Семён Данилюк
Выезд на происшествие
БЛИЖЕ к вечеру лейтенанта Танкова вызвал заместитель начальника райотдела Борис Иванович Сиренко. Когда Танков вошел, Сиренко правил какой-то документ. Правил, похоже, с натугой: раскаленная лысина светила прямо в лицо вошедшему. Не отрываясь, Сиренко ткнул карандашом в сторону одного из десятка стульев. Работал Борис Иванович неспешно и – не при подчиненных будь сказано – на удивление муторно, поэтому в редкий час не сидело перед ним одновременно по два-три человека в ожидании руководящего решения.
Вот и сейчас в углу у окна развалился дежурный по отделу старший лейтенант Чесноков, а прямо напротив стола поерзывал участковый Лукьяненко. Именно его очередной опус и правил, тяжко вздыхая, Борис Иванович.
– Ну уж это-то… – Он бросил карандаш и посмотрел на Лукьяненко. Участковый тотчас вздохнул. Видно было, что разговор долгий: и не в первый раз бросил, и не в первый раз посмотрел. – Ты чего пишешь-то? "Михеев вышел из дома. Идя по улице, его ударили по голове".
Чесноков гоготнул.
– Так все и было, – подтвердил Лукьяненко, с укоризной посмотрев на веселящегося дежурного.
– Так и было, – передразнил Сиренко. – Это ж процессуальный документ. Тебя грамоте-то учили?
– Я без высшего.
– Десятилетку же кончал?
– Это да. – Лукьяненко повздыхал. Вспомнил, видно, как кончал школу. В своё время тридцатилетнего ударника-тракториста Василия Лукьяненко в порядке почина рекомендовали на работу в органы внутренних дел. И вот уже три года ходит Василий Сергеевич в кожаной куртке сельского участкового. Оружием, правда, не балуется – чего нет, того нет, – и табельный "Макаров" пылится в домашнем сейфике, ключ от которого хранит самый бесстрашный человек в поселке – жена Василия Сергеевича. Поговаривали, что и отдельные постановления писаны вроде как женской рукой, но руководство на злые эти наветы не реагировало: хоть и никакой участковый, а где сейчас другого на такой отдаленный "куст" сыщешь?
– Ты вот чего, Лукьяненко… – Сиренко задумчиво повертел перечеркнутое донельзя постановление. – А иди-ка ты отсюда. Пускай тебе твой непосредственный начальник правит. А то привыкли, понимаешь, чуть что – к руководству.
– Так я чего докладывал, Борис Иванович. – Изнемогший Лукьяненко вытащил из-под себя влажный планшет. – Уехал он. А сегодня срок по заявлению.
– Иди отсюда, говорю, – нажал на голос Сиренко. – Нечего тянуть до последнего дня.
Лукьяненко аккуратно упаковал потертую на сгибе пачку бумаг и, извинившись, с облегчением вышел, так, впрочем, и не поняв, зачем просидел он здесь битый час.
– Разгильдяй. Из-за таких вот ничего за день не успеваешь, – пробурчал Сиренко, но тут же тряхнул головой и просиял добротой и отзывчивостью в сторону молодого лейтенанта: – Вы как, Танков, осваиваетесь в коллективе?
– Так точно.
Работал Танков всего два с половиной месяца, стеснялся университетского "поплавка" на кителе и, словно искупая недостаток армейской выучки (прошел лишь офицерские сборы после вуза), к начальству старался обращаться исключительно уставными словами. Видно, для райотдела с его закоренелым панибратством выглядело это диковато. Чесноков, во всяком случае, поморщился.
– Планы какие?
– Служить, товарищ капитан.
– Похвально. Пока у нас к вам нет претензий. Ваш шеф-наставник Велин рекомендует вас как исполнительного и инициативного работника. Так что, как только вакансия в уголовном розыске освободится, считайте, – вопрос решен.
– Спасибо, товарищ капитан.
– Кстати, все хотел спросить. Чего так в утро тянет? Работенка-то грязная. Нет бы в следствие. С высшим образованием в самый раз. Там, кстати, и единица свободная есть. И попрестижней. А?
