Сергей Алексеев
Арвары. Магический кристалл
Столь неожиданный поворот смутил Юлия, и возникла неловкая пауза. Это не укладывалось ни в какие представления об обычаях, даже самых диких и варварских, где все-таки гость выходит к хозяину, а не наоборот. В конце концов, император мог бы пройти эти тридцать шагов, разделяющих подиум и борт корабля, но не садиться на верблюда, на это надменное и тупое животное, да еще под взорами хоть и не многочисленной, но почтенной публики, что для родовитого, потомственного всадника позорно и нелепо.
Искренне желая спасти империю от гибели, он еще боялся быть смешным…
– Препрекраснейшая Авездра ждет тебя, император, – нагло поторопил посол.
Юлий вдруг подумал о невероятной зыбкости своего положения, подиум качнулся под ногами: промедление невозможно, ибо невозможно предугадать, что взбредет в голову непредсказуемой и долгожданной гостье. В любой момент корабли капризной Артаванской Сокровищницы отчалят от берега, и Тибр унесет их в море вместе с приданым и магическим кристаллом, который, по наблюдениям соглядатаев, находился на одном из кораблей…
Пересилив себя, император спустился вниз и только сел в седло, как верблюд поднялся на ноги и взошел на палубу корабля. Здесь посол вновь заставил животное лечь, император спешился и оказался перед входом в шатер, услужливо распахнутым двумя лысыми слугами.
Юлий ступил внутрь и отвел рукой полупрозрачную занавесь…
В курульном кресле, обшитом, будто шкатулка, розовым бархатом, полулежала белокожая дева – назвать ее иначе не повернулся бы язык. Изящное, словно высеченное из мрамора тело проглядывало сквозь тончайший шелк одежд и в рассеянном свете шатра отливало легким перламутром. Маленькую головку оттягивали черные вьющиеся волосы, ниспадающие до пола, а на утонченном, поистине прекрасном и благородном лице глубинным светом мерцали огромные глаза, вобравшие в себя всю загадочность Востока.
Две чернокожие служанки чуть шевелили опахалами, нагоняя ветерок, отчего по шатру разливался терпкий, сладковатый аромат варварских благовоний. На Артаванской Сокровищнице не было ни единого украшения, ибо ни златом, ни самоцветами невозможно было украсить то, что само по себе являлось совершенством.
– Я приветствую тебя, Авездра, – по достоинству оценив невесту, проговорил император.
– Аве, цезарь, – легко произнесла она и чуть изменила расслабленную позу. – Но отчего ты так угрюм? Я слышала, в Ромее очень весело, не то что в моем царстве. Мне нравится твоя страна. Кругом теплое море, красивые берега, тенистые леса, где поют птицы, растут всевозможные плоды. Кажется, я путешествую по раю.
– Мы называем нашу страну Серединой Земли, – неуверенно произнес император, ибо, удивленный ее неожиданной красотой и неслыханной для Востока раскованностью, испытал бурю противоречивых чувств. А запах, исходящий от ее тела, странным образом цепенил разум.
– Благодатные места, – заключила царевна, не выражая ни женского любопытства, ни особого интереса. – А скажи мне, цезарь, воздвигая медный колосс, ты хотел удивить меня?
Ее варварское прямодушие и спокойствие несколько отрезвляли, но легкое потрясение все же не проходило.
– Это изваяние бога Митры, – невпопад ответил Юлий.
Она же не обратила на его смущение никакого внимания.
– Почему ваш кумир держит факел и виселицу? Мне пришлось несколько раз отходить назад, чтоб рассмотреть, что же у него в руках. И все равно я не могу понять назначения этих предметов.
Когда-то воспитателем будущего императора был греческий философ и поэт, научивший его выходить из любого положения, соединяя несоединимое.
Император никогда не терялся, но сейчас, не ожидавший подобных вопросов, чувствовал, как пошатнулась его способность к логическому мышлению.
– Факел – это свет, виселица – знак смерти, – сказал он то, что пришло в голову. – Живущие должны помнить о смерти и ценить свет.
