Сергей Александрович Арьков
Тёмная рать
Глава 9
Пивное злоупотребление дало о себе знать посреди ночи. Цент проснулся и понял, что так дальше продолжаться не может. Либо он заставит себя встать и найти укромный уголок (обустройство нужника будущие строители подземной цивилизации отложили до лучших времен), либо репутация будет непоправимым образом запятнана. Делать нечего, пришлось оторвать себя от лежанки. Пытаясь нашарить в кармане фонарик, Цент на ощупь выбрался из своих апартаментов, раздумывая над тем, стоит ли куда-то идти, или сделать все у двери. Бродить по подвалу не хотелось, здешние обитатели были какие-то пугливые, а при его появлении вовсе скукоживались и затихали, боясь поднять глаза. Цент не очень понимал, почему люди так неадекватно реагируют на него, ведь никаких объективных причин для этого не было. Пришлось списать все на психологическую травму, нанесенную мирным гражданам зомби-апокалипсисом.
Цент уже приготовился совершить ночной туалет не отходя от апартаментов, но тут его чуткий слух уловил какие-то подозрительные звуки с той стороны подвала, где располагался вход в убежище. По идее, там, на входе, должны были дежурить караульные, но Цент не испытывал к подобравшемуся контингенту никакого доверия. В армии никто из них не служил, ибо все принадлежали к новой формации патриотов словесного типа, готовых бить себя в грудь и угрожать порвать любого за родину, но предпочитавших, чтобы на деле эту самую родину защищал кто-нибудь другой. Дисциплина, соответственно, была не на высоте. Того же Цента в армии дедушки раз и навсегда научили бдительности, когда он, будучи духом, уснул стоя на тумбочке. Разбудили нежным ударом в челюсть, потом вдоволь попотчевали кирзой. Школа жизни, она такая. Материал закрепляется навсегда после первого же занятия.
Звук повторился, и Центу он совсем не понравился. Как будто кто-то конспиративным образом перешептывался, не желая быть обнаруженным раньше времени. Вряд ли это караульные, те шептались так, что их слышали все зомби в трех окрестных кварталах. Тогда кто? Незваные гости? А что если это дружки того самого вертолетчика, что пытался прикончить Владика?
В действительности Цент не верил, что Владик имеет какое-то отношение к зомби-апокалипсису, а всю напраслину на программиста возвел ради смеха. А потому и для него оставался открытым вопрос: какого черта вертолет открыл огонь по очкарику и его подружке, вместо того чтобы истреблять мертвецов? Конечно, любой нормальный человек при виде Владика захотел бы оного убить, и это могло бы сойти за объяснение феномена, будь за штурвалом машины конкретный пацан. Но у военных все иначе, там дисциплина и долг, а личные интересы и желания отодвинуты на второй план. Будь иначе, никто бы не вызывал огонь на себя и не затыкал бойницу вражеского дзота своим героическим туловищем. Судя по всему, пилот изначально имел приказ уничтожать живых людей, и если бы на месте программиста оказался Цент, он бы и его попытался попотчевать свинцом. А вот это уже было нереально не по понятиям. Цент чувствовал необходимость отыскать того обреченного, что отдал подобный приказ, и ввергнуть его в бездну немыслимых страданий. Стрелять по очкарикам – ради бога. Стрелять по крутым пацанам – самоубийственный поступок.
Тем временем ситуация в подвале обострилась до предела. Цент четко расслышал два тихих хлопка, которые прекрасно узнал – то были выстрелы через глушитель. Передумав зажигать фонарик, он вернулся обратно в свою коморку и нащупал сваленный в углу арсенал. От большой лопаты отказался сразу – слишком тесно, не сделать хорошего замаха. От маленьких, подумав, тоже. В итоге выбрал серп – грозное оружие хлеборобов земли русской. Инструмент подходил как для обычной, так и для кровавой жатвы. Кто бы ни явился в обитель выживших с недобрыми целями, они пожалеют об этом. Об этом, и еще о многом.
