Сергей Анатольевич Шаповалов
Император. Книга четвертая. Александр
Петербург
К заставе подъехали к десяти вечера, уже в полной темноте. Шлагбаум был опущен. Чадил смоляной факел, больше давая дыма, чем света. В деревянной полосатой будке дремал часовой. Неподалёку низенький караульный домик из бурого кирпича. Маленькие запылённые окошки слабо светились. Подальше у обочины стоял дощатый трактир, из которого исходил дух щей и свежего хлеба. Почтовая станция с конюшней лепилась к трактиру.
– Стой! – скомандовал солдат, выйдя из полосатой будки. – Кто едет?
Тут же в дверях караульного домика показался унтер-офицер. Фукс высунулся из окна кареты.
– Генералиссимус Суворов, – сказал он.
Унтер-офицер обернулся и крикнул внутрь караульного домика:
– Генералиссимус!
Дверь, распахнулась настежь, чуть не слетев с петель. Гулко стукнулась о стену. Унтер-офицера едва не опрокинули на землю. Человек двадцать офицеров выбежали из домика и окружили карету.
– Вы с ума сошли, господа! – зашипел на них Фукс. – Кто вам позволил встречать князя? Сами наказаны будете, да еще на светлейшего гнев накликаете. Вы же прекрасно знаете об указе императора.
– Простите, но честь нам не позволяет не встретить генералиссимуса, – оправдывались офицеры.
– Господа, светлейший без сознания. Оставьте, – умолял их Фукс.
– Хоть одним глазком взглянуть, – просили офицеры.
– Не тревожьте князя, – просил Фукс. – И без того еле живым довезли. Ему покой нужен, а не ваши виваты.
Шлагбаум взвился вверх. Усталые лошади повлекли карету с больным генералиссимусом в город. Офицеры выстроились по обе стороны дороги, отдавая честь. Затем кликнули ординарцев, которые прятали коней в небольшой рощице за трактиром. Вскоре все тихо разъехались. Вот и вся триумфальная встреча.
Один я остался стоять на дороге. Солдат не спеша опустил шлагбаум и спрятался обратно в полосатой будке. Унтер-офицер помялся. Хотел было мне предложить погреться в караульном домике, но не решился. Ушёл.
Неужели я вернулся? – не верилось мне. – Всего в миле от меня Петербург. Как странно, я уезжал два года назад, имея при себе одну лишь шпагу. Теперь возвращаюсь с тем же богатством. А что там в Петербурге? Кто меня ждёт? Аракчеев? Опять штабная рутина: возня с бумагами, разъезды по городу, скудный ужин в ближайшей харчевне и холодная постель в съёмном клоповнике… В редкие выходные – сборище друзей с попойкой и возможный отдых на гауптвахте.
Софья! – как будто кто-то крикнул в глубине души. Софья? С чего бы? Зачем я ей? Давно забыт…
– Ваше благородие! – окликнул меня мой новый ординарец. – Скоро к ночи.
Действительно, надо ехать. Не торчать же мне здесь до рассвета. Доберусь в казармы, отрапортую дежурному офицеру, получу место для ночлега. Нет! Все же надо сперва побывать у Аракчеева. Сделать доклад. Заодно потребовать ответа за дурацкое поручение, касаемо Великого князя Константина. А еще добиться через Аракчеева аудиенции у императора. Время позднее, но генерал-губернатор, бывало, засиживался далеко за полночь.
Я взглянул на дорогу, ведущую в Петербург. Голые деревья по обочинам, не просыхающая колея, разбитая сотнями колёс, кучки лошадиного навоза…
Как-то тоскливо стало на душе. Все же, что меня ожидает?
Хотел уже было тронуть коня, как к караульному домику со стороны города подъехала изящная карета. Герба на двери я не разглядел. Четвёрка отличных коней запряжена цугом. Лакей соскочил с задка, опустил ступеньку и открыл дверцу. Из кареты, осторожно ступая, вышла дама в соболей шубке. На груди меховая муфточка, куда она прятала руки.
