Савелий Иванович Кострикин
Убежденный

Лагерный полуакростих

Дыхание осени. Утро в лагере.

Обед, так похожий опять на завтрак.

Меня привлекает поездок магия.

Или «сегодня» еще не «завтра»?

Нет. Ощущаю я вас, практически,

И правомерно, почти собою.

Каждого. Ибо их электричество,

А – речь тем более, есть дорогое

Лекарство от грусти. Мы в лагерь поверили,

Если быть точным – до края столетия.

Об этом писать, вдохновляясь евреями?

Не было грусти! Мы счастье заметили

И, распрощавшись со скукой и горечью,

Дальше продолжили путь. Восхождение,

Годом что началось раньше – продолжилось.

Единолично заряжен идеями,

Об этом я пишу свой акростих,

Работая над каждым новым словом,

Господствуя, хоть нынче – я затих.

И я хочу сказать, что, безусловно,

Йод тех стараний… Он украсил жизнь,

Давая нам надежду. Это помню,

А мир меж тем, без всяких укоризн,

Шагнул вперед. В пространстве странных комнат

Аэропорт нестиранных вещей.

Витает речь. Куда – то уходили

И мы. Теперь не надобно. Вообще,

Краса искусства совершенна. Миру

Абстракция, увы,

Конечно – не нужна.

Оазисы – мертвы.

Но есть еще – она:

Среда подруг, друзей,

Талант которой – есть

Ажур. Но мы – мудрей.

Наверно, наша честь

Теряется не там,

Имея нас в ввиду,

Не в строчках, по слогам,

А в небе – как звезду,

Как сокровенный дар.

Я помню о друзьях,

Ведь их – Господь мне дал,

Не чувствуя ни страх,

Ни даже точку, которой – грусть

Имя. Я верю в них.

Много прошло с той поры? И пусть!

Им посвящаю стих,

Словом давая понять своим -

Дружба вернется к нам.

«Сказку лесную» мы посетим,

Сказанным, в такт, словам.

Снова мы встанем в наш общий круг,

Круг для своих ребят.

Каждый здесь будет мой лучший друг,

Каждого добр взгляд,

Каждого слово – почти строка.

Строки в одну слились.

Все же, ребята – всем вам пока.

Я продолжаю жизнь.

Слабо обставлена комната

Слабо обставлена комната,

Мебели в ней больше нет.

Солнце, прозрачное золото,

Нам осветило предмет.

Ракурс удачный мы выбрали:

Страшным показан маньяк.

Трогал руками он липкими

Девушку не просто так.

Резал ножами он, саблями,

Свежее мясо людей.

Комната слабо обставлена,

Много в ней бродит теней:

Вот пробежался по мебели

Нами придуманный дух,

С кожей, магически белою.

Сразу – наверно, испуг.

Что нам пугаться фантастики?

Это, должно быть, фантом.

Сделан наш дух был из пластика,

А из коробочек – дом,

Даже маньяк был улыбчивым,

«Здравствуйте!», всем говорил.

Был по фамилии – Рыбчинский.

Звали его – Михаил,

В школе работал учителем,

Свинок морских разводя.

Старым прадедовским кителем

Страшно гордился. Не зря

Богом талант поцелованный,

Нам был дарован в кино.

Это стихи – нет в них логики,

Всё у нас завершено.

Месячник

Уж если и писать, то о прошедшей смене,

Чей разбирая мир, как будто в теореме,

Мы грусть – тоску свою по лагерю отменим.

Не будем плакать мы безмолвно, безнадежно,

Ведь нам была дана прекрасная возможность

Тот ощутить мотив сознанием и кожей,

То ощутить кино и, сняв на кинопленку,

Внести в сознанье мир, что до предела тонкий,

Но ясен он и прост для каждого ребенка,

Как ясно было то, что лучшего – не будет,

На перекрестке их – желаний наших, судеб,

Которые Господь безвременно осудит,

Как осуждали мы Союзы Проходимцев,

Которые для нас – как двери в психбольницу.