С серпом в руке и с твердой решимостью прикончить любого, кто встанет на его пути, будь то враг или не очень, Цент стал пробираться тонущим во тьме коридором в ту сторону, откуда доносились звуки выстрелов. И через два шага налетел на что-то живое и в каске. Вокруг было хоть глаз коли, но если другой бы вначале уточнил, с кем имеет дело, то Цент сразу рубанул серпом, одновременно вонзая колено в пах анонима. В лицо тугой обильной струей брызнуло что-то теплое и вязкое. Цент понадеялся, что это все-таки кровь, потому что мало ли, и крутанул серп, плотно засевший во вражеском теле. Человек умер мгновенно, даже не успев пикнуть. Ощупав поверженного, Цент убедился, что был прав – похоже, это друзья сбитого им вертолетчика явились вершить вендетту. Человек был одет в какие-то странные доспехи, а его голову полостью покрывал шлем. Вооружен он был автоматом, который тут же, после обнаружения, перекочевал в руки Цента. Дальнейший осмотр дал дополнительные трофеи, такие как два запасных рожка, пистолет, нож и три гранаты.
Серп, удачно вошедший в щель между шлемом и бронированным наплечником, засел в туше намертво. Цент подергал его, но не смог вытащить из раны. Немного расстроился, ведь оружие доказало свою эффективность, но зато в качестве утешения он получил множество новых средств уничтожения живущих не по понятиям субъектов.
Но тут в голове Цента, как молния, вспыхнула мысль – а что если эти злодеи убьют Владика? Убьют раз и навсегда, и больше уже не поиздеваешься над безответным программистом, а другого такого даровитого днем с огнем не сыщешь, особенно теперь, когда почти все люди стали зомби.
Цент понял, что если Владика убьет кто-то другой, он себе этого никогда не простит. И тому другому тоже. Нужно было действовать на опережение, и убить всех прежде, чем они доберутся до помещенного под арест айтишника. В крайнем случае, добраться до Владика первым и умертвить собственноручно. Так или иначе, но бросать программиста на произвол судьбы было нельзя, ведь тот мог случайно выжить и, хуже того, найти такое место, где не будет ежесекундно подвергаться жестоким издевательствам. Вероятность подобного исхода была ничтожно мала, но Цент все равно не мог рисковать. От одной мысли, что Владик может где-то жить и не испытывать постоянных страданий, у него пропадала вера в чудо.
Дорогая экипировка вторгшихся агрессоров вначале ввела Цента в заблуждение, и он решил, что имеет дело с каким-то спецназом. Спецназ – дело серьезное. Конечно, конкретный пацан не дрогнет и не отступит ни перед кем, но все же нужно как-то соотносить свои, неоспоримо огромные, силы, и силу неприятеля. Однако очень скоро выяснилось, что враги далеко не профессионалы в ратном деле. Какую-то подготовку они, вероятно, прошли, но ее хватило лишь на то, чтобы воевать с безоружными и безобидными детьми эпохи порядка и стабильности. Бравые воины в импортной броне переговаривались громко, выдавая тем самым свое присутствие, а в их голосах сквозил самый настоящий страх. Они боялись. Сильно боялись. Боялись, что среди неспособных к сопротивлению хомячков случайно окажется хотя бы один саблезубый тигр. Ну, прямо как в воду глядели. Потому что один саблезубый как раз сыскался.
Едва поняв, что пред ним лохи, Цент тут же пошел в атаку. В темноте подвала не видно было ни шиша, поэтому перед рукопашной он бросил на звук голосов парочку гранат, а затем осчастливил недругов длинной очередью от бедра. Крики раненых потонули в грохоте взрывов. Центу показалось, что весь дом над ним шевельнулся, даже возникла мысль поумерить обороты крутости, ведь так недолго самого себя похоронить заживо под тоннами бетона и кирпича. Но тут в темноте прогремел выстрел, пуля просвистела в паре сантиметрах от виска и ударилась в стену. Цент озверел, плюнул на возможность погибнуть под завалом, и с диким ревом бросился в атаку.