Странно было видеть в столь поздний час на городской заставе благородную женщину в сопровождении всего лишь кучера и лакея. Видать важное дело привело её сюда. Она огляделась, заметила меня. Вдруг сделала несколько торопливых шагов в мою сторону и замерла в нерешительности…
Она же сейчас испачкает подол шубки, – подумал я. Кругом апрельская грязь. Какое-то смутное предчувствие горячей волной поднялось в груди. Что-то знакомое было в её облике. Я, не осознавая, что делаю, спрыгнул на землю и зашагал навстречу, прямо по лужам. Мы остановились на расстоянии вытянутой руки. В скудных отблесках факела я разглядел красивое гордое лицо юной девушки. Знакомые черты.… До боли знакомые…
– Семён? – сказала она или спросила, как бы не веря.
– Господи! Софья! – вырвалось у меня.
Глаза её заблестели, и по щекам потекли слезы. Она вынула руки из муфточки и протянула мне. Я схватил маленькие мягкие, ладошки. Даже под шёлковыми перчатками почувствовал жар.
– Тише, Семён, тише, – умоляла она.
– Откуда вы здесь? – Я поцеловал её пальчики, унизанные тонкими колечками.
Софья подошла еще ближе и прошептала:
– Я хотела вас увидеть.
– Меня? – изумился я и слегка растерялся.
– Да! Кого же ещё? – разозлилась она, словно сестра на глупого младшего брата.
Она прильнула к моей груди. Я обнял её за плечи. Пушистый мех щекотал мне лицо. Я не верил! Софья! Моя Софья!
– От вас ужасно пахнет порохом. – Она неуловимым движением выскользнула из моих объятий. Поморщила носик. – Пойдёмте же скорее в карету. Меня не должны видеть одну, да еще так поздно.
Софья крепко схватила меня за руку и потащила за собой.
– Как же вы решились приехать сюда, так поздно? – спросил я, когда карета, мягко покачиваясь, катила по дороге. – Неужели из-за меня?
– До чего же вы глупый, – задумчиво произнесла она. – Вы все прекрасно понимаете и задаёте ненужные вопросы.
Я почувствовал, как щеки мои начинают гореть.
– Простите, – буркнул я. Её пальцы крепко сжала мою ладонь. Надо было бы продолжить разговор, но я не знал с чего начать. Как-то все странно и неожиданно.
Я осмотрел карету. Дорогая обивка. Шторки с кисеёй. Мягкие диваны.
– Не удивляйтесь, – поняла мои мысли Софья. – Моя матушка нынче в звании гофмейстерины двора Великого князя Александра. Меня назначили фрейлиной к его супруге, Елизавете Алексеевне.
– Фрейлиной? – удивился я. – И вы снизошли до простого лейтенанта.
– Что в этом удивительного? – фыркнула она. – Екатерина Великая тоже снисходила до простых лейтенантов. Но расскажите мне о себе. Где вы так долго странствовали?
– Ох, и длинная получится история, – усмехнулся я. – Недели не хватит, чтобы поведать обо всех моих приключениях.
– Обязательно потом мне все расскажите, – потребовала она. – Но, слава Богу, что вы живы и здоровы. Я молилась за вас…
Её пальчики еще сильнее стиснули мою ладонь.
– Даже не знаю, как вас благодарить? – пролепетал я что-то невнятное.
Между тем, колёса застучали по булыжникам. Мы въехали в город. За каретой скакал ординарец, ведя в поводу мою лошадь.
– Мне нужно в штаб, – вспомнил я.
– В штаб? Так поздно? Да, конечно, – кивнула она, и в голосе её прозвучали грустные нотки. – Я вас высажу у входа. Мне сейчас влетит, за то, что я без разрешения покинула дворец.
– Не стоило так из-за меня рисковать.
В ответ я получил насмешливый взгляд. Её лицо с озорными глазами оказалось совсем рядом.
– Вот еще! Хочу – и рискую.
Карета остановилась. Софья нехотя разжала пальцы, выпуская мою руку.
– Прощайте, – прошептала она.
– До скорой встречи, – ответил я.
Она еще хотела что-то сказать, но лакей захлопнул дверцу, и карета покатила дальше.
Я приказал ординарцу отправляться в казармы, а лошадь мою отвести в полковую конюшню.
– Как же вы потом в ночи доберётесь? – забеспокоился он.
– Ничего, дойду. Здесь недалеко.
