Сборник
Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ
Вариативность языка является неустранимым следствием его развития, а потому, естественно, возникает вопрос, стоит ли вообще беспокоиться по поводу проявлений корпоративной нормы. По нашему мнению, она становится проблемой в нескольких случаях. Во-первых, если нарушаются системные принципы русского языка, как в приведенном выше примере с твердым знаком перед а в названии арабской провинции. Во-вторых, если корпоративная норма, относящаяся к частному случаю, при накоплении подобных случаев способна усложнить коммуникацию. Поясним это примером. После расширения категории спонсор за счет новой разновидности – информационный спонсор – редакторы стали просить уточнять, о каком спонсорстве идет речь. Так появилось сочетание финансовый спонсор, которое было узаконено корпоративной нормой, несмотря на то что является плеоназмом, т. е. нарушением лексической нормы. Редакторы не захотели прислушаться к доводам, что к традиционному имени категории, например мать, субкатегориальное расширение (биологическая мать) добавляется лишь тогда, когда контекст содержит имя другой субкатегории, например приемная мать или суррогатная мать. Если не следовать этому принципу, язык наполнится высказываниями-монстрами типа Я родился в Москве в биологической семье преподавателей. В-третьих, если корпоративная норма, возникнув ради достижения некой цели, приводит к обратному результату. Примером может служить постановка кавычек для указания на нестандартное употребление слова. Перестраховываясь от возможности буквального понимания метафоры, журналисты закавычивают даже те слова, которые давно являются частью клишированных оборотов, а потому интерпретируются автоматически правильно: Город обретет новое «лицо» или Российское продуктовое эмбарго «ударит» по украинской молочной промышленности. Кавычки в этих высказываниях приводят к эффекту, противоположному ожидаемому: читатель задумывается о возможности буквального прочтения и замечает его комизм. Еще хуже, если, привыкнув находить кавычки в данной функции, читатель не понимает, что они были поставлены с совсем другой целью – указать на цитирование, как это произошло с фразой Необходимо «разгрузить» Мюнхен от наплыва иммигрантов. В последнем случае кавычки из средства, помогающего повысить точность передачи информации, превратились в способ введения адресата в заблуждение. Корпоративная норма не служит успеху коммуникации (а, собственно, для этого и прибегают к нормированию языка), если создает условия для интерпретации языкового факта непредусмотренным образом. Так, в частности, использование строчной буквы в названиях иностранных властных структур, о причинах чего было рассказано выше, не только читателями, но и большинством журналистов воспринимается как идеологический акт, проявление патриотизма (ср. Госдума и госдеп). В-четвертых, если в рамках одного СМИ допускается свободный выбор между локальным (корпоративным) и общелитературным вариантами, у адресата возникает ощущение лингвистического хаоса. Разнобой менее заметен в выпусках разных СМИ, но этот довод все-таки не исключает возникновения желания понять, как правильно сказать/написать, и тот, кто задался такой целью, обычно корпоративного варианта в словаре не обнаруживает, следствием чего становятся репутационные потери со стороны употребляющего такой вариант СМИ. Еще большей проблемой становится столкновение корпоративных норм разных ведомств. СМИ получают официальную информацию от государственных структур и из частных компаний, в которых сложились свои правила использования некоторых языковых средств, например написания имен собственных. Цитируя документы и комментируя их, журналист вынужден использовать разное оформление имен собственных, например Вооруженные Силы в цитате и Вооруженные силы в лиде. Все это свидетельствует о назревшей необходимости всестороннего изучения проблем, связанных с корпоративной нормой, выработки принципов их разрешения и введения соответствующего раздела в учебники «Культура речи» и «Литературное редактирование», рекомендованные к изучению при подготовке журналистов.