Но мы – сильнее их, и потому – сразимся

С вселенским миром лжи бескрайней, бесконечной.

Но будем мы скучать, хоть знаем – время лечит,

Готовя из всех нас кровавое лишь лечо,

Устроив нам замес безжалостным ковидом.

Теперь мы из окна предпочитаем виды

Не нынешней судьбе, но миру, что разбитый

На век параличом, который нынче – кризис,

И хоть ЦБ РФ читает катехизис,

О том, как Русский мир, от доллара зависим,

У нас цензуры – нет, а Солженицын – гений,

В чью правоту словес мы непременно верим,

Используя тот стиль, что ранее евреем

Был сам изобретен, потомкам в назиданье.

Разрушим Словом мы слабеющее зданье.

Спасибо вам за то, что смену вы создали!

*****************

Были дни наши добрыми,

Добрыми до безумства,

Со своими уклонами

В сторону лишь искусства,

И вожатые близкие,

Тоже как будто дети,

Улетевшие птицами

Были. На дне столетий

Лагерь наш не окажется

Кем – то сродни Пророкам,

Даже когда сумятица

Времени не с глаголом,

Но с наличием логики

С нами незримо будет.

Этой ничтожной толики

Наших мышиных судеб

Смерти ось не коснётся,

Как и топор забвения.

С нами великий Бродский,

Все его стихотворения,

То есть, по факту, исповедь,

Все мы теперь – качаемся

Между своими мыслями,

И подгоревшим чайником

Где – то, в каком – то лагере,

На острие отточенном.

«Наше кино» прославили,

В фильмах сниматься хочется!

Планета друзей

Это ведь хорошо, кажется, что отряд

Наш не распался и, делая шаг к победе,

Можно сказать о том, что наш широкий ряд

Вечен, хоть знали мы, что все равно – уедем,

Рано иль поздно. Что ж – было нам здесь удобно

Верить в свою мечту и доброту людей,

Так как сама мечта есть – для других способность

Делать мир лучше и той добротой полней,

Что, как итог пребудет дальше со всеми нами,

В мыслях, кино, судьбе, строчках, вообще – стихах,

То есть – огонь горит. Думаю, временами,

Он осветит наш путь. Нам не идти впотьмах,

Так как мир будет светлым, но, все равно, иначе,

Чем представляли мы, не будет он никогда,

В сумме давая нам не суффиксы, но – задачу,

Ставящую в тупик иллюзию. Те года

Были даны нам Богом. Что же теперь, ребята,

Нам остается? Что сделать все мы должны?

Грусть? Не пойдет, поскольку, грусть для всех нас чревата

Падением прямо в пропасть без знания глубины

Чувств. Раз такое дело – надо нам всем держаться

Вместе, поскольку сила дружбы такая, что

Мысль о ней согреет сильнее ее абзаца,

С треском ломая стены грусти. Эпохи вдоль

Мы проходили с вами по темноте той пленки,

Что, как итог, сама в нас лишь вселяет твердь

Времени. Дружба тоже – предмет до предела тонкий,

Но я прекрасно знаю – ее не погубит смерть.

Я вспоминаю вас

Я вспоминаю вас: родной отряд,

Моих друзей, и, непременно – лагерь,

В котором наши Души говорят,

Нам посылая в будущее знаки.

Вот так и мы. Однажды, невзначай,

Переплетутся веером эпохи.

А мы сидим, свой выпивая чай.

Нам всем не грустно и не одиноко.

Как можно одиночество вместить

В свой дивный мир, в свое Седьмое чудо?

Порвется, да, связующая нить,

Но мы все не забудем их, покуда

Горит свеча. Горит огнями ночь,

Давая место солнечному утру,

Которое прогнать ее не прочь,

Рассыпав блестки ярким перламутром,

В чьих отраженьях будем мы навек

Стоять одним Орлятским полукругом.

Но для чего же создан человек?

