Сара Джио
Из Лондона с любовью
Глава 5
Валентина
На старой иве за окном щебечут птицы. Я сажусь в постели и ахаю, увидев на телефоне, который час. 6:23 утра. Я протираю глаза, щурясь, когда на меня падает яркий поток солнечного света. Я каким-то образом умудрилась проспать целый день, прихватив и ночь.
Я встаю и, зевая, пытаюсь сориентироваться в пространстве и времени. Сегодня воскресенье, нет, понедельник. Я нахожусь в квартире матери. Соседка снизу – как ее, Лайза? Да, Лайза – предложила показать мне город сегодня (или это было вчера?). Интересно, как прошло ее свидание, совмещенное с ланчем. Спустившись по лестнице на первый этаж, я достаю из чемодана косметичку. Чтобы оживить поблекший цвет лица, потребуется основательное увлажнение.
Внизу в прихожей я отыскиваю в своих вещах все необходимое и застегиваю чемодан.
– Валентина, это ты? – кричит сверху Лайза.
– Да, – говорю я, и она появляется на лестнице.
– Давай помогу с барахлом, – говорит она, протягивая руку к одному из чемоданов.
– Нет, я здесь не останусь, – быстро говорю я.
Она явно ошарашена.
– Не останешься?
– Ну… у меня заказан номер в гостинице. Я хотела только прихватить косметику и переодеться.
– Ну и глупо, – говорит Лайза, не отпуская ручку чемодана. – Наверху квартира твоей мамы. На кой ляд тебе гостиница?
– Я… ну, не знаю. Думаю, я…
– Смешные вы, американцы, – говорит она, с любопытством разглядывая меня. – Ты считаешь, что лучше заплатить бешеные деньги за крошечную комнату и ванную размером с чулан, чем жить в целой квартире бесплатно? – Она замолкает. – В смысле, ты же здесь хозяйка, правда?
Конечно же, она права. Но мне и в голову не приходило остаться в маминой квартире. Это как-то слишком… Но Лайза уже тащит чемодан вверх по лестнице, а я устала возражать. Кроме того, она действительно права.
– Как прошло твое свидание? – спрашиваю я, поднимаясь следом за ней. – С… Джереми, верно?
– Кошмарно, – говорит она, скривившись. – Во-первых, он опоздал – на целых сорок минут, – а потом, после того как я потрудилась приготовить ему яичницу по-королевски, он заявил, что у него аллергия на гренки. Нет, ты когда-нибудь слышала, чтобы у кого-нибудь была аллергия на гренки? – Она качает головой. – Так он и сидел голодный всю дорогу. Даже не откусил ни кусочка. А потом у него хватило наглости полезть целоваться. – Она пожимает плечами. – Нет уж, если мужчина не собирается есть мою еду, поцелуи отменяются. В общем, я его выставила.
– Значит, с Джереми покончено?
– Джереми капут, – отвечает она.
Я смеюсь, с каждой минутой она мне нравится все больше.
– Наверное, дело во мне, – продолжает она, вздыхая. – Вечно меня тянет к плохим парням. С ними весело, хотя кончается это обычно плохо. За столько лет можно было чему-то научиться, но как бы не так. – Она снова пожимает плечами. – Ну а ты? Замужем? – Она бросает взгляд на мой безымянный палец без кольца.
– Нет, – говорю я. – То есть была, но теперь я просто… ну, развожусь.
– О боже, – охает она. – Бедная ты, бедная. Сначала мать, а теперь… – Она прикрывает рукой рот в глубокой тревоге. – Ты когда-нибудь слышала эту хохму, что несчастья ходят по трое?
– Да, – говорю я. – Наверное, я та счастливица, которую ждет еще одна пакость.
– Будем надеяться, что мелкая, например… – говорит она и на мгновение задумывается, – например, трещина на экране телефона или что-то в этом роде.
Я лезу в карман и вытаскиваю телефон, экран которого испещрен неровными линиями.
– О-о, – обескураженно тянет она. Мы уже поднялись на третий этаж. – Ну, что бы это ни было, уверена, что ничего страшного. Просто внимательно смотри по сторонам, переходя дорогу.
Я киваю и расстегиваю чемодан, чтобы достать какую-нибудь одежду.
