Сергей Александров
Операция «Магнит»
Профессор
Альберт Иванович Алексеев был не просто блестящим переводчиком с бирманского языка. Он являлся одним из первых экспертов по Бирме, которого подготовили в стенах Ленинградского университета для целенаправленного изучения этой страны, провозгласившей себя в 60-е годы «социалистической». Успешно защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, стал профессором, не раз выезжал в Бирму, которая с 1989 года стала называться Мьянмой, а столицу Рангун на бирманский лад переименовали в Янгон. Стажировался там в институте иностранных языков, а также работал в Культурном центре нашего посольства, которое всегда лестно отзывалось об этом динамичном, общительном, интеллигентном человеке.
Уже не первый год научную и преподавательскую деятельность он совмещал с административными должностями, активно содействуя поддержанию высокого авторитета петербургской школы востоковедения. Усилия на данном направлении курировал лично Генеральный Директор Государственного Эрмитажа. Традиционно питерцы специализировались на изучении и преподавании редких языков, литературы, истории, культуры стран Азии и Африки. Чтобы не дублировать этот профиль, коллеги из Московского госуниверситета упирали на социально-экономическую и политическую проблематику. А вместе оба ВУЗа эффективно обслуживали курс на укрепление дружественных отношений с развивающимися странами, которые во времена СССР рассматривались как наши «естественные союзники в борьбе с американским империализмом».
Так что Алексеев был человеком непростым, с обширными связями, в т. ч. в «Большом доме», как питерцы называли массивное серое здание на Литейном проспекте еще со времен КГБ. Именно это учреждение сразу пришло ему в голову, когда он прочитал полученное из Москвы письмо от своих давних, по сути мимолетных, знакомых студентов, уже успевших пожениться. Последнее, впрочем, его мало интересовало.
А вот содержание приложенной к письму записки заинтриговало и заставило крепко задуматься:
«Чэн, нас предали, зеленые наступают, срочно уходим на северо-восток. Основной багаж, примерно полтонны, захватить не можем, слоны бегать по джунглям не умеют. Надежно спрятали. Скоро эта зона станет белой или коричневой. Забрать груз оттуда одним разом можно будет разве что тяжелым вертолетом, какие есть только у русских или американцев. Пусть этим займется Со Бва. Дочку оставил прислугой в монастыре, где мы с тобой в детстве были послушниками. Возьмете ее с собой. Она укажет места, где взять груз и куда его вместе с ней доставить. Там же получит свою долю-«приданое». Тебя, конечно, не помнит, поэтому назовешь ей мое настоящее имя и скажешь пароль – название вершины, которую мы с тобой в детстве мечтали покорить. Твой аванс прилагаю, остальное – смотри внутри – пусть разделит Со Бва. Там хватит всем на все. Из груза добавлять ничего не надо. При необходимости за второго пилота сядешь ты, не разучился еще? Лететь надо будет вдоль границы. ПВО там нет. Прощай.
Р. S. До встречи на шестом небе. Оттуда мы с тобой полюбуемся на сражение двух тигров. Твой, Лвин».