Вокруг было тихо, темно и пустынно. Но, несмотря на позднее время, в штабе еще светились окна. Работает Алексей Андреевич, с уважением подумал я. Вспомнил, как он засиживался до полуночи и меня не отпускал, пока со всеми делами не разберётся. Я поднялся по знакомой лестнице, к знакомому кабинету. За столом дежурного адъютанта сидел молодой офицер. Раньше его никогда не встречал.
– Лейтенант Добров, – отрапортовал я.
– Зачем вы пришли так поздно? Генерал-губернатор уже не принимают, – ответил холодно адъютант, даже не взглянув в мою сторону. Меня это взбесило. Что значит: «не принимают»? Я что – проситель?
– Потрудитесь встать и доложить о моем приходе, – жёстко потребовал я.
Адъютант оторвался от бумаг, посмотрел на меня с удивлением и надменно сказал:
– Вам же доложили, что генерал-губернатор не принимают. Извольте прийти завтра.
– Прошу не указывать, что мне делать! – Я повысил голос. Этот сопляк еще будет мне перечить. – Немедленно доложите обо мне генерал-губернатору.
– Я вызову караул! – пригрозил он.
– Что? – вспыхнул я, и рука невольно потянулась к эфесу шпаги. Что за наглость? Я мог к Аракчееву входить в любое время без всяких церемоний. А этот желторотик угрожать мне вздумал. – Вызывайте!
В это время дверь в кабинет приоткрылась.
– Что за шум? – спросил человек, показавшийся на пороге. – Добров! – радостно воскликнул он. – Чертяга! Вы ли это? А, ну, подите-ка сюда!
Я оказался в крепких объятиях графа Никиты Панина.
– А возмужал-то как! И порохом весь пропах. Заходите. – Я не успел опомниться от неожиданной встречи, а он уже впихнул меня в кабинет.
Сказать, что я сильно удивился – ничего не сказать. Я был ошеломлён! За широким столом, покрытым зелёным сукном, в кресле Аракчеева восседал фон Пален. Безупречный парик, безупречный зелёный сюртук из-под которого выглядывал ворот безупречно белой блузы. Уловив на моем лице полную растерянность, он громко рассмеялся, поднялся, подошёл ко мне и дружески обнял за плечи.
– Да, Добров, такие, вот, дела. Я, фон Пален, нынче военный губернатор Петербурга.
– А где Алексей Андреевич? – выдавил я из себя.
– Ох, не простая это история, – покачал головой фон Пален и вернулся на прежнее место.
– Алексей Андреевич нынче в опале, – прост объяснил Панин и добавил: – Впрочем, и я нынче в опале. Нахожусь в Петербурге нелегально. Вот, на часок заскочил к Петру Алексеевичу.
И они оба добродушно рассмеялись.
– А вы прямо с дороги? – фон Пален взял в руки перо, положил перед собой лист гербовой бумаги. – Не желаете стакан лафиту? У меня отличное вино из Бордо.
– Нет, спасибо, – отказался я. Последний раз ел рано утром, и после стакана лафиту на голодный желудок меня бы развезло.
– Я напишу распоряжение, чтобы вам выделили квартиру и денежное пособие. Вы не состоите ни в какой масонской ложе? – серьёзно спросил фон Пален.
– Нет, – растерянно ответил я.
– Вот и хорошо. А то, знаете, по нынешним порядкам, прежде чем получить деньги, надо подписать заявление, что вы не состоите ни в каких тайных организациях. Это правильно, что вы ко мне заглянули, хотя и так поздно. Кстати, а почему вы пришли в столь неурочный час? Срочное дело было к Аракчееву?
– Мне надо добиться аудиенции императора, – сказал я.
Фон Пален прекратил писать и строго спросил:
– Зачем?
– Я хочу просить за Суворова. Генералиссимусу обещали триумфальную встречу. Он заслужил. Он освободил Италию. Он спас армию…
Повисло молчание. Панин прокашлялся, но ничего не сказал, подошёл к окну и уставился в темноту.
– Послушайте, Семён, – осторожно начал фон Пален. – Вы уезжали из одной России, вернулись совсем в другую. Нынче очень важно следить за своими словами и своими поступками. За одну неверно произнесённую фразу, даже случайно, не по злому умыслу, можно оказаться в Сибири или того хуже…
– Я должен поговорить с императором, – стоял я на своём.
Фон Пален почесал свой римский благородный нос, собираясь с мыслями.
