Семен Венгеров
Русская литература в 1881 году
Самым драгоценным выводом г. Златовратского нельзя, конечно, не признать того, что «массовая душа – это тот лед, который может быть внутренно воспламенен до 180°, незримо и непонятно для стороннего глаза, выработав эту теплоту в своей внутренней лаборатория. Но один момент, один порыв, одно, может-быть, очень ничтожное обстоятельство – и внезапно вся эта, сконцентрированная годами незримой работы, сила неудержимо освободится из оков тайны и расплавить мгновенно самый лед, озарив освободившимся светом и теплом все, что в безнадежном холоде жило вокруг» («Очерки деревен. настроения», Отеч. Зап., февраль).
Той же «новою деревнею» занимается и другой крупный деятель мужицкой литературы, г. Энгельгардт. В прошлом году он поместил два письма из длинной серии «Писем из деревни», тянущихся около десяти лет. Одно из них, описывавшее некий «Счастливый уголок», где крестьяне живут «припеваючи», произведено большую сенсацию и послужило темой оживленных печатных и устных толков.
Письма г. Энгельгардта представляют собою очень оригинальную смесь беллетристики и публицистики, написанную очень метким и свободным языком. Благодаря этому, письма г. Энгельгардта очень много читаются и притом даже такими, которым сюжеты, трактуемые почтенным профессором, «скучны». Главное их достоинство заключается в том, что г. Энгельгардт всякий вопрос ставят резко и без, всяких виляний. «Нельзя не признаться, хотя должно сознаться» – вы у него никогда не найдете. Ни пред какими авторитетами и «веяниями», даже самыми «либеральными», он не останавливается и правду-матку там в глаза и режет. Известна его резкая выходка, несколько лет тому назад, против кооперативного сыроварения. Кооперативное сыроварение считалось у нас делом крайне «либеральным», крайне передовым явлением. А вот пришел г. Энгельгардт и без дальних колебаний отрезал, что либеральное сыроварение идет на счет жизни крестьянских ребятишек: прежде молоком их поили, а теперь это самое молоко на кооперативную сыроварню несут и ребятишки потому мрут как мухи.
Вот и в разбираемых двух письмах г. Энгельгардт самым резким образом ставят модный теперь вопрос о соотношении помещичьего хозяйства и крестьянского труда. Известно, сколько есть проектов и планов примирить эти два интереса, устроить так, чтоб и у помещика были рабочие руки, и чтоб эти рабочие руки не бросали бы своей земли и не разоряли таким путем свое хозяйство. Г. Энгельгардт необинуясь, прямо, заявляет, что помещичьи интересы и крестьянские – вещи диаметрально противоположные, что примирить их нет никакой возможности и что какая-нибудь сторона должна уступить свои права на землю. А так как крестьянин не может уйти от земли, то уйти должен помещик.
С такой же ясностью и резкостью показывает г. Энгельгардт, как так-называемое, «оживление» торговли есть непосредственная причина крестьянской голодовки. Опять значит «натравливание» сословий… Одним словом, беспокойный человек!
И как же, однако, скромен этот «агитатор», когда, оставляя «критику», переходит к положительным требованиям. Вот, например, описывает он несколько деревень, которым дает название «Счастливого уголка», потому что обитателям его живется «хорошо». И что же, однако: «если кто-нибудь, незнакомый с мужиком и деревней, вдруг будет перенесен из Петербурга к небу крестьянина „Счастливого уголка“, и не то, чтобы в избу средственного крестьянина, а даже в избу „богача“, то он будет поражен всею обстановкой и придет в ужас от бедственного положения этого „богача“ (Отеч. Зап., февраль, стр. 378). Не думайте, что г. Энгельгардт иронизирует, – нет, он от души доволен „благосостоянием“ „Счастливого уголка“. „В одной из деревень последние два года уже все были богачи, то есть никто хлеба не покупал, у всех хватало хлеба до нови“. И вот такой-то, уголок г. Энгельгардт, желая быть верным действительности, должен назвать „Счастливым“. Мало того, он „мечтает“ о том, чтобы вся Россия покрылась такими „Счастливыми уголками“.
Главным условием образования „Счастливых уголков“ г. Энгельгардт считает освобождение крестьянина от необходимости продавать свой труд постороннему, что лишает его возможности аккуратно вести свое хозяйство и приближает его к состоянию безземельного пролетариата. Для этого нужно, чтобы помещик „ушел“ от земли, пошел бы в город, а землю отдал бы крестьянину (за деньги, конечно; не пугайтесь, пожалуйста, и не подумайте чего-либо зазорного. Сами, славу Богу, как и все люди, в участке прописаны).
Но если совсем не нужен мужику помещик, то весьма ему нужен, по мнению г. Энгельгардта, „хороший“ интеллигент. И вот г. Энгельгардт проектирует „интеллигентную деревню“, чтобы собирались интеллигентные люди большими компаниями, приобретала бы землю с тем, чтобы самим ее обрабатывать, вести хозяйство по правилам рационального хозяйства и таким путем и самим кормиться, и мужикам пример подавать. „Садитесь на землю и не опасайтесь, что вам нечего будет делать среди мужиков. Дела не оберетесь, дела пропасть“. Г. Энгельгардт не настолько, однако, наивен, чтобы рекомендовать образование интеллигентных деревень „интеллигенту“ вообще. Он достаточно пожил на свете, чтобы знать, что интеллигенция и порядочность – вещи совсем не всегда совпадающие. И обращается он поэтому к тем, которые не разрешили еще „проклятых вопросов“, еще „мечутся“.