Итак, размышлял Алексеев, то, что все это криминальная история, связанная с бирманским подпольем, сомнений нет. Прежде всего, «зеленые» – это явно не экологическое движение: на бирманском слэнге так называют правительственные войска, которые уже более полувека проивостоят повстанцам различного толка, разбросанным вдоль всей сухопутной границы Мьянмы. Похоже, автор записки из числа боевиков; бежит спасаться «на северо-восток», а там граница с Китаем… Однако не факт, что он китаец, хотя и упоминает популярных в КНР «двух тигров», скорее, бирманец или из нацменьшинств, постоянно мигрирующих через толком не обозначенную и не охраняемую границу. Возможно, из Компартии Бирмы, которая тогда состояла на содержании Пекина и, распавшись после внутреннего мятежа 1989 года, нашла убежище на китайской территории. Хорошо бы знать, когда была написана записка, тогда можно точнее предположить принадлежность ее автора. С «белой зоной» все понятно. Так называют земли, освобожденные от повстанцев и контролируемые властями. Соответственно, «коричневая» – промежуточная или ничейная зона. Монастырь, где осталась девочка, вычислить, понятно, не удастся. Их сотни. С паролем для нее тоже заковыка. Первое, что приходит на ум, – это, конечно, находящаяся в соседнем Непале вершина Эверест, она же – Джомолунгма, она же – Сагарматха, которую мечтает покорить каждый мальчишка. Почему бы и нет? На первый взгляд, получается слишком просто, но пароль не допускает союза «или». Какое из трех названий имеется в виду? А, может, у бирманцев есть собственное, четвертое? Если же речь идет о территории Мьянмы, то все туристические справочники упоминают только одну гору – Поупа – известное место паломничества верующих. Однако в «покорении» она не нуждается. По сути, это обрывистый холм посреди равнины, облюбованный монахами, астрологами, алхимиками и обезьянами. С другой стороны, «покорение» можно понимать по-разному… И почему именно гора? Возможно, слово «вершина» употребляется в значении «высокая цель»? Тогда речь может идти о чем угодно, вплоть до нирваны. Ну и, наконец, имена в записке, само собой, – псевдонимы. Чего стоит только неведомый Со Бва, который при слитном написании означает вельможу у шанов, одного из многочисленных народов в составе Союза Мьянма, этнически схожего с соседними тайцами. Но и здесь есть некоторые намеки. Если псевдонимы трактовать буквально, получается, что автор записки – бирманец, обращается к китайцу и упоминает шана.
Насчет отсутствия в те годы ПВО вдоль бирманских границ замечено верно. Профессор навсегда запомнил сравнительно недавнюю историю двух наших пилотов, перегонявших в Ханой, с промежуточными дозаправками в Мьянме и Лаосе, подаренный вьетнамцам АН-24. Хорошенько погуляв в Рангуне при участии нашего представителя Аэрофлота и Алексеева, они с утра пораньше, к ужасу тех же провожающих, освежились прихваченной с собой «Старкой» и упорхнули… О прибытии в порт назначения не сообщили. Короче, нервы потрепали основательно. Потом они рассказывали, как по пути в Лаос «слегка отвлеклись» и пришли в себя, когда по всем понятиям уже должен был звучать маяк вьентьянского аэропорта, а он, зараза, молчал… Сверившись с картой, обнаружили, что залетели вглубь китайской территории километров на пятьдесят… И ничего!
Теперь. О каком грузе идет речь в записке? Нечто весьма тяжелое, раз требуются слоны или мощный вертолет. Оружие, которое там пользуется большим спросом? Маловероятно. Из логики письма следует, что и прилагаемый к записке «аванс», и то, что «внутри» (кстати, внутри чего?), и груз, который вскрывать не нужно, – одно и то же. Не миномет же прилагался! Тогда что? Наркотики? Очень может быть. Вот уж действительно твердая валюта, дающая прибыль в тысячу процентов. Ведь не случайно стык границ Мьянмы, Таиланда и Лаоса называют «Золотым треугольником». Нелегально выращиваемые там тысячи тонн опиумного мака уже давно научились перерабатывать в героин. Всего один килограмм этого зелья четвертой степени очистки, разбитый на разовые дозы, на черных рынках Сингапура или Гонконга, не говоря уже о США, озолотит любого. А центнер? А полтонны? Уж не эту ли начинку скрыли ребятки из Москвы? Тогда причем здесь приданое для дочки автора записки? Не героином же ее собираются одаривать? Впрочем, кто их там знает…
В любом случае, прежде чем информировать об этом людей на Литейном, надо выяснить, о каком таком приложении, которого «хватит на всех», идет речь. К счастью, москвичи указали свой домашний телефон.
Надо действовать незамедлительно, хотя, конечно, время уже позднее.
Пошло-поехало
Звонок Алексеева начисто лишил меня сна. После дежурных приветствий в духе «сколько лет, сколько зим!», он как-то очень уж нейтральным голосом сообщил, что все еще работает над расшифровкой текста и просто хотел бы уточнить некоторые детали: первое – когда и как эта записка оказалась у нас, и второе – не было ли к ней какого-либо материального дополнения. Мое сердце рухнуло вместе с мечтами о подержанной иномарке. Темнить было бессмысленно, так как я не знал, что еще написано в бумаге. Поэтому кратко изложил предысторию и добавил:
– Там еще были подклеены синий и красный камешки, они сейчас у жены.