– О Суворове? А поймёт ли вас император?
– Почему он не должен меня понять?
– Как бы вам объяснить, Добров… Вы Павла Петровича хорошо знали? Его странные поступки, его неуравновешенный характер?
– Я знал его, как благородного, умнейшего человека. Он мог вспылить, но всегда руководствовался здравым смыслом.
Панин и фон Пален коротко переглянулись.
– Посмотрите, вот! – Фон Пален достал из ящика стола белый конверт с Российским гербом. – Я должен отправить с курьером это письмо первому консулу Франции, Наполеону Бонапарту. Письмо от Павла Петровича. В нем он вызывает Наполеона на дуэль. Наполеона! На поединок! Как вам новость?
– Не может быть, – не поверил я. – Что за глупость?
– Может, – вздохнул фон Пален, бросив конверт обратно в ящик. – Я же вам объясняю: другая Россия, и император – другой. Впрочем, я вас предупредил. Если желаете, завтра попрошу, чтобы он вас принял. Вам Павел Петрович не откажет. Великий князь Константин уж очень тепло о вас отзывался. Кстати, почему до сих пор вы в лейтенантах?
– Да уж выпишите ему патент капитана, – предложил Панин.
– По его заслугам, я просто обязан это сделать! – согласился фон Пален. – И деньги на мундир получите. Непонятно, что у вас за форма. Патруль остановит, попадёте на гауптвахту за нарушение устава. И вот, что, господа, – он изобразил улыбку. – Давайте, как в старые времена, сойдёмся у меня за поздним ужином. Семён, вы ни в какие казармы не пойдёте сегодня. Найдётся для вас уголок в моём скромном доме. Все! Решено!
Скромным домом оказался просторный дворец на углу Невского и набережной Мойки. Карета генерал-губернатора остановилась у резных дверей. Вход охраняли гранитные львы. Лакеи бросились помогать выйти нам из кареты.
– Вот этого юношу – в мыльню, – распорядился фон Пален насчёт меня. – Всю его одежду сожгите и подберите новое платье.
– Не стоит так обо мне заботиться, – попытался сопротивляться я.
– Мой юный друг, кто о вас еще позаботится? – изобразил змеиную улыбку хозяин дома.
Меня провели в подвал, где располагалась мыльня, запихнули в большую лохань с горячей водой и долго скоблили распаренным лыком. Новая чистая рубаха, белая в тонкую чёрную полоску, приятно охладило тело. Мне подали красивый бархатный сюртук с золотым шитьём и двумя рядами блестящих пуговиц. Но я от него отказался. Уж очень мне он показался нарядным. Попросил принести мой старый мундир.
– Надеюсь, вы его не успели сжечь? – спросил я грозно у лакея.
– Нет. Его вычистили и отпарили.
Парик без вшей, надушенный и присыпанный пудрой, а не мукой, пришёлся как раз к моей голове.
Меня провели на второй этаж в просторный зал, сияющий люстрами. Винные пары ударили в нос, запах копчёного мяса и свежих салатов. Играла музыка. Мужчины в военной форме и штатском платье вели приятные беседы, чокаясь тонкими бокалами. Дамы весело щебетали, обмахиваясь пёстрыми веерами.
– Господа! – громко сказал фон Пален. – Десять часов вечера!
Тут же лакеи задёрнули тяжёлые шторы на окнах. Половина свечей на люстрах затушили, оставляя в зале приглушённый свет. Музыканты заиграли тише.
– Всё никак не привыкну к новым порядкам, – пожаловался толстый чиновник другому. – Ложиться надо рано, вставать – чуть свет. Немцам таков порядок в пору, а русскому человеку нужна свобода.
– Да, уж! – согласился его собеседник. – Даже в доме генерал-губернатора не чувствуешь себя спокойно.
Среди присутствующих я заметил знакомую плотную фигуру в мундире полного адмирала. Гордое смуглое лицо с крупным горбатым носом и полными губами. Горящий взгляд темных глаз под густыми бровями. Присущее всем испанцам привычка жестикулировать во время разговора. Я подошёл к адмиралу:
– Здравие желаю, Иосиф Михайлович.
Де Рибас удивлённо вскинул брови.
