Семен Пегов
Я и рыжий сепар
– Для того чтобы полного соответствия добиться, – смеется полевой командир, – я ребят из своей группы, когда мы выходили кошмарить украинские блокпосты, перед выстрелом из РПГ, например, заставлял кричать «Аллах акбар!!!». Сначала пацаны неохотно это делали, но потом я назначил премиальные: выдавал особо голосистым дополнительный боекомплект. С боеприпасами дефицит, двадцать пятые ВОГи для подствольных гранатометов вообще на вес золота. А бойцы у нас не любят экономить, хлебом не корми дай пострелять. Ну а у меня, как у командира группы, дополнительные запасы есть.
– А сейчас почему Муцураева не ставишь? – спрашиваю.
– В штабе джихадить запретили, – не без сожаления констатирует Воха.
– «Джихадить»?
– Ну мы так свои диверсионные вылазки называли. Но теперь командование считает, что чувства верующих можем оскорбить, – расшифровывает слова Вохи командир, – так что намаз с Муцураевым под запретом. Да и вылазки тоже… Полностью переключились на оборону. Ну вот бороды брить нас никто не заставит. – Моторола окидывает подчиненных ехидным взглядом. Не у всех борода выглядит аккуратно, у кого-то она растет смешными клочками. Да и сам командир не может похвастаться густой «лопатой». Рыжий пух хаотично усеял его подбородок, но отступать Моторола не намерен: – Мы с ребятами из моего отряда поклялись друг другу, что побреемся, только когда война закончится. В день победы!
Местный завхоз собрал нам пакет с продуктами – для семьи, которая живет на нижней улице. Как выяснится чуть позже – прямо на линии огня. Грузимся в «аутлендер», Воха опять ведет джип замысловатыми зигзагами.
Обычный деревенский дом. Жена с мужем, двое детей, больная бабушка. Продукты пришлись кстати.
– Чего же, – спрашиваю, – вы не уезжаете?
– Да некуда ехать… – слегка флегматично отвечает женщина.
– А как же обстрелы?
– Прячемся целый день в подвале…
Понимаю, что ее нездоровая отстраненность – следствие перманентного шока. Двое малышей – Антон счастливо повисает на ополченце, четырехлетняя Вера тоже улыбается в коляске. Вот только взгляд у нее чересчур умиротворенный. Девочка тяжелобольна, у нее врожденная микроцефалия. Не говорит и почти не слышит.
– Поэтому и обстрелы ей не страшны, – объясняет мать.
– Мы предлагали их эвакуировать, – докладывает Мотороле рядовой, который сопровождал нас к дому, – но в Славянске им негде остановиться, жить беженцами не хотят, здесь, говорят, хотя бы своя крыша над головой есть.
– Да, я в курсе… Тут вчера ребята из «Комсомолки» были – Коц и Стешин, они обещали найти мецената, чтобы обеспечил жильем в России и работой. Думаю, со дня на день вывезем… Вот по кому эти суки стреляют? – риторически обращается ко мне Моторола. – Ты видишь где-нибудь тут поблизости штаб ополченский или точку огневую?
Демонстративно оглядываюсь. Конечно же ни штабов, ни огневых точек в обозримом пространстве нет. Моторола недвусмысленно намекает, что у него полно дел и наше путешествие окончено. Я отказываюсь возвращаться в гостиницу.
– Ладно, – соглашается, – пойдем, я тебя с пацанами на передке познакомлю. Потусуешься с ними. Воха, поехали к Викингу на позиции.
Когда я выезжал в Славянск, думал, встречу здесь «зеленых человечков» – таких же, что в одно мгновение появились в Крыму, как опята после дождя выросли вокруг каждого мало-мальски административного пня. То есть, попросту говоря, российскую спецуру в масках, десантников, ну и бог знает кого еще из военных закромов нашей родины. Запрыгнув в первый же окоп на линии соприкосновения с ВСУ, я, мягко говоря, опешил.