– На Сицилии, а потом и на Сардинии я видела людей в черных одеяниях и с петлями на шеях, – продолжала она, не выражая никаких чувств. – Каждый желающий мог бы повесить их, ибо осталось лишь затянуть веревку… Кто эти люди? Приговоренные к смерти висельники?
– Это монахи, – объяснил император. – Служители бога, всегда готовые уйти из земного мира в небесный.
– Я никогда не смогу привыкнуть к вашей вере, – проговорила она с неожиданной покорностью в голосе, словно в следующей фразе, лишь с этой малой оговоркой, хотела выразить согласие на брак.
– У меня в империи разные веры и множество богов, – с готовностью сообщил Юлий. – Мои подданные свободны в выборе небесного покровителя.
Ее нежная и горячая кротость вдруг мгновенно превратилась в остывший металл:
– Мне нравятся земные радости, но более всего я обожаю неземные чудеса.
– Поэтому мною издан закон о свободе вероисповедания, – тупо повторил император. – Каждый гражданин имеет право выбора.
Авездра по-восточному загадочно усмехнулась и более никак не выразила отношения к его словам.
– Несколько лет назад я путешествовала в Индию, – вдруг сообщила она. – И повидала там много чудес… А в твоей стране есть чудеса?
Даже свободным ромейским женщинам не пришло бы в голову вести себя столь капризно!
– Ты путешествовала по египетской провинции, где стоят древние пирамиды фараонов…
– Но это всего лишь могильные склепы, – недовольно перебила его Артаванская Сокровищница.
– В ромейской империи есть все! – Император попытался собрать разбегающиеся мысли. – В том числе и чудеса. Но чтобы увидеть их, тебе нужно сойти на берег.
Она окинула Юлия пристальным и в то же время таинственным взором.
– Покажи мне руки, цезарь, – в ее тоне звучали и просьба, и требование. Это было столь неожиданно, что император подумал: не ослышался ли он.
– Я не понимаю тебя…
– Хочу взглянуть на твои руки, – отчетливо произнесла Авездра. – У нас есть такой обычай.
Обычно император предпочитал прятать свои руки в складках тоги – на правой у него не было большого пальца, но теперь ему пришлось исполнить необычный каприз и показать тыльные стороны ладоней – так менее заметен был изъян.
– Вот мои руки…
Но Авездра даже не взглянула на них. С минуту она пристально изучала его лицо, будто просвечивала насквозь, а потом царственно взмахнула рукой.
– Ступай, цезарь. Я сойду на берег завтра, чтоб поутру взглянуть на твои чудеса.
Император вышел из шатра подавленным, смутным, с чувством страха возможной потери, но вдохнув свежего воздуха и мгновенно избавившись от обволакивающего дурмана благовоний, будто протрезвел и за тридцать шагов от корабля к подиуму вовсе воспрял духом.
Он вдруг вспомнил, что, несмотря на все капризы Авездры, он должен исполнить главный замысел: под любым предлогом заманить ее в свой дворец. Согласно Низибисскому договору, их брак будет считаться заключенным, если царевна по доброй воле войдет в дом императора – таков был обычай македон, если это можно было назвать обычаем.
Свита тотчас окружила его и застыла в ожидании, бросая на императора пытливые взгляды. Юлий сошел с подиума и направился к колеснице.
– Авездра желает увидеть чудеса империи, – сказал он на ходу сразу всем и никому.
– Чудеса? – удивленно переспросил комит Антоний и покосился в сторону своего детища – сияющего колосса. – Разве изваяние Митры – это не чудо света?
– Артаванскую Сокровищницу трудно удивить. Она сама – чудо…
После этих слов Юлия свита растерянно умолкла. Все знали, что Авездра – дочь царя варваров, народа с дикими нравами, глубоко, до отвращения, презираемого.
Лишь жестокая необходимость заставляла терпеть унижение предстоящего брака…
– А она удивит нас? – склонившись к уху, запыхтел Антоний. – Мне кажется, на всех кораблях только верблюды и запасы корма. Если приданое составляет стадо животных… А не сокровища и живой огонь…
– Пока говорить об этом неуместно, – осадил его император. – Чтобы выполнить условия договора, мне следует поразить ее воображение, очаровать, околдовать! Иначе она не переступит моего порога…
– Театр Помпеи изумит ее, – подал голос выборный магистр искусств.