Помимо понятия «корпоративная норма» мы считаем целесообразным введение понятия «индивидуальная норма». Индивидуальная норма – это персональные представления образованного носителя языка о правильной речи. Представления журналиста о языковой норме базируются на знаниях, которые могут оказаться устаревшими или неполными. Во-первых, темп профессиональной жизни журналиста не позволяет ему отслеживать выход новых словарей и справочников. Наш опрос показал, что в крупном информационном агентстве большинство сотрудников не знало о появлении РОС и о кодификации им немалого числа актуальных для прессы слов, так что в течение трех лет они продолжали пользоваться корпоративной нормой. Во-вторых, журналисты и редакторы привыкли доверять своему, безусловно, высокому образованию и опыту работы с языком, а потому скорее склонны оспаривать изменения нормы, чем заучивать новые требования. Под старую, отвергнутую кодификаторами норму подводится логический фундамент, и ей продолжают следовать в частном порядке с уверенностью в своей правоте. Ситуация усугубляется тем, что попытка утверждать кодифицирующие источники на государственном уровне не увенчалась успехом, и теперь появилось основание объявлять любую не устраивающую носителя языка норму нелегитимной.
Помимо знаний, индивидуальная норма формируется персональным языковым вкусом и особенностями конкретной языковой личности. Речь идет об отказе или, наоборот, о свободном использовании разговорных грамматических форм, таких как заасфальтировать, об отношении к уменьшительно-ласкательным суффиксам, например о строгой или снисходительной оценке фразы Дальневосточный федеральный университет поднялся в рейтингах на 50 ступенек, об отношении к заимствованным словам, имеющим русские аналоги (употребляя их, всегда можно обойти Закон о государственном языке РФ ссылкой на стилистический прием или особенности целевой аудитории), и к прочим явлениям, не выходящим за пределы литературной нормы. Индивидуальная норма зависит также от готовности следовать языковой моде или, наоборот, от сознательного сопротивления ей. Это проявляется в отношении к таким, например, сочетаниям, как вкусный язык или вполне себе.
Необходимость отказа от индивидуальной нормы чревата психологическим напряжением, неспособность преодолеть ее грозит снижением самооценки и социальной удовлетворенности и даже потерей работы. Способ снизить подобные риски нам видится в регулярном тестировании и переобучении кадров. Тест должен быть направлен на выявление не только уровня грамотности и культуры речи сотрудников редакции, но и расхождений индивидуальной и актуальной общелитературной нормы.
Особую проблему представляет переиздание ставших популярными учебников и справочников. В идеале авторы при подготовке нового издания должны сверять рекомендации с широким кругом актуальных кодифицирующих источников, однако на деле далеко не все новшества учитываются, а в некоторых случаях издательства допечатывают тираж, не уведомляя об этом авторов. В результате выпускники университетов, только что прослушавшие курс «Культуры речи», оказываются носителями индивидуальной нормы и вынуждены переучиваться по месту работы.
Ну и наконец, очень важно поддерживать диалог между сообществом журналистов и филологов. Необходимы совместные конференции и семинары, посвященные проблемам нормирования языка, необходимо достичь консенсуса для официального утверждения кодифицирующих источников, а также важно широкое информационное освещение выхода новых словарей и справочников, формирующих актуальную литературную норму.
Литература
Гиляревский Р. С., Старостин Б. А. Иностранные имена и названия в русском тексте. – М., 1985.
Граудина Л. К., Ицкович В. А., Катлинская Л. П. Грамматическая правильность русской речи. Стилистический словарь вариантов. – М., 2004.
Ефремова Т. Ф. Современный толковый словарь русского языка: в 3 т. – Т. 2. – М., 2005.
Правила русской орфографии и пунктуации (1956). URL: http://new. gramota.ru/spravka/rules
Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник / под ред. В. В. Лопатина. – М., 2011.
Розенталь Д. Э., Джанджакова Е. В., Кабанова Н. П. Справочник по правописанию, произношению, литературному редактированию. – М., 1998.
Русский орфографический словарь / ред. Иванова О. Е., Лопатин В. В. – М., 2013.
М. В. Иванова (Литературный институт имени А. М. Горького)
Речь журналистов электронных СМИ
Позволю себе предварительное замечание по поводу того, что там, где в российском научном поле используется понятие электронных СМИ, в англоязычном варианте/источниках – просто MEDIA. Это значит, что за рубежом нет иного доступа к информации, кроме высокотехнологичного и электронного, цифрового.
