Сандроне Дациери
Убить Отца
– Славно, славно, – рассеянно проговорил тот и почти тут же под благовидным предлогом удалился, утащив за собой Ровере.
Издалека Коломба видела, как они вполголоса о чем-то спорят.
Остальные – кое-кто ее узнал, а другие о ней только слышали – продолжали глазеть на нее, пока к ней на выручку не пришел, материализовавшись из сумрака, Марио Тирелли. Судмедэксперт был высоким сухопарым человеком в рыбацкой панаме. Он жевал лакричный корень. Тирелли неизменно имел при себе запас лакрицы в серебряном портсигаре, который был едва ли не старше его самого.
– Как ты? – сжав ее ладонь ледяными руками, спросил он. – Я страшно соскучился.
– И я по тебе, – откликнулась Коломба. – Я до сих пор в отпуске, так что не больно-то радуйся.
– Тогда что ты забыла здесь в такую погодку?
– Как видно, я позарез понадобилась Ровере. Лучше расскажи, что тут делают они.
– Ты про управление или про аналитиков?
– Да про всех. По идее, они должны заниматься организованной преступностью или серийными убийствами. А тут всего один труп.
– Строго говоря, если повелит начальство, они хоть пропавших кошек будут разыскивать.
– А Де Анджелис – закадычный дружок Сантини.
– И они охотно друг друга прикрывают. Видимо, криминалистам Сантини не доверяет, вот и приволок этих клоунов в белых комбинезонах. Если ему повезет, не придется ни с кем делить лавры.
– А если не повезет?
– Свалит все на вас.
– Вот же дерьмо сволочное!
– Сантини в своем репертуаре. А ты бы лучше отдыхала, чем в это дерьмо вляпываться.
– Да и ты тоже. Ты разве не вышел на пенсию?
– Я тут в качестве консультанта. Мне не по нраву сидеть дома и читать детективы, а кроссворды решать я не умею, – улыбнулся Тирелли. Он был бездетным вдовцом и предпочел бы умереть со скальпелем в руке. – Хочешь, расскажу про эту женщину, или так и будешь делать вид, что тебе все до лампочки?
– Выкладывай.
– Ее обезглавили холодным оружием с изогнутым клинком. Чтобы отделить голову от туловища, убийца нанес как минимум четыре-пять ударов между вторым и третьим шейным позвонком. Скорее всего, смертельным оказался уже первый удар, нанесенный под затылочную кость, когда женщина еще стояла.
– То есть ее ударили сзади.
– Судя по направлению удара, да. Она моментально потеряла сознание и через минуту умерла. Судя по степени трупного окоченения, убийство произошло сегодня после полудня, но из-за дождя время точно не определить. Я бы сказал, между тринадцатью и восемнадцатью часами. Вот увидишь, умники-аналитики назовут время смерти с точностью до секунды, – язвительно добавил он.
– Никаких следов борьбы, – сказала Коломба. – Она явно доверяла убийце, иначе успела бы хоть немного обернуться до убийства.
– Он напал неожиданно и окончательно обезглавил ее после того, как она упала на землю.
Воспользовавшись тем, что Сантини и прочие отошли от трупа, Коломба вернулась, чтобы повнимательней взглянуть на тело. Она осмотрела его машинально, почти не задумываясь, что делает. Тирелли последовал за ней.
– Одежду с нее не снимали и не одевали ее заново, – произнесла Коломба. – Признаки посмертного изнасилования отсутствуют.
– Согласен.
Она рассмотрела голову вблизи. Глаза повреждены не были.
– Никаких признаков проникновения в рот и уши.
– Слава тебе господи…
– Думаешь, мальчик все видел?
– Пока неизвестно. Его еще не нашли.
– Его похитил убийца?
– По всей вероятности.
Коломба покачала головой. Она терпеть не могла, когда в такие дела оказывались замешаны дети. Обернувшись, она снова взглянула на место преступления:
– С сексом это не связано. Над телом не надругались.
