полная версия

Сборник статей
Актуальные проблемы новой и новейшей истории зарубежных стран. Выпуск II

Полная версия

Кто виноват в «холодной войне»

Белоусова К.А.

доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры новой и новейшей истории МПГУ

Аннотация: роль личности в истории особо актуальна, когда ее деяния влияют и поныне. Политический курс США в 1950-х гг. на Ближнем Востоке зачастую определялся не только президентом Д. Эйзенхауэром, но и его госсекретарем, Д.Ф. Даллесом. Даллес, который вел «двойную игру» с участниками Тройственной агрессии, и, используя, в частности, их политические ошибки, смог извлечь максимальную выгоду для своей страны. Его дальновидная политика сделала США ближайшим союзником ближневосточных стран после поражения старых колониальных держав.

Ключевые слова: роль личности, Д.Ф. Даллес, Ближний Восток, политика США, Суэцкий кризис, Тройственная агрессия, доктрина Эйзенхауэра.

Джон Фостер Даллес, государственный секретарь США во время президентства Эйзенхауэра справедливо считается ваятелем внешнеполитического курса Соединенных Штатов и одним из основоположников ближневосточной стратегии, заложенной в 1950-х гг. и действенной и в наши дни.

Джон Фостер Даллес, как это обычно бывает, начал свою политическую карьеру благодаря своим родственным связям. Являясь внуком государственного секретаря, Джона Фостера, и племянником другого, Роберта Лансинга, Даллес начал свою собственную дипломатическую карьеру в 19 лет в качестве секретаря своего деда на Гаагской конференции. Если еще в конце 1930-х гг. Даллес придерживался политики изоляционизма, то в 1944 г. он проявил себя как ведущий представитель республиканцев на внешнеполитической арене. Трумэн несколько раз отмечал бесспорный талант Даллеса вести переговоры, особенно в связи с мирным договором с Японией¹.

Однако наиболее ярко и полно талант Даллеса как политика раскрывался, когда он выступал на первых ролях. Тандем президента с государственным секретарем представляется едва ли не самым прочным и работоспособным во всей истории института президентства. Даллес был в числе тех, кто пытался склонить генерала Дуайта Эйзенхауэра выставить свою кандидатуру от республиканской партии. Видимо, это было одной из причин очень теплого отношения президента к своему государственному секретарю. Даллес был единственным человеком, вхожим в кабинет Эйзенхауэра без доклада. Необходимо также отметить, что в те времена эксперты, в частности по Ближнему Востоку, не принимали участия в дискуссиях на высшем уровне и тем более были не особенно влиятельны в процессе принятия решений².

Типичный представитель ретроградного направления в международной политике, Даллес, был незаменим для Эйзенхауэра. «Перу» Даллеса обязан ряд новых внешнеполитических доктрин, в число которых входит доктрина «освобождения» от коммунизма. Следуя этой доктрине, Совет Национальной Безопасности (СНБ) разработал «новый взгляд» на оборону, который был одобрен Эйзенхауэром 30 октября 1953 г. Эта доктрина предполагала ускоренную подготовку США к развязыванию «большой войны» против СССР и стран социализма.

Дж.Ф. Даллес, как и многие его предшественники, и следуя логике американской внутриполитической динамики, критиковал предыдущую администрацию: «Стратегия линейного сдерживания, которой следовали Трумэн и Ачесон, значит силу нигде и банкротство везде». Чтобы отмежеваться от политики предыдущей администрации, Даллес «изобрел» две новые доктрины: «балансирования на грани войны» и «массированного возмездия».

Возложенная на себя самими Соединенными Штатами «обременительная, но почетная миссия руководства миром» означала фактически роль руководителя, арбитра, старшего брата. Выступая перед любой аудиторией, и какой бы внешнеполитический вопрос не рассматривался, Даллес сводил его к проблеме противостояния двух систем. Речи Даллеса, по форме напоминавшие речи проповедника, концентрировались на непримиримом конфликте между силами «добра» и «зла»³.

Поездка Дж.Ф. Даллеса на Ближний Восток в июне 1953 г. была обусловлена целым рядом причин. Важнейшей явилась революция в Китае, по поводу которой Даллес с горечью отметил: «Мы были потрясены тем, что 450 млн. китайцев от нас отпали… и то же может произойти на Ближнем Востоке»⁴.