– Чтоб меня черти съели и не подавились! Добров! Живой! Дайка я тебя осмотрю! Ноги целы! Руки на месте! И голова без дырок! Да вы возмужали! Вот, так, так! Я слыхал краем уха, с Ушаковым острова брали?
– Да, участвовал, – признался я, стараясь скрыть гордыню.
– А потом где пропадали?
– По Европе путешествовал, – нехотя ответил я. – А вы в высокой должности? Поздравляю.
– Ох, уж мне эти должности. Вот, помнишь тогда, нас с генералом Волланом призвали в Петербург. Да вы, как раз, рескрипт и привезли. Кляузу на нас настрочил Бердяев, губернатор Новороссии, якобы мы с Яковом Павловичем де Волланом воруем на строительстве города.
– Помню, как же.
– Думал – все! Проведу остатки дней своих в Петропавловской крепости. Предстал перед императором. Выложил ему всю правду… Чист я! Какое воровство? Свои кровные порой приходиться вкладывать. Он меня раз – и в рыцари произвёл, в эти, в мальтийские. – Де Рибас с гордостью показал белый эмалированный крест в петлице сюртука. – Но самое главное: назначил управляющим лесным департаментом. Трудился я не покладая рук. По всей России колесил. Все лесозаготовки объездил. Представьте, и тут нашлись завистники. И тут меня оболгали. Обвинили в растратах, в воровстве… Попал в опалу. Но правда восторжествовала! – Он многозначительно потряс над головой указательным пальцем. – Ничего против меня не смогли выдвинуть. Вновь был призван императором на службу. Нынче я занимаюсь укреплением Кронштадта.
– А что с Одессой? – поинтересовался я.
– Что с Одессой? – не понял де Рибас. – Ничего с Одессой. Строится. Летом нынче думаю туда съездить.
– Но, помните, я же привёз распоряжение о прекращении строительства.
– Ах, да, да, – замахал он руками, как птица, пытающаяся взлететь. – Тут такая история вышла! Собралась магистратура, да все купцы. Написали письмо директору одесской таможни Кирьякову Михаилу Михайловичу. Он ко мне. Михаил Михайлович как раз в ту пору в Петербурге был. Начали думать, чем помочь. И тут вспомнил: уж очень Павел Петрович любит апельсины. В Петербург их англичане завозят и продают по огромной цене. А у нас ими греки торгуют точно репой. Да цена смешная, что пуд бычков, что пуд апельсин. Мы в Одессу письмо ответное написали: достаньте апельсины, во что бы то ни стало. Представляете, Добров, первое же судно, прибывшее с апельсинами, было скуплено нашими торговцам. Погрузили фрукт на телеги, укрыли перинами и одеялами пуховыми, чтобы не помёрзли, и – в дорогу. День и ночь ехали без остановок. Унтер-офицер Раксамити довёл обоз за три недели до Петербурга. Императору внесли в огромных корзинах всю эту ароматную солнечную прелесть. Он как воскликнет: Как? Откуда? В феврале померанцы! Ему докладывает Раксамити, мол, у нас их девать некуда, чуть ли не вилами разгружаем. А там и другого товару полно: кофе из Турции, специи из Азии, шёлк из Китая… Император тут же подписал указ: выделить четверть миллиона рублей на продолжение строительства города.
– Ох, Семён, вы опять в старом мундире, – посетовал фон Пален, бесшумно подойдя сзади.
– Простите. Никак не могу отвыкнуть, – извинился я.
– А может и к лучшему, – согласился губернатор Петербурга и обратился к залу: – Господа, хочу представить вам героя штурма Корфу, героя Швейцарского похода нашей армии, капитана Доброва. Не смотрите, что он еще молод. Он – настоящий ветеран и может нам поведать леденящие душу истории о морских сражениях за острова и баталиях в заснеженных перевалах Альп.
Меня тут же окружила толпа. Все жали мне руку, поздравляли, восхищались, спрашивали о чем-то. Я отвечал, иногда невпопад. Чувствовал, что щёки мои пылают. Неуклюже целовал дамам тонкие ручки в шёлковых перчатках.
Немного расстроился, что среди присутствующих я не увидел Сони. Без неё мне зал казался наполовину пуст. Всё ждал, что она вдруг появится, лёгкая, весёлая, с блестящими глазами.… Напрасно.