– И все? – сухо спросил Алексеев
– Все.
– А вот в бумаге речь идет еще о каких-то ценностях, которые надо смотреть внутри.
Мне стало как-то не по себе.
– Хорошо, сегодня уже поздно, мы легли спать, давайте завтра внимательно посмотрим, и я перезвоню.
Алексеев оставил свой телефон. На том распрощались.
Таня, конечно же, не спала, слышала мой разговор, и мы набросились на прибор, разобрав его на атомы. Ничего не было.
Вдруг меня прошиб пот – аккумулятор! Я же оставил его в ремонтной лавке! А ведь он сразу показался каким-то не таким…
Дожидаясь утра, я совсем извелся и, не позавтракав, бросился на рынок. Естественно, он еще не работал. Новоявленный малый бизнес у нас в те годы особо не надрывался. Я уныло брел вдоль закрытых лавок, но в «своей» разглядел какие-то признаки жизни: из-за металлических штор пробивался свет. Охрана? Постучал. Штора приподнялась, и к стеклу прилипла незнакомая мне мрачная физиономия.
– Закрыто. Че надо?
– А когда откроетесь? Я тут одну вещицу оставлял в ремонт, хочу забрать обратно, необходимость отпала.
– Че за вещица?
– Да аккумулятор старый.
– Аааа, ну заходи, поищем. – Мужик лениво приподнялся и запустил меня вовнутрь.
– Вон там. – Он указал мне на какую-ту каморку. – Щас свет включу.
Свет действительно вспыхнул, но тут же погас. По крайней мере, мне так показалось…
Таня
Не дождавшись Игоря до обеда, Татьяна всерьез разволновалась, она не представляла, где искать пропавшего мужа. Знала только, что он рванул на какой-то рынок за батареей. Сначала позвонила ювелиру.
– Олег, кажется, у моего неприятности из-за тех камешков, что он тебе показывал.
– А я ведь говорил ему быть осторожным. Штука эксклюзивная, таких у нас в стране почти нет, ну, разве что в Алмазном фонде. Ты помнишь цену, которую я ему называл?
– Да.
– Так вот, поскольку я все равно к этим цацкам больше не прикоснусь – жизнь дороже, – сразу говорю тебе – можешь смело умножить мою цифру на 10. В любом случае милицию к этому делу не подключай, не тот уровень. У тебя есть знакомые на Лубянке?
– Может быть…. подумаю…. спасибо.
– Да, и сама держись от этого подальше.
Он положил трубку. И исчез из ее жизни.
Татьяна потеряла самообладание лишь на мгновение; человеком она была твердым и решительным. Где семейная записная книжка?
Знакомый на Лубянке у нее был. Миша Попов. Учились на одном курсе, хотя он был гораздо старше, так как поступил в институт откуда-то с «партийной работы». Кажется, он даже был влюблен в нее, пытался неуклюже ухаживать, но карьерные устремления взяли верх. А потом у нее уже тогда был роман с Игорем, переросший в свадьбу сразу после возвращения из Рангуна.
На эпизодических посиделках выпускников Попов не появлялся, все были уверены, что он где-то в «аппарате ЦК партии». Потом подружка шепотом рассказала, что накануне «революции 91-го» он оказался на руководящей работе «в органах КГБ».
– Как же его отчество? Ладно, буду звонить по домашнему вечером, если, конечно, сохранился прежний номер.
Татьяна почему-то была уверена, что квартиру Попов не менял, так как отец у него в свое время был крупным партийным работником и проживал в известном Доме на набережной. Такую недвижимость не меняют. Это исторический капитал.
Усидеть дома она не могла и бросилась на ближайший вещевой рынок искать Игоря – вдруг повезет? Это ее спасло.