Кого он там бил, куда и чем, так сам и не понял. Сражение шло в кромешном мраке, ориентироваться приходилось только на слух, благо интервенты не закрывали ртов и постоянно орали, то от страха, то от боли. Вот бы где пригодился надежный серп, но вместо него приходилось орудовать руками и ногами. В пылу борьбы Цент нащупал рукой кирпич, и тут же пустил его в дело. Дикий крик искалеченной жертвы стал ему наградой за усердие и героизм. А тут еще чей-то невыносимо трусливый голос вякнул во мраке:
– Сдавайтесь! Нас больше!
– Но на нашей стороне правда! – возразил Цент, и метнул кирпич на звук. Судя по тому, что больше унизительных требований не выдвигалось, попал удачно, в яблочко.
Бой во тьме продолжался всего каких-то секунд сорок, но Центу они показались вечностью. Возраст, конечно, уже был не тот, чтобы кидаться одному на семерых, да и семейная жизнь под крылышком у Анфисы на пользу не пошла, отяготив организм лишними килограммами жира. Ну и годы порядка и стабильности тоже изрядно притупили клыки, потому что даже сам в какой-то момент начал верить, что больше они не пригодятся. Если бы не зомби-апокалипсис, вернувший вкус к жизни и возможность калечить и убивать людей без оглядки на уголовный кодекс, так и вовсе бы через пару лет превратился в кастрированного домашнего котика, который только и может, что пыль шерстью собирать да в тапки гадить.
– Вот вы что для меня уготовили! – зарычал Цент, поймав за ногу пытавшегося уползти недруга. Тот истошно закричал, когда Цент занялся им вплотную. Захрустели кости, брызнула кровь. Крик сменился предсмертным хрипом и внезапно оборвался. Цент выплюнул изо рта кусок мяса, вырванный зубами из горла супостата, и внимательно прислушался: уж не зашуршит ли где-нибудь рядом еще один недобитый враг? Вместо этого в коридоре возник какой-то шум, затем тьму нагло рассеял луч фонаря.
– Ушибу! – заранее взревел Цент, дабы не подумали, что трус.
Ответом ему послужили столь кошмарные звуки, что бывший рэкетир слегка оробел. Это была ни на что не похожая смесь рыков, хрипов, стонов и хрюков.
– Назови себя и умри! – повелел Цент. На самом деле хотел сказать «или», но слова перепутал. Да и по смыслу получившийся в итоге вариант подходил больше.
– Это я, – прозвучал знакомый до боли голос.
– Очкарик? – проворчал Цент. – Ты?
Ответом его послужила новая серия жутких звуков. Цент наконец-то разгадал их природу. Это просто очкарика рвало с души при виде победы добра над злом.
– Опусти фонарик, хватит меня слепить, – приказал Цент. – Ну! Оглох?
Луч света послушно уперся в залитый кровью пол.
– Почему опять не погиб? – потребовал отчета Цент, подходя к бледно-зеленому программисту и отнимая у него фонарь.
– Я старался, – промямлил Владик.
– Плохо старался. Будешь жестоко наказан…. О! Что это там шевелится? Никак живой кто? А ну-ка дай мне вон тот камешек.
– Может его лучше допросить? – подкинул идею Владик, который отнюдь не хотел становиться свидетелем очередного акта нечеловеческого зверства. И так уже вся психика являла собой одну сплошную травму.
– А ведь и верно, – обрадовался Цент. – Молодец! Не будем убивать его сразу, это неинтересно. Станем пытать. Люто! Страшно! Долго! В три смены!
Будущая жертва пыталась уползти, но у нее плохо получалось. Цент, в пылу борьбы, сломал ей ногу. Дабы чего не вышло, изверг подошел к пленнику, обезоружил, а когда тот начал вяло отмахиваться руками, аккуратно стащил каску и ею ударил буйного по беззащитной голове. Помогло. Пленник стал тихим и бессознательным.
– Бери его за ноги, – приказал Цент Владику. – Я тут одну коморку присмотрел, там труба хорошая, можно за руки привязать. Удобно будет шкуру сдирать. И, кстати, где твоя подружка?
– Кто? – прохрипел программист, с трудом поднимая бесчувственное тело.
– Ну, та баба, с которой ты рядом спал.
Владик только сейчас вспомнил о своей возлюбленной, уронил ноги пленника и заметался на месте, не зная, куда бежать и где искать Машку.
