закипая изнутри гневом, угрожающе проговорил он.
– Да, правда, штука колючая, не каждому дано её переварить, а уж осмыслить тем более, – насмешливо ответил юноша. – Родину любить на словах все горазды. А ты попробуй на деле её полюбить, да так, чтобы из носа не капало.
Капитан сделал пару шагов к Тимофею, но в этот момент дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял среднего роста коренастый мужчина лет сорока. Он был одет в штатское, но при его появлении капитан замер по стойке смирно.
– Здравствуйте, – поздоровался вошедший, ни к кому особо не обращаясь.
– Здравия желаю, – отозвался капитан.
– Здрасте, – сказал Тимофей.
– Где вы спали, молодой человек? – спросил вошедший.
– Здесь.
– Та-а-ак, – бросив беглый взгляд на капитана, протянул мужчина. – Кормили?
– Что мать собрала, то и поел.
– Ну а в туалет-то хоть выводили?
– Нет. А хочется – жуть, – покачал головой Тимофей.
Человек в штатском повернулся к капитану.
– Капитан, я отстраняю вас от ведения этого дела. Взыскание получите позже, у меня на совещании.
– Есть, – мрачно отозвался капитан.
– А сейчас проводите задержанного в туалет, хотя нет, лучше передайте его конвоиру.
– Вперёд, – скомандовал капитан, мотнув головой Тимофею.
Обратно его привели в ту же комнату. На столе уже стояли две фарфоровые кружки, чайник с кипятком, заварочный чайник и сахар.
– Пей чай, и поговорим, – спокойно предложил начальник в штатском.
– О чём? – спросил Тимофей, усаживаясь к столу.
– Обо всём. О житье-бытье, о тебе и о том, как тебе жить дальше…
– И как же мне жить дальше? – придвигая к себе чашку, спросил юноша.
– Это ты уже сам решать будешь. А пока, давай-ка, расскажи мне о своём отце с матерью.
За разговором Тимофей не заметил, как вечер наступил. Они всё говорили, говорили. Обед пропустили, но поужинали и опять беседовали. «Штатский» отлично умел задавать вопросы и вызвать доверие, а ещё лучше – слушать и делать выводы.
Утром следующего дня Тимофея отправили в одиночную камеру. Свет велено было не включать. Парню дали выспаться, а вечером к нему пришёл всё тот же человек в штатском. Протянул ему бумагу и ручку.
– Вот, прочти и подпиши.
Тимофей взял лист бумаги и хотел было, не читая, расписаться в указанном месте, но штатский его остановил.
– Никогда ничего не подписывай, пока не прочтёшь. А вдруг это твой смертный приговор!
Тимофей прочитал.
– Это что же получается? Вы меня отпускаете!
– Не совсем… Мы тебя направляем в школу ДОСААФ, жить будешь в общежитии. На работу тоже определим, но попозже.
– Вы меня вербуете? – недоверчиво воскликнул Морозов. – Стукача из меня сделать хотите?