– Благодарю, товарищ капитан. – Танков поднялся. – Но я бы все-таки хотел в уголовный розыск.
Некоторое время Сиренко с интересом его разглядывал.
– А впрочем, – отмахнулся он от какой-то досаждавшей мысли, – все мы через это прошли. На сегодня планы есть?
– Никак нет. Если что надо – готов.
– Вот это правильный подход. – одобрил Сиренко. – Чувствуется, что проникаетесь общей задачей… Вам дежурить по отделу приходилось?
– Приходилось, приходилось, – поспешил вмешаться Чесноков. – Со мной на той неделе дежурил.
– Так точно, – подтвердил Танков. – Ходил один раз помощником дежурного.
– Опыта негусто, – Сиренко поскреб ногтем лысину.
– Да сможет он, – Чесноков, в отличие от начальника, сомнений не ведал. – Сами ж говорите, толковый. И верхнее образование. Да потом день-то какой– среда. Самый тихий денек. Чесноков, не стесняясь, зевнул.
– Тут такое дело, Танков. – Сиренко, все еще колеблясь, пригладил потускневшее солнышко на голове. – Не явился сменный дежурный Кузнецов. Может, заболел, может, несчастье какое – не знаем пока. Живет он в деревне, не дозвониться. Чесноков уж лишних шесть часов передежуривает.
– Восемь, – не уступил двух часов Чесноков.
– Ставить на вторые сутки не имеем права, а подменить некем. Я всю расстановку сил прикинул. Следствие, розыск, сам понимаешь, нельзя: они в опергруппу ходят. ГАИ, пожарники тоже. Участковых из района вытаскивать уже поздно. Так что придется тебе, понимаешь, до утра командовать отделом. Так сказать, вставать у руля. Справишься? Не подведешь?
– Не знаю. – Танков испугался. В отдел он был принят сверх штата за счет должности участкового и использовался пока на подхвате. Работа дежурных, казалось бы, была спокойной. Еще бы, сутки на телефоне, двое отдыхаешь. Для милиции с ее растяжимым, как жвачка, рабочим днем вещь прямо-таки нереальная. Но это, так сказать, милицейская арифметика, а если до алгебры дойти – нет, пожалуй, более взрывоопасной точки. Несмотря на малый стаж работы, Танков об этом был наслышан.
– Неужто трусишь? – громко поразился Сиренко. – И это будущий сыскарь! Да ты рваться должен на огневой, так сказать, рубеж. А Чесноков тебе все подробно объяснит. Чесноков! – Сиренко начальственно подобрался. – Пока полностью в курс дела не введешь, из отдела ни ногой. – Ответственный по отделу сегодня – начальник уголовного розыска, – вновь обратился он к Танкову. – Если что, всегда подправит. А может, еще и выйдет этот барбос Кузнецов. Тогда сменим. Сиренко поднялся, торжественно вышел из-за стола, что делал чрезвычайно редко, крепко сжал руку Танкова: – Возражений нет? Дерзай, лейтенант!
Танков хотел возразить, но втиснуться между двумя на одном дыхании слепленными фразами не успел, а потому молча повернулся через левое плечо и вместе с довольным Чесноковым вышел в коридор.
– Это я тебя сосватал, – похвастался Чесноков. – Этот бы и щас еще искал, кого поставить. А подмена не придет, не надейся. Загулял мужик.
– Откуда знаешь?
– А то впервой. Думаешь, Сиренко не знает? Это он перед тобой ваньку валял. – И, упреждая вопрос, пояснил: – Ваське Кузнецову до пенсии год. Вместе с начальником отдела начинал. Вот Сергей Иванович его и тянет. Но теперь уж не дотянет. Не те времена. Хана Кузнецу!
Чесноков, не скрывая радости, подтолкнул Танкова, – после увольнения Кузнецова сам он становился первым кандидатом на должность старшего дежурного.