– Там стояли лошади испанской конницы, – хмуро отозвался комит. – Теперь плебеи выращивают грибы.
– Царевне следует показать храм бога нашего Мармана, – предложил понтифик, и никто не возразил ему.
– Ей не нравятся орудия смерти, – не глядя, ответил император. – А за ритуал носить на шее петлю она назвала монахов висельниками.
– Гладиаторский поединок! – нашелся кто-то за спиной. – Она не видела наших боев!
– Позовите ланисту Вергилия!
– У Вергилия нет гладиаторов, – заметил комит. – Последних двух он продал в белгикский легион.
– У кого же осталась школа?
– У македон в Артаванском царстве.
Император узнал голос Луки и, оглянувшись, отыскал его взглядом среди приближенных. Консул в тот же миг оказался рядом.
– Неужели они устраивают гладиаторские бои? – удивился император.
– Скорее, ритуальные поединки, август. Они настолько искусны в этом, что от арены невозможно оторвать взора. Но их мужские бои часто заканчиваются без крови. Даже в схватках со львами. А женские, когда сходятся девы и секут друг друга кнутами…
– Без крови не бывает настоящего гладиаторского боя! – отчего-то засмеялся Антоний. – Кровь на арене – необходимое зрелище! Освежает чувства и разум!
– Что посоветуешь мне, Лука? – дружески спросил Юлий.
– Будучи подростком, я ездил со своим учителем на виллу к олигарху Роману, – консул как всегда говорил обстоятельно. – Для урока по анатомии. Мы изучали забальзамированное тело человека.
– Авездра была в Египте и наверняка видела мумии.
– Но это тело необыкновенных размеров. Мумия атланта! Гиганта в четыре человеческих роста! Или даже более того.
Император ощутил легкий толчок надежды.
– Почему же эта мумия не в моей регии, а на вилле олигарха?
– Когда-то она находилась в регии, август. Но при Октавиане ее продали с торгов, чтобы достроить корабли на тарквинийской верфи. Продали очень дешево, вместе с другими предметами, составлявшими гордость империи.
– Где эта вилла?
– Недалеко от Ромея, по Триумфальной дороге.
Комит относился к молодому удачливому консулу с нескрываемой предвзятостью и в другой бы раз оспорил его предложение, однако сейчас лишь что-то шепнул префекту города, и тот, отделившись от свиты, помчался к спрятанной за форумом коновязи. Свита облегченно вздохнула, но император угрожающе понизил голос:
– Что еще есть чудесного в империи? Что мне показать Артаванской Сокровищнице?
– Когда в Ромее нет хлеба, грех искать зрелищ, – ворчливо проговорил понтифик. – Чудеса творит господь, и нам следует помолиться ему, чтоб явил нерукотворное чудо.
– Молись, – велел ему император. – О сниспослании чудес.
– Корабль варваров! – спохватился Антоний. – Варяжский хорс, летающий по волнам против ветра!
Приближенные вновь оживились, а комит торжествовал, с достоинством поглядывая на соперника.
Юлий остановился возле колесницы.
– Он стоит на берегу за эмпорием, август, вместе с другими трофейными кораблями, – объяснил комит. – А по величине в три раза больше, чем самая большая пентера! Никто в мире не строил таких кораблей!
– Почему я ничего не знаю об этом? – спросил император и замолчал, вспомнив о своей провинциальности.
Антоний тоже стал осторожнее, поскольку упоминание о победах императоров, правивших до гражданской войны, были неприятны Юлию.
– Корабль захватили очень давно. Кажется, еще при императоре Марии, который первым ходил покорять северных варваров, называемых варягами.
– Прежде чем показать его Авездре, – жестко сказал Юлий, – я должен посмотреть сам. Прикажи спустить его в Тибр.
– Это невозможно, август, – мягко вступил консул.
– Почему?