– Неужели ее тоже убили? – возрыдал он, размазывая слезы по щекам.
– Да, не везет тебе с бабами, – посочувствовал Цент. – Маринка превратилась в вурдалака, эту тоже вот постигла печальная участь. Думаю, что высшие силы таким образом пытаются помешать тебе оставить потомство. И я с ними согласен. Ну что хорошего от тебя родиться может?
– Маша! – закричал Владик, стараясь не слышать глумливых речей изверга.
– Да! Я тут! – вдруг прозвучало в ответ. Через несколько секунд к ним присоединилась Машка, живая, невредимая, но вся в крови и заплаканная.
– Маша, я так за тебя переживал… – завыл Владик и бросился к девушке, но на втором шаге споткнулся и упал прямо на труп с размозженной кирпичом головой. Слабонервного программиста вырвало прямо в безобразную рану, боясь потерять сознание, он скатился с мертвеца и горько зарыдал, суетливо стирая с лица чужую кровь.
– Они всех убили, – пожаловалась Машка Центу, и всхлипнула.
– Ну а ты как уцелела? – спросил тот, не предприняв даже попытки удариться в скорбь об усопших. Усопшие ему еще при жизни не нравились.
– Меня закрыл своим телом Юра, – всхлипнула Маша. – Он погиб, защищая меня.
– Кто такой Юра?
– Ну, это тот парень, который вчера рассказывал о секретных ракетных установках….
– А, свинарь. Ну, что, герой, да. Помним, гордимся. Да.
Цент вспомнил, как видел вчера ныне покойного свинаря и Машку, которые как-то уж слишком интимно шушукались и трогали друг друга без нужды за разные части тела. По всей видимости, подружка Владика была изрядно слаба на передок, и не отказала первому встречному. Тот залез на нее, закрыв своим телом, а ворвавшиеся враги пристрелили его в момент соития. Машке, очевидно, хватило ума не визжать, и она спокойно отлежалась под опочившим любовником.
– Он настоящий герой! – с чувством произнесла девушка.
– Повезло тебе, что он оказался сверху…. То есть, рядом. Был бы на его месте очкарик, он бы не проявил подобного героизма. Еще бы и за тебя спрятался, чтобы уцелеть. Очень эгоистичный субъект, ни малейшей тяги к самопожертвованию. Да?
Вопрос был адресован Владику. Тот хотел возразить Центу (не потому, что тот был не прав, а просто, чтобы произвести впечатление на Машку), но не посмел и кивнул головой.
– Видишь, – указал на него изверг. – И с этим человеком ты легла в постель.
– Да у нас с ним ничего не было, – в который раз повторила Машка.
– Слава богу. Как подумаю, что у Владика могут быть дети, в дрожь кидает. Ну, что ты стал, глазами хлопаешь? Бери этого козла за ноги и потащили. Пытать его хочу аж невтерпеж как!
Пленника притащили в коморку и привязали за руки к проходящей горизонтально трубе. Тушка безвольно повисла. Цент тут же осуществил реанимацию старым проверенным способом – нанес удар коленом в пах. Агрессор тут же очнулся, сигнализируя об этом диким криком.
– Сейчас приступим, – в предвкушении потер руки Цент. – Так, Машка, тебе тут делать нечего. Иди и вари мне борщ.
– Что? – не поняла девушка.
– Ну, борщ. Еда такая. Бабы его варят. И постарайся, чтобы тот был вкусный, иначе я огорчусь.
Машка открыла рот, собираясь что-то сказать, затем, видимо, раздумала, и отправилась исполнять приказ. Владик попытался проследовать за ней, но не сложилось:
– Подойди, очкарик, будешь помогать, – повелел ему изверг.
Владик подошел на подкашивающихся ногах. В прошлой жизни, еще до конца света, Владику очень нравились фильмы ужасов с элементами расчленения еще живых людей. Талантливые киношники так вкусно показывали процесс истязания, что Владик буквально не мог оторваться от экрана, и получал огромное удовольствие. Трудно сказать, чем сие удовольствие вызывалось: скрытыми в программисте садистскими наклонностями или эгоистической радостью из-за того, что вот, дескать, кого-то другого ножиком режут, а у меня даже спина в это время не чешется. Так или иначе, фильмы были хороши. Но то, что на экране выглядело захватывающе, притягательно, местами даже сексуально, в жизни могло родить лишь отвращение и ужас. Владик не был уверен, что выдержит это зрелище. Цент еще ничего не делал, а его уже начало неудержимо тошнить, и перед глазами пошли красные круги. Он прекрасно помнил, как изверг пытал пленников в прошлый раз. Это было чудовищно жестоко.