* * *
Безуспешно проблуждав по бесконечным торговым рядам, Татьяна вернулась домой. Дверь оказалась прикрыта, но не заперта, хотя она хорошо помнила, как поворачивала ключ три раза в недавно установленном «суперзамке». Теперь он не работал. Значит, были гости. Недобрые. Первое, что пришло в голову, – про их находку узнали грабители. Значит, Игорь в беде… Боже, как все плохо! Ну зачем они связались с этими проклятыми камнями?!! Надо было отправить все это заказным Алексееву – и с плеч долой!
Видимо, «супер» оказался действительно прочным, раз его не вскрыли отмычкой, а взломали «по-черному». За дверью было тихо, но входить она опасалась. На всякий случай позвонила соседке по лестничной клетке и громко с ней поговорила о плохо работающем мусоропроводе. По ее традиционно ворчливому тону поняла, что та ничего не слышала и ничего не знает.
Зашла. В квартире все перевернуто. Диван и любимое кресло вскрыты, как брюхо потрошеной рыбы. Картины сброшены. Обои за ними сорваны. Книги «прочитаны». На кухне все специи на полу. Явно искали тайники.
Звать милицию? Но Олег этого не советовал. Может, в данном случае он прав. Так, что пропало? Конечно же, прибор; камешки, лежавшие на видном месте (а чего их прятать? она же не знала, что они какие-то особенные); еще всякая бижутерия из числа ее скромных украшений. Слава богу, документы были при ней. Если бы не пропавший прибор, можно было подумать, что орудовал мелкий воришка. А так все ясно: адрес выдал Олег или Игорь, скорее всего, под жестким нажимом бандитов…
Закрылась на цепочку и приперла дверь обувной тумбой.
Погрузилась в уборку. Ближе к ночи, когда, по ее прикидкам, Михаил должен был уже вернуться со службы домой, затаив дыхание набрала номер. Мучительные гудки. Наконец, знакомый голос.
– Слушаю.
– Миша, это я. Таня! Из иняза…Ну… как ты поживаешь?
– Узнал. Что случилось? Ты же не от скуки звонишь.
– Слушай, мы с Игорем не по своей воле попали в жуткую передрягу. Нас могут убить. Кажется, его уже похитили…
– Ты в милицию заявляла?
– Нет. Это, наверное, по части твоей организации…
– С чего ты решила? Ладно, можешь завтра подъехать в нашу приемную на Кузнецком?
– Нет, я не могу выйти из квартиры; она была сегодня взломана, замок – в хлам.
– Понятно. Говори адрес, через час буду.
Бросилась к зеркалу приводить себя в порядок.
Звонок.
– Кто?
– Михаил.
Разбаррикадировалась.
– Привет! Первой протянула руку, чтобы снять неудобный для него момент с дружескими объятиями. Он все такой же: высокий, светлые вьющиеся волосы – аккурат партработник. За спиной – проворный мужичок с кейсом, тут же начинает колдовать с дверью.
Михаил проходит на кухню, по дороге бросает взгляд на единственную комнату.
– Что, скромненько? – спросила Татьяна с невесть откуда навалившимся вызовом.
– Нормально. Давай без комплексов, – сухо ответил он и устало расположился на табурете.
– Ну, рассказывай.
Тем временем его сотрудник шустрит по квартире, что-то разглядывает, фотографирует, осторожно заглядывает на кухню, кладет ключи от нового дверного замка. На вопросительный взгляд Михаила, прервав сагу Татьяны, рапортует:
– Никаких внятных следов. Работали профи.
Михаил встает.
– Все. Извини, сегодня по любому больше ничего сделать нельзя. Отдыхаем. Завтра будь на телефоне во второй половине дня. Продолжим. Видно, что дело сложное, и нас касается лишь отчасти. Может быть, надо будет подключать другую контору. И без милиции здесь не обойтись, никто лучше нее не знает, кто кого крышует на этих ваших рынках.
– Почему «наших»? Ты сам разве на рынки не ходишь?
– Нет.
Братва
Я открыл глаза. Картинка поплыла и, наконец, зафиксировалась. Сижу, привязанный к инвалидной коляске.
В роскошном кабинете, балуясь несезонной клубникой, меня поверх огромных дымчатых очков разглядывал почти интеллигентного вида человек ненамного старше меня.
– Как отдыхали?
– Где я? Меня что, били? За что?