– Он разбил тебе сердце? – Она делает паузу. – Твой муж?
– Бывший муж, – поправляю я. – Да, можно сказать и так. – Я выуживаю из чемодана черные легинсы и серый объемный свитер. – В любом случае, он бросил меня.
Лайза хмурится.
– О, извини, я…
– Слушай, ты мне обещала экскурсию, – говорю я, быстро уводя разговор от Ника. – Ты как, по-прежнему готова? К тому же мне бы не помешало выпить кофе.
– Конечно, – говорит Лайза. – Для начала зайдем в кафе «Флора». На днях я видела там Джуда Лоу.
– Актера?
– Да, он же «мистер Горячая штучка». Он живет по соседству. Тут у нас много знаменитостей. Я стояла в очереди, и он посмотрел на меня. Наверняка втрескался. Но увы, он совсем не в моем вкусе. – Она стирает пятно со своего сверкающего ботинка «Док Мартинс». – Хотя, если тебе интересно, ходят слухи, что он сейчас холост.
Я улыбаюсь и иду в спальню переодеться.
– Спасибо, но мне как-то не до мужиков, – говорю я через дверной проем.
– Это сейчас так говоришь, надо просто подождать. – Мы выходим на улицу, и она улыбается.
– Тебе, наверное, не терпится увидеть магазин, но Милли и утро – две вещи несовместные.
– Милли? – Имя кажется знакомым, но я не могу вспомнить, кто это.
– Ты ее не знаешь?
Я качаю головой.
– Она была лучшей подругой твоей мамы, – говорит Лайза, посмотрев на меня с каким-то странным выражением. – Она заправляет в магазине с тех пор, как… Элоиза заболела. То есть они начинали вместе, но Милли тогда уже работала адвокатом. Насколько мне известно, она передала все Элоизе много лет назад.
Я киваю.
– Все равно тебе нужно выпить кофе. С этого и начнем. А в магазин можем вернуться после того, как я покажу тебе окрестности. К тому времени настроение у Милли поднимется.
Кафе «Флора» находится всего в нескольких кварталах вниз по улице: голубой навес, уличные столики перед входом. Мы заходим внутрь, и мне в лицо ударяет волна теплого, вкусно пахнущего воздуха. Я заказываю нам по булочке с корицей и по двойному эспрессо. Лайза тем временем флиртует с сильно разрисованным парнем за стойкой и любуется татуировкой змеи, обвивающей его предплечье.
– Ну а что ты делаешь – в смысле, кем работаешь? – спрашиваю я, когда мы садимся за столик у окна. Я вспомнила ее вчерашний напряженный телефонный разговор с боссом.
– Личным помощником, – угрюмо говорит она, – у диктатора.
Я приподнимаю бровь.
– Вроде Ким Чен Ына?
– Типа того, – говорит она, отпивая эспрессо. – Десять лет назад он изобрел какой-то непонятный технический виджет, который сделал его богаче самого Бога, и теперь платит мне гроши за то, чтобы я организовывала его жизнь – покупала билеты в театр, забирала вещи из химчистки, подстригала когти пуделю его парня и служила личной боксерской грушей, когда у него неудачный день.
– Кошмар, – говорю я.
Она приветственно машет какой-то знакомой и снова поворачивается ко мне.
– Вообще-то, предполагалось, что эта работа будет только временной. Прошло семь лет, и угадай, кто до сих пор таскает белье в прачечную. Ну а ты? Чем ты занимаешься в своем?..
– Сиэтле, – добавляю я. – Была библиотекарем и книжным блогером, а теперь, наверное, я… хозяйка книжного магазина.
Лайза сияет.
– С твоим опытом ты будешь находкой для магазина! Если, конечно, сможешь уговорить Милли кое-что изменить.
– Расскажи о ней.
– Милли, – помолчав, говорит Лайза, – замечательная, но может быть крепким орешком. Она обожает тех, кого любит, а остальные… Что ж, бог им в помощь.
Я с трудом сглатываю.
– Говоришь, они с моей мамой были лучшими подругами? Это было ужасно давно, но, кажется, в детстве я о ней что-то слышала.
Лайза кивает.
– Да, подруги детства. Они вместе открыли книжный магазин, хотя Милли начинала собственную юридическую карьеру. Но когда твоя мама заболела, она как раз вышла на пенсию и смогла помочь.
– Очень мило с ее стороны, – говорю я. – Но теперь, когда я здесь, я могу… все уладить.
– Легче сказать, чем сделать, – говорит Лайза. – Возможно, чтобы заставить ее уйти, потребуется квалифицированная парламентская комиссия. – Она замолкает и вопросительно смотрит на меня. – «Книжный сад» – все, что у нее осталось от твоей мамы, и она яростно цепляется за него.
Не пойму, то ли Лайза просто вводит меня в курс дела, то ли дает мне тонкое предупреждение.
– Жаль, что ты так ни разу и не приехала, – говорит она. – До того, как она… скончалась.
– Послушай, – говорю я, приняв слегка оборонительный тон. – Мои отношения с мамой были… сложными. Если ты не против, я бы предпочла не вдаваться в подробности.
– Хорошо, – быстро говорит она. – Я все понимаю. Извини. Не хотела поднимать больную тему.
Я киваю, вымученно улыбнувшись.
– Ну что, продолжим экскурсию?
Ее лицо смягчается. Мы выходим из кафе и идем дальше.
– Кроме «Флоры» тут есть прелестное итальянское заведеньице «Боттега», где можно пообедать и поужинать, а за углом «Чатни», карри-хаус. У них просто потрясающие салаты. – Она похлопывает себя по заду. – На которые мне и нужно налегать, если я хочу когда-нибудь избавиться от этих двенадцати фунтов.
Я улыбаюсь. Дальше на пути продовольственный рынок, по ее словам, самый близкий к дому.
– Хлеб покупай в пекарне Le Petit, если, конечно, вы, американцы, еще такое едите. У вас же вся страна объявила войну углеводам, разве нет?
– Только не я. Я сдалась врагу.
– Это в тебе говорит практичная английская кровь. – Она показывает мне местный хозяйственный магазин, парикмахерскую и магазин, где продают мороженое – сорт со вкусом карамельного крема я обязательно должна попробовать.
К нам приближается какая-то парочка, и Лайза машет рукой. На нем черная кожаная куртка и армейские ботинки; у нее короткие обесцвеченные волосы и кольцо в носу.
– Это Валентина, – говорит она им и представляет мне Джорджа и его подругу Лилли. Оказывается, Джордж играет в группе, которая завтра вечером будет выступать в соседнем пабе. Лайза заверяет их, что придет.
– Пошли вместе! – распрощавшись с ними, говорит она мне.
– Ну, не знаю… Не уверена, что это… мое.
– Чепуха, – машет она рукой. – Пойдем. К тому же мне требуется поддержка. Лилли увела его у меня и прекрасно об этом знает. Пусть покрутится.
Я выслушиваю подробности их истории, пока мы идем дальше по улице, вдоль которой выстроились таунхаусы пастельных тонов, бутики, галереи и кафе.
– И не забывай, Риджентс-парк совсем рядом, – добавляет она, – отличное место, чтобы устроить пикник или запустить воздушного змея, хотя Мэри Поппинс я изображать не собираюсь.
– Учту, – говорю я, улыбаясь, и слышу, что у меня в сумке звонит телефон. Откопав его, вижу, что это Джеймс Уитейкер из «Бевинс и партнеры», и переключаю звонок на голосовую почту. У меня нет настроения вникать в нудные имущественные подробности, во всяком случае не сейчас. Лучше пойти в парк и, может быть, запустить воздушного змея.
В книжный магазин мы возвращаемся вскоре после полудня. Уютное помещение исполнено естественного очарования, как страница из любимой антологии детских стишков: повсюду подушки, пуфики, мягкие стулья и диванчики, где можно посидеть с книжкой и просто отдохнуть. Я представляю себе, как мама впервые вошла в это пустое пространство – чистый лист для ее воображения: синие бархатные портьеры, хрустальная люстра, яркие турецкие ковры, смягчающие цвет дерева широких досок пола, даже колокольчики на ручке двери – в этом была она вся.
– Ну что, похоже на книжный твоей мечты? – спрашивает Лайза, наблюдая мою реакцию.
– Да, – тихо говорю я, чувствуя себя все более ошеломленной.
– Подожди здесь, – говорит она. – Я поищу Милли. Она, наверное, в подсобке.