Тут не было атлетичных контрактников с солдатской выправкой и пионерским настроем. Я увидел усталые лица, в которые въелась фронтовая копоть, – ребята лет двадцати с героической безуминкой в глазах сидели плечом к плечу с выжатыми насухо фигурами сорокалетних мужиков. Первые были дворовыми пацанами, вторые – прирожденными работягами с шахтерским прошлым. По окопам гулял знойный степной говорок, их можно было назвать «ватниками» и «колорадами», да кем угодно, но точно не спецназом ГРУ.
Моторолу здесь приветствовали не по армейскому уставу, но с подчеркнутым уважением. Формально он не был большим командиром, но его знали все и ему доверяли больше, чем штабным. Потому что свой – с передка не вылезает. Наперебой начали сообщать новости: «Минометы с утра молчат», «На тот берег подошла новая техника». «Скорей всего – самоходные артиллерийские установки, но укропы их еще не расчехляли». «На нижней улице – маячили два подозрительных типа, возможно корректировщики…»
– Тише! – внезапно в крик зашептали откуда-то справа. – Кажется, танк опять завелся…
Все замолчали, и стал четко слышен нарастающий гул техники. От волнения показалось, что танковый двигатель работает метрах в пятидесяти от окопа.
– Перезарядился, значит, – посмотрел на меня Моторола с вызовом, – у тебя есть секунд тридцать, чтобы добежать до подвала, пока он займет позицию и начнет стрелять.
– Да я лучше здесь, с вами побуду…
– Не обосрёшься от страха?
– А что, надо?
Я расправился в полный рост – было это, конечно, полной дуростью, – но тогда я не понимал. Решил, Моторола меня проверяет: как там в Сирии на самом деле. Первый трескучий разрыв осыпал наши лица комочками земли, я не шелохнулся. После второго посмотрел на Моторолу, тот покрутил пальцем у виска:
– У тебя там в Сирии, что ли, совсем забрало упало? – Пожимаю плечами. Упрямое безрассудство его задело. Соревноваться в смелости – глупая затея. – По моей команде с интервалом в пять-шесть метров бежим до машины, остальные в подвал.
Рявкает третий.
– Бегом!
Наступая на пятки Вохи, добегаю до джипа, на ходу захлопываю дверь, пока разворачиваемся, успеваю щелкнуть картину: раздетый по пояс старик, несмотря на то что украинский танк расстреливает соседние дома в упор, продолжает полоть картошку. Через минуту мы уже вне зоны поражения. Подбросили до гостиницы, прежде чем выйти из машины, спросил:
– Завтра возьмешь с собой?
– Ты вроде крепкий… Звони… Только не высовывайся больше из окопа.
Я, конечно же, не сказал Мотороле, что никогда до этого не попадал под танковый обстрел.
Репортаж под «Градами»
На какое-то время Моторола пропал. Сделать это в Славянске – небольшом городке, полностью окруженном поразделениями ВСУ, – было практически невозможно. Но ему это удалось. Телефон не отвечал. Постовые у стрелковского штаба разводили руками, мол, не появлялся.
Я решился сгонять на Семеновку без сопровождения, разузнать, что да как, – гранатометная группа Мотора была чуть ли не главным звеном в обороне сепаратистского форпоста. В слове «сепаратист» многие здесь не видели ничего предосудительного, гордую фразу «Да, я сепар, мы отделились от Украины, мы хотим жить в своем государстве» в окопах можно было услышать довольно часто. Это я к тому, что местные шахтеры и работяги, взявшие в руки карабины – да, автоматы доставались далеко не всем, большая часть ополчения была вооружена старыми добрыми СКСами, – совершенно осознанно нарушали территориальную целостность Украины, всячески сопротивлялись тому, чтобы оставаться ее частью. По крайней мере, в тех политических рамках, которые установила победа Евромайдана.