– Вот гляжу на этого перца, и не знаю – с чего начать? Все такое вкусное! – признался ему изверг, и в предвкушении потехи потер руки.
Владик покосился на кровожадно улыбающегося Цента. И как только этот средневековый палач очутился в двадцать первом веке? Ведь в двадцать первом веке пытки запрещены всеми цивилизованными странами. Иногда, правда, кое-кого пытают, но только врагов гуманизма, либерализма и демократии. Таких, вероятно, как Цент, или еще хуже. Впрочем, куда уж хуже-то?
– Ну, братец, я слушаю, – обратился к пленнику верховный палач, давая тому шанс на чистосердечное признание.
Пленник, чуть живой от тесного контакта с Центом, возвел на мучителя очи, полные боли, и крепко стиснул губы. Тем самым он как бы давал понять, что палачам скорее удастся вытрясти из него душу, чем военные тайны. По всей видимости, курс пыточного терпежа герой проходил только заочно, и еще не попадал в руки к настоящим мастерам болезнетворного дела. Если бы он только знал, скольких жадных коммерсантов Цент в свое время принудил к щедрости, то не корчил бы из себя партизана.
– Вижу я, не ладится у нас беседа, – вздохнул Цент. – А жаль. Я ведь был так добр к тебе, а ты платишь мне за это черной неблагодарностью. Нехорошо это. Ведь я же могу и разозлиться. Понимаешь?
Пленник проглотил ставший в горле ком и вновь промолчал.
– А знаешь, что с тобой будет, если я разозлюсь? – спросил изверг. – Многое! Например, вот это.
И Цент, ухватив Владика за ухо, выкрутил его с такой безжалостной силой, что у программиста свет в глазах померк. Несчастный взвыл дурным голосом, замахал руками, заплясал вокруг Цента, извиваясь и содрогаясь от невыносимой боли. Изверг и не думал отпускать ухо, напротив, крутил его так и этак, и при этом счастливо улыбался. Пленник, наблюдая за терзанием, округлил глаза и заметно побледнел.
По подсчетам Владика прошла вечность, прежде чем мучитель разжал пальцы. Истерзанный программист рухнул на грязный пол, сотрясаясь в рыданиях. Павшее жертвой садизма ухо распухло в два раза, покраснело и нестерпимо болело.
– А потом я бы сделал вот так, – продолжил Цент, и ловко наступил пяткой на ладонь Владика, прижав ее к бетонному полу. – И вот так, – добавил он, начав крутить ступню то влево, то вправо.
Владику показалось, что он провалился куда-то еще ниже ада, потому что в аду он был до организованной Центом презентации своей программы возмездия. Он орал до хрипоты, сучил ногами, силился вырвать руку из-под тяжелой пяты изверга, но, как и бывает в кошмарном сне, ничего не мог поделать с творящимся вокруг ужасом. Когда Цент убрал ногу, Владик был в шаге от комы. Орать уже не мог, из горла несся какой-то хриплый собачий лай вперемешку с кровавой слюной – страстотерпец в пылу агонии прокусил себе язык.
– Что ты так вопишь, как будто тебе больно? – добродушно спросил Цент. – Поднимайся с пола, он холодный, а у тебя иммунитет ослаблен. Давай руку, дружище, помогу.
И зачем Владик протянул руку? Какой черт его дернул это сделать? Он и сам впоследствии задавался подобными вопросами. Цент ловко ухватил его за мизинчик, и начал выкручивать его с такой садистской изощренностью, что Владик чуть вприсядку не пошел. Казалось, что он дотронулся не до Цента, а до оголенного провода под очень высоким напряжением. Тело сотрясалось в конвульсиях, в штаны уже давно выплеснулось и вывалилось все, что могло. В какой-то момент боль достигла допустимого предела, и Владика вырвало.