Я замечаю, что полки из орехового дерева от пола до потолка снабжены стальными рельсами для лестниц. Я влезаю на одну их лесенок и еду на ней вдоль ближайшей стены.
Пока я катаюсь, возвращается Лайза, а с ней пожилая женщина, очень высокая, ростом метр восемьдесят, а то и выше. Седеющие волосы собраны на макушке в пучок, отчего она кажется еще внушительнее.
– Милли, – кашлянув, говорит Лайза, – это Валентина, дочь Элоизы. Она недавно приехала.
Милли возится с очками в темной оправе, висящими на цепочке у нее на шее, как будто не может поверить в то, что видит. Наконец она надевает их и окидывает меня долгим взглядом. Теперь она может убедиться, что Лайза говорит правду.
Немного волнуясь, я спускаюсь с лестницы.
– Рада наконец познакомиться с вами, – говорю я ей, протягивая руку.
Но она не произносит ни слова. Не пойму, разочарована она, возмущена, удивлена или испытывает все эти чувства одновременно. Лайза сказала, что Милли – мамина ровесница, значит, ей около семидесяти, но лицо у нее довольно молодое, хотя она и хмурится.
Она подходит к кассовой стойке, тянется за какой-то коробкой, ставит ее на пол и при этом опрокидывает локтем стаканчик, из которого торчат ручки. «Черт возьми», – говорит она с раздраженным вздохом и наклоняется, чтобы собрать рассыпанное. У нее широкие, размашистые жесты – ни дать ни взять Джулия Чайлд[9], с грохотом и лязгом снующая по своей кухне.
– Посмотри, кто подошел поздороваться, – говорит Лайза, нарушая неловкое молчание.
Кот, которого я вчера видела в окне, с тихим мурлыканьем трется о мою ногу.
– Как его зовут? – спрашиваю я, присев, чтобы погладить его.
– Персиваль – говорит Лайза. – Можно просто Перси. – Она улыбается. – Ты ему определенно нравишься.
– Персиваль – очень дружелюбный кот, – говорит Милли, не сводя с меня глаз. – Ему все нравятся.
– Не обращай внимания, – шепчет мне Лайза, когда Милли ныряет за прилавок. – Ей просто нужно время, чтобы привыкнуть к твоему присутствию.
Я киваю.
– Нам, наверное, лучше уйти.
– Нет, – шепчет она. – Сейчас она придет в чувство.
Вслед за Лайзой я подхожу к прилавку, где Милли изучает высокую стопку книг, опасно накренившуюся вправо.
– Ага, – говорит она, указывая на синий томик в твердом переплете из самой середины стопки. Она выдергивает его, каким-то образом сохранив книжную башню нерушимой. Прямо олимпийская чемпионка по «Дженге»[10].
– Наконец-то, – говорит она, улыбаясь про себя. – Весь день ищу это издание «Ребекки»[11]. Эвелин Джонсон будет счастлива.
Дверные колокольчики звякают, и в магазин неторопливо входят несколько посетителей. Мужчина средних лет направляется прямиком к Милли и просит помочь ему найти для сына одну из книг о Гарри Поттере. Она кивает и ведет его к полке в другом конце комнаты.
– Эти мальчишки со своим «Гарри Поттером», – говорит она, вернувшись, и пожимает плечами. – Как бы мне хотелось, чтобы их интерес к литературе распространился за пределы Хогвартса. – Она протяжно вздыхает. – Но все равно это лучше, чем ужасные книжки типа «Дневник плаксивой крошки».
Тут срабатывает мой инстинкт библиотекаря.
– Ну, если его сын хоть что-то читает, это уже о чем-то говорит, – заявляю я.
Милли поднимает взгляд от прилавка, по-видимому, удивленная моим замечанием.
– Имею в виду, – я замолкаю, подыскивая слова, – что чтение ведет только к дальнейшему чтению. В детстве я читала все, что под руку попадет, – от классики до «Клуба нянек»[12]. Если ребенок найдет книгу, которая ему понравится, он будет стремиться снова испытать это чувство, читая другие, самые разные истории.
Милли опускает очки на кончик носа и с любопытством смотрит на меня сверху вниз.