Семеновка – деревенька под Славянском – смело могла называться столицей юго-восточного сепаратизма. В Донецке, да и в других городах, конечно, люди штурмовали администрации, райотделы милиции, управления спецслужб, но настоящая война началась именно здесь. А Семеновка и Моторола уже тогда в сознании любого, кто следил за событиями на Донбассе, слились в одно целое. Поэтому я туда и направился. Благодаря Мотороле, который периодически вывозил меня на передовую, я познакомился там с киевлянином Кедром, ребятами из Запорожья – Боцманом и Кирпичом и даже с одним грузином Гоги. Короче, я знал, к кому обратиться.
Таксист Саня, дежуривший у гостиницы «Украина», где тусовались все российские военкоры, любезно согласился рискнуть и добросить меня до центрального семеновского блокпоста, дальше я, разумеется, сам. По памяти добравшись пешком до Кедра, я попросил ребят из его отряда отвести меня к Боцману – самого киевлянина в расположении не оказалось, что также наводило на тревожные раздумья. Не было на месте и Боцмана с Кирпичом, куда-то запропастился даже грузин Гоги. Я отчаялся, но решил выяснить хоть что-то, раз уж приехал. Люди Кедра безрадостно – ну кому охота рисковать жизнью, не имея на то веских оснований, – отвели меня совсем уже на передок к Викингу, где я попал под танковый обстрел, впервые оказавшись с Моторолой на Семеновке.
– Так их перебросили дня три назад! – подтвердил мои опасения Викинг.
– Далеко? – спрашиваю.
– Да близко тут – в Николаевку, километров девять отсюда, – обнадежил скандинавского вида ополченец. Памятуя о том, что мы вместе танковый обстрел пережили, а значит, доверять мне можно, продолжил: – После того как ВСУ отбили Ямполь, мы ощутимые потери понесли. Стрелков дал распоряжение организовать оборону Николаевки и отправил туда Моторолу старшим.
– А со связью у него что? – не отставал я.
– Телефон выключил, его ж номер палят, ну ты сам знаешь – только запеленгуют месторасположение и давай накладывать со всех орудий. Вот Мотор и решил мобильником не пользоваться пока. Хотел симку сменить, не знаю, есть у него новый номер уже или нет, – отсек мои дальнейшие вопросы Викинг.
Мне, впрочем, и этого было достаточно. Из Семеновки я выбрался на попутке с ранеными, интенсивность артиллерийских обстрелов с каждым днем возрастала.
Следующим вечером Мотик появился сам. Его джип, управляемый Вохой, характерно тормознул почти что у лестничных ступенек гостиницы «Украина» прямо на тротуаре, сабвуфер изрыгал песни на украинском языке – это было слишком экстравагантно даже для Моторолы. Он первым вышел из машины и открыл заднюю дверь, чтобы подать руку. Кому бы вы думали – даме.
– Лена, – представил девушку ополченец.
Стройная, статная двадцатилетняя гарна дивчина с черными как смоль волосами, собраными на затылке в хвостик, и веснушками на курносом носу – она была более чем на голову выше своего спутника. Штаны цвета хаки, черная футболка с «ксюхой» наперевес. «Ксюхой» в народе называли автомат Калашникова укороченный, с такими ходят милиционеры. Модная по тем блокадным временам вещь. Моторола не представлял Лену как свою официальную пассию, потому что и слов никаких не требовалось. Его лексикон заметно изменился (я и не подозревал, что он может быть таким интеллигентным), с Леной он вел себя подчеркнуто деликатно, без всяких там гражданских пошлостей.
– Ну что, журналюги, шашлыки будем есть сегодня? – бодро приветствовал нас ополченец. – Что-то я погляжу, ваши ряды поредели.
– Да, – говорю, – остались только мы с Фомичом, Стенин и Первый канал.