– По-твоему, обезглавливание надругательством не считается?
– Помимо этого, признаки насилия отсутствуют, на женщине ни царапины.
– Может, ему хватило и того, что он натворил, – сказал Тирелли.
Не успела Коломба ответить, как один из прочесывавших кусты экспертов крикнул из зарослей:
– Эй! Сюда!
Все, включая в очередной раз пошедшую на поводу у собственных рефлексов Коломбу, кинулись к нему. Эксперт поднял садовый нож, держа его за лезвие кончиками затянутых в перчатку пальцев. Сантини нагнулся и пригляделся:
– На лезвии небольшие сколы, возможно от контакта с костью.
– Тебя ждет большое будущее в качестве заточника, – произнесла Коломба.
На скулах Сантини выступили желваки.
– Ты еще здесь?
– Нет, у тебя галлюцинации.
– Главное, ничего не трогай. Меньше всего нам нужно, чтобы ты и здесь облажалась.
К лицу Коломбы прилила кровь. Сжав кулаки, она шагнула вперед:
– А ну-ка повтори, урод.
Обнаруживший нож эксперт примирительно вскинул руку:
– Ладно вам, завязывайте с этим детским садом.
– Да она же психопатка, не видишь, что ли? – сказал Сантини.
Тирелли положил ладонь Коломбе на плечо.
– Оно того не стоит, – прошептал он.
Коломба медленно выдохнула:
– Пошел на хрен, Сантини. Делай свою работу и представь, что меня здесь нет.
Сантини хотел было ответить колкостью, но ничего достойного ему на ум не пришло. Он кивнул на нож:
– Может, это оно?
– Может, – отозвался Тирелли.
Эксперт провел по клинку ватной палочкой. Хлопок окрасился в темно-синий: кровь. Он убрал нож в пакет и снабдил соответствующим ярлыком. Лаборатории еще предстояло сопоставить кровь с ДНК жертвы, однако, по мнению Коломбы, вероятность ошибки стремилась к нулю. Тирелли последовал за экспертом, а Сантини, которого позвал какой-то полицейский в форме, исчез где-то в направлении дороги. Коломба осталась стоять возле кустов в одиночестве. Пока она прикидывала, не стоит ли послать все к чертям собачьим и вернуться к машине, из-за деревьев раздался шорох и прожектор выхватил из темноты бледное, покрытое испариной лицо Альберти. Он вытирал рот бумажной салфеткой.
Коломба поняла, что его стошнило, и пожалела, что бросила парня одного.
– Все нормально?
– Да, госпожа Каселли, – кивнул он, но голос выдавал его с потрохами. – Мне надо было…
– Да уж, представляю. Не переживай, со всеми бывает. Впервые видишь труп?
– Нет, – покачал головой Альберти. – Но такого еще не видел… А вы долго привыкали?
Не успела Коломба ответить, как ее позвал Ровере:
– Пошли, а то пропустишь последний акт спектакля.
Коломба похлопала Альберти по плечу:
– Побудь здесь.
Она подошла к бывшему начальнику, стоящему возле одного из самых отдаленных от места преступления валунов. Тела отсюда было не видно.
– О чем это вы?
Собравшаяся около погибшей группа полицейских словно чего-то ждала, особенно нервно улыбавшийся в пустоту Де Анджелис.
– Сейчас появится муж, – сказал Ровере.
Пару секунд спустя они услышали, как заглушили мотор. Из-за деревьев показался Сантини. Его сопровождали двое агентов в форме и недоуменно оглядывающийся по сторонам мужчина в шортах и грязной футболке.
Стефано Мауджери. Судя по изнуренному виду, Мауджери не покидал зоны поисков с момента исчезновения жены.
– Зачем эти кретины его сюда притащили? – спросила она. – Опознать тело можно и в морге, когда его приведут в божеский вид.
– Его не на опознание привезли, – отозвался Ровере.