Наверное, для дружбы и для друга

Создал его Всевидящий Господь.

Одни – бегут, забыв про все на свете,

Другие же – в стих обратили плоть,

Чтоб попытаться выжить в круговерти,

Что сеет смерть. Поднимем же бокал

За дружбу мы, покуда люди живы

Во всем великолепии зеркал

Святого неба, что проходит мимо

Людских забот, обид, мирского зла,

(Всего того, что так не любит Боже),

За то, чтобы любовь не умерла,

Подраненных ей Душ не растревожив

Своим лучом. Спасибо вам, друзья!

Без вас, наверно, не было бы смены,

Ведь без друзей прожить никак нельзя,

Обманывая старенькое время.

Постоянство общелагерной памяти

Пора бы мне уже вспомнить

О смене. Её отряды

Стояли правильно. Ровно,

Если сказать так можно,

Читая про память ту

В незамутнённом взгляде,

С опорой на красоту.

Но вот в чём, признаться, сложность:

Память – есть инструмент,

Не подконтрольный. Богу

Он подчинится, а

Людям другим – наврядли,

Ибо – не пустота,

но ко всему дороги.

Стоит по ним пройти.

Впрочем – без вариантов,

Нам остаётся. Что ж -

Мы спасены. На диво,

Просто. Должно быть, мы,

В самом – то деле – рядом

С тем постиженьем слов,

Которому все мы милы.

Нам не вернутся. Но, не говоря «увы»,

Мы провожаем лагерь

постмодернистским взглядом

На содержанья суть,

К которой все мы идём.

Спасибо вам! Молодцы!

Друг другу – мы очень рады!

Иную, подчас, поездку,

В лагерь мы также ждём!

Снова пишу я стих

Снова пишу я стих и вспоминаю лагерь:

Вас, педотряд и тех, кто был всегда со мною,

Хоть не вернусь туда, что я прекрасно знаю,

Но и надеюсь, что дверцу мою откроет

В Рай та поездка, что так на судьбе сказалась,

Впрочем – о чем же я? Что мне теперь? Наверно,

Это из жизни есть только одна лишь малость.

Знаю я – вы друзья. Я в вас Душою верю,

Думая о таком ритме, что всех заставит

Взгляд обратить свой на поэзию постмодерна,

Что обругал Союз, не русский, но все ж – лукавый.

Вы же согласны с тем, что это все же – верно?

Да. Я пишу о том, как же мне было классно

В лагере. Отдых тот, был лишь полезным для

того, чтобы каждый из нас

смог бы внести в ту ясность,

Отблеск железа свой

По капле в сосуд огня.

Струйками истечет тоненькая надежда

С целью собраться в

Мыслях, покуда мы также играем в жизнь,

Также мы любим. Прежде,

Достигнув не в мастерстве,

В котором нас нет, увы,

Но в постиженьи мира, или – его иллюзий,

Надо нам всем привыкнуть к правилу одному:

«Весело нам. Смешно и ничего не грустно.

Это же в правду все, признаться, нам ни к чему?»

*************

Сейчас, вспоминая о вас,

Я думаю, каждый ребёнок

Считает, что он – не угас,

Поскольку прошёл он «Орлёнок»,

Поскольку – он был в лагерях,

И даже (возможно) – в «Артеке»,

Где грусть и тоску потеряв,

С друзьями он слился навеки.

А я вот на «Наше Кино»

Решил, что отправлюсь.

Однако,

Я думал – всё обречено,

Хоть жизнь и бросала

мне знаки

Своей бесконечной любви

В надежде, что я понимаю,

Чем кончится Божеский мир:

Быть может, что Адом иль Раем,

Но всё ж неизвестно пока,

Поскольку – жизнь неисправима,

А смерть наша – слишком близка,

Хоть ходит всё время не мимо,

Но рядышком. Рядом со мной

Сидит на вневременном стуле

И машет косой голубой,

Как снегом в забытом июле

Махала старуха – зима,

Когда – то. В далёкой Сибири,

Наверное, было. Тогда

Об этом уже мы забыли,

Поскольку так много забот

В том лагере, так много целей,

Что время как будто идёт

Назад: от окраины – к центру,

Стремясь воплотиться во мне,

В знакомых, друзьях и вожатых,

Дрожа в потрясающей тьме.