– Ну почему сразу «били»? Видимо, Федя малок перестарался, чтобы обозначить серьезность наших намерений, ну и доставить сюда без лишнего шума. Мы очень ждали этой встречи, чуть было не отчаялись. Но верили, что ты придешь, куда ж ты денешься от такого бабла…
– Кто вы? Развяжите меня.
Хозяин кабинета мрачно усмехнулся. – Не торопись. Мы добрые дяди, которые перераспределяют неправедные доходы реально нуждающимся людям. Робин Гуды, так сказать. Слышал что-нибудь про детский сад в Люберцах или новую больницу в Борисово? А про возобновление работы нашей метеостанции на северах и многие другие добрые дела? Так вот, это все мы. А вот кто ты, мы сейчас будем разбираться. И откуда у тебя вот эти безделушки.
Он сдвинул в сторону крахмальную салфетку. На столе красовался мой аккумулятор, вскрытый с обоих торцов, откуда выглядывали плотно пригнанные друг к другу, как зерна граната, красные и синие камни. Прям как полюса у батарейки или магнита…Но не это заставило меня подпрыгнуть вместе с каталкой: отдельно в маленькой шкатулке, которую я когда-то подарил Тане на 8 Марта, находились те самые два камешка, с которых все началось, ну а рядом красовался распотрошенный прибор.
– Как вы попали к нам домой? Что с Таней?
«Робин Гуд» поморщился. – Не надо дергаться, а то будет вава. Найти твою квартиру не проблема. Ты же, как все паиньки, ходишь с паспортом, а там штамп о прописке. Чего тут мудреного? А что с твоей Таней, мы сами хотели бы узнать. Небось, к любовнику сбежала, как увидела, что ты домой не возвращаешься. Ну, ничего, отловим. Итак, жду твою песню.
– Да ничего я не знаю!..
– С началом своей речи ты не угадал. – Мой пленитель снял очки и на вытянутой руке посмотрел на меня через них, как в прицел, причем, диоптрий в них я не заметил.
– Правда не знаю! Мы приобрели этот прибор, много лет назад в Бирме. Работали там на нашей выставке по линии Торговой палаты. Бродили по ночному рынку. Купили в лавке у китайцев. И забыли про него. А сейчас решили запустить. Аккумулятор сел и не заряжается. Решили отнести его в ремонт, стали вынимать и нашли эти камешки. А то, что и в самой батарее еще что-то есть – кивнул я на стол, – представления не имели. Иначе зачем стали бы вам ее отдавать?
– А чего ж прибежал забирать его уже на следующее утро, когда сказано было приходить через два дня?
– Потому что узнал, что в приборе еще что-то есть.
– От кого?
– От переводчика, которому отправили записку.
– Какую записку? Что за переводчик? Не морочь мне голову. Федя, загляни на минутку…
В комнату тут же впрыгнул урод, который меня встретил на рынке.
Понимая, что сейчас мне будут делать больно, я перестал дергаться и быстро перешел на деловой тон.
– Послушайте, не надо варварства, я сам хочу разобраться в этой истории. Эти камешки были прикреплены к записке, которая лежала под аккумулятором. Что в ней написано, я не знаю, она же на бирманском языке. Наш знакомый переводчик из Питера ничего не сказал о ее содержании, а только спросил, что прилагается к записке, и нет ли в аппарате еще чего-нибудь, т. к. в тексте, мол, есть намек, что прилагаемый к ней образец – это малая часть чего-то, что имеется внутри аппарата. Мы с женой обещали посмотреть и перезвонить. Ничего не нашли, и тогда я сообразил, что надо искать в аккумуляторе, потому и рванул в мастерскую, надеясь, что его еще не выбросили куда подальше. Повторяю, если бы я хоть что-то знал заранее, разве поперся бы с этим на ваш чумной рынок.
– Ишь, как ты к рыночному пролетариату неуважительно относишься. А твой переводчик кто такой и где работает?
– Профессор Алексеев, преподает в Питере на Востфаке госуниверситета.
– А он знает что-нибудь про камни?
– Разумеется. Я не скрывал, что они прилагались к записке.
– Ну-ну, ладно. Говоришь, обещали перезвонить этому толмачу?