– Смола, которая двигала корабль против ветра, отвердела еще при Марии. – Обстоятельность Луки иногда раздражала императора. – Ее долго изучали ученые мужи, чтобы раскрыть тайну варварского рецепта, но воспроизвести сложную смесь не удалось. Смолу потом использовали как благовония, окуривая спальни старых патрициев, имевших молодых жен. А при триумвирате отпилили нос корабля, чтобы украсить ростральную колонну и присвоить себе старую победу над варварами. Варяжский хорс – это уже миф, август.
Конечно же, получивший великолепное образование консул был не виноват, однако разочарованный Юлий впервые взглянул на него гневно.
– Неужто от всех чудес империи остались одни мифы? – спросил он сразу у всех и ни у кого.
Потому и не получил ответа…
2
Наутро, когда император с консулом и охраной прибыли на пристань, из трюма одного из кораблей вывели сразу двенадцать верблюдов и положили их вокруг шатра. А спустя минуту крадущейся, мягкой походкой вышла сама Авездра, крайне легкомысленно, по сравнению со своими слугами, завернутая всего-то в двухцветные, обтягивающие тело шелка, и львицей прыгнула в седло.
По варварскому обычаю македон, нареченный, обрученный или даже связанный договором купли-продажи жених не имел права следовать ни впереди невесты, ни рядом с ней; он обязан был тащиться сзади на расстоянии копейного броска, пешим или конным и непременно обвязав копыта лошадей и колеса повозки войлоком, дабы не создавать шума. Проживший несколько лет в Артаване консул объяснял это остатками еще недавно пережитого матриархата, который просуществовал всего столетие, но оставил след на всей жизни македон.
Брошенные на произвол судьбы «бессмертные» наемники Александра Македонского были настолько воинственны, кровожадны и свирепы, что наверняка бы бесследно сгинули, будучи истребленными в войнах, либо растворились в других народах, если бы не ушли в пустыню и там, купив себе рабынь в жены, не передали им полную власть над собой.
Теперь Юлий должен был вкушать плоды этой власти, следуя по Триумфальной дороге за караваном верблюдов Артаванской Сокровищницы. Умышленно ли или по какому-то дикому обычаю незадолго до путешествия животных обильно накормили и напоили, отчего они бесконечно гадили на булыжную дорогу и ужасающе портили воздух. Свежий, горячий навоз налипал на копыта, обернутые войлоком, наматывался на колеса и разбрызгивался, стоило лишь чуть прибавить скорости – омерзение охватывало даже лошадей императорской кавалькады, не привыкших к такой грязи и запахам. Юлий неожиданно позавидовал комиту Антонию, которому вчера напекло голову от долгого ожидания на пристани, и он остался в Ромее готовить во дворце ловушку для осторожной и чуткой к опасности Артаванской львицы.
Хорошо еще, что путь до виллы Романа длился лишь до полудня.
После переворота и восхождения на трон Юлий ждал обещанной помощи от кондукторов – земельных арендаторов, но обедневшие из-за недостатка рабов они ничего существенного предложить не могли и лишь жаловались на дороговизну невольничьих рынков. И совершенно неожиданно его поддержали чуткие ко времени и выгоде олигархи, пожертвовав крупные суммы на содержание легионов, однако же при этом выторговав себе закон, частично возмещающий нехватку рабов, по которому можно было приписывать крестьян-колонов к имениям вместе с их землей. Тогда еще никто не знал, чем обернется это безобидное право, Юлий же, получив в наследство пустую казну, не мог обеспечить побед в войнах, а значит, и притока дешевых рабов.
По сравнению с Ромеем, олигарх ничуть не обеднел за время смут и переворотов, а напротив, судя по недавно возведенному эргастулу, где жили невольники вместе с порабощенными по новому закону гражданами Ромеи, и по размаху строительства ремесленных мастерских, еще больше разбогател. Однако же встречать императора он вышел в старенькой тоге и поношенных калцеях, к тому же неделю не бритый, хотя был заблаговременно предупрежден о высочайшем визите. Влажномасляные глаза его и не сходящая с лица улыбка не могли стереть подчеркнутой неряшливости. В юности будущий олигарх был рабом, но стал вольноотпущенником по завету Марманы и вскоре разбогател, поскольку чиновничий замкнутый клан свергнутого предшественника Юлия сплошь состоял из таких же либертинов, достигших высокого положения в Ромее, и казнокрадство уже стало привычным делом. Мало того, испытывая неуемную жажду власти, признания и уважения, используя все те же связи с себе подобными, а более всего подкуп, бывший невольник проник в аристократическую среду, получив ранг сенатора и право носить латиклаву – пурпурную ленту на тунике. Но и этого ему было мало, и он покупал или добивался всех титулов, которые существовали в империи – от права называться ветераном до консуляра и почетного гражданина города Ромея.