– Фу! Тошнот!
С такими словами Цент выпустил многострадальный мизинец и отпихнул от себя рыдающего программиста.
– Крик поднял, будто его насилуют. Я его жизни учу, а он, собака, то орет, то штаны пачкает. Тяжело в учении, очкарик, легко в бою.
Распластавшийся на полу предсмертный Владик, наслаждающийся краткой передышкой между адскими муками, подумал про себя, что с таким учением до боя можно и не дожить. А если доживешь, то и впрямь будет очень легко на первый попавшийся штык броситься. Все лучше, чем брать уроки у такого вот учителя.
– Давай уж помогу, немощный, – сжалился Цент. Похоже, даже у этого черствого, грубого, склонного к насилию и массовым репрессиям головореза, сердце было не каменное. Владик потянулся к Центу с надеждой – неужто в бездушном изверге проснулась человечность? Поздновато она глазки продрала, но еще не все потеряно. Есть еще шанс адаптировать дикого Цента для жизни среди нормальных людей. Еще, глядишь, станет уважаемым членом общества, устроится на постоянную работу, а там семья, дети….
Когда пальцы Цента обхватили нос Владика и потянули его вверх вместе с прочим организмом, программист чуть не умер от отчаяния и горя. Да сколько же можно? – хотелось крикнуть ему. Доколе будет продолжаться эта пытка? Ведь пытать, вроде бы как, собирались пленника. Если Цент над ним так издевается, что же ждет того бедолагу?
Владик орал и извивался, Цент, радостно хихикая, крутил ему нос так и этак. В какой-то момент под пальцами что-то хрустнуло. Программист взвыл. Цент сделал вывод:
– Кости хрупкие. Кальция мало ел. Надо будет тебя яичной скорлупой подкормить основательно.
После этой угрозы Владик лишился чувств.
– Вот же неженка, – досадливо проворчал Цент. – Это его еще всерьез не били, а он уже готов. Ох, нелегкое это дело – очкарика в человека превращать. Ну, ладно, я не я буду, если не сделаю из него конкретного пацана. Пускай отлежится, потом продолжим. А сейчас мы займемся тобой.
– Не надо! – взвыл пленник. – Я все скажу!
– Даже так? Ну-ну. Поглядим. Для начала говори, кто такой сам и кто твои приятели?
– Оперативная группа.
– Что-то вроде сказал, а вроде и ничего. Я и так понял, что вы не грибники. Откуда сами?
– Нас наняли еще до всех этих событий. Какая-то частная компания. Они сказали…. Я плохо помню. Все как будто во сне происходило.
– Я помогу тебя проснуться, солнышко, – пообещал Цент, поднося к лицу пленника окровавленный секатор. – Слышал, амнезия хорошо лечится кастрацией. Проверим?
– Но я действительно почти ничего не помню, – зарыдал несчастный, прекрасно понимая, что эти ужасные угрозы запросто могут притвориться в жизнь.
– Не хотел я до этого доводить, – покачал головой Цент, начав стаскивать с пленника штаны, – да вижу иначе не наладить нам полноценного диалога.
– Подожди! Не надо! – взвыл страдалец. – Я понял! Нам все время давали какие-то таблетки, это из-за них у меня провалы в памяти. Они нас зомбировали. Подчиняли своей воле и заставляли делать ужасные вещи. Я тоже жертва. Мы на одной стороне.
– Уж ты скажешь! – протянул Цент. – На одной, ага. Нет уж. Я с этой стороны секатора, а ты с той. По разные мы стороны, умник. Эй, очкарик! Ну! Околел что ли?
Удар ногой в крестец вернул Владика к жизни. Тот застонал, открыл глаза и увидел над собой чью-то кошмарную харю.
– Это ад? – спросил программист слабым голосом.
– Нет, – огорчил его Цент.
Владик зарыдал от отчаяния. А он так надеялся очнуться в аду. Там так хорошо, так уютно, так здорово: черти, демоны, котлы с кипящим маслом и никакого Цента. Предел мечтаний!