– Прекрасная теория, – язвит она, снова поворачиваясь к стопке книг. – Жаль, что это только домысел.
– Это как посмотреть, – говорю я. – Многие исследования грамотности в последние годы доказали, что эта «теория» верна, и я лично убедилась в этом на практике. – Я улыбаюсь. – Я библиотекарь.
– Ну что ж, – говорит она с некоторым удивлением. – Наверное, вам, как специалисту, не очень понравится мой метод управления этим магазином с тех пор, как пошатнулось здоровье вашей матери. А теперь давай рассказывай, что у тебя на уме. Не ходи вокруг да около. Новые компьютерные каталоги? – Она театральным жестом хватается за голову. – Онлайн-заказы? Какая-нибудь чушь в социальных сетях? Книжный блог? Господи, воля твоя.
Очевидно, она никогда не видела моего аккаунта @booksbyval. Я улыбаюсь и включаю чувство юмора.
– А вы никогда не рассматривали возможность доставки книг с помощью дрона?
Я хотела только разрядить обстановку, но у Лайзы такой вид, будто она вот-вот разразится истерическим смехом либо покроется крапивницей.
– Я просто пошутила, – объясняю я. – Про дроны.
Но Милли не смеется.
Лайза чувствует нарастающее напряжение и вмешивается:
– Ладно тебе, Милли. Не беспокойся. Валентина пришла, чтобы помочь. В конце концов, она – дочь Элоизы.
– Ну, твоя мать была самой отважной женщиной из всех, кого я знала, – задумчиво говорит Милли. – Она рисковала всем, чтобы следовать зову сердца.
Я слушаю Милли с горящими щеками и открываю рот прежде, чем могу себя остановить:
– Довольно необычное определение слова «отважная».
Взгляд Милли сверлит меня, как лазер.
– Валентина, – начинает она. – Я не знаю, что тебе сказали или что ты себе напридумывала, но я хочу, чтобы ты поняла: то, что произошло… пойми, совсем не этого она хотела и не это замышляла.
Ее слова только разожгли огонь, тлеющий у меня внутри.
– А чего же она хотела? – спрашиваю я резким и визгливым голосом, хотя мне грустно, и ничего более. – Объясни мне, пожалуйста. Потому что все эти годы я умирала от желания узнать, почему мама – моя мама – ушла так внезапно и пропала навсегда. Почему у нее ни разу не нашлось свободной минутки, чтобы позвонить мне в мой день рождения или… не знаю… навестить меня в Рождество? Да что угодно! – Все давние чувства прорвались на поверхность, и я знаю, что уже не сумею их подавить. – Почему? Почему она так и не вернулась домой? Ко мне. К семье.
Милли серьезно качает головой, яркий свет люстры подчеркивает морщинки вокруг ее глаз.
– Ты правда ничего не понимаешь, да? Ты действительно не имеешь представления…
Прежде чем я успеваю понять, что она имеет в виду, не говоря уже о том, чтобы рискнуть ответить, колокольчики на двери снова звякают, и в магазин врывается всклокоченная женщина лет пятидесяти пяти. Она ставит на прилавок большую коробку.
– Вы ведь принимаете подержанные книги?
– Конечно, – говорит Милли, заглядывая в коробку. – Ну-ка, что у нас тут?
– Ох, не знаю… Это книжки мужа. Я прибираюсь в его кабинете, пока он в командировке. Всюду навалены книжки. На самом деле я спасаю его от самого себя. Ему недолго осталось, чтобы сделаться… – Она замолкает. – Знаете, одним из психов, которых показывают по телевизору, – тех, что живут в кучах хлама.
– Старьевщиком? – подсказывает Лайза.
– Вот именно! – говорит женщина, ослабляя удавку шарфа на шее. – Именно старьевщиком. У него слишком много книжек.
Мы с Милли обмениваемся понимающими взглядами, и впервые между нами наступает миг… согласия. Как бы ни осуждала эта женщина «дурную привычку» мужа, мы твердо знаем одну и ту же истину: в том, чтобы иметь слишком много книг, нет совершенно ничего плохого.
Однако Милли подыгрывает ей:
– Так, значит, у него некоторые проблемы?
Женщина раздраженно кивает.
– На днях он вообще предложил превратить гостевую спальню в библиотеку. Библиотеку!
– О-о, – говорит Милли, с деланым сочувствием качая головой. – Это… ужасно. – Она открывает коробку, берет сверху книгу в кожаном переплете и открывает ее. – Первое американское издание «Грозового перевала» Эмилии Бронте. – Она показывает нам титул. – Эмилию перепутали с ее сестрой Шарлоттой. Видите, в выходных данных сказано: «написавшая также „Джейн Эйр“». Это особенные книги. Вы уверены, что ваш муж готов продать их?
Она пожимает плечами.
– Он преподает английскую литературу. Если бы мы хранили каждую книгу, которая попадает к нам дом, я бы не могла войти в собственную кухню.
– Ну, если вы уверены, что хотите расстаться с ними…
– Уверена, – мгновенно отвечает женщина. – И дома еще коробок десять.
– Тогда ладно, – продолжает Милли. – Мне может потребоваться немного времени, чтобы разобраться.
Женщина поворачивает в сторону улицы, где у входа в магазин припаркован внедорожник с мигающими аварийными огнями.
– Послушайте, вообще-то я спешу. Может быть, просто дадите мне двадцать фунтов, и будем в расчете?
Глаза Милли округляются.
– Должна сказать вам правду, – говорит она. – Эти книги стоят больше двадцати фунтов.
– Хорошо, давайте пятьдесят. Я уже полчаса назад должна была забрать дочь с соревнований, и при таких скоростях непременно снова опоздаю на занятия пилатесом.
– Ну ладно, – говорит Милли, записывая покупку в гроссбух и вручая женщине товарный чек на подпись. – Пятьдесят так пятьдесят.
– Вот так, – говорит Милли после того, как женщина убегает. – В конце концов, не все любят книги.
– Кто-то теряет, кто-то находит, – пожимает плечами Лайза.
Мы все вместе рассматриваем книги. Милли изучает в одной из них страницу с выходными данными, а я беру одно из ранних изданий К. С. Льюиса.
– Можете ли вы хотя бы представить, чтобы ваш супруг делал что-то подобное за вашей спиной? – говорю я, и мои мысли внезапно обращаются к Нику. – Вообще-то я могу.
Лайза кивает.
– Хотела бы я обернуться мухой на стене в этом доме, чтобы посмотреть, какой ад ей устроит муж, когда вернется домой. Так и вижу заголовок: «Последняя новость: мужчина убил жену за продажу коллекции редких книг».
Милли в своей стихии: она перебирает сокровища в коробке.
– Один из моих любимых литературных триллеров, – говорит она, потрясая неизвестным мне романом.
Она подходит к ближайшему книжному шкафу и ставит книгу на среднюю полку; мы с Лайзой следуем за ней. Я внимательно осматриваю множество изданий, и хотя очевидный беспорядок в расстановке причиняет боль моей библиотекарской душе, я знаю, что пока лучше промолчать. Я переключаюсь на сами книги, и одна из них привлекает мое внимание.
– Ну-ка, что это, – говорю я, доставая с полки знакомый том. Конечно, я сразу узнаю его. «Последняя зима». Вскоре после того, как ушла мама, библиотекарь предложила мне прочитать ее. Мне всегда казалось, что у нее есть шестое чувство. Как еще ей могло прийти в голову откопать на верхней полке этот пыльный старый экземпляр? Забытый роман для забытой девочки. И я перечитывала его снова и снова. Он стал музыкой моего больного сердца, барабанной дробью, под которую я прорывала оцепление и в подростковом возрасте, и позже. Я, должно быть, прочитала его не меньше десятка раз.
Милли заглядывает мне через плечо.
– Старый друг?
– Да, – говорю, ничего не объясняя, и провожу рукой по краю обложки. В суматохе развода и продажи дома я потеряла свой любимый экземпляр и очень расстроилась.
Но Милли просто пожимает плечами.
– Так возьми ее себе.
– Спасибо, – говорю я, еще раз заглядывая ей в глаза и ища в них хотя бы малейший признак желания заключить мир.
– Давай без глупостей, – говорит Милли с равнодушным видом. – Ведь это теперь твой магазин.
Она, конечно, права. Этот, как там его, из «Бевинс и партнеры», объяснил, что Милли отдала свой пакет акций много лет назад. Она просто констатировала факт, и все же от ее слов волосы у меня на затылке встают дыбом.