Глядя на маслоглазого затрапезного хозяина виллы, император мстительно подумал, что как только будет заключен союз с Артаванским царством и поправится положение империи, он обязательно издаст эдикт об отмене закона о приписке хоть и бедных, но свободных колонов – это все, чем он мог наказать титулованного и неуязвимого олигарха.
Рослые молодые слуги-рабы, отчего-то избежавшие рекрутства в пору тотальной мобилизации, распахнули ворота виллы и, чуть склонив головы, ждали высоких гостей. Юлий готов был пропустить караван Авездры вперед, но она не торопилась оказаться в замкнутом пространстве и, кажется, собиралась въехать на верблюде не только на виллу, но и в мавзолей.
Спешился только посол.
– О, превеликий и всемогущий, – молвил он. – По нашему обычаю, коснуться всякого чуда прежде надлежит мужскому глазу. Так позволь же мне, недостойному, взглянуть на мумию, чтобы не затуманить испугом нежнейший и прелестный взор несравненной луноликой Авездры.
Император сбросил дорожный плащ, забрызганный верблюжьим навозом, и молча шагнул в ворота. Разноцветный шар посла покатился следом, а еще на шаг позади воробьиным вороватым скоком спешил улыбчивый олигарх, указывая путь.
– Прямо, ваше величество! Теперь налево, ваше величество! Теперь направо, ваше величество!
Такое обращение было введено недавно, и Юлий еще не привык к нему, как не мог привыкнуть к столице, а потому не любил, предпочитая короткое, емкое и старое обращение на «ты» новому, сладко-маслянистому, шипящему и скользкому.
За домом, в глубине усадьбы, между древних шелковиц и молодых оливковых деревьев был отстроен приземистый, многоуступчатый мавзолей, облицованный белым мрамором, наверняка снятым со стен ветшающих ромейских дворцов. Вид этой усыпальницы заставил императора замедлить шаг и остановиться перед входом. Он еще сам до конца не верил, что мумия атланта существует в действительности, хотя уже получил тому подтверждение и любезное приглашение нынешнего хозяина увидеть это чудо.
Роман суетливо забежал вперед и открыл тяжелую дверь.
– Прошу, ваше величество!
Юлий ступил в холодный полумрак мавзолея, освещенного лишь тусклыми свечами, после чего хозяин отворил еще одну дверь.
– Прошу, ваше величество! Сейчас я зажгу свет!
И по мере того, как он наполнял светом длинный и просторный зал, поочередно зажигая толстые восковые свечи, среди мрачных стен черного гранита все явственнее вырисовывался гигантский постамент, на котором лежало нечто, завернутое в белую ткань, ибо то, что проступало из тьмы, невозможно было назвать ни мумией, ни телом человека.
Обойдя вокруг постамента с зажигательной свечой, олигарх бережливо затушил ее и, как чародей, приступающий к священнодействию, начал снимать с мумии матерчатые покрывала. От ветра, вздымаемого полотнищами, колебалось пламя свечей, тени ломались на стенах, и чудилось, будто это нечто шевелится и начинает оживать. Когда же был снят последний шелковый покров, взору императора открылось тело истинного атланта, забальзамированное так искусно, что сохранился даже естественный цвет кожи. Должно быть, для сравнения, рядом с атлантом лежала шестиметровая сариса: острие копья едва доставало до его плечей, размах которых достигал длины метательного пилума.
Но более всего поражала голова – величиной со средний сосуд для хранения зерна. Руки, толщиною в торс легионера каждая, свободно лежали вдоль тела вверх ладонями, в которых уместилось бы колесо повозки, а чуть подогнутые в коленях ноги с мощными, бугристыми от мышц бедрами напоминали прикорневые стволы выросших на ветреном месте, а потому завитых и перекрученных дубов.