Теперь все электронное, даже книги. Проведены серьезные социологические исследования, которые выявили, что более 50 % телезрителей, людей, привязанных к телевидению, к телесериалам, телепередачам и проч., смотрят телевидение не по телевизору. Они его смотрят в гаджетах. Поэтому вполне допускаю и даже разделяю упреки по поводу названия: если речь идет о средстве массовой информации, то сегодня оно только электронное. А если не электронные, то это не СМИ.
Одна из тем предложенной дискуссии – тема культуры речи телевизионных журналистов.
Эта проблема затрагивает ряд вопросов, начиная с личности самого журналиста, его эрудиции, культуры, профессиональной подготовки и т. д., заканчивая жанром телепрограммы, поскольку здесь, как в стилистической теории Ломоносова, выбор языковых средств определяется жанром, т. е. речевое поведение журналиста определяется жанром телепередачи, ее тематикой, проблематикой, задачами, участниками и, что существенно, аудиторией, зрителями.
Очень важны три составляющие языкового употребления, которыми и определяется выбор языковых средств и их организация в тексте: кто говорит, о чем говорит, кому говорит.
В целом нужно признать, что культура речи в своем хрестоматийно-идеальном понимании/варианте (как учебная дисциплина, представленная в учебниках и справочниках, и даже как один из параметров общей культуры поведения человека) далека от современной языковой ситуации в обществе и от речи в СМИ. Само название – культура речи – звучит традиционно и фундаментально. А современные медиа – абсолютно инновационны. Они решают много проблем, среди которых и вечная (если угодно, метафизическая) проблема человека и времени. Только благодаря новым СМИ мы получаем гарантированно быстрый, даже сверхбыстрый доступ к информации.
Причем в эпоху (как угодно) «конца истории» (Фукуяма) или «информационного общества» (Тоффлер) ситуация с ускорением будет усугубляться. (Даже только руководствуясь экономической целесообразностью, во-первых, нужно все время обновлять гаджеты, улучшая их, во-вторых, нужно как можно эффективнее и продуктивнее поддерживать контакт рекламодателя с аудиторией.)
А культура речи подразумевает не только обширные знания и привитые навыки, это еще и внимательная работа с текстом, в идеале – искусство, т. е. в условиях ускорения передачи информации она является тормозом. Ради быстроты нужно чем-то жертвовать.
Мы же пожертвовали живостью и меткостью русской речи, ее живописностью ради официально-делового стиля. Ведь это основной стиль литературного языка, а дело дошло до такой степени стандарта и клишированности, что мы сейчас бланки заполняем, т. е. вообще текста не создаем; в официально-деловом стиле позволено даже нарушать русскую грамматику (например, для точности не склоняют имена собственные).
Так вот за скорость получения информации можно простить плохую подготовку текста. (Вообще это очень большой вопрос о серьезных негативных последствиях в целом бесконечно позитивного научно-технического прогресса; об этих отрицательных сторонах/последствиях предупреждали самые выдающиеся ученые, Нобелевские лауреаты.)
Представляется, что культуру речи нужно оставить как академическую дисциплину, ее не следует переделывать, менять, обновлять. Но для той области знания, которая под этим же углом зрения будет рассматривать современное состояние русской речи, в том числе и главным образом в СМИ, нужно создать новую научную область с новым наименованием, новыми подходами, своей терминологией.
Придумал же Анатолий Прокопьевич Чудинов политическую лингвистику! Ведь мы полвека преподавали стилистику и указывали, что лучше было бы назвать публицистический стиль политическим.
Многие крупные лингвисты предлагают в связи с новой языковой реальностью, с русской речевой действительностью пересмотреть норму литературного употребления. А мы как будто себя обманываем: кофе – только муж. рода; только времени, а не время; виски – среднего рода, но какой русский скажет: «крепкое шотландское виски»? Русский скажет «вискарь», и проблема с грамматическим родом будет решена. А с позиций культуры речи все это заслуживает осуждения.