Сомнительно, что ближневосточные режимы были склонны к принятию коммунистической альтернативы. Однако, американцы решили «перестраховаться» и через три месяца после выступления Даллеса ЦРУ свергнуло в Иране лидера организации «Национального фронта», Мохаммеда Мосаддыка, который принял решение о национализации иранской нефти.

«Международный нефтяной консорциум», который был создан вместо англо-иранской нефтяной компании (АИНК), позволил американцам потеснить английские монополии на нефть, в частности, в Иране, и занять ведущие позиции в нефтяной промышленности на Ближнем Востоке.

Однако в связи с невозможностью принятия кардинальных решений по Ближнему Востоку и вследствие все еще сильных позиций там Англии и Франции, Даллес продолжил блоковую стратегию, начатую еще при Трумэне, но не давшую желаемых результатов в силу тех же причин. Чтобы разведать ситуацию Даллес предпринял «турне» по ближневосточному региону. Его поездка дала четкие основания считать, что такие страны как Турция, Пакистан, Иран, Ирак и Сирия станут более надежным основанием для региональной оборонной организации.⁵.

В выступлении по радио 1 июня 1953 г. Даллес настаивал на необходимости создания линии «обороны свободного мира» у южных границ Советского Союза. Этот план получил название «Северного яруса обороны». Он предусматривал создание блока, ядром которого станут ближневосточные страны под опекой США, а также двусторонние соглашения США о военной помощи с каждой из стран в отдельности.

Противоборство США и Англии на этом этапе выразилось в создании компромиссного Багдадского пакта, послужившего, с одной стороны, «Северному ярусу обороны», а, с другой стороны укреплению уже зыбких позиций Англии на Ближнем Востоке.

Период «пактомании» Даллеса сыграл достаточно важную роль. Несмотря на то, что США не были участниками Багдадского пакта, они имели своих представителей во всех его секциях. Влияние США в регионе безусловно усилилось. Кроме того, Багдадский пакт явился связующим звеном между НАТО (через Англию и Турцию) и СЕАТО, Организацией договора о Юго-Восточной Азии (через Англию и Пакистан). Более того, именно Ирак стал центром нового объединения, тогда как на Ближнем Востоке еще одна страна претендовала на лидерство, а именно Египет. Сложилась ситуация конфликтности, в частности, между Египтом и Ираком и в целом в арабском мире, что играло США «на руку».

Даллеса особенно интересовал Египет. Революция 1952 г. была встречена в США с энтузиазмом, так как являлась ослаблением позиций Англии. К тому же Вашингтон надеялся переманить Насера на сторону объединения с Западом.

Однако, эти надежды развеяла Бандунгская конференция 1955 г. В адрес ее Даллес направил приветственную телеграмму, которую называл «ловким шагом» американской дипломатии. Даллес в своем послании, от лица США, а, значит, старшего брата, рекомендовал неприсоединившимся странам, но прозападной ориентации, логику поведения, в частности, на конференции, поставив перед ними задачу дать понять остальным странам, что США сочувствуют начинаниям афро-азиатских стран. Однако, конференция продемонстрировала, что «ловкий шаг» не удался, в частности, Насер примкнул к неприсоединившимся странам. Таким образом, Даллес объявил нейтрализм «аморальным» явлением, подтверждением чему послужила его программа от 28 марта 1955 г. с санкциями против Египта.

Поскольку на границах между Египтом и Израилем было неспокойно, Насеру необходимо было современное оружие. Израильские атаки были намного более успешными, нежели египетские, так что в информации, передаваемой «Радио Каир», порой, сильно преувеличивались египетские победы на «фронтах».

В сентябре 1955 г. после обращение Египта к СССР с просьбой о поставках оружия Даллес направил своего помощника Джорджа В. Аллена для передачи Насеру по сути ультиматума, где перед Египтом ставился выбор, либо он откажется от идеи приобретения оружия у советского блока, либо США разорвут с ним дипломатические отношения.

Насер, однако, из своих источников узнал об этом ультиматуме заранее и заявил, что не примет его и первым разорвет дипломатические отношения с США.

Наиболее интересна роль Даллеса во время Суэцкого кризиса.