Дежурная часть – это громко сказано, а попросту дежурка, – как и весь отдел, была, можно сказать, малогабаритной. Даже махонькая камера для задержанных своим решетчатым деревянным окошком смотрела, вопреки предписанным нормативам, прямо в стол дежурного по отделу. За столом этим с разбросанными журналами восседал, тяжело пыхтя, помощник дежурного Павел Евгеньевич Филиппов, старший сержант милиции. Маленькая веселая легенда райотдела, улыбчивый стошестидесятикилограммовый слоник. Встречая Пал Евгеньича, каждый сотрудник непременно интересовался, не похудел ли уважаемый помдеж. И Филиппов ожиданий не обманывал. Едва входя в отдел, громко, довольно отдуваясь, рапортовал:
– Опять кило за неделю плюсуем…
– Принимай начальство, Пал Евгеньич, – объявил Чесноков, откровенно подхихикивая. – Будь ему, так сказать, поддержкой и опорой.
Доброжелательно задвигав округлыми, похожими на свернутые свежеиспеченные блины, щеками, Филиппов утопил руку Танкова в своей мягкой, как подушка, лапе.
– Давай расписывайся в приеме дежурства. – Чесноков сноровисто выудил из-под живота Филиппова ручку, раскрыл и разбросал перед опешившим Танковым сразу несколько журналов.
– Так Сиренко сказал, что ты объяснить должен. Я ж не знаю… – заупрямился Танков.
– А чего тут объяснять? Покрутишься – разберешься. Помощник опытный. Шофер тоже, – он недобро усмехнулся, – …опытный. Так что не тяни резину, принимай оружие.
Растерявшийся Танков посмотрел на своего помощника.
– А ничего, – добро улыбнулся тот. – Пусть катится. Отдежурим. Не впервой.
– Долго ты будешь копаться? Давай за мной, – Чесноков уже снял замок с обитой железом дверцы в углу. Вдвоем протиснулись они в крошечную оружейную комнату, в узенькое пространство между толстенным, пышущим здоровьем сейфом и хлипким столиком, обильно заляпанным жиром, щелочами, заваленным хлебными крошками и пустыми бутылками из-под кефира. Чесноков распахнул сейф. Прямо на Танкова, словно звери в вольерах зоопарка, смотрели стреноженные в деревянные подставки тупоголовые пистолеты ПМ. В нижнем ряду стояли похожие на щук хищники покрупнее – автоматы Калашникова.
– А вот здесь ничего. – Танков ткнул в пустующие подставки.
– А что на них вместо пистолетов пришпандорено, не видишь? Разуй глаза, – Чесноков пренебрежительно смерил его взглядом. – Карточка-заместитель называется. Посмотри, чьи фамилии. У этих оружие всегда на руках. Танков поспешно закивал. Он понимал, что дежурство так не сдают, но испытывал неловкость оттого, что каждым вопросом своим обнаруживал перед ехидным Чесноковым такую удручающую некомпетентность, что лучше уж смолчать, потом как-нибудь, не спеша разберется.
Чесноков меж тем расстегнул поясной ремень, стянул с него кобуру с пистолетом, протянул Танкову:
– Держи шпалер. Вешай на пояс и будешь за шерифа. Ну так что, пацан, подписал, что ли? А то пока я еще до дому доберусь, – Он предвкушающе потянулся: – Значит, запоминай. За день было одно очевидное ДТП. Я его уже зарегистрировал. Да еще опергруппа с обеда уехала на кражу магазина. Засим всем пока! – Он пожал руку Филиппову, повернулся к подменному дежурному, оглядел неодобрительно: – Тоже мне, братья Вайнеры, – и исчез.
После восемнадцати отдел начал пустеть. Хлопала сначала интенсивно, а потом все реже входная дверь. Разместившись сразу на двух стульях и заполнив собою полутораметровое пространство от окна до стола дежурного, дремал у батареи Филиппов. Танков сидел за столом и перечитывал книгу учета происшествий, выискивая в ней собственные следы. А вот, пожалуйста: "На место происшествия выезжала опергруппа в составе…" И его фамилия. Пусть в конце, но ведь это он нашел в "подломанном" магазине за мешками с крупой долговые расписки, а уже потом начальник розыска Гордеев «расколол» завмага на инсценировку кражи. Чувство причастности было необыкновенно приятно. Опять зазвонил телефон. Танков поправил повязку на левом рукаве, не удержался, скосился на надпись, рывком поднял трубку.