Уже несколько дней мы куковали в Славянске вшестером. Оператор Life Миша Фомичев, фотограф «Россия сегодня» Андрей Стенин, Саша Евстигнеев – военкор Первого канала, с оператором-армянином Темой и инженером Никитой. Ну и я. Все остальные разъехались. После того как под Луганском артиллерией ВСУ накрыло парней с канала «Россия», затем под Донецком в живот застрелили Толю Кляна, редакции большинства российских изданий отзывали своих сотрудников из окруженного Славянска. Очевидно, что на прессу, работавшую на территориях, подконтрольных ДНР, объявили охоту. Киев нас внес в списки пособников террористов – ориентировки распространили по всем блокпостам. Отзывали, в общем, и меня с Сашей Евстигнеевым, и Андрюху. Но мы безрассудно упорствовали, ссылаясь на полнейшую блокаду города – мол, оставаться здесь безопаснее, чем идти пешком по минным полям и наткнуться на спецназ СБУ или, еще хуже, добровольцев из Правого сектора. Затянув с отъездом, мы, конечно, поставили начальство в неловкое положение, но зато были единственными, кто продолжал освещать события в Славянске изнутри. Это того стоило.
– Так что, мясо будем жарить? – любопытствовал Мотор. – Мы уже неделю по-человечески не ели.
– Да жарится уже, шеф-повар Игорь уехал вместе со своими ребятами с канала «Россия», теперь за него шашлыки армянин делает, – успокоил его Фомич.
Моторола был явно на взводе. Понятно, что с Леной они начали встречаться совсем недавно, поэтому знаменитый ополченец вел себя зажато, почти что стеснительно, у него даже голос как будто стал выше и миролюбивее. Моторола рассказывал, как чудом выскочил из-под Ямполя и что Первый перебросил его отряд в Николаевку:
– Наша группировка на Ямполе в окружение попала, моим дали приказ – прорывать кольцо, как всегда, короче, я ж их одних туда не отправлю. Разделились, я выскакиваю как бы к нашему блокпосту, а там уже укропы, и прямо на меня БТР едет. Я застыл как вкопанный – не отрываю глаз от пушки. Он дулом в мою сторону поездил и продолжил движение, ни одного выстрела не сделал. Из-за каски, видимо, за своего принял. Вэсэушники привыкли, что ополченцы неэкипированными в бой идут, вот стрелок и затупил, иначе хана. Я конечно же шмыг в кусты и зашуршал к своим.
Пока трапезничали, поставили на зарядку их общие с Вохой гаджеты: смартфоны и камеру гоу-про – электричество у нас было от генератора, который работал на бензине. Включали его только по особым случаям, топливо ценилось на вес золота. Приезд Мотора, конечно, таким особым случаем, безусловно, считался.
После ужина он предложили посмотреть документальный фильм, который сделал местный донбасский фотограф Максим Фадеев про первые бои на Семеновке, им как раз передали диск с записанным и уже смонтированным материалом. Посмотреть его, кроме как у нас, было, разумеется, негде, на передовой компьютеров с дисководами не водилось. Разложили ноутбук прямо на капоте их боевого джипа. Простояли так на улице несколько часов. Моторола обнимал Лену за талию. Ополченец познакомился с ней в Николаевке – это они мне потом, гораздо позже расскажут – ВСУ начали массированный обстрел населенного пункта. Лена, которая тоже служила в ополчении, побежала за всеми в подвал, не успела захлопнуть дверь – очередной разрыв, осколок мины влетел ей в поясницу. Мотор с Вохой каким-то образом оказались поблизости, довезли раненую девушку до госпиталя, ранение было легким, он выцыганил у девушки телефон. Так и начали общаться. Только теперь, если не был занят на передовой, он от нее ни на шаг не отходил. «Вот где ты пропадал, – подумал я, – а не от укропов шифровался».
Кадры с диска в тот вечер пересматривали по нескольку раз. Мотор не то чтобы красовался перед Леной – о его боевых заслугах и так легенды ходили, девушка не могла о них не слышать, – а как будто хотел объяснить, насколько важно для него то, что происходит сейчас. Насколько по-человечески он неравнодушен к этой войне.