Почуяв, что лед немного оттаял, я попытался потянуть одеяло на себя.
– Я могу вам помочь узнать у профессора, что написано в записке, прямо при вас позвоню ему, но при условии, что вы не причините вреда Тане. И вообще оставите нас в покое. А камни забирайте, они мне сто лет не нужны.
«Робин Гуд» усмехнулся. – Вот спасибо, а то я собрался было тебе их по описи возвращать. Еще и условия ставишь, а ведь можешь просто раствориться в бочке с кислотой. Во-первых, мы не собираемся обижать твою жену и, во-вторых, может быть, и оставим вас в покое, как только разберемся с этой историей. Но не ранее того. Звонить Алексееву будешь?
Я кивнул.
– А что скажешь?
– Что ничего не нашли.
– И про содержание записки спросишь, со всеми деталями, понял? Федя, подвези его к столику, товарищ в Смольный звонить будет.
– Номер телефона Алексеева у меня в бумажнике, который вы изволили изъять.
«Робин Гуд» повернулся к сейфу, достал оттуда мой бумажник, вытряхнул содержимое на стол. – Это? Действуй! И не дай тебе бог сболтнуть лишнее…
Я набрал номер. К счастью, профессор оказался дома. – Альберт Иванович, здравствуйте! Игорь. Прошу прощения, что вовремя не позвонил, забегался. Мы с Таней ничего не нашли. Может, что-то было в аккумуляторе, который я вчера заменил на новый в одной мастерской. Сегодня специально туда бегал, но его уже сдали в утиль. А что с запиской? Что там написано?
Похоже, что Алексеев не очень-то поверил в мою легенду. А насчет записки сухо ответил, что перевод пока идет трудно, поскольку, мол, текст зашифрован. Когда будет готово, обещал позвонить нам домой.
– Но я не дома! – почти крикнул я…
Тут одна рука Федора ударила по телефонному аппарату, а другая – мне по голове.
– Ты что, сука, собрался вякать? – Федя вырвал трубку и сдавил мне горло своей огромной пятерней. – Ты же только что обещал шефу не болтать лишнего…
– Ты полный идиот, – прохрипел я, откашливаясь. – Ты провалил все дело. Я собирался сказать, что меня по работе направили в командировку…
– Знаю я, чего ты хотел наблеять, Иван Сусанин хренов, считай, что ты труп!
Несмотря на боль, я про себя отметил, что Федя не лишен зачатков политграмотности, и продолжил сражаться за свою шкуру.
– Командир! – хозяин кабинета с удивлением посмотрел на меня. – Этот кретин все испортил. Теперь Алексеев знает, что со мной что-то случилось, и может сообщить куда следует… Вы же слышали, я сделал все, как мы условились, а этот ваш Федор чуть меня не убил. И вообще, развяжите меня, вы же не думаете, что я на вас наброшусь или куда-нибудь сбегу.
Мой палач зарычал оправдания, но «Робин Гуд» прервал наш дуэт.
– Что там в записке?
– Перевода пока нет и теперь не будет, благодарите этого, – кивнул я на Федора. – К тому же, там вроде бы шифр.
– Брешет! – гаркнул насильник.
– Молчать оба! – зло бросил хозяин кабинета, встал к нам спиной и склонился над гигантским глобусом, в котором был встроен бар. – Федор, развяжи его и можешь идти, но недалеко…
– Константин Георгиевич… – осуждающе простонал тот и с отвращением выполнил команду.
– Ну и что ты скажешь в свое оправдание? – спросил меня тип, оказывается, обладающий вполне приличным именем.
– Я думаю, что камешки, прикрепленные к записке, предназначались хозяину лавки или кому-то из его людей в качестве образца или аванса, а в записке была инструкция, что делать с содержимым аккумулятора. И что бы там ни было написано, сейчас, через столько лет, для нас не имеет ровно никакого значения. Поэтому максимум, что теперь можно предпринять, – это попытаться выгодно реализовать содержимое аккумулятора.
– Резонно, – заметил мафиози. – А с тобой что делать?
– А меня отпустить, взяв слово не болтать, что я с удовольствием сделаю, так как это в моих интересах.