Он уже освоился и, отвечая, с удовольствием подражал залихватским чесноковским ноткам. – Дежурный по райотделу лейтенант Танков, – с аппетитом, отрывисто представился он. – Помедленней. Записываю… Уже уехали?.. Зачем же я к вам на ночь глядя людей буду гонять?.. Да нет, я понял: торговали некачественной колбасой, квитанции по вашему требованию не предъявили… Номер машины я записал… Всё правильно, гражданин: с обманами потребителей нужно беспощадно бороться. Но зачем же это делать на ночь глядя? Завтра с утра будут направлены сотрудники. Так что не волнуйтесь, товарищ ветеран. Никуда они теперь не денутся, а за сигнал спасибо. Честь имею!
Танков поспешно положил трубку и поднялся. В дежурную часть в фуражке и плаще вошел Сиренко:
– Опергруппа еще не вернулась?
– Никак нет.
– По рации связывались?
– Не сообразил.
– Надо соображать, раз на серьезное дело посажен. – Сиренко прошел к маленькой радиостанции, стоящей прямо на металлическом ящике с картотекой: – Какой позывной у УАЗа?
Танков беспокойно задвигал руками по плексигласу на столе. Где-то под ним он видел список позывных. Ведь только что видел.
– Ну? – поторопил Сиренко.
– Двести первый. – Филиппов неспешно приоткрыл щелки глаз. – Да бесполезно вызывать. Кузьмич наверняка рацию не включил.
Сиренко все-таки попробовал. В рации бесперспективно хрипело и щелкало.
– Разгильдяй! – Он швырнул трубку. – Давно выгнать пора.
– Да звонили они, – лениво успокоил его Филиппов. – В отдел едут.
– Раскрыли?
– Вроде везут кого-то.
– Тогда ждать не буду. – Сиренко поправил фуражку. – Если что, я дома. А вам, товарищ лейтенант, – он с неудовольствием сделал паузу, – надо быстрей овладевать оперативной обстановкой. Вы сейчас мозг отдела, а не просто, понимаешь, кукла какая-нибудь. За все в ответе.
Едва захлопнулась за ним входная дверь. Танков упрекнул Филиппова:
– Что ж вы, Пал Евгеньич?! Звонили, а вы не сказали?
– А чего говорить? Едут и едут…Пойти кабинеты, что ли, проверить? – Филиппов, опершись сразу на стол и подоконник, поднялся, покряхтывая. ЗАЗВОНИЛ телефон. Мужской голос продирался издалека, сквозь хрипы в телефонном аппарате: – Милиция? Слушайте, вы там скажите этой истеричке, чтоб меня в дом впустила! Не на улице же мне околевать!
– Говорите громче и по существу! – закричал Танков. – Откуда вы и что случилось?
– С Востока я!
Танков посмотрел на разминающего поясницу Филиппова.
– Поселок Восток, – кивнул тот. – Есть такой. Лесовики там живут. Самый у нас медвежий угол.
– Громче, пожалуйста! – опять закричал Танков. – Кто вы и что случилось?
Он долго слушал, кивал, переспрашивал. Наконец закрыл ладонью мембрану:
– Ничего не пойму. Какой-то Гусаров. Вроде из заключения. Там у него часть дома по наследству. А в доме женщину с детьми поселили. В общем, не пускает она его. Чего делать-то?
Филиппов неспешно отобрал трубку.
– Слышь, милый. – Он даже не изменил тональности и не повысил голоса. – Дело твое гражданское, понимаешь? Не милицейское… Ну тем более… Ты погоди. До утра найди, где переночевать… Ну, как это не найдешь? В своем-то поселке? А утром дуй в администрацию… Чего ты мне свои бумаги читаешь? Я в них все равно не понимаю. Ты властям доказывай… Ну чего заладил: сломаю, сломаю? Мужик ты или нет? Уступи до утра… Ну ладно, передай ей, что в милицию велели позвонить. Только гляди, чтоб без рукоприкладства. А то опять загремишь. – Он аккуратно положил трубку. – Чем только заниматься не приходится! Запиши куда-нибудь. Может, часа через два позвонишь для покоя.