И только детородный орган вызывал удивление своими неожиданно малыми размерами.
И все-таки, если можно было говорить об атлетическом совершенстве человеческого тела, еще недавно считавшегося божественным у ромеев, то образец этого совершенства лежал сейчас перед императором и настолько занимал его разум и притягивал взор, что Юлий не заметил, когда Авездра вошла в мавзолей. И не почуял ее по запаху, ибо смолистый аромат бальзама, коим было пропитано тело атланта, в точности совпадал с ароматом благовоний царевны.
Император внезапно увидел ее, когда Артаванская Сокровищница, выступив из-за постамента, медленно двинулась вдоль него, не отрывая глаз от циклопической фигуры атланта. В загадочном восточном взоре вместе с отблеском свечей Юлий узрел страх и восхищение одновременно. Несомненно, Авездра была поражена увиденным, однако ничуть не растеряна – губы ее чуть шевелились, как будто она читала молитвы, а опущенные и чуть разведенные в стороны руки, выставленные вперед ладонями, явно свидетельствовали об обращении к духам или богам.
Возможно, это был ритуал взирания на чудо, некая тайная молитва или прямое обращение к обожествляемой плоти атланта – никто, даже консул Лука, так и не узнал, каким богам, как и где поклоняются македоны. Они строили храмы, но посторонних туда не пускали и при любой попытке проникнуть хотя бы в пещеру, где проходили загадочные ритуалы македон, выставленные для охраны девы-воины хладнокровно засекали лазутчиков насмерть. Открыто они никогда не исполняли своих обрядов, ни в рощах, ни на полях, ни у приметных камней, ни у воды, ни у огня; предки наемников воителя Александра Македонского так тщательно таили свою веру, что создавалось впечатление, будто ее нет вовсе.
И теперь Юлий был уверен, что первым присутствует при молитвенном обряде варваров Артавана.
Дабы не мешать этому, император отступил к стене. Завершая полный круг, Авездра прошла мимо него совсем близко, и в полной тишине мавзолея до слуха донесся ее шепот, вернее, несколько слов, произнесенных на неведомом, гремящем языке, слышимом в имени – Урджавадза.
Спустя несколько минут царевна встала возле ступней атланта и сцепила пальцы рук, держа их перед собой. Император же ощутил спазм, сдавливающий грудь, словно кто-то сильный заключил его в объятья.
– Как умерший оказался здесь? – вдруг спросила Артаванская Сокровищница почти обыденно, хотя голос в толстых стенах мавзолея прозвучал гулко.
– Я купил его, ваше величество! – почему-то обращаясь к императору, торопливо объяснил олигарх, и блеск в его глазах начал гаснуть. – На императорском форуме! Это было давно, двадцать четыре года назад…
– У вас продают мертвецов? – вопрос относился к Юлию, но, чувствуя удушье, император не успел ответить тотчас же, и это сделал за него титулованный хозяин.
– На торги выставили много всяких предметов из регии и хранилищ трофеев, ваше величество, – снова обращаясь к императору, сказал олигарх. – Я купил мумию, а также приобрел ванну для бальзамирования и запас бальзама. Но меня вынудили еще купить меч, который, судя по размерам, принадлежал атланту. Не захотели продавать отдельно.
– И какова же была цена?
– Меча? А вы посмотрите! Вот он висит, на стене. – Олигарх поднес свечу. – Ни один, даже самый сильный воин, не способен владеть мечом выше человеческого роста. А рукоять? А лезвие? Настоящий меч атланта! Теперь представьте себе, сколько он может стоить! А мне его навязали как довесок…
– Я спросила, сколько стоила мумия, – жестко проговорила Артаванская Сокровищница.
Почетный гражданин Ромея что-то почуял, и масло вновь прилило к его глазам.
– Мумия?.. О, цена была очень высокая! Цена была непомерной! И хранитель регии никак не хотел уступать, ваше величество. Я купил ее по цене телятины! А вы знаете, сколько стоила телятина двадцать четыре года назад?