– Блестяще! – хмыкнул он, смешивая себе коктейль. – Теперь слушай меня. Твоя жена, по всей видимости, вскоре будет поднимать на ноги ментуру, они начнут трясти рынки, где ничего не найдут, объявят тебя в розыск, и, опять же, не найдут. А ты тем временем будешь гостить у нас.
– Но вы же обещали!.. – с негодованием начал я.
– Во-первых, я ничего не обещал, во-вторых, мы с тобой еще в самом начале пути. К примеру, скажи мне, много ли в этой твоей Бирме таких камешков?
– На рынках – горы. А где добывают, – не был, но слышал, что люди там просто ходят по рубинам, мелочь не берут, ловят что покрупнее.
– Хорошо. А лавку, где покупал аппарат, помнишь?
– Нет, конечно. Туда нас водил белорус Николай из «Тракторэкспорта».
– Таак, теперь еще белорус объявился. Его полное имя?
– Кажется, Николай Михайлович. Фамилию, убей бог, не помню.
– Убьем, не спеши… А вместе с ним нашел бы лавку?
– Это что, в Рангун лететь?! А загранпаспорт, а визы? Меня же на работе хватятся…
– Ой, не надо песен. Федя, заходи, проводи гражданина в КПЗ, пусть там расслабится, может, еще чего вспомнит, а мы пока его бабой займемся.
* * *
Когда пленника увезли, Константин откинулся в кресле и, глядя в потолок, спросил:
– Ну, что скажете, товарищ полковник?
Из-за ширмы, прикрывавшей диван, вышел, заметно прихрамывая, коренастый, начинающий седеть крепыш со следами былой военной выправки.
– Похоже, что пацан не врет. Он оказался совершенно не готов к тому счастью, что свалилось на него. Это вообще не его хлеб. Так что, Константин, разматывать эту историю будем мы с тобой. Кстати, а что заставило твоих ребят вскрыть аккумулятор?
– Чисто профессиональное любопытство. Во-первых, они ни разу не видели ничего подобного. Там стояло явно поддельное японское клеймо. Во-вторых, он им сразу показался подозрительным: ни разу не пользовались, а заряда не держит, да и весит меньше положенного для емких аккумуляторов. Вот и заглянули аккуратненько…
– Понятно. Их надо поощрить за грамотные действия, я имею в виду за то, что сразу тебе доложили, а не хапнули.
Константин довольно хмыкнул. – Они ж не совсем идиоты, как наш гость. Сразу поняли, что это целое состояние. Чужое. За это жизни лишают не в розницу, а оптом. И не с их рылом лезть на рынок и торговать краденым достоянием, в котором они, к тому же, ни хрена не понимают.
– Ладно. Сейчас нам надо прежде всего нейтрализовать мадам, пока не объявила своего муженька в розыск. Конкретную лавку она не знает, иначе уже была бы у нас в гостях. Самое лучшее, заманить ее к нам на приманку-муженька. Впрочем, может потребуется и принуждение. Пусть этим займется Эдик. Нам мараться об это ни к чему. Далее. Надо все же узнать содержание записки. А, значит, будем искать прямой выход на питерского толмача. Не так уж сложно выяснить, кто в университете владеет бирманским языком, их же считанные единицы. Но тут могут быть издержки. Такие ребята – товар штучный и всегда были под присмотром беспеки. А вдруг придется ему ручки выкручивать?… Плюс, свяжись с нашим человеком в Торговой палате, пусть узнает, что за выставка проводилась в Бирме в советские времена и какой-такой белорус Николай Михайлович участвовал в ней от «Тракторэк-спорта». Неплохо бы его отловить, чтобы наш пленник мог с ним пообщаться. По итогам будем определяться, не прокатиться ли тебе с ребятами в тропики? Это же где-то рядом с Таиландом? Может, и сам к вам подключусь. Надо же когда-то и в отпуск ходить. Давно мечтаю окунуться в воды Индийского океана. Аж с тех пор, как ты под моим началом ползал на брюхе в Афгане.
Константин поперхнулся, подхватил на лету слетевшие очки. – Гениальная мысль, Виктор Павлович!