– Вставай, хворый! Дуй к Машке, скажи, что я притомился и оголодал. Пускай несет ленч. Перекушу на рабочем месте.
Программист, пошатываясь, побрел исполнять поручение. Машку он застал на импровизированной кухне, где та, исполняя приказ Цента, пыталась приготовить борщ. Дело оказалось непростое, и уже в самом начале Машка столкнулась с рядом серьезных трудностей. Начать следовало с того, что борщ она варить не умела, никогда этого прежде не делала, потому что дома готовкой занималась мама, а дочь если и видела где-то еду, то только в своей тарелке. Основываясь на результатах визуальных наблюдений, Машка отчасти разгадала секретную формулу борща. Так, например, было очевидно, что борщ состоит из воды, картошки, лаврового листа и еще чего-то. Тут возникла вторая трудность, ибо из всего перечисленного в наличии была только вода. Машка налила ее в кастрюлю, поставила ту на газовую плиту, которую ныне покойные обитатели убежища притащили с поверхности вместе с небольшим баллоном пропана, после чего стала помешивать оную половником и ждать вдохновения. Вода варилась, варилась, затем закипела. Машка подумала и убавила огонь под кастрюлей. Процесс кипения стал менее бурным и стабилизировался. Еще раз тщательно перемешав воду, Машка зачерпнула немного половником и совершила акт дегустации. Результаты оной не обрадовали. Несмотря на все усилия, та так и осталась водой, борщом от нее даже не пахло. Догадываясь, что путем длительного кипячения воду едва ли удастся превратить в борщ, Машка пошарила по сусекам, и нашла пачку соли. Посолила. Перемешала. Попробовала. Вода осталась все той же водой, только соленой. Притом соли неопытная кухарка сыпанула столько, что при снятии пробы у нее глаза полезли на лоб. Стало ясно, что сыпать все содержимое пачки на пятилитровую кастрюлю не следовало, можно было бы ограничиться половиной.
– Привет, – сказал Владик, проникая в кухню.
– Попробуй, – предложила ему Машка, протягивая программисту половник с водой.
Владик, не ожидавший подвоха, отведал угощение, и чуть не отдал богу душу. Хрипя и отплевываясь, он бросился к бутылкам с водой, схватил одну и вылакал ее залпом.
– Так и знала, что пересолила, – сокрушенно вздохнула Машка.
– Да нет, нормально, – заверил ее Владик, осушив вторую бутылку. – Очень вкусно. Там этот… Цент сказал ему еду нести.
– Но еще не готово, – возмутилась Машка, прекрасно понимая, что если она предложит извергу свой кулинарный шедевр, то кончиться это может очень плохо и больно. – Надо еще немного поварить. Ты иди, скажи ему, что борщ еще не готов. Пусть подождет.
– Может быть, ты сама ему об этом скажешь? – с надеждой спросил Владик, прекрасно представляя себе, как отреагирует Цент на новость и что сделает с гонцом.
– Ты что! Мне нельзя отходить от плиты. А вдруг борщ убежит?
Владик обреченно кивнул головой и поплелся на заклание. Однако, не дойдя до пыточной, был остановлен диким криком, который раскатился по всему подвалу, попутно обрастая гулким страшным эхом. Автором крика был пленник. Судя по всему, Цент перешел от слов к делу, и начал воплощать в жизнь свои садистские фантазии. А когда крик сменился диким монотонным воем, от которого завибрировали бетонные стены, Владик резко развернулся и пошел обратно.
– Надо нести сейчас, – заявил он, вновь возникая перед Машкой.
– Но ведь не готово, – возразила та, продолжая яростно перемешивать воду. Она тоже прекрасно слышала крики терзаемого пленника, и ей отнюдь не хотелось попадать извергу под горячую руку.
– Горячее сырым не бывает, – грянул народной мудростью Владик. При всей своей любви к Машке, он, скорее, готов был подставить под удар ее, чем себя, потому что себя любил гораздо больше.
– Надо поварить еще минут десять, – возразила Машка, которая прекрасно понимала, что и через десять часов кипячения соленая вода едва ли превратится хоть во что-то съедобное. О борще уже речи не шло, но ежели Цент отведает соленой воды, здоровье кухарки может резко пошатнуться. И вообще, Машка очень хотела, чтобы изверг сорвал все зло на Владике, а ее не тронул, ну или тронул, но не сильно.