Меня брали под локоть статные генералы, просили поведать в подробностях о том или ином боевом эпизоде. Неожиданно столкнулся взглядом с генералом Беннигсеном. Жёстким, холодным взглядом. Но он быстро протянул мне руку со словами:
– Забудем старое. Вы теперь другой, и я нынче иных взглядов.
– Поверьте, я не думал поступать подло, – смутился я.
– Ах, оставьте, – махнул он рукой. – Всем давно известно, как Аракчеев подставил вас. Ведь вы могли тогда погибнуть. А император меня милостиво простил. Видите, я вновь на службе.
Попался мне и майор от артиллерии Яшвиль.
– Вы знаете: моя ложа в театре всегда для вас открыта.
Я поблагодарил майора.
– Такое впечатление, что вы кого-то ищите, – сказал подошедший Никита Панин. – Ах, понимаю, – хитро улыбнулся он. – У фрейлин очень насыщенный день, а вечера – так просто ужас. Но вы не переживайте. Скоро станете майором – и для вас будут открыты все высокие дома Петербурга. И фрейлину свою забудете. Шучу! Шучу! – он усмехнулся. – Не смотрите на меня таким огненным взглядом.
Вечер закончился поздно, вернее, рано утром. Когда слуга провёл меня в отведённые покои, за окном уже стояли серые сумерки, предвещая скорый рассвет. Фон Пален пожелал мне спокойного отдыха, сам же отправился на службу. На мой вопрос, как же он выдержит без сна, ответил:
– Ох, не беспокойтесь. Я привык спать по несколько часов в день. Подремлю на обеде, а потом вечером как-нибудь в кабинете прикорну – вот и весь сон.
Огромная кровать с балдахином и кучей подушек даже немного пугала. Слуга предложил помочь мне раздеться. Но я его поблагодарил и отказался. Сказал, что сам разденусь. Он оставил канделябр с тремя свечами и вышел. Я откинул край пухового одеяла. Не решался даже притронуться к простыне, до того она была белая. Вдруг заметил на небольшом столике толстый том в кожаном переплёте с золотым теснением. Пожалуй, перед сном можно почитать, решил я. Какие тут книги есть? Но кроме этого тома ничего не обнаружил. Уселся в удобное мягкое кресло и раскрыл книгу. В заглавии значилось: «Беседы о братьях – Вольных каменщиках». На титульном листе красовался символ масонов: циркуль с угольником. Неспроста здесь эта книга, – сообразил я. А если мне её специально подкинули? Нет! Ерунда какая-то. Кто мог подкинуть? Фон Пален? А вдруг! Он же состоит в ложе. Я вспомнил, что видел на его руке массивный золотой перстень со странной печатью.
Я слышал, что император велел освободить из тюрьмы одного из деятельных масонов в России – Новикова, а следом за ним и Невзорова. Снял надзор с Лопухина. Облегчил жизнь Татищеву и Трубецкому. Но, насколько я помню, император все же не разрешил возобновлять деятельность ордена Вольных каменщиков.
Раздался тихий, осторожный стук. Я даже сразу не сообразил, что стучат ко мне. Замешкался: кто бы то мог быть? Створка едва отварилась. Прошуршала парча. В комнату проскользнула женская фигура в тёмном плаще. Лицо её скрывал капюшон.
Я вскочил на ноги:
– Кто вы, и что вам надо?
– Тихо! – попросила она, прижимая палец к губам.
Ну, конечно! Софья!
Я отбросил книгу на постель, подбежал к ней. Она откинула капюшон и обняла меня за шею, прижавшись холодной щекой к моей щеке. От неё веяло свежестью апрельского утра, вперемежку с тонким запахом духов.
– Почему вас не было на вечере? – спросил я тихо.
Она отстранилась от меня, взглянула, как на ненормального.
– Я едва вырвалась. Буквально на минуточку. Пока все спят. Вы не представляете, какой ужас творится во дворце. Ни шагу без ведома охраны. Всё по расписанию: завтрак, обед, ужин, отход ко сну, подъём, молитва. Не дворец – сущая казарма. Я сама скоро превращусь в гренадёра с такими жёсткими порядками.
– Так вы удрали, только для того, чтобы повидаться со мной?
– А для чего же ещё? Почему вы такой глупый? Постоянно задаёте ненужные вопросы.