Как впоследствии было признано рядом американских экспертов, отказ США финансировать строительство Асуанской плотины явился серьезной ошибкой. Разумеется, был целый ряд причин, которые толкали США на этот шаг. Во-первых, израильское лобби, выступавшее против этой идеи, а во-вторых, южные производители хлопка, радевшие за свои интересы. По свидетельству сына Эйзенхауэра, Джона, в момент принятия этого решения президент не мог активно выполнять свои обязанности, поскольку только что перенес тяжелую операцию. По мнению Джона, эта ситуация была использована Даллесом, который взял обратно данное ранее Египту согласие на финансирование строительства Асуанской плотины. «На моей памяти, – подчеркивал сын президента, – это был единственный случай, когда Даллес принял политическое решение без предварительной консультации с отцом»⁶.

В своих мемуарах Эйзенхауэр пишет, что после выздоровления он дважды письменно запрашивал Даллеса о возможности пересмотра такого решения, но оба раза государственный секретарь отвечал, что решение отменить уже нельзя⁷.

Даллес был уверен, что сможет дать достойный ответ на египетскую реакцию. Так, в интервью для «Тайм» Даллес поведал, что решение относительно Асуанской плотины было «шахматным ходом, какого дипломатия США не делала в течение долгого времени». По мнению Даллеса, Насер «попал в сложнейшую ситуацию, которая может быть использована на благо Америки при любом способе ее разрешения. В том случае, если президент обратится к русским, а те ответят отказом, это будет означать подрыв всей сети советских подачек во всем мире… Если же Советы согласятся субсидировать Насеру его плотину, то будет несложно объяснить странам-сателлитам, что их жизненные условия скудны потому, что Советы спонсируют Египет миллионами»⁸.

Насер решил вопрос по-своему. 26 июля 1956 г. президент объявил о национализации Суэцкого канала, что частично явилось решением проблемы финансирования плотины. До этого Суэцкий канал эксплуатировался Всеобщей компанией Суэцкого морского канала, где решающая роль оставалась за Англией. Не вдаваясь в детали, отметим, что на работы по реконструкции канала старая администрация затрачивала лишь 8% доходов от судоходства, а Египет получал лишь 15% прибыли, да, и то, формально.

Разумеется, как Англия, так и Франция не могли потерпеть сложившегося положения, но решили действовать сообща с США. В Лондон на совещание был приглашен Даллес, где тот высказал вполне недвусмысленную точку зрения, что контроль над Суэцким каналом не может осуществляться одной нацией, особо, если эта нация – египтяне.

Таким образом, на начальном этапе при обсуждении конкретных планов военных действий против Египта в нем принимали участие не только представители посольства США в Великобритании, но и лично госсекретарь. Вашингтон, позже, опровергал эти факты, однако они были подтверждены братом Джона Фостера, Алленом Даллесом, директором ЦРУ⁹.

Более того, Даллес изначально не выступал против применения военной силы. Она заявил: «Следует найти способ заставить Насера выплюнуть то, что он пытается проглотить… Мы должны предпринять недвусмысленные усилия, чтобы заставить общественное мнение с одобрением отнестись к международной операции на канале… Необходимо настроить мировое общественное мнение столь отрицательно по отношению к Насеру, чтобы тот оказался в изоляции. А затем, если потребуется, предпринять военную операцию, она пройдет с гораздо большим успехом, чем, если бы она предпринималась до этого, и не повлечет за собой отрицательных последствий серьезного характера»¹⁰.

Такая четкая позиция Вашингтона прослеживалась лишь на первом этапе переговоров между тремя странами по поводу ситуации на канале. После совещания в Лондоне официальная точка зрения США стала приводить в замешательство не только англичан и французов, но и ряд политиков внутри страны.

По возвращению домой, Даллес послал в Лондон своего заместителя Р. Мэрфи. Однако 29 июля Мэрфи сообщил своему боссу, что А. Иден и французский министр иностранных дел К. Пино предложили ему совместные военные действия против Египта. Даллесу ничего не оставалось делать, как спешно вернуться в Лондон. Он вновь говорил о том, что военную силу применять нельзя, но при определенных условиях все же можно: «…Мы должны предпринять энергичную попытку настроить мировое общественное мнение в пользу международного управления каналом… И тогда, если и придется прибегнуть к военным действиям, они скорее увенчаются успехом и вызовут более благоприятные отклики»¹¹.

Первым планом Даллеса было предложение организовать конференцию в составе двадцати четырех лидирующих морских держав с целью выработать порядок свободного судоходства по Суэцкому каналу. По мнению Киссинджера, этот «маневр» Даллеса «стал началом путанного, а для Великобритании и Франции – выводящего из себя и в итоге чреватого унижением процесса»¹².

Следующий план Даллеса предполагал эксплуатацию канала Ассоциацией пользователей Суэцким каналом, которая собирала бы плату за проход через канал с помощью таможенных постов, расположенных на кораблях рядом с портами Порт-Саид и Суэц, но за пределами территориальных вод Египта. План был прост, но весьма продуман. Если бы Насер отказался от него, то АПСК смогла бы собирать «дань» и так, без его согласия, а если бы Насер принял этот план, то доходы от эксплуатации канала шли бы мимо казны государства. Насер отверг этот план. А, как полагал С. Ллойд, этот план «был хитроумным маневром, изобретенным Даллесом для того, чтобы оттянуть время и не дать разразиться событиям в разгар президентских выборов в США»¹³.

Таким образом, Даллес стал рассматривать Суэцкий вопрос с точки зрения дипломатии и юриспруденции. Предлагая оба плана, Даллес, безусловно, предусматривал роль собственной страны в эксплуатации канала. Англичане и французы, рассматривая такие меры как «недостаточные», делали ставку на применение силы, рассчитывая на одобрение США. Любые «формулы» Даллеса по международному управлению каналом не принимались ни Великобританией, ни Францией, поскольку они вообще не хотели признавать факта национализации.

Как уже говорилось, с момента возвращения Даллеса из Лондона, госсекретарь перестал упоминать саму возможность применения военной силы. Так, 3 августа Даллес заявил: «Мы не хотим… отвечать насилием на насилие. Мы хотим, прежде всего, выявить мнение множества заинтересованных наций, ибо полагаем, что все нации, кого это касается, включая Египет, с уважением отнесутся к трезвому мнению наций, являющихся участниками международного договора 1888 года и признающих его условия, направленные на их общее благо»¹⁴.

2 октября на пресс-конференции, которая была посвящена, в частности, вопросу Суэца, Даллес вновь высказался против применения силы. В это самое время Франция и Англия уже вели окончательные приготовления к агрессии. Несмотря на то, что Даллес пытался отговорить Англию и Францию от обращения к Совету Безопасности ООН, они предприняли эту меру, рассчитывая таким образом навязать Египту «Ассоциацию пользователей», которую сами для себя не считали приемлемой мерой разрешения ситуации. Принятию англо-французской резолюции воспрепятствовало отрицательное голосование Советского Союза.

Тройственная агрессия, которая началась 30 октября вторжением израильских вооруженных сил на территорию Египта, и к которым немногим позже присоединились Англия и Франция, во многом обязана политике «двойной игры» даллесовской дипломатии. Неоднозначные, противоречивые. двусмысленные высказывания Даллеса по поводу применения силы в Египте явились одной из причин, подтолкнувших Англию, Францию и Израиль к открытому нападению. Недаром британский министр Г. Моррисон говорил о «двуличности» Даллеса и «его примечательной и прискорбной традиции говорить правильную вещь утром и делать неправильную после обеда».

Доказательством «двойной игры» американской дипломатии в лице Даллеса является его разговор в середине ноября с министром иностранных дел Великобритании С. Ллойдом. Ллойд посетил Даллеса в больнице «Уолтер Рид», где последний проходил серьезные обследования. По воспоминаниям Ллойда, Даллес спросил его: «Сельвин, почему вы остановились? Почему вы, несмотря ни на какие трудности, не свалили Насера?» Ллойд был шокирован, потому как такие крамольные вещи говорил ему человек, который противился военному вторжению Англии и Франции в Египет. Однако Ллойд, ответил, что если бы «вы» «нам» намекнули (дословно, «подмигнули» – К.А.), мы бы пошли дальше». Даллес ответил, что он не мог этого сделать¹⁵.

Характерно в этой связи и признание Р. Мэрфи, который упрекнул Ги Молле в том, что Англия и Франция не продолжили войну до победного конца. «Я знаю своих соотечественников, – заявил он, – Эйзенхауэр и Даллес изменили бы свои позиции перед фактом успеха»¹⁶.

Оценка действий президента и его госсекретаря до сих пор остаются предметом спора в американских научных кругах. Известно, что США встали на сторону СССР в этом конфликте. Как считает, например, историк Дж. Хастон, эта позиция оказалась «недальновидной», так как среди союзников США «рухнула вера в НАТО и в американскую поддержку»¹⁷. Газета «Нью Йорк Таймс» откровенно выражала сожаление по поводу того, что «США оказались в странном сообществе», голосуя вместе с СССР «против Англии и Франции»¹⁸. Однако есть и историки, которые в целом согласны с позицией Даллеса и которые считают, что в 1956-1957 гг. решающую роль играло укрепление собственных позиций США на Ближнем Востоке, нежели поддержка союзников¹⁹.

Провал Тройственной агрессии позволил США выступить подлинным защитником стран периферии. После всестороннего банкротства Англии и Франции США смогли беспрепятственно приступить к «миссии руководства» Ближним Востоком. Двуличная дипломатия Дж.Ф. Даллеса расчистила США путь на Восток, а в геополитическом отношении, как это понимали американцы, был налицо «вакуум силы». «… Советский Союз – подлинный враг, и все остальное должно рассматриваться на фоне этой истины». Это означало заполнение «существующего вакуума на Ближнем Востоке… прежде чем он будет заполнен Россией»²⁰.

Суэцкий кризис заложил основы потери влияния Англии и Франции в регионе, а провозглашенная в 1957 г. доктрина Эйзенхауэра, называвшаяся часто двойным именем Эйзенхауэра-Даллеса, юридически закрепила лидирующее положение США на Ближнем Востоке.

Библиография:

1. Киссинджер Г. Дипломатия. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1997.

2. Усачев И.Г. Джон Фостер Даллес. Политический миф и реальность. М.: Мысль, 1990.

3. Blum J.M., . McFeely W.S, Morgan E.S., Schlesinger Jr. A.M., Stampp K..M. The National

4. Copeland M. The Game of Nations. N.Y., 1969.

5. Dallek R. The American Style of Foreign Policy. N.Y., 1983.

6. Dowty A. Middle East Crisis. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1984.

7. Eden A. Full Circle: The Memoirs of the Rt. Hon. Sir Anthony Eden. L.: Cassel, 1960.

8. Eisenhower D. Waging Peace: The White House Years 1956-1961. Garden City, N.Y.: Experience. A History of the United States. N.Y., 1968. Doubleday, 1965.

9. Eisenhower J. Letters to Mamie. N.Y.: Garden City, 1978.

10. Keith K. Suez. N.Y.: St. Martin’s Press, 1991.

11. Lloyd S. Suez 1956: A Personal Account. London: Jonathan Cape, 1978.

12. Tournoux J. Secret d’ètat. Paris, 1960.

«Европа поразит с первого разу…»: Европеизм и русская самость в творчестве Н.В. Гоголя

Орлов А.А.,

доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры новой и новейшей истории МПГУ

Аннотация: В статье не только прослежена эволюция взглядов Н.В. Гоголя на ведущие страны Западной Европы (Францию, Англию, германские земли) и их жителей на протяжении конца 1820-х – начала 1850-х гг., но и сделана попытка реконструировать его философскую концепцию, объясняющую взгляд на возможность гармоничного развития страны, нации и общества. Особое внимание обращено на формирование в сознании писателя обобщенных образов англичанина, француза, немца (германца) как позитивных или негативных примеров при создании обобщенного образа русского. Гоголь видел, что европейская цивилизация находится на грани важного перелома, движения к будущему. С его точки зрения, более всего к этому будущему была готова Англия, но она демонстрировала и наибольшее число проблем. Россия может избежать этих проблем. Она должна идти по собственному пути, используя свои уникальные преимущества. Роль русского (человека будущего) обозначена Гоголем вполне ясно. Он должен искать и найти гармонию в душе и в мире, а потом подарить важное знание всему человечеству.

Ключевые слова: Н.В. Гоголь, гоголевский период в русской литературе, Западная Европа второй четверти XIX в., обобщенные образы англичанина, француза, немца (германца), национальные стереотипы.