– Не позволяй ей наезжать на тебя, – говорит Лайза, когда мы проходим следующий квартал по направлению к рынку. – Под этой суровой внешностью Милли на самом деле просто душка-старушка. Вот увидишь.
Я неохотно киваю, благодарю ее за экскурсию по Примроуз-Хилл, и мы расстаемся. Оставшись наедине со своими мыслями, я хватаю тележку и бесцельно брожу по проходам рынка. Мне всегда нравилось покупать продукты, особенно вместе с Ником. Когда мы только поженились, я с нетерпением ждала, что мы после работы поедем в «Здоровую пищу». Он толкал тележку, а я ее загружала. Мы были командой, а потом она распалась.
Я вздыхаю, разглядывая иностранные этикетки на банках и коробках. Йогурт выглядит по-другому. Все не такое. Через полчаса я кладу на товарную ленту то, что выбрала: буханку хлеба, коробку мюсли, пакет того, что показалось мне сливками, клубнику, три бутылки дешевого французского бургундского, кусочек бри и одинокое яблоко. Этот случайный, несогласованный и бессмысленный набор кажется мне сейчас метафорой моей жизни. Я и есть все эти продукты.
С пакетом я возвращаюсь в квартиру, плюхаюсь на диван и наконец прослушиваю голосовое сообщение от Бевинса и партнеров. Новости не очень хорошие. Огромный налог на наследство (гораздо больше, чем я могу позволить себе заплатить) должен быть выплачен в течение шести месяцев, то есть как раз перед Рождеством или сразу после него.
Счастливого Рождества.
Конечно, теперь у меня есть книжный магазин и дом, но из-за бракоразводного процесса наличных денег мало, а ликвидных активов, чтобы покрыть налоги, у меня нет. Если бы только Ник не был так одержим идеей продать дом так быстро – и себе в убыток. Но «Бевинс и партнеры» предложили быстрое решение: «К счастью для вас, к нам обратился потенциальный покупатель-застройщик, который готов заплатить достойную цену».
Я выпускаю из рук телефон и откидываю голову на спинку дивана, пытаясь логически оценить ситуацию: я не могу заплатить налог на наследство, а другого разумного решения нет. Можно все продать, как предлагают адвокаты, и остаться, в лучшем случае, с небольшой прибылью или, возможно, просто без убытков. Это был бы печальный конец двадцатилетней работы магазина, но почему я должна переживать о заведении, на которое моя мать променяла собственную дочь, то есть меня?
Я вспоминаю причудливый маленький магазин, мурлыкающего Перси в витрине, даже сварливую Милли за прилавком – что ни говори, я уже успела во все это влюбиться.
– Теперь это твой магазин, – проницательно сказала Милли. Как же она права – вплоть до последнего счета, который нужно оплатить.
Я оглядываю мамину комнату, ища напоминаний о ее жизни, начиная с подушек на диване и заканчивая ее любимыми книгами, выстроенными в ряд на полке. Каждая мелочь, которую она привезла домой с блошиного рынка или из букинистического магазина, пропитана ее существом, и глядя на все это, я не могу не дать воли нахлынувшим чувствам. Как изношенная плотина, в которую бьет волна, я готова прорваться, и это в конце концов происходит. Слезы нарастают медленно, а потом превращаются в стойкую и сильную волну.
Выплакаться – дело хорошее, но теперь я чувствую также потребность в общении. После развода я публиковала в Инстаграме все меньше и меньше постов – все из-за суеты с продажей дома и с подготовкой к отъезду в Лондон, говорила я себе. Но теперь отговоркам конец. Я просто пряталась – от подписчиков, от мира, от людей. Хотя в постах я редко рассказывала о своей личной жизни, мое счастье было настоящим. Просто потому, что оно было. По крайней мере, раньше. Что бы сказали сорок тысяч подписчиков, которые с нетерпением ждали моих книжных рекомендаций и размышлений, если бы узнали правду? Почувствовали бы они, что те, кого я любила, бросили меня, а я стою на грани финансового краха?
Ни одна книга в мире не может этого изменить.