Нужно признать, что ситуация с общим разговорным языком сложная, он давно за пределами литературной нормы. Разговорной речи присущи неправильности в употреблении слов, в грамматике, неподготовленная речь характеризуется неполнотой, неполнооформленностью, в ней регулярны ошибки. Сегодня наблюдается еще экспрессивная грубость и бесконечные иноязычные заимствования (хипстеры, дауншифтеры, лоферы, слиперы, шоперы, не говорю уже о лабутенах – они заполнили все речевое пространство; а ведь лингвистам не нужно объяснять, что эти слова тянут за собой соответствующий контекст). Это же мы наблюдаем и в СМИ, там точно такая же ситуация с разговорным языком.
Важно, что медиа предоставляют возможность найти и исправить ошибку on-line, они живые.
Уже 15 лет назад крупнейший отечественный лингвист Владимир Григорьевич Гак, когда мы с ним обсуждали вопросы русского литературного языка, в шутку сказал мне: «Сколько можно носиться с литературным языком? Литературный язык – это жаргон интеллигенции». И в такой ситуации у журналиста даже нет выхода, потому что в целом медиакоммуникацию нужно подчинить пушкинскому принципу: нужно на все смотреть глазами своего народа и рассказывать об этом языком, доступным и понятным народу.
Даже церковь уступила. Сегодня отмечается, мягко говоря, полилингвизм современного богослужебного слова. У церкви задача – спасти души христианские (православие – это религия не прогресса, это религия спасения). И ради этого священники проповедуют на языке, приближенном к простой речи мирян (как они, миряне, между собой разговаривают).
Мне представляется, что нужно учесть два существенных момента. Во-первых, нецелесообразно учить будущих журналистов речевому этикету, прививать риторический идеал, потому что невозможно в медиа избежать скандала, невозможно запретить речевую агрессию в СМИ. Во-вторых, обязательно надо научить наших журналистов побеждать в информационной войне.
Одной из сторон речевого поведения современных журналистов является их профессиональное общение. Кто-нибудь слышал, как говорят телевизионщики между собой? Мало того, что они копирайтеры и спичрайтеры; у них только стендапы (один в кадре), аутпуты (разъемы), луфсы (единицы измерения громкости), пэк-шоты (финальная часть шапки для финального титра), лайфы (сообщение ведущего), шпигли (анонсы), джинглы (короткая музыкальная часть) и т. д.
(Напомню в скобках, что основными жанрами современного искусства являются перфоманс и хэппенинг, а еще инсталляция и флэшмобы).
Вообще заимствование – источник обогащения языка; заимствования закономерны: новая вещь появляется со своим новым наименованием. Меняется жизнь, меняется язык. Но здесь странная ситуация. Неужели мы так отстали, что наш язык нам об этом сигналит. Или англо-американская языковая экспансия, мода на иностранное слово заставляет нас так думать, убеждает нас в техническом и научном отставании?
Особого лингвистического внимания заслуживает иновещание и подготовка журналистов для иновещания в условиях кибервойны и гибридной войны.
Здесь и проблемы лингвистики (что считать диалектом, как преподавать диалекты, полудиалекты, варианты национального языка), социолингвистики, межкультурной коммуникации, ономастики, политической лингвистики, лингвогеографии (в целом это значительно шире и сложнее, чем страноведение). Например, проблема двойных номинаций: в русском «государство Израиль» – в отдельных языках государств Ближнего Востока «сионистское образование»; у нас «Исламское государство Ирака и Леванта – ИГИЛ», но тогда нам же и приходится в препозицию ставить «непризнанная и запрещенная в России группировка» ИГИЛ, а в других языках просто ДАИШ; или только у нас «непризнанное государство» Абхазия или Приднестровье при англоязычном «оккупированная территория»; у нас «жители» Донбасса, для других – «повстанцы» и т. д. Или наоборот: не два наименования у одного объекта, а омонимия топонимов.
Сегодня нельзя говорить о языке СМИ без политики. И нужно развивать и расширять учебные курсы/дисциплины, изучающие стратегию и тактику (или методы и методику) информационных войн.
Может быть два подхода к новым медиа. Первый – эволюционный; электронные СМИ – необходимый атрибут времени, эпохи глобализации; индивидуализация информационных потребностей личности, т. е. когда человек сам решает, что ему прочесть, какую новость (достаточно заголовка в соцсети), на какую кликнуть; размывание границ информационного пространства, которое огромно, не ограничено бумажным листом.