– Надо нести прямо сейчас, – настоял Владик, и даже приврал для спасения жизни. – Цент сказал, что если ты сейчас же не принесешь ему борщ, он тебя убьет.
После этих слов Машка очень талантливо потеряла сознание. Владик потоптался над телом возлюбленной, нежно похлопал ее по щекам, прижал ухо к груди, дабы прослушать сердцебиение (на самом деле давно просто хотелось прижаться), тяжко вздохнул и понял – ему сегодня умирать. Взяв тряпки, чтобы не обжечься, он снял кастрюлю с плиты и понес ее извергу. Как только программист удалился, Машка тут же вскочила на ноги и стала придумывать себе алиби. В случае дознания, решила соврать, что она ничего не знала, а Владик без ее разрешения украл с плиты недоваренный борщ. И еще выловил из него и съел все мясо – в таком случае Цент сразу убьет программиста на месте, и тот не успеет привести в свою защиту ни одного аргумента.
Из пыточной продолжали нестись истошные крики терзаемого пленника, и гневный рев палача. У Владика едва не подкосились ноги, когда он услышал Цента, сулящего своей жертве какие-то запредельно немыслимые муки. Затем изверг прекратил нагонять жуть на пленника и зло вопросил:
– Где этого прыщавого черти носят? Я тут в поте лица ишачу, а он пожрать не может принести.
– Я тут! – закричал Владик, боясь продлить свое отсутствие хотя бы на мгновение.
– Иди сюда! Живо!
Владик так резко рванулся на зов хозяина, что на самом входе в его рабочий кабинет оступился и грянулся оземь. Кастрюля с соленым кипятком вылетела из его рук, ее содержимое обширной лужей расплескалось по грязному полу.
– Мой борщ! – вскричал Цент, хватаясь за сердце. – Очкарик! Гнида! Фашист!
– Я нечаянно! – заревел Владик, корчась на грязном полу в ожидании неизбежной кары.
– Я тебя, криворукого, сейчас освежую без наркоза! – взревел Цент, надвигаясь на Владика. – Ты…. Нехристь ты! Иуда! Борщ по полу разлить…. Господи! Да что же это? Да как же так можно?
– Я больше не буду! – выл программист, прощаясь со своей непутевой жизнью.
В этот момент в пыточную осторожно заглянула Машка и спросила:
– Что случилось?
– Да то! – заревел Цент. – Она еще спрашивает! Этот инвалид мой борщ на пол вылил. Представляешь?
– Как? – округлив глаза, возмущено вскричала Машка. – Я его два часа готовила. Он такой вкусный был, наваристый, ароматный….
– Перестань! Не мучь меня! – взмолился Цент.
– Я в него всю душу вложила, – убивалась девушка, про себя радуясь, что все сложилось так удачно. Теперь уж она точно была ни в чем не виновата. А Владик…. Ну, да, жалко Владика, но себя гораздо жальче.
– Так, Машка, иди-ка ты готовь борщ повторно, – приказал девушке Цент. – А мне тут надо вскрытие провести. Хочу посмотреть, что у программиста внутри.
– Больше готовить не из чего, – честно призналась девушка. Это была чистая правда – соли больше не осталось.
– Ну, так сходи в магазин, – разозлился Цент. – Ты баба или кто? Сходи, купи, приготовь… ну, или как вы там все это делаете, чтобы в доме еда появлялась. Я этих ваших женских штучек не знаю. Займись, короче.
– Куда же я пойду одна? – испугалась Машка. – Там мертвецы бродят, они меня поймают и съедят.
– А ты прояви смекалку.
– Какая смекалка? Я же баба глупая, ничего не умею и не соображаю.
Цент пристально посмотрел на Машку, подозревая, что весь этот поток самокритики неспроста, но девушка глядела большими честными глазами, в которых и вправду не светился выдающийся интеллект. Опасаясь, что единственная кухарка действительно может сгинуть, изверг пнул ногой распластавшегося на полу Владика и повелел:
