Сборник
Скоморошины
Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда Олонецкой губернии.[257] Н. Н. Харузин
Если подобных архаизмов мы мало и очень мало находим в юридических воззрениях населения, в его внешней обстановке и быте, то в области верований это не так. Легче было разрушить правовое воззрение, изменить быт, костюм, пищу, ввести в язык массу чуждых населению слов, чем поколебать, ниспровергнуть верования, которыми жила, дышала так много веков Пудожская земля.
Молодое поколение многим из отцовских верований не придает значения; затемняются верования подчас в головах и у средних лет мужиков, но они живы еще и в полной силе среди женского населения уезда. Женщины, более консервативные и в своей одежде, и в своих песнях, оказались таковыми же по отношению и к верованиям. И теперь еще в праздничные дни крестьянка надевает парчевую душегрейку на шелковый сарафан, украшает голову повязкой унизанной жемчугом, на шею нацепляет прабабушкины жемчужные нитки, а в уши вдевает жемчужные серьги. Женщина-пудожанка сохранила и древние верования подобно тому, как она сохранила свой древний костюм и в настоящее время является пo-преимуществу носительницей прежнего культа. Этим и объясняется, почему большинство сведений о верованиях мы слышали от крестьянок. Мужское население уезда мало их умело передать нам.
Религиозные верования Пудожских крестьян, взятые в общих чертах, мало чем отличаются от верований большинства населения великорусского племени. Оригинальных, характерных фактов – мы здесь не встретим. Те же великорусские домовые населяют дома, тот же водяной живет в глубине озер, тот же леший пугает и заводит путника в дремучих пудожских лесах. Мало оригинального имеют в себе и представления о молнии; затемнилось, как это мы видим почти повсюду, воззрение на светила. Бедно и как-то невидно празднуется тут Иванова ночь; в иных местах на Иванову ночь не происходит никакого праздника и т. д. Одним словом, повторяю, эти верования, взятые в общих чертах, мало дадут нам новых данных, – данных, которые обогатили бы наши сведения о верованиях великоруссов.
Но и тут по некоторым остаткам мы увидим, что это лишь обломки некогда развитых религиозных представлений, узнаем в них остатки прежнего развитого культа. Эти робкие переживания сохранились в народе так долго, устояли лучше других в общей ломке, не поддались напору могучей волны новых идей – главным образом потому, что они принаровлены к быту пудожанина, относятся к тем божествам и святым, которые явились населяющими и правящими в той природе, среди которой приходилось преимущественно жить крестьянину этого уезда, бороться для охранения собственной жизни.
Естественно, что и в древние времена культ именно этих святых и божеств должен был более всего развиться, запечатлеться в умах пудожан и, раз запечатлевшись, устоять, сохраниться все-таки цельнее, чем другие религиозные воззрения, не имеющие такой связи с природой и с главными средствами существования пудожанина.
Пудожский уезд, по крайней мере в северной и северовосточной частях своих, покрыт лесом, выросшим преимущественно на болотистых низинах и отчасти по вершинам и склонам гор, песчаная почва которых благоприятствует развитию хвойных деревьев. Среди этих дремучих лесов, растянувшихся подчас на десятки и сотни верст, раскинуты, словно зеркала, озера, разнящиеся, как размерами, так и глубиной. По берегам более или менее значительных озер стоят деревни, окаймляющие их словно изгороди.
Если не большинство, то многие из этих деревень (как и урочищ, лежащих на всем протяжении уезда) сохранили несомненно финские имена, как напр.: Кулна-волок, Конза-наволок и т. д. В именах рек и озер, мы также встречаем явные следы финского языка, напр. Водл-озеро с рекой Водла, река Шала, Cap-озеро, Тяг-озеро и т. п.
В иных местах и самые местные жители помнят, хотя и смутно, свое финское происхождение; так напр. на Водлозере они сами говорят, что одни деревни происходят от Шведов (шведами называют здесь финляндцев), другие от Чуди, а некоторые были заселены беглецами, «ворами и разбойниками» русскими, и положили тем основание русской колонизации. Жители дер. Гость-Наволок происходят, по словам крестьян, от купцов, гостей, которые приходили торговать сюда и впоследствии остались здесь жить. Другие деревни имеют чисто русское происхождение. К таким относится большинство деревень и поселков, лежащих по берегам Купецкого озера, так наприм.: дер. Авдеевская, Алексеевская, Воробьевка и т. п.
Интересно то, что даже для человека, не занимающегося антропологией, бросается в глаза, что в большинстве селений, носящих финские имена, тип населения носит явные признаки финской расы (так напр., редкость бороды, небольшой рост, белокурость и т. д.) и наоборот в тех деревнях, которые носят русские названия, тип у жителей совершенно другой. Это по преимуществу люди высокого роста, с густой бородой, цвет волос преимущественно темно-русый или черный. Особенно бросается это в глаза, когда направляешься к Купецкому озеру.
Не доезжая 15 верст до последнего, вы проезжаете Сарозеро с деревней того же имени. Если б не русский язык, которым говорят сарозеры, можно было бы их принять за несомненных финнов, приезжаете в дер. Авдеевскую и вы чувствуете себя в другой местности. Тип крестьян похож в общем на тип жителей беломорского побережья.
Загнанный в свои леса и дебри пудожанин поддерживает свое существование рыболовством, хлебопашеством и скотоводством. Значение двух первых из этих занятий колеблется по местностям. В иных местах главное занятие крестьянина рыболовство, и хлебопашество отходит до известной степени на второй план; в других, наоборот, хлебопашество является главным занятием, и рыболовство имеет лишь субсидиарное значение. Что всегда идет параллельно – это хлебопашество и скотоводство.
Где более развито хлебопашество, там развивается и скотоводство. Это и понятно: земля у пудожанина очень плоха, она даже при хорошем удобрении не может обеспечить крестьянина на год, а без удобрения почти ничего не дает. Этой неплодородностью и объясняется необходимость иметь больше скота, чтобы как никак, а обрабатывать землю. Неплодородностью земли объясняется также необходимость обращаться к так называемому лядинному, подсечному хозяйству, которое, доставляя местным жителям много трудов и лишений, которые являются подчас невыносимыми даже для привыкшего ко многим невзгодам пудожанина, дает ему все-таки возможность обеспечить себя хлебом на круглый год.
Итак, борьба с лесом, с бурными озерами поглощает главным образом деятельность крестьянина.
Неудивительно поэтому, что из разрушившихся верований наиболее уцелели те, которые стоят в связи с лесом, с озерами и со скотоводством, как главным подспорьем в хозяйстве крестьянина.
Начну с описания верований, связанных с лесом; верования эти наиболее цельно сохранились до сих пор, так как все-таки подсечное хозяйство встречается в разных степенях на всем протяжении уезда.
Лесовик, обитатель леса, представляется не одинаково. Обыкновенно, впрочем, он представляется ростом с дерево, является людям то в виде военного, то в виде плохо одетого старика. У лесовика свои собачки, маленькие, пестрые, которых, однако, увидеть не легко. В народном представлении он является то добрым, то злым. То он заводит людей в чащах, держа их у себя по несколько дней, то наоборот оказывает заблудившимся благодеяния. Повстречаться с лесовиковой свадьбой обыкновенно считается опасным. Так, рассказывают в Авдеевской, что один мужик, повстречав лесовикову свадьбу, сделался, по выражению крестьян, «глупеньким»… «Целый вечер, прости Господи, просмеялись над ним, передавала рассказчица: говорит, Бог знает что: Я в окошко пойду, да на Вытегру попаду». Но по мнению других, «лесовик праведный, так без причины не подшутит». И если кто будет иметь несчастье повстречаться с его свадьбой, того он оборонит. Вот рассказ одной крестьянки о том, как девушка повстречала лесовикову свадьбу, поехав в лес.
«Едет их много, много, как люди точно, только что почернее наших будут. Старик один соскочил и отвел ея лошадь в сторону. Так и держал все – а они ехали. Кто помоложе из них зашучивал даже с девушкой-то, – теребят ее. А как проехали все, вывел старик ея лошадь на дорогу и уехал сам». Вот это то представление о лесовике, как о существе благодетельном, получает полное развитие и ясность в представлении о лесном царе. Лесной царь – есть глава и управитель лесом; он с своей женой, лесной царицей, правит в своем царстве и ему повинуются все остальные духи (лесовики, боровики, моховики.[258] Этот лесной царь является по существу своему добрым, но согрешивших по отношению к нему он карает. Его, однако, можно смягчить просьбами и жертвами.
Вот что передавала одна баба из собственной жизни (Купецкое оз.): в жаркий летний день, утомившись в лесу от работы по приготовлению места для лядины, эта баба выкупалась в лесном прудике, от чего она скоро заболела. За помощью она обращалась и к местному фельдшеру и к знахарке; но ни лекарства, даваемые фельдшером, ни тайные слова, произносимые знахаркой, нисколько ей не помогали. Знахарка, наконец, убедила больную идти к прудику, где последняя выкупалась, «прощаться» т. е. просить прощения. Придя к прудику, знахарка велела рассказчице повторить громко за нею следующие слова: «Царь лесовый и царица лесовая и лесовые малые детушки, простите меня в чем я согрешила». Она повторила эти слова три раза и после каждого раза они клали по земному поклону. После третьего раза послышался около них шум, словно выстрел. Обе вернулись домой. Знахарка стала лечить больную и в скором времени ей удалось вылечить ее.
Это лишь частный случай. Но рассказчица не представляла исключения из общего уровня баб и мужиков. Очень часто, если кто захворает в лесу, то, приписывая болезнь лесовику, больная отправляется в лес. Она несет яйцо и, став на перекрестке, кладет яйцо на левую руку и в лесу произносит следующую молитву:[259]
«Кто этому месту житель, кто настоятель, кто содержавец – тот дар возмите, а меня простите во всех грехах и во всех винах, сделайте здраву и здорову, чтобы никакое место не шумело, не болело». Яйцо оставляется на перекрестке. Если лесовик услышит эту мольбу – болезнь пройдет.
Но будучи по существу добрым, этот лесной царь наносит не мало вреда местным жителям, похищая у них скот, либо сам для себя, либо насылая дикого медведя на стадо. Иногда поручение похитить скотину у мужика лесной царь передает одному из подчиненных ему духов. Взяв к себе скотину, он, однако, поддается известным просьбам потерпевших и иногда возвращает взятое им. Для этого нужно рано утром на заре пойти к лесу и на перекрестке принести жертву, о которой я скажу ниже, для того чтобы лесовой царь вернул похищенную у крестьянина скотину. Хотя, по убеждению населения, идти к лесу с этой целью тяжкий грех, хотя ему и становится страшно при принесении такой жертвы, так как лесной царь не всегда является милостивым к просителю, тем не менее редкий крестьянин, из неутративших еще прадедовские верования, способен противостоять искушению. Скотина ему слишком дорога, слишком большое подспорье в его хозяйстве, требующем от него так много хлопот и жертв, чтобы не решиться совершить ради нахождения ее и грех, чтобы не побороть свой страх, который он испытывает, подходя к лесу, с целью жертвоприношения лесному царю.
Понятие о лесном царе очень часто смешивается с понятием о простом лесовике; вот почему в тех местах, где место лесного царя занимает лесовик – жертвоприношение совершается этому последнему. Во всяком случае этот вид отношения крестьян к лесовику или лесному царю заслуживает внимания оттого, что это один из редких остатков, прежде, быть может, и более развитого культа.
Да и в настоящее время, когда христианство заставило побледнеть прежние представления о духах, населяющих лесную чащу, крестьянин все-таки относится к лесовику с прежним суеверным страхом своих отдаленных предков: это жертвоприношение не является, так сказать, симпатическим средством, способствующим нахождению скотины, обрядом, перешедшим от далеких времен, значение которого не вполне ясно крестьянину. Напротив того, он верует в действие этой жертвы так же сильно, так же убежденно, как веровали его, быть может, непросвещенные христианством предки.
Как не могуществен лесной царь или лесовик, но против козней его существуют средства, которыми можно его сделать бессильным. Это особый заговор. Каждый хороший пастух знает его. И одно из условий, которое предъявляют крестьяне при найме пастуха – это знание заговора. Когда около Николина дня отпускают скот на пастбище, пастух три раза обходит скот с заговором. Этот заговор называется «отпуском».
Если он неграмотен, то достаточно молча обойти с отпуском стадо. После этого зверь не тронет скота. Приведу заговор, который нам удалось достать в уезде: «Выйду в чистое поле, в широко раздолье, обойду около широкаго двора и обнесу свой приданный образ и свою зажженную свечу восковую около своего широкаго двора, около своей милой береженной скотинушки, около любимых конюшек, около своих дойных коровушек, около своих маленьких овечушек, чтобы черные медведи и серые волки, злыя россомахи, чтобы они на мою милую боженую скотинушку, чтобы они глазом не глядели и ухом не слышали, вонью не воняли, носом не слышали; около моей скотинушки будь огненна река и каменна стена и железный тын и Миколин замок, чтобы эта скотинушка была бы цела и сохранна, а вы, черные медведи и серые волки и злыя россомахи, идите к синему морю, у синяго моря бейте и копайте черный сонотливый пень и черную глиную колоду и отныне бы и до веку и от веку и до повеку. Аминь».
Другой заговор, оказывающий то же действие, гласит так: «Стану я, раб Божий, благословясь, выйду я, перекрестясь, из избы дверьми, из сеней воротами, в чистое поле, принимая милый скот, крестьянский живот, на свои на белыя руки и пойду около своего скоту и около своего стада и за тот ли железный тын, замкну тридевять замками, тридевять ключами и снесу эти ключи Пречистой Божией Матушке. – Пречистая Божия Матушка, Пресвятая Богородица, закрой своей ризой нетленною мой милый скот и крестьянский живот от зверя широколапаго и кажись мой милый скот, крестьянский живот, дубьем-колодьем и серым каменьем, и как народ сходится, собирается в одну Божию Апостольскую Церковь, так солнце пойди на запад, как весь милый скот и крестьянский живот, сходись, собирайся к своему двору и кто буде завидовать, осужать переговаривать, и тому лесы считать и с лес хвоя вырубать и в море воду вынимать и около моря песок вызубать».
Позволю себе привести еще один вид заговора скота, доставленный мне учителем Водлозерского училища, при Ильинском погосте, М.С. Стратонниковым, и найденный им у Водлозеров. Это старинная рукопись, находящаяся в большом употреблении у местных жителей. Заговор носит на себе несомненные следы раскольничьего влияния. Привожу заговор буквально: слова, которые за ветхостью рукописи нельзя было разобрать, отмечены точками.