Второй подход – системный; новые/электронные СМИ являются новой сущностью, это не перенос бумажной версии в технически новый вид. Это другие СМИ со своими специфическими функциями и задачами. И именно в этом случае наиболее остро встает вопрос о языковом медиапространстве (естественно, электронном).
Как я уже отметила, для того, чтобы добиться экономии времени, приходится чем-то жертвовать. Фактами, цифрами, достоверностью – проблематично. А вот редакторской обработанностью текста можно. Поэтому:
• краткость заголовков;
• огромное количество заимствований;
• возможность непосредственного подключения к комментированию событий, статей; получение дополнительной информации через эти комментарии (а она не подлежит проверке);
• частые ошибки (орфографические, пунктуационные, грамматические), минимальная корректорская правка. Но! Нашел ошибку – выдели, отошли, исправь;
• минимальные образовательные функции при огромных образовательных возможностях.
Очень важно, что можно быстро внести изменения, исправления; фактически живой текст, когда слово становится «воробьем, которого можно поймать» и заменить.
Если исходить из системного подхода, то понятие культуры речи к СМИ не применимо вовсе. Необходимо вводить новую терминологию, например теория электронного информирования, или цифровое общение.
Медиа, как любая сфера человеческой деятельности, нуждаются в регулировании, причем по двум главным направлениям:
• культурно-личностному (влияние на речь, выработка обновленных норм);
• политико-правовому (дискуссии о блогерах, Модельный закон Межпарламентской ассамблеи СНГ, закрытие возможности комментирования в связи с разжиганием межэтнических конфликтов и т. д.).
Интересно, что в отношении СМИ оба эти направления регулирования очень тесно связаны между собой.
Так, в англоязычных исследованиях принято изучать влияние медиа на политику, политическую систему, экономику, науку и т. д. Поэтому, если с помощью СМИ происходит трансформация/изменение мировоззрения человека, то второй ступенью становятся изменения общества, а затем и государства. Это вполне отвечает общенаучной парадигме «человек – общество – государство». Напомню, что Аристотель еще до н. э. писал, что «человек – существо политическое», а в начале XX века Гарольд Ласки утверждал концепцию «личностного суверенитета».
В современной социологии, психологии и медицине существует понятие компьютерного рабства – зависимости, прежде всего психологической, от электронных/цифровых приборов.
Медиа становятся мощнейшим средством влияния на человеческий разум не только благодаря фактам, доводам и другому контенту. Но благодаря изменению формы мышления. Современные СМИ – ярчайший механизм «мягкой силы», т. е. стратегии, в рамках которой желаемые результаты и цели, преимущественно внешнеполитические, достигаются на основе добровольного согласия контрагента. СМИ становятся проводником электронного колониализма.
Как человек, работающий на факультете телевидения, особо подчеркну, что «электронный колониализм» впервые в начале 80-х годов был употреблен по отношению к телевидению, телерадиовещанию (Т. МакФэйл).
Но в геополитической ситуации XXI века этот термин как нельзя лучше характеризует один из вызовов российской национальной безопасности. И нужно учить наших журналистов так, чтобы они стали высококвалифицированными специалистами с актуальными знаниями, чтобы они могли успешно противостоять вызовам в информационной среде.
Литература
Иванова М. В. Масскульт и СМИ не убивают, а ограничивают литературную норму // Русский мир. – 2011. – № 2. – С. 18–21.
Иванова М. В. Межтекстовые связи в современном отечественном политическом дискурсе // Научные и учебные тетради Высшей школы телевидения МГУ имени М. В. Ломоносова». Т.1. – М., 2010. – С. 41–48.
Тоффлер Э. Война и антивойна. – М., 2005.
Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: АСТ: Ермак, 2005.
Thomas L. Friedman. The Lexus and the Olive Tree: understanding Globalization. – NY, 1999.
Tomas L. McPhail. Electronic Colonialism: The Future of International Broadcasting and Communication. – Beverly Hills, 1981.