– Я не знаю, сколько стоила телятина, – отозвалась Авездра.
– Очень дорого! А если учесть вес? Мумия весит, как целое стадо! Если бы я покупал мумию египетского фараона, которой две тысячи лет и которая ничего не весит, мне бы обошлось намного дешевле. А мумии атланта всего двести лет! Двести! Разве это годы! Мне подтвердил это архиатор. И знаменитый Агриппа назвал тот же возраст, когда производил бальзамирование! Но все равно я уехал с форума без единого обола в кармане!
– Кто он был?
– Агриппа? О, это очень искусный бальзаматор! Великий! Он сказал: «Роман, сто лет ты можешь не беспокоиться! А потом отыщи одного из моих учеников!..»
– Я спросила о мумии, – перебила его царевна. – Кем был этот великан при жизни?
– Это варвар, ваше величество, – неохотно сообщил олигарх.
– Варвар? – выдохнул император, выбивая из легких тягучий, как бальзам, воздух. – Но почему консул сказал мне, что это мумия атланта?
– Я помню вашего консула мальчиком. Он еще молод, не утратил восторга и надежд… Но, увы, это варвар. – Роман вновь стал гаснуть. – А то как бы он попал в императорскую регию? Да еще вместе с мечом, который выкован варварским способом?.. Я приглашал ученых мужей, и они подтвердили это анналами Марка Сирийского. Атланты варваров называются исполины. Этот исполин был добыт при императоре Марии и перепродан потом маркитантами патрицию Клавдию… Но все равно, это знак победы над варварами! Над их исполинами! Разве это не говорит о величии и могуществе империи? Разумеется, мумии варвара и его мечу место в императорской регии, ваше величество. Я храню их у себя не по достоинству, но это мой законно приобретенный доминий. Однако если вы, ваше величество, изъявите желание вернуть атрибуты былой славы империи, я уступлю. И возьму совсем не дорого! С учетом длительного хранения и затрат на бальзамирование это будет стоить совсем немного…
– Когда тело бальзамировали в последний раз? – вмешалась Артаванская Сокровищница.
– О, это было недавно! Сразу же после приобретения! Но Агриппа сказал мне: «Роман, забудь о бальзаме и не думай о тлене. Варвар еще сто лет будет свежим, как баранина на старом маленьком форуме возле порта Маджоре при династии Антонинов». Купите мумию, ваше величество!
– Какое имя он носил при жизни?
Олигарх наконец-то обратил внимание на царевну.
– Этого никто не знает. А разве это важно? Назовите его, как угодно, все равно он останется мумией варвара.
Царевна приблизилась к стене, где висел меч, поднесла ладонь к лезвию, словно пробуя его остроту, и на минуту замерла.
– Могу продать меч отдельно от мумии. – Роман в тот же миг оказался в двух шагах от Авездры. – Я не такой, как хранитель регии… Это очень древнее оружие варваров. От одного путешественника я слышал, что этот меч обладает чудодейственной силой… Вы только послушайте, как он звенит!
– Назови цену, – потребовала Артаванская Сокровищница.
Почетный гражданин Ромея блеснул глазами, попытался склониться к уху Авездры, но почему-то не смог этого сделать и громко прошептал:
– Поверьте, я продаю его всего за половину того, что он стоит на самом деле! Хранитель регии просто ограбил меня!
– Назови цену.
– Открою вам некоторую тайну, – улыбаясь и блуждая масляным взором, зашептал олигарх. – Я намерен уехать, покинуть эту страну… И мне очень нужен корабль. Совсем небольшой и не новый, но вместительный корабль. Я хотел бы иметь столько, чтоб купить его у одного моего давнего приятеля. А он просит за старое, гнилое судно очень много!
– Назови цену!
– Пять миллионов серебряных сестерциев! Я вынужден отдавать столь редкое оружие всего за полцены!..
Артаванская Сокровищница что-то шепнула послу, и тот поспешно вышел из усыпальницы.
А почетный гражданин Ромея подобрался к ней с другой стороны и попытался приблизиться к другому уху, но отчего-то сробел.