Во время штурма Семеновки, что был на видео, их группа понесла первые серьезные потери. Погиб Медведь – доброволец, вместе с которым Мотик приехал в Славянск. В одиночку он задержал украинский БТР, продолжал стрелять из пулемета даже после того, как очередью, выпущенной из бронетранспортера, ему посекло ноги, стрелял лежа. Когда закончился БК, по рации запросил эвакуацию, тем временем из БТРа вышли вэсэушники, сделали несколько выстрелов в упор, в живот, думали, что добили. Когда ребята смогли подъехать к Медведю, чтобы эвакуировать, у того еще бился пульс. Умер в больнице.
Ближе к рассвету Моторола засобирался, пора было возвращаться в Николаевку.
– К тебе можно туда приехать? – спросил я, прежде чем попрощаться.
– Сейчас вообще не до этого, Сэмэн, – именно в такой транскрипции он частенько меня называл, – Первый задач нарезал, зашиваюсь просто, набирай через день Вохе, он будет приезжать на склад за БК, может, и тебя с собой возьмет.
* * *
На блокпосту перепуганные и недоумевающие мужики передергивают затворы. Из джипа, оглушая всю округу, на чистом украинском раздается гимн «оранжевых»: «Разом нас богато, нас нэ подолаты». Трек западенской группы «Гринджолы», там и по акценту понятно, что исполнители родом из Ивано-Франковска, чтобы определить это, и меломаном быть не нужно. Здесь, на Донбассе, такое могут слушать только командированные правосеки (так боевиков из Правого сектора именуют, если кто не в курсе). Пока, потеряв дар речи, бойцы ДНР пытаются сообразить, как поступить дальше – то ли огонь открывать, то ли документы спросить, в песне приближается припев и рыжебородый пассажир, в правой руке которого уверенно покоится АК, дулом высунутый в окно, тянется свободной рукой к регулятору громкости и доводит ее до крайности. Водитель нагло улыбается. Из колонок на предельных возможностях, с легкими помехами от явного перегруза звучит бескомпромиссное: «Ющенко це наш президент!» Чтобы не случилось непоправимого, рыжебородый командир перекрикивает западенских рэперов:
– Я Моторола, мне на Николаевку. Будь ласка – пропустите.
От такого контраста зрачки передернувших затворы мужиков становятся еще шире. Растерянность в лицах только усугубляется. Воха в своей фирменной и резкой манере объезжает бетонные блоки и машет окаменевшим постовым рукой.
– Нет, ты видел их реакцию? – в полную диафрагму ржет Моторола. – У них глаза просто потухли, и слышно было, как мозг заскрипел!
Мне от таких мотороловских приколов иной раз становилось не по себе. Нет, конечно, это весело все, но ведь и свои могли шмальнуть, сдай у кого на блокпосту нервы. У Мотика теперь была новая фишка – пользуясь тем, что Лена в школе учила украинский язык и владела им свободно, он тоже начал тренироваться «размовлять». Вслед за «Разом нас богато» в трек-листе стоял гимн современного уже, победившего Майдана – композиция «Океана Эльзы» «Я не сдамся без бою». Так командир учился правильному произношению и обогащал словарный запас. Делал он это не только из юмористических соображений, но, видно, из каких-то практических тоже.
– В любом случае знание языка противника не повредит, – прокомментировал он свое увлечение.
Несмотря на то что накануне отбрыкивался от журналистской компании, Моторола сам заехал за мной и согласился взять с собой еще и фотографа Андрюху Стенина. Вчетвером мы неслись в Николаевку, шокируя дружественные блокпосты. Населенный пункт обстреляли из реактивных систем залпового огня, а возможно, чего-то еще более тяжелого. По версии ополченца ВСУ, применили «Ураганы» или «Смерчи» – уж больно воронки после ракет остались большие. Нужно было все это зафиксировать.
– Я ж тебе обещал, что ты запишешь стенд-ап под «Градами», они сейчас как раз по дачному сектору у самой Николаевки работают, – обрадовал меня Мотик.
– Не помню, чтобы мне не терпелось под «Градами» стендапиться. – Я постарался сохранить в голосе энтузиазм, первоначальной моей смелости поубавилось.
Ежедневно мы снимали результаты обстрелов украинской артиллерии в Славянске, довольно часто в наши объективы попадали не только руины разного типа построек, но и искореженные от взрывных волн тела местных жителей, искрошенные осколками конечности тех, кто не успел добежать до подвала. Буквально на днях у нас на глазах в реанимации скончался пятилетний мальчик, в его голове было столько осколков, что врачи физически не могли их устранить. Когда видишь, к чему может привести разрыв снаряда поблизости, предпочитаешь лишний раз не геройствовать понапрасну. «Моторола знает, наверное, что делает», – успокаивал я себя. Мы успели подружиться, он частенько брал с собой на передовую, случалось всякое, но в безрассудстве его упрекнуть было сложно.
– Заедем только к нам на располагу, оставим пацанам БК.
Мотороловцы базировались на окраине Николаевки – ближайшей к врагу, отряд расположился на цокольном этаже недостроенного и заброшенного особняка. Здесь было просторнее, чем в сырых погребах Семеновки, значительно суше, но при этом не менее безопасно. Три каменных этажа, возведенные под крышу, надежно защищали цоколь от попадания даже самого коварного снаряда, у ребят наконец появилась возможность наладить хоть какой-то быт. Отдыхавшие после ночного дежурства в «секретах» бойцы устроили банный день. «Секреты» – это такая сеть засад по одному-два человека, растянутая вдоль нейтральной полосы, чтобы засекать корректировщиков и разведгруппы ВСУ. Незадолго до нашего приезда один из таких «секретов» засек белый джип с сопровождением. Машина была вся в антеннах, напичкана какой-то модной аппаратурой. Парни недолго думая отправили в нее ПТУР, как выяснилось потом – ликвидировали какого-то шишку, генерала – то ли замначальника штаба АТО, то ли круче. В засаде, понятное дело, большую часть времени о землю животом трешься, поэтому возможность смыть с себя фронтовую грязь воспринималась как высшая награда. Ребята накипятили на костерке воды, в ход пошли бритвы: бойцы устроили флешмоб, брили друг другу головы. Так и прохладнее, и гигиеничнее. Бороды, разумеется, никто не трогал, уговор был сберечь их до дня победы. В результате видок у всех получился ну совсем басурманский, лопаты чуть ли не по грудь и блестящие черепа. Командир новый имидж бойцов одобрил. Те, кто не был занят водными процедурами, выгрузили из Вохиной машины боеприпасы, Моторола раздал краткие указания, Стенин дофоткал самых колоритных персонажей, я с замиранием сердца поинтересовался:
– Ну и куда мы теперь?
– Куда, куда, говорю ж, обещал – поснимаешь, как укропы огороды «Градами» обрабатывают, – подытожил наш проводник. – Воха, ты ведь помнишь, как к тому перекрестку подъехать, откуда дачное хозяйство хорошо видно?
– Конечно, помню.
Через пару минут мы неслись по какой-то раздолбанной полевой дороге, я снимал в окошко: метрах в пятистах от нас земля взлетала в небо.
– В одном пакете по сорок ракет, видишь, как ровненько ложатся одна за одной. После того как мы джип с их начальником размотали, такой фейерверк начался! С ума сойти! Это они из мести, что ли… Плохо одно – стрелять по целям они так и не научились, такое чувство – херачат наугад, а прилетает в мирных в итоге, – комментировал происходящее Моторола. – Вон видишь вспышки, они ж из зоны прямой видимости бьют – со стороны Лимана.
– Что-то тут по ходу никакого нашего секрета нет, – перебил командира Воха, – либо мы проскочили тот перекресток, либо Минер своих людей отсюда снял…