Сантини и двое полицейских подвели Мауджери к валуну. Коломба увидела, как тот нерешительно замялся и наконец застыл как вкопанный.
– Что там за камнем? – спросил он.
«Боже, ему ничего не сказали», – подумала Коломба.
Сантини попросил Мауджери пройти вперед, но мужчина уперся, как гонимое на бойню животное.
– Нет, никуда я не пойду, пока вы не скажете мне, что там. С места не сдвинусь. Я отказываюсь идти.
– Там ваша жена, господин Мауджери, – пристально глядя на мужчину, сказал Сантини.
Мауджери покачал головой, начиная понимать:
– Нет…
Как потерянный, он оглянулся по сторонам. И побежал вперед. Через несколько метров ему преградил путь кордон окруживших тело полицейских. Когда мужчина заплакал, Коломба отвернулась.
5
– Поехали отсюда, – сказал Ровере за несколько минут до одиннадцати.
К этому времени Мауджеро, поддерживая за плечи, увели, а тело его жены начали упаковывать в пластиковый мешок. Коломба, Ровере и Альберти в полном молчании вернулись к машине.
Наконец джип двинулся. Первой нарушила тишину Коломба.
– Это был грязный трюк, – пробормотала она.
– Но ты ведь понимаешь, зачем они так поступили? – спросил Ровере.
– Не надо быть гением, чтобы догадаться, – сказала Коломба. У нее разболелась голова. Вот уже несколько месяцев она не чувствовала себя такой усталой. – Надеялись выбить из него признание.
Ровере постучал по плечу Альберти:
– Останови здесь.
Они притормозили у кафе, которое проезжали по дороге к Монте-Каво. Под навесом остался только заносивший внутрь столики и стулья хозяин.
– Ты же не откажешься от кофе, Коломба? – спросил Ровере. – А может, хочешь перекусить?
– Против кофе не возражаю, – солгала она.
Чего ей по-настоящему хотелось, так это вернуться домой и обо всем забыть. Почитать брошенную раскрытой на журнальном столике книгу – старое издание романа Джованни Верги «Дон Джезуальдо» – и прикончить дожидавшуюся в холодильнике бутылку «примитиво». Заняться чем-то нормальным, от чего не разило бы кровью и грязью.
Хотя кафе уже закрывалось, хозяин впустил их внутрь. Старая закусочная с деревянными столами и скамейками пропахла хлоркой и прогорклым вином. Внутри оказалось холоднее, чем снаружи. Несмотря на то что стояло лишь начало сентября, Коломбе показалось, что лето кончилось давным-давно. И что они очутились вдали от Рима.
Они сели за столик у окна. Ровере заказал американо и рассеянно крутил чашку в руках, глядя куда-то сквозь Коломбу.
– С чего они взяли, что убийца – муж? – спросила она.
– Во-первых, с женой и ребенком Мауджери никто в Пратони не видел, – ответил Ровере. – Все опрошенные свидетельствуют, что видели только его одного.
– Отчаявшийся отец, разыскивающий жену и сына, – гораздо более запоминающееся зрелище, чем обыкновенная семья на пикнике.
– Верно. Однако на данный момент все показания указывают в одном направлении. – Ровере постучал по губам ручкой кофейной ложки. – Во-вторых, в багажнике машины обнаружена кровь.
– По словам Тирелли, женщину убили у валунов, – возразила Коломба. – Обычно Тирелли ерунды не болтает.
– Кровь принадлежит ребенку. Буквально пара плохо отмытых капель. Отец ничего объяснить не может.
– Что еще?
– Мауджери поколачивал жену. В местный полицейский участок трижды поступали жалобы соседей. Месяц назад она попала в больницу со сломанным носом. Сказала, что поскользнулась на кухне.
Голова у Коломбы буквально раскалывалась на части. Чем больше она вникала в эту историю, тем более измаранной себя ощущала.
– Все сходится. Тогда какого хрена я здесь делаю?
– Подумай хорошенько. Женщина не оказала никакого сопротивления.
Мысли ее чуть прояснились.
– Она знала, что муж склонен к агрессии. Но повернулась к нему спиной и даже не попыталась убежать… – На мгновение задумавшись, Коломба покачала головой. – Согласна, это странно, однако подозрений от него не отводит. Можно найти тысячу объяснений.
– Со сколькими убийцами, которых можно отнести к психопатам или социопатам, ты имела дело? – спросил Ровере.
– Была у меня парочка, – преуменьшила она.
– И сколько из тех, кто убил кого-то из родственников, в итоге признались?
– Кое-кто так и не раскололся, – сказала Коломба.
– Но как бы они все ни отрицали, что-то в их поведении подсказывало тебе, что они виновны, правда?
Она неохотно кивнула:
– Лгать не так-то просто. Но домыслы не слишком хорошо смотрятся в полицейских отчетах.
– Да и в суде тоже… И все-таки ведут они себя не совсем естественно. То ляпнут что-то некстати, то сострят, когда должны бы плакать. То плачут, когда должны бы разозлиться. Даже тех, кто вытеснил из памяти момент убийства, можно поймать на непоследовательности. – Он помолчал. – Заметила что-то подобное, когда Мауджери увидел труп жены?
Коломба помассировала виски. Что происходит?
– Нет. Но я же с ним не говорила. Только видела, как он катается в грязи.
– Я присутствовал при первом допросе, когда еще ничего было не известно. Он не лгал.
– Хорошо. Значит, он невиновен. Рано или поздно Сантини и Де Анджелис это поймут и найдут настоящего убийцу.
Ровере тоскливо воззрился на нее:
– А как же мальчик?
– Думаете, он еще жив? – спросила Коломба.
– Думаю, такую вероятность нельзя отметать. Если отец невиновен, значит ребенка похитили с места убийства. А крови в багажнике отца найдется и другое объяснение.
– Если только он не свалился в какой-нибудь овраг, пытаясь сбежать.
– Тогда мы бы его уже нашли. Далеко ли убежит ребенок босиком?
– Как бы там ни было, Сантини наверняка его разыскивает, – произнесла Коломба. – Он же не конченый тупица.
– У Сантини и Де Анджелиса уже есть удобная им версия событий. Будут они, по-твоему, брать в расчет обстоятельства, которые ей противоречат? Я имею в виду сейчас, а не через неделю и не через месяц.
– Вряд ли, – признала она.
– И что станется с мальчиком за это время?
– А вам-то что?
Ровере скривился:
– Я же не робот какой-то.
– Но и не вчера родились. – Коломба подалась к нему. – Вас поставили во главе спецподразделения, потому что вы не только отличный полицейский, но и умеете просчитывать ходы наперед. А совать нос в чужое расследование – плохой ход.
– А кто сказал, что я намерен совать туда свой нос? – спросил Ровере.
Коломба треснула ладонью по столу:
– Твою мать! Так это меня вы решили бросить на растерзание?
– Вот именно, – невозмутимо ответил Ровере.
В прошлом у Коломбы не раз случались размолвки с шефом. Как-то раз они настолько поцапались, что дело дошло до криков и хлопанья дверьми. Но никогда еще он так с ней не обходился.
– Напрасно вы затеяли эту поездку.
– Ты сама сказала, что планируешь подать в отставку, значит терять тебе нечего. Ты могла бы совершить доброе дело ради этого мальчишки.
Не в силах усидеть на месте, Коломба вскочила и отвернулась к окну. Прислонившийся к джипу Альберти зевал так широко, что, казалось, вот-вот свернет себе челюсть.
– Ты передо мной в долгу, Коломба, – добавил Ровере.
– Почему вы так настаиваете, чтобы за дело взялась именно я?
– Знаешь, кто возглавляет управление? – вздохнул Ровере.
– Скотти, если ничего не изменилось.