Она рассмеялась. Я подхватил её на руки и закружил по комнате, осторожно опустил на кровать.
– Ах, капитан Добров, что вы себе позволяете? – в шутку рассердилась она. Нащупала рукой книгу. – Что вы читаете.
– Эта книга не моя, – поспешил я её заверить.
– Кто же вам дал сее сочинение? – изумилась она.
– Нашёл томик на столике.
– Эта комната для гостей. Здесь никто не живёт.
– Возможно, прежний посетитель забыл.
– Как вы относитесь к тайным обществам? – вдруг спросила она серьёзно.
– Если честно – никак, – ответил я. – Далёк от всего тайного и загадочного.
– А между тем, – она постучала ногтём по обложке. – Если хотите сделать карьеру, не пренебрегайте возможностью. Вы же знаете, мой отец близок к Новикову.
– Не слышал об этом. – Мне не понравился её назидательный тон. Что-то вдруг переменилось в атмосфере. Чужеродная искра как будто пробежала между нами.
София резко поднялась.
– Мне пора. Не дай бог, нас застанут вдвоём. Простите, но репутация фрейлины должна быть безупречна. Прощайте.
Она выскользнула за дверь, оставив после себя в воздухе аромат жасмина, а у меня странное чувство недосказанности. Что за игра?
* * *
Проснулся я поздно. Никак не получалось открыть глаза. Вставать вообще сил не было. Злясь на себя за лень, я все же вылез из-под пухового одеяла. Нашёл в углу зеркало, под ним столик для умывания. На столике медный тазик, кувшин с водой и полотенце. Умылся. Для меня принесли новую одежду, башмаки со шнуровкой – новая мода, недавно пришедшая из Англии. Вспомнил, что пряжки на обуви высочайшим указом были запрещены. Розовые панталоны с толстыми чулками того же цвета. Розовый цвет я не любил. Синий суконный камзол, с бархатными вставками, расшитый серебром показался мне пёстрым. Я надел его, посмотрелся в зеркало. Не шёл он мне. Лицо обветренное, скуластое. Подбородок кирпичом. Камзол больше подходил для разнеженного модника.
Тут же в гардеробном шкафу обнаружил мой старый военный мундир, одолженный у артиллериста, и потёртые сапоги Жана. Мундир отпарен, сапоги начищены. Не колеблясь, я выбрал второй наряд, уж больно он был привычен. Опять на глаза попалась книга в кожаном переплёте. Вспомнил наше вчерашнее краткое свидание с Софьей. Стало немного грустно. Не успели толком встретиться после долгой разлуки, а уже пошло что-то не так. А может мне только показалось?
Слуга провёл меня в светлую, просторную столовую. Фон Пален отсутствовал. Мне сообщили, что генерал-губернатор находится на докладе у императора, и вряд ли приедет до ужина. Пришлось завтракать в одиночестве. Крепкий кофе со сливками, французские булки и крем, взбитый из творога, сметаны и мёда.
Через открытое окно проглядывалась Невская перспектива. Снег оставался только на тротуаре грязными бугорками. Экипажи ездили уже колёсные. Разносчики с коробами важно расхаживали по улице, расхваливая свой товар. Проехал эскадрон конной гвардии, оставляя за собой кучки навоза. Дворники тут же с руганью принялись убирать «конские яблоки». Откинув занавесь, в столовую врывался весенний холодный ветерок. Чудесно!
Из дома фон Палена я вышел в прекрасном расположении духа. Всё же мне вручили новую шляпу и толстую суконную епанчу, подбитую мехом. Долго упирался, но всё-таки взял у слуги светлые кожаные перчатки. Я направился прямо к замку Святого Михаила.
Строительство шло полным ходом. Стены были облеплены лесами. На подмостях работали мастеровые. Лежали груды строительного мусора. Величественная арка центрального входа уже была отделана серым гранитом. По бокам имитация египетских стел с декором в виде древних доспехов. В ворота въезжали подводы с досками, бочками, строительным камнем. В воздухе стоял запах гашеной извести и горячей смолы.
– Когда завершится строительство? – спросил я у одного из распорядителей работ.
Заметив на мне дорогой плащ и новую шляпу, распорядитель подумал, что я важная шишка, снял свой лисий треух, поклонился и на ломаном русском ответил:
– Доброе утро, гер полковник. Надеемся следующей весной закончить. Скоро начнутся внутренние работы. Крышу почти закончили.