Я делаю энергичный выдох и берусь за телефон. Быстро просматриваю свою ленту, читаю новые комменты и личные сообщения. «У тебя все в порядке? – вопрошает один из подписчиков. – Ты в этот раз не опубликовала #Пятничные сообщения. Собираюсь в отпуск на следующей неделе, и мне нужно знать, что положить в чемодан!»
Какая мне разница, скучает ли по моим постам Лия из Нью-Джерси, или Валери из Оклахомы, или Мэй из Торонто? И все же приятно, когда кому-то тебя не хватает. Этого достаточно, чтобы дать мне силы поделиться чем-то более личным.
Я фотографирую обложку «Последней зимы», немного регулирую яркость, выбираю свой любимый фильтр и начинаю печатать:
«Жизнь похожа на роман, и, честно говоря, друзья, моя жизнь, кажется, приняла трагический оборот. Не волнуйтесь, со мной все в порядке, но в сюжете появились некоторые перипетии. Как хорошо, что на свете есть книги, верно? Если я кому-то нужна, то я здесь, вместе со старым любимым романом (всегда бальзам на душу). Это „Последняя зима“, которую я читала много раз, но сейчас нуждаюсь в ней больше, чем когда-либо, потому что книги – старые друзья. Действие этого романа малоизвестной писательницы Элли Грейвз, опубликованного в 1934 году, разворачивается в Нью-Йорке 1920-х годов. В нем подробно описывается запретная любовная связь между Чарльзом, женатым врачом и начинающим политиком, и девятнадцатилетней французской эмигранткой Сезанной, балериной, которая всю жизнь отчаянно пыталась скрыть свою смешанную расовую принадлежность от всего мира – даже от Чарльза.
Трагический и эмоциональный сюжет „Последней зимы“ запомнился мне надолго, хотя книга уже много лет не переиздавалась (не беда, бесстрашный районный библиотекарь наверняка отыщет для вас экземпляр!). Мое издание пропало без вести после моего недавнего развода и переезда…»
Тут я задумываюсь, не удалить ли эту последнюю строку, но мне нравится быть откровенной, и я оставляю ее на экране.
…«И сколько я ни искала в интернете замену, увы, все было тщетно. До сегодняшнего дня!»
Я оправляюсь в постель с «Последней зимой», горя желанием вновь погрузиться в знакомую историю, а особенно – встретиться с ее персонажами, моими старыми друзьями. Перед этим я в последний раз проверяю свой аккаунт. Лайки и смайлики сыплются потоком. Читатели делятся историями о давно потерянных книгах, о своем горе. Я присоединяюсь к разговору, добавляя новый пост.
Чем книги отличаются, например, от фильма? Тем, что их можно держать в руках. Когда ваш собственный мир кажется слишком мрачным, книга становится порталом в любое место. Вы можете спрятаться на страницах, задержаться там для утешения или защиты. А что лучше всего? То, что неважно, семь тебе или шестьдесят семь, любимая книга – как старый друг, который ждет тебя с распростертыми объятиями, и сейчас для меня это «Последняя зима».
Я опускаю голову на подушки, страстно желая вернуться в мир Сезанны. Но открыв первую страницу, с некоторым удивлением обнаруживаю в верхнем углу пометку от руки:
«Это, наверное, самый прекрасный вступительный абзац во всей литературе».
Я с любопытством перечитываю эти слова, и мои руки покрываются мурашками. Я полностью согласна с этим. Хотя я знаю множество библиотекарей, которые никогда не стали бы делать записи на полях, должна признаться, что сама порой пишу на страницах (конечно, если книги принадлежат мне). Но, если оставить этот вопрос в стороне, само по себе замечание весьма справедливо. Книга никогда не была бестселлером и не получила Пулитцеровской премии, но в ней множество строк, звучащих как песня. Я снова перечитываю начало, так что слова прочно оседают в моем сознании.
«Сезанна заставляет свое гибкое тело принять нужную позицию и окидывает взглядом зал. В бурном море человеческих лиц она видит только одно. Его лицо».
Я прижимаю руку к груди, строчка поражает меня в самое сердце, как и в первый раз, когда я ее прочитала. На следующей странице я нахожу еще одну пометку рядом с подчеркнутым отрывком: «Описание того, как она зашнуровывает пуанты, напоминает, что она скована цепями, связана правилами общества».