– В следующем году он выходит на пенсию. Знаешь, кто главный претендент на его место?
– Да мне по фигу.
– Сантини. А знаешь, кого прочили на эту должность до него?
Коломба повернулась и ошеломленно посмотрела на шефа:
– Вас?
– Меня. После того что с тобой случилось, Сантини меня слегка обошел. Ладно, если бы человек был стоящий. Но Сантини попросту не справится.
– А я, значит, должна ради вас подсидеть Сантини, – с отвращением произнесла Коломба. Казалось, Ровере преображается прямо на ее глазах. С этой стороны она еще никогда его не видела и даже представить не могла, что такое возможно. – Ради вашей карьеры.
– Если все пойдет хорошо, ты спасешь ребенка. Не забывай об этом.
– Если мальчик до сих пор жив и не погибнет, пока я его разыскиваю.
– В этом случае вина падет на того, кто запорол расследование.
– Де Анджелис будет в ярости, если я вмешаюсь.
– В иных обстоятельствах он мог бы добиться твоего отстранения или увольнения. Но в твоей ситуации ничего не сможет поделать, если только ты не нарушишь закон. В любом случае ты всегда можешь сказать, что вмешалась по собственной инициативе, потому что тебя задолбал Сантини, вот и все.
Коломба снова села и откинулась на спинку стула. Ее тошнило и от себя, и от начальника. Но в одном Ровере прав: она перед ним в долгу. В долгу, потому что он единственный, в чьих глазах она не увидела ни тени подозрения и недоверия после Катастрофы. Только скорбь.
– Я буду действовать как частное лицо? – спросила она.
– При необходимости можешь предъявить удостоверение. Только не привлекай к себе внимания: если что нужно, обращайся сразу ко мне.
– А если я что-то раскопаю?
– Я без лишнего шума передам информацию Де Анджелису.
– Стоит Де Анджелису заподозрить, что он поставил не на ту лошадку…
– И он ее тут же сменит, – продолжил за нее Ровере.
Коломба дотронулась до ноющего виска:
– Но ведь это невозможно. Одна я ничего не добьюсь.
Ровере поколебался, но Коломбе было ясно, что это всего лишь притворство. На самом деле у него был на все готов ответ.
«Неплохо он подготовился, чтобы использовать меня в своей проклятой войне», – подумала она.
– Есть один человек, который мог бы тебе помочь, – сказал Ровере. – Будь ты из тех полицейских, что дорожат своей карьерой, ты бы и близко к нему не подошла, да он, вероятно, тебя и не подпустил бы. Но в твоем случае…
– Кто это?
Ровере прикурил сигарету.
– Слышала о мальчике из силосной башни?
III. Ранее
Громче всех разговаривает молодая парочка в центре зала. К роскоши они не привыкли и решили поужинать здесь в честь первой годовщины свадьбы. Она поглядывает на другие столики, надеясь встретить какую-нибудь знаменитость, он старается не думать об астрономическом счете, который ему выставят. Он и раньше знал, что здесь дорого: ресторан находился на верхнем этаже бутика, в который они и соваться боялись (правда, она-то уже не раз в нем бывала – регулярно заходит, чтобы посмотреть на новые коллекции), а увидев цены в меню, пришел в ужас. И все-таки ему не хочется просить жену умерить аппетит, ведь она ждала этого вечера целую неделю и перемерила все свои купленные на распродажах вещи от «Zara», выбирая наряд.
Ему двадцать семь лет, ей двадцать девять.
В нескольких метрах от них в одиночестве ест суши-сет какой-то немец. Он читает американское издание «Собирателя костей»[1] и с легким неудовольствием отмечает про себя, что за последние годы совсем позабыл английский. Он с трудом продирается сквозь текст, хотя раньше уже читал этот роман на немецком. Он возглавляет компанию, производящую микрокомпоненты, и ему редко представляется случай попрактиковаться. Немец думает, что неплохо бы снова начать заниматься с репетитором, хотя одна мысль об этом