– А царь здесь часто бывает?
– Каждый вечер приезжает. Император очень заботится о замке. В городе прекращены все строительные работы. Весь материал свозится сюда.
– К чему такая спешка?
– Это дело императора. Его детище. Он хочет поскорее увидеть замок во всём великолепии.
Я не спеша прогулялся по Садовой улице до Воронцовского дворца, где нынче по указу Павла была устроена мальтийская капелла. На площади перед дворцом было шумно. Множество карет и открытых колясок. У привязи не менее полусотни лошадей. Все ухоженные, под дорогими чепраками. Эскадрон конногвардейцев в малиновых мундирах выстроился в две шеренги перед дворцом.
Среди офицеров, толпившихся у входа в капеллу, я заметил знакомое лицо. Имени полковника конной гвардии я не знал, смутно помнил его фамилию. Кажись, Саблуков. Он был молод. Ему еще не исполнилось двадцати пяти, хотя уже имел звание полковника. Как все конногвардейцы высок и крепок.
Как не странно, он меня узнал.
– Моё почтение, Добров, – радостно поздоровался он. – Господа, – обратился он к офицерам. – Это капитан Добров. Он с Суворовым участвовал в швейцарском походе.
Меня тут же окружили. Жали руку, о чем-то расспрашивали. Вдруг раздалась команда «Император идёт!». Все офицеры тут же выстроились по обе стороны лестницы и вытянулись в струнку. Я пристроился на последней ступеньке. Из чрева капеллы решительным шагом вышел Павел. На нем, как всегда, безупречно чистый прусский сюртук темно-зелёного цвета с двумя рядами блестящих пуговиц, скромный, без всяких излишеств. На груди голубая лента Кавалера ордена Святого духа. На шее золотой мальтийский крест, украшенный кровавыми рубинами. Белые панталоны. Высокие сапоги с медными шпорами.
Что-то в облике его сильно изменилось. Его лицо. Оно теперь не выражало одухотворённости. Хмурое, озабоченное. Глаза больше не горели дерзостью. Раньше они сияли, как звезды, теперь напоминали две луны на закате, печальные и тусклые.
Фон Пален следовал за императором с важным видом. После вышли Великие князья: Александр и Константин. Следом генералы и высокопоставленные чиновники. Император прошествовал мимо, но вдруг остановился и медленно повернулся в мою сторону. Под его взглядом у меня возникло чувство, как будто я уменьшился и врос в землю.
– Добров? – узнал он меня.
– Так точно, ваше императорское величество! – хрипло ответил я.
Павел обратился к фон Палену:
– У кого он теперь служит?
– У меня, ваше величество, – ответил генерал-губернатор. – В должность ещё не вступил. Только вчера прибыл в Петербург.
– Хорошо, – удовлетворённо кивнул император. – В каком нынче звании?
– Капитан Семёновского полка, – ответил я.
– Мне Константин о вас рассказывал.
– Был моим товарищем в походе через Швейцарию, – подтвердил Великий князь. – Проявил себя как смелый и достойный офицер.
– Да, я читал рапорта. И от Ушакова хвалебные отзывы приходили, – едва кивнул император. – Хочу видеть вас сегодня на ужине.
И зашагал дальше. Ему подали белую лошадь. Император, в сопровождении конной гвардии поскакал по направлению к Зимнему дворцу.
Я не сразу пришёл в себя. Что? Император пригласил на ужин? Меня? Я не ослышался?
– Поздравляю вас! – искренне говорили мне офицеры. – Вам выпала большая честь, – похлопал меня по плечу Саблуков.
– Простите, господа, – растолкал офицеров фон Пален. – Я вынужден украсть у вас капитана Доброва. – Взял меня под локоть и отвёл в сторону. – Какого чёрта вы здесь появились? Я же вам сказал, что сам устрою приём к императору, – зашипел он словно чайник на огне.
– Я случайно здесь проходил, – попытался оправдаться я. – Встретил сослуживцев…
– Что вы не умеете, так это врать с искренним выражением лица, – спокойно возразил фон Пален. – Ладно, добились своего. – Он отряхнул с моего воротника воображаемую пылинку. – Только лишнего не болтайте. Какая у вас тема обращения?