– Если купили меч исполина, то что вам стоит купить у меня мумию? – пугливо прошептал он. – Я готов уступить ее также за полцены. Она будет немногим дороже меча!
– Мы не покупаем мертвецов и не продаем их, – молвила Авездра, и голосу ее стало тесно в просторном мавзолее. – Мы отдаем их птицам.
Олигарх почему-то отшатнулся, закрыл уши и в тот же миг умолк и как-то сжался. А царевна подняла согнутые в локтях руки на уровне плеч, не касаясь ступней исполина, поднесла к ним ладони и замерла на несколько минут. Тягостная, могильная тишина зазвенела в ушах императора, отчего-то затрепетали огоньки свечей, словно незримый, неощущаемый ветер пролетел вдоль зала и, оттолкнувшись от гранитной стены, вернулся назад, ознобив затылок Юлия.
Авездра же опустила руки и, постукивая подкованными каблуками сапожек наездницы, покинула мавзолей.
Посол вернулся со слугами, которые внесли переметные сумы с серебром и поставили их к ногам олигарха. Тот мгновенно стряхнул с себя оцепенение, ожил, недоверчиво заглянул в одну суму, во вторую, после чего встал на колени и начал пересчитывать монеты, выкладывая их на гранитный пол. А посол сделал знак, слуги сняли со стены меч и, удерживая его кто за рукоять, кто за лезвие, понесли из усыпальницы.
Постояв некоторое время возле постамента, император вышел под сень оливковых деревьев и только тут вобрал в грудь воздуха.
Свита, оставшаяся у входа в мавзолей, почему-то непроизвольно отступила от него. На лицах мелькнуло беспокойство.
– Что с тобой, август? – тревожно спросил консул.
– Там трудно дышать, – обронил Юлий, направляясь к выходу с виллы.
– Это от бальзама. Попадая с воздухом в легкие, он мертвит и бальзамирует поры… Сколько она заплатила за меч? Август, она расточает казну…
Не дослушав его, император поспешил за ворота. Авездра была уже в седле, и погонщики, подняв верблюдов, выводили их на дорогу. Юлий пытался хоть что-нибудь прочесть на ее лице, но плотная тень, роняемая зонтом, и яркое предвечернее солнце, слепящее после сумерек мавзолея, будто растворяли и смазывали его черты. Тем временем безмозглые и надменные животные с безупречной воинской выученностью сами выстроились в три колонны таким образом, что Артаванская Сокровищница и верблюд с завьюченным на него мечом оказались в середине, прикрытые со всех сторон. Караван двинулся в обратный путь.
Пышность разряженных слуг, сопровождавших Авездру, как-то враз опала, словно из них выпустили воздух, и под тончайшим шелком четко проступили тяжелые воинские доспехи, даже у служанок. Это была явная демонстрация того, что свита ждет нападения, чего раньше никак не проявлялось.
Должно быть, царевна, кроме прочих своих достоинств, обладала даром ясновидения, хотя Юлий не собирался нападать и применять какую-либо силу, дабы завлечь ее во дворец. Заготовленная комитом Антонием ловушка была проста, безыскусна, не вызывала подозрений и при неожиданном повороте событий выглядела бы безобидно. На набережной, возле театра Марчеллы, сцепятся осями две тяжелые и длинные камневозные телеги, в каждую из которых запряжено по шесть лошадей. Обычно разъехаться им бывает очень трудно из-за перехлеста постромок, тесноты и рассыпавшегося камня, таким образом сквозной проезд к пристани окажется перекрытым. Каравану придется обогнуть театр, пойти мимо Капитолийского холма к Палатину и далее следовать вдоль его круч, поскольку торгующие здесь плебеи застроили лавчонками и трущобами все свободное пространство. А рухнувшая недавно стена форума Боариума завалила прямую улицу к причалу, где стоят корабли Авездры. Для разбора руин туда сгонят полтысячи рабов с повозками, которые к тому же еще перегородят проезд несколькими цепочками, передавая друг другу камни. Артаванской Сокровищнице придется свернуть еще раз и подняться на Палатин недалеко от Бычьего рынка, ибо справа и слева от нее окажется стена Сервия Туллия, за которой стоит длинное здание Большого цирка.