Период 1830-х – 1850-х гг. характеризовался ожесточенной идейной полемикой между западниками и славянофилами об исходных точках, путях развития и будущем России. Их борьба («великая литературная распря»²¹) породила непримиримую вражду, которая чем дальше, тем больше разделяла и сталкивала между собой представителей образованной части общества. Однако в указанный период были люди, которые стремились предложить другой путь движения вперед, примиряющий западников и славянофилов и, в то же время, основанный совсем на иных принципах. Если мы обратимся к идейному наследию Н.В. Гоголя, то увидим, что в его сознании постепенно вызрели две истины (говоря словами близко знавшего писателя литературного критика и мемуариста П.В. Анненкова): «…государство, находящееся в Европе, не может убежать от Европы»; «…русский мир составляет отдельную сферу, имеющую свои законы, о которых в Европе не имеют понятия»²². Нет необходимости говорить об актуальности подобных утверждений. Но как же это сочетается? Мог ли Гоголь, приняв эти тезисы за основание рассуждения, придти к какому-либо позитивному (хотя бы для себя) решению проблемы?

В связи с этим, цель статьи – не только проследить эволюцию взглядов Гоголя на ведущие страны Западной Европы (Францию, Англию, германские земли) и их жителей на протяжении конца 1820-х – начала 1850-х гг. (Это важно, поскольку позволяет увидеть, как в сознании одного из наиболее проницательных русских писателей меняется отношение к европейским державам и их представителям, что отражает процесс самопознания и самопозиционирования образованного, но не участвовавшего в эпоху Николая I в государственном управлении, слоя русского общества). Меня также будет интересовать философская концепция Гоголя (насколько ее можно реконструировать по переписке и литературным произведениям), объясняющая его взгляд на возможность гармоничного (самобытного, но обязательно учитывающего достижения западной цивилизации) развития страны, нации и общества.

Тема «Гоголь и Англия» уже давно является предметом исследования отечественных специалистов. Занимались ею, в основном, филологи (лингвисты и литературоведы)²³, что естественно и понятно. Исторические аспекты затрагивались ими применительно к конкретным произведениям. Но если мы проанализируем идейное наследие Гоголя – социального философа, постоянно стремившегося популяризировать свои взгляды в разных слоях русского общества (от царской фамилии²⁴ и аристократии²⁵ до сапожника и угольщика), мы получим новые результаты и, может быть, лучше поймем, в какой накаленной (политической, экономической, идейной и т.д.) атмосфере он действовал. Эта атмосфера часто доводила народы до массового психоза, а государства – до революции. Гоголь же всегда и во всем искал гармонию. Ему показалось, что он ее нашел (без обращения к иностранному опыту это, конечно, сделать было невозможно) и он, с позиции учителя²⁶, решил передать истину другим людям. Какой творческой, а, значит, и личной, катастрофой все для него закончилось, хорошо известно. Но мне в данном случае интересно проследить становление историко-философской позиции писателя²⁷, в которой обобщенные образы англичанина, француза, немца (германца) будут позитивным или негативным примером (фоном) при создании обобщенного образа русского – человека будущего.

В январе 1829 г. Гоголь, только что окончивший Нежинскую гимназию высших наук, приехал в Петербург, полный разнообразных планов применения своих сил и талантов. Столица империи – пока еще предел его мечтаний, и он пишет другу и однокашнику Г.И. Высоцкому в ответ на его предложение отправиться за границу: «Может быть, мне жизнь петербургская так понравится, что я поколеблюсь и вспомню поговорку: не ищи того за морем, что сыщешь ближе»²⁸. Но очень скоро Гоголь был разочарован Петербургом. Наблюдения за типами и характерами столичных обитателей на первых порах не дали ему того впечатления, на которое он надеялся. В его представлении город перемешал всех жителей, подчинил их себе, лишил индивидуальности. Вот строки из письма матери: «Петербург вовсе не похож на прочие столицы европейские или на Москву. Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на нее печать национальности, на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские, в свою очередь, обыностранились и сделались ни тем ни другим». Далее Гоголь пишет о трагической разъединенности петербуржцев, их полной зависимости от чужой управляющей воли, из-за чего "бесплодно издерживается» вся жизнь человека «в бездельных, ничтожных трудах»²⁹. Он уловил первые признаки начинающегося процесса атомизации русского общества, вызванного постоянным усложнением государственного и экономического механизма империи³⁰.