«Во имя Отца и Сына и Свягаго Духа. Аминь. Стану я, раб Божий, пастырь (имя рек) благословясь, пойду перекрестясь, отцом своим прощен и матерью благословен, выду на белый свет, стану на мать сырую землю на восток лицем и на запад хребтом, помолюсь я, раб Божий пастырь (имя рек), Господу Богу Саваофу Исусу Христу Сыну Божию и Приснодевы Марии, Иоанну Предтечу Крестителю Христову, Михаилу Архангелу, грозному воеводе небесных сил, Петру и Павлу, верховным апостолам, и святому Николаю Чудотворцу, преподобным отцам Зосиме и Савватию, соловецким чудотворцам, и святому великому мученику Георгию храброму и святому священномученику Власию, епископу Севастинскому и всем небесным силам со умилением припадаю молюся Вам, Господи, пособите и помогите и благословите и на путь спроводите меня, раба Божия пастыря (имя рек), с моим милым скотом, с крестьянским животом, с коровьим стадом почти… во все теплое лето и до белое снегу, закройте и защитите и заградите и закрепите святыми своими божественными ризами ходячи волови по скотине посеку по тропам и поухожам моим меня, раба Божия пастыря (имя рек), и мой милый скот крестьянской живот, коров и быков, кладенных и не кладенных … и малых и подтелков комолых и рогатых, домокормленых и новоприведенных, белых и черных, бурых и красных, и пестрых и всякую разношерстную скотину, от чернаго звиря и от бураго звиря широколапаго мидведя, от опрокидня от пакостнаго от перехожалаго от волка и от волчицы рыскучей и от всякой змии скорпии и от всякаго злого и лихого человека пытощика и порченника, от пострелу … и поветрия и от всякаго … силы дьявольскаго нечистаго духа от … тущаго от постигающаго … видящаго от пола от старца от мужа от жены от парня от девки от черноволоса от беловолоса от всякаго разнаго чина людей и от всякаго дьявольскаго нечистаго духа, и закреплю я, раб Божий … (имя рек), и заговорю свое вышеписанное коровье стадо, сколь крепко и твердо основание земное и ничто с места двинути не может и коль крепко гроб Господень на воздусе во святом граде Иеросалиме и сколь крепок и жесток синий камень в окияне море не крошится и не колется и не родится и не котится и не родится и столь крепок и жесток сей мой буде вышеписанный заговор кругом моего вышеписаннаго коровья стада век по веку. Аминь, аминь, аминем заключается, о пречистая госпоже Богородице Мати Христова, как заграждала закрывала сына своего господа Исуса Христа в граде Вифлиеме Иудейстем от Ироды … безбожнаго и так закрой и защите и загради и закрепи Святой Своей ризою нетленною меня, раба Божия пастыря (имя рек), и мой милый скот, крестьянский живот, любимое мое коровье стадо коров и быков и нетелей и малых подтелков, комолых и рогатых кладенных и не кладенных, домокормленных и недомокормленных и новоприведенных, бурых и красных и пестрых и всякую … ходячи в мире и по скотам и тропам и по ухожам моим от чернаго звиря от белаго звиря широколапаго мидведя … пакостника переходня и от волка и от волчицы рыскучей и от всякой змии скорпии и от всякаго злаго и лихаго человека … и от всякаго дьявольскаго нечистаго духа … по веку Аминь Аминем залечуся … О пречистый царь Господи, сошли, Господи, с небес святаго пророка Божия Илию на огненной колеснице с громом и молниею и со стрелою кременною, чтобы жгло и ранило и стрелою отстреливало из моей поскотины, и от моего вышеписаннаго коровья стада черным и дивным и разным разношерстным зверям и мидведям моего вышеписаннаго коровья стада век по веку не видать. Аминь, Аминь Аминем заключается. О пресвятый царь Господи, нашли, Господи, злых лютых тридевять мяеденских кобелей – с вострыми ногтями с железными зубами чтоб прогоняли … от скотины и осеку от моего … коровья стадо старожили … и разных разносильных и разношерстных зверей и мидведей … синем море на дикой лес тамо … зеленую ту реку … болотную воду сломайте и ворочайте пенье … и дикое каменье, а у меня, раба Божия пастыря имя рек, в моей поскотине и осеку нет вам килатую кидяры век по веку акажись мой милый скот … вышеписанное мое коровье стадо в моей поскотине и осеку по тропам и по урожам моим черным и диким и различным зверям и мидведям … лесом, при горе горой, при камени каменем, при траве травой, при воде водой, при грязи грязь век … Аминь Аминь Аминем заключается. Собирайся, мил народ православный, к звону колокольному к пенью церковному, к отцу духовному и как собираются Муравьевы дети со все четыре стороны к всякой ночи к Царю своему Муравью, служат ему и слушают его всегда, и как летаются медовые пчелы по гнездам своим и к детям ко всякой ночи и гнезд своих не забывают и детей своих не покидают и как стекаются … источники со всей святой русской земли в одно синее море и так бы мой вышеписанный скот любимый мое коровье стадо … меня раба Божия пастыря имя рек шли-б … и в одно место стекалися … и на трусья … из лесов, из мхов, из болот и рек, из ручьев … черных грязей … вковце в ветх в переходное месяца и в меженные дни и во всякое время шли-б дружка от дружку не останаваючись безопасно … ко всякой ночи к домам, к хозяевым и к деткам своим, век по веку аминь, аминь, аминем заключается. Да будет на меня, раба Божия пастыря имя рек, и на мой милый скот, крестьянский живот, любимое мое коровье стадо какой злой и лихой человек подумает зло лихо … или какое врождевное и у того бы порченника … язык воротило, жилы со лба спрыгнули б и подколенное жилье рвало, чтобы ему супостату порченнику и пытащику в день покоя а в ночь усыпу не было и до смертного его часу буди, Господи, во веки веков аминь, аминь, аминьем заключается, о пресвятый Господи … с умилением припадаю … постави, Господи, меня раба Божия пастыря имя рек, и около моей поскотине и около моего милаго вышеписаннаго коровья стада и коров и быков и нетелей и малых подтелков, комолых и рогатых и домокормленных и новоприведенных, белых, черных, бурых и красных и пестрых и околь всякой разношерстной скотины и около всего моего вышеписаннаго закрепною … вору … постави еси стену каменную глубиною три сажени в землю а вышиною до небеси а кругом стены завали, Господи, землею матерью а кругом валу землянаго проведи, Господи, реку огненную глубиною … и повели, Господи, те вышеписанныя … и стену каменную и замкнуть заложить стену … Петру златыми его ключами да нести … ключи к самому Господу Исусу Христу Сыну Божию на престол, под святую его нетленную одежду и как сего замки … люди не видят в моей поскотине и осеку моего вышеписаннаго коровья стада черным …
Этот обычай обходить скотину с отпуском очень распространен среди крестьян Олон. губ., не только Пудожского, но и других уездов. Так, в уезде Вытегорском, по словам В. Реброва,[260] пастухи покупают отпуск и тщательно хранят его, чтобы чужие руки не коснулись этой рукописи: вследствие такого прикосновения отпуск может потерять свою силу. Они прячут его либо в своей свирели, либо в фуражке, либо в глубине дремучего леса, вместе с шерстью от каждой головы пасомого ими скота.
Само чтение этого отпуска сопровождается еще лишним обрядом: скот окропляют водой, взятой из трех ключей. Если пастух безграмотен, то в Вытегорском уезде приглашается для этого грамотный, который и обходит стадо, читая заговор, и окропляет скот. «По прочтении молитвы[261] и окроплении стада, пастух принимает остатки воды и рукопись от чтеца и в свою очередь тоже кропит его водою, боясь, чтобы он чего-либо не похитил из молитвы, удаляется в лес и там прячет принадлежащую ему молитву, где вздумается; остатки же воды или выпивает, или же изливает на землю под камень».
Этих интересных подробностей мне не удалось узнать в Пудожском уезде. И обычай окропления скота водой, взятой из трех ключей, и боязнь, что чтец, не окропленный той же водой, как и обойденный им скот, может похитить часть силы молитвы, дышат такой отдаленной эпохой, такими свежими воспоминаниями того времени, когда вода считалась священной, что как-то невольно переносишься в гораздо более отдаленные от нас времена; эти обряды рисуют случайно сохранившееся переживание очень далекого от нас быта и я поэтому позволил себе подробнее остановиться на них.
В Пудожском уезде, в некоторых его частях, по крайней мере, соблюдаются при обходе скота следующие обряды: в тех местностях, где читается первый из приведенных мною заговоров, наблюдаются при обходе скота следующие формальности: скот загоняют во двор или в загородку и с иконой и зажженной восковой свечой в руках обходят скот по солнцу 3 раза. Затем из свечи делают три шарика и, по прочтении заговора, приклеивают из-за ворот, затем бросают.
Там, где употребителен второй заговор, пастух также делает три шарика из воска и приклеивает их к иконе; за иконой же хранится и отпуск. В иных случаях каждая домохозяйка делает это для себя и своего скота. В шарики закатывается подчас немного шерсти, срезанной от каждой выгоняемой на пастьбу коровы. Эти восковые шарики домохозяйки хранят за иконами и, по окончании пастьбы, спускают либо в реку, либо в озеро. Там, где шарики катает сам пастух, спускание шариков в воду производится им самим по окончании пастьбы.
Когда читают третий вид заговора, то, по словам рукописи, следует при прочтении отпуска «взять от всякой скотины из уха серы в чистый воск закатать да ключ с замком, да с муравейника земли, с которой четыре дороги, и около скота … да кругом обойти… трижды по солнцу на все на то наговаривать трижды; воску положить на обе стороны ворот, ключ на сторону: на другую – замок, на обе стороны ворот земли положить: на сторону ворот; на другую ножик (конец рукописи испорчен).
Хотя в этих обрядах мы и не видим тех архаизмов, как в обрядах, употребляемых в Вытегорском уезде, так как здесь влияние христианства по-видимому отразилось сильнее на изменении суеверных обрядов населения, тем не менее и здесь мы замечаем также остаток мышления первобытного человека: вера в то, что собранная часть шерсти, закатанная в шарики из воска и сберегаемая за иконой, спасет все стадо, что отданная под непосредственное покровительство иконы pars pro toto, что шарики и шерсть, сберегаемые и от дурного глаза и влияния злого человека самой иконой сохраняет достояние крестьянина, – дышит таким архаизмом, такой далекой эпохой, что как-то странно встретить его среди сравнительно развитого населения Пудожского уезда.
Как отдаленное воспоминание культа воды, сохранился обряд бросания этих шариков, по окончании пастьбы, в воду. Это может быть, впрочем, объяснено двумя способами: либо как вещь священную, лежавшую за иконами, шарик нельзя выбросить просто на улицу и во двор, где его могут попирать ногами; либо эти шарики являются предметом, с которым связано какое-то суеверное представление. Взгляд, что вещь священную нужно уничтожить либо посредством огня, либо воды, либо погребения в землю, одним словом, при помощи так назыв. «чистых стихий», как известно, очень распространен в народе. Известно, что, например, испортившиеся иконы не бросают, а либо сжигают, либо погребают, либо спускают в воду.
Об обычае спускать старую ненужную икону упоминают и древние писатели о России. В самой Москве этот обычай сохранился до последнего времени. Тоже делают с просфорой, высохшей и неудобосъедаемой: ее даже в Москве до последнего времени бросали в колодцы. Подобно тому, как во всех этих обрядах сохранилось, как переживание, темное воспоминание о воде, которая наиболее достойна принять священный предмет, так, быть может, это же воззрение лежит в основании обряда бросанья упомянутых восковых шариков в озеро.
Быть может, и другое соображение обусловливает вышеупомянутый обряд: известно по народным повериям, что для того, чтобы «испортить», погубить человека или животное, нужно, чтобы желающий погубить имел в своих руках кусок одежды обрекаемой на погибель жертвы, или вообще что-нибудь, что составляло-бы необходимую принадлежность данной личности или животного. Естественно, что человек, находящийся на низкой степени развития, боится, что, если шерсть животного или кусок одежды или часть волос кого-либо, порчи которого он не желает, попадется в руки человека, могущего «навести порчу», что таким образом все его достояние, самое дорогое из всего его имущества, даже, он сам, может подвергнуться опасности быть испорченным. Отсюда и обычай сжигать или бросать в воду, напр. срезанные волосы, ногти и т. д.
Будучи брошены в воду, они затериваются и для колдуна, для человека злого нет возможности получить их. Этим, быть может, также объяснен обычай бросать шарики с шерстью от коров в воду, чтобы никто не мог их найти и заклятиями и заговорами над ними, причинить вред находящемуся в доме скоту.
Как-бы то ни было, но ни молитва, которой начинается «отпуск», ни такие предосторожности, как положение отпуска и шариков за иконы, не считаются жителями Пудожского уезда достаточными, чтобы «оберечь» свой скот от лесовика или лесного царя. Маленькая упущенная формальность, случайно неверно произнесенное слово может уничтожить всю силу заговора, и лесной царь, гневаясь на лиц, желавших силой заговора и обрядов ограничить его власть над скотом, нашлет намеренно больше диких зверей на стадо и большее количество коров заведет в глубину леса, к себе. Поэтому-то лучше дружить с лесным божеством. Благодаря этому пастухи предпочитают заключать договор с лесовиком, по которому ему предоставляется право взять к себе известную часть скота (обыкновенно, впрочем, не больше одной, двух коров).
За это лесовик обязан оберегать стадо. Этот договор с лесовиком считается очень греховным, но и на него соглашаются крестьяне, лишь бы их стадо оставалось целым. Договор заключается при посредстве строго определенной формулы – заговора, из которого нельзя выкидывать ни слова.
Действительно не все пастухи знают как это сделать; а те, которые знают, хранят эту тайну и не всегда решаются говорить об этом односельчанам. Некоторые крестьяне так же знают слова заговора, но боятся рассказывать его. Этим-то страхом сообщить вещь, которая считается столь греховной, и объясняется, что до сих пор этот заговор не проникал в печать; этим же объясняется, что крестьяне, сообщавшие нам об этом договоре с лесовиком, все, поголовно, отзывались незнанием слов заговора, ни за что не соглашались открыть нам слова его.
В виду возможности заключить с лесовиком подобный договор и является существенно необходимым при пропаже скота из стада узнать, пропала-ли она по «шалости» лесовика или была пропавшая скотина ему завещана. Чтобы узнать это, обращаются к лицам, которые, по мнению населения, «знаются с лесовиком», – «есть такие люди», прибавляют обыкновенно при этом.
Эти люди обыкновенно отправляются в лес, становятся не перекрестке и свищут. Лесовик приходит на свист. «Человек, который знается с лесовиком», спрашивает его, что пропавшая скотина была ему завещана или нет. Если она была завещана, то хозяину пропавшей скотины остается лишь примириться со своим горем: ничто не может помочь ему вернуть скотины (корову или лошадь), уведенную лесовиком. Другое дело, когда лесовик похитит у него скотину ему не завещанную.
Потерпевший, узнав от того, «кто с лесовиком знается», что он может вернуть пропавшую скотину, так как она лесовику завещанной не была, совершает то жертвоприношение, о котором я уже говорил выше. Хозяин пропавшей скотины, взяв завернутое в тряпку или бумажку яйцо, отправляется в лес на перекресток и, положив на левую руку яйцо (иногда и ржаные лепешки), произносит следующие слова: «Кто этому месту житель, кто настоятель, кто содержавец, тот возьмите дар, возьмите и домой скотинку спустите, нигде не задержите, не за реками, и не за ручьями, и не за водами»; он оставляет яйцо на перекрестке для лесного царя. Скотина после этого должна найтись.