Об этом скажу вам, ребята,

Об этом поведать хочу,

Стихов раздвигая границы,

Замедлив судьбу на чуть – чуть,

Желая бы, чтоб повторилось

Оно, но, однако – нельзя

Мне дважды войти в эту реку.

Отец мне об этом сказал,

Хоть сам он, наверно, не верил,

Не верил, что младший сынок

Окажется, как бы в «Орлёнке».

Добиться я этого смог,

И помню о каждом ребёнке.

Философские этюды

Идея – важней материи. Поскольку же я – поэт,

Можно сказать о том, что, не видя мира,

Рано думать насчет поражений и тех побед,

Которые я прошел. Имея не слово «мимо»,

Но «пропустил», талант кается, видно Богу,

За написанье строчек. То подтверждает миф

О трех собаках, страннике, или – его дороге,

Не логикой постоянства, а лишь безумством рифм,

Отрезанных от желаний, имеющих суть – реальность,

В том понимании, что привыкли мы, говоря

О настоящем дне. Его длань – не нас касалась,

Но завершала строки силою букваря,

Ради которой миру обещана та свобода,

Что искушает. Чувства – есть горький стыд ума,

Не одного такого явственного народа,

Однако – хвала искусству, что нам помогло. Весьма

Много мы смыслов клали в черствые жизни чаши,

Будучи не готовы. Смысл – не наша боль,

То есть – почти понятно: строки уже – не наши,

Не наши, совсем не наши. В сумме, пространства – ноль,

Равен лишь исчисленью, тьмы от седых столетий,

Как исчислялся ныне, забытый, увы, талант,

Который всегда со мною – я его и заметил,

Хоть о поэтах люди почти что не говорят,

Имея в виду, что слово – есть Бытия наречий,

Суть и слепая горечь. Слово – спасенье. Мы

Его не пониманием, но им сердца все же лечим.

Мы на победу в жизни, в целом, обречены.

Утренний тост

За богоизбранный народ,

За веру славную! За Русь,

За соблюдение свобод,

Литературный профсоюз,

За русскую, как Пушкин, речь

И за пришедший постмодерн,

За то, что удалось сберечь,

Очистив Родину от скверн,

За наступление зимы,

За качество любых Творцов,

За то, что счастливы все мы

В пространстве сказанных нам слов

За данностью прошедших лет.

За то, чтоб рухнул СПР!

За то, что здесь цензуры нет

И день наш больше не был сер.

За дружбу, веру и любовь,

Писательство, театр, свет,

За то, что говорим мы вновь,

Что мир им утром был согрет.

Что говорить о жизни?

Что говорить о лете, кроме того, что дождь

Был отражением радуги в мире из многих капель,

Ибо ты сам в дожде, поэтому не поймешь

Прикосновения оного к небу незримой лапой?

Что говорить о саде, в котором прошла вся жизнь,

Будучи не короткой, но только пришедшей в меру

Жизни других людей? Был данный сад – душист,

Вот потому и он в смерть Бытия не верит.

Что говорить о мире, где нет односложных фраз,

Так как сама природа противоречит Богу,

Который распят в ней был? Он лишь один нас спас.

Пройдем же мы до конца предсмертную ту дорогу,

Которая и спасет собрание падших Душ,

Данных Пророкам для того, чтоб они навеки

Держали в руках весь мир, который так неуклюж,

Из – за того, что он придуман был человеком,

В сущности, потому, что силы его – иссякли,

А постоянство – нет, ибо – не суть всем память

Взять, и сыграть ту роль в испорченном здесь спектакле.

Что ж – завершу я стих, нужно мне жизнь оставить.