Гоголь увидел в этом одну из главных причин смерти человеческой души и бросился в бой за человека. Он напряженно искал сферу приложения своего труда, которая выдвинула бы его на роль идейного руководителя, направляющего людей по правильному пути. Какое-то время такой сферой ему виделось преподавание истории. (Он писал еще одному другу по Нежину М.А. Максимовичу, сообщая ему о том, что принялся за «огромное творение» – «Историю Малороссии»: «Ничто так не успокоивает (так в тексте – А.О.), как история. Мои мысли начинают литься тише и стройнее. Мне кажется, что я напишу ее, что я скажу много того, чего до меня не говорили»³¹.) Надеясь получить место профессора в Киевском университете, он написал для представления министру просвещения С.С. Уварову статью «План преподавания всеобщей истории», напечатанную в «Журнале Министерства народного просвещения»³². Гоголю хотелось самому прочитать свой план министру. В письме А.С. Пушкину он восклицает: «Во мне живет уверенность, что если я дождусь прочитать план мой, то в глазах Уварова он меня отличит от толпы вялых профессоров, которыми набиты университеты2³³. Но профессорского места в Киеве Гоголь не получил, попытки преподавать в институте Патриотического общества и в университете в Петербурге закончились провалом³⁴, служить в небольших чинах он больше не хотел. Что оставалось? Оставалось только писать и воздействовать на людей тем, что отлично ему удавалось еще в Нежине – метким словом, яркими образами и сочным юмором.

В 1835 г. в сборнике «Арабески» появились три первые повести из цикла «Петербургские повести». Цикл был начат «Невским проспектом». И здесь оказалось, что город вовсе не усреднил всех его жителей. Их можно различить, разделить на классы, выявить характеры, жизненные ориентиры, понять причины их тоски или радости. Невский проспект – «…единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург». Резче всего в сознании автора выделяются иностранцы – англичане, французы и немцы³⁵. (Англичане появляются в пространстве Петербурга ранним утром. В очерке «Петербургские записки 1836 года» сказано: "Первые лодки с чиновниками, солдатами, старухами няньками, английскими конторщиками понеслись с Васильевского [острова] и на Васильевский»³⁶.) С 12-ти часов на Невский проспект выходят со своими питомцами английские и французские гувернеры и гувернантки. «Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностью изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные миссы³⁷ и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких, вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее…»³⁸. Это глупо и пошло? Но родители отданных на воспитание иностранцам отпрысков ведут себя еще глупее и, как сказано далее в повести, тратят жизнь на совершеннейшие мелочи. Гоголь подтрунивает над английскими и французскими педагогами, однако, не отрицает их учености чисто практического толка, следовательно, права воспитывать русских детей³⁹. Или, добавлю от себя, воспитывать русских как детей?

Более подробно он говорит о немецких ремесленниках, жестоко наказавших поручика Пирогова за попытку соблазнения жены слесаря Шиллера. Этот слесарь, а также его друзья сапожник Гофман (громкие имена, но они только однофамильцы знаменитых писателей) и столяр Кунц высекли бедного поручика, застав его за фривольным танцем с женой Шиллера, впрочем, довольно глупой немкой. Данный эпизод Гоголь использует для показа, с одной стороны, немецкой пошлости и ограниченности, а, с другой, гибельной стороны русской натуры (на примере Пирогова), маловосприимчивой к оскорблению личного достоинства и чести. (Еще одна проблема русского характера – бесплодная мечтательность и погоня за фантомами – передана через образ художника Пискарева⁴⁰. Убив его в повести, Гоголь распрощался с романтическими писательскими опытами своей юности, такими, как поэма с немецким колоритом ("идиллия в картинах") «Ганц Кюхельгартен» [1829 г.]⁴¹.)

Говоря о том, что «Шиллер был совершенный немец, в полном смысле всего этого слова», Гоголь дает такую его характеристику: «Еще с двадцатилетнего возраста, с того счастливого времени, в которое русский живет на фу-фу, уже Шиллер размерил всю свою жизнь и никакого, ни в каком случае не делал исключения»⁴². Другими словами, человек перестал быть человеком, а стал механизмом, подобным тем, что он искусно изготавливал сам. Раскаяться в том, как он живет, он не может даже с помощью выпивки, потому что пьяные посиделки с друзьями – это часть его раз и навсегда установленного жизненного плана. Гоголь пишет, сравнивая два национальных типа: «Пил он вовсе не так как англичанин, который тотчас после обеда запирает дверь на крючок и нарезывается один. Напротив, он, как немец, пил всегда вдохновенно, или с сапожником Гофманом, или с столяром Кунцом (так в тексте – А.О.), тоже немцем и большим пьяницею. Таков был характер благородного Шиллера…»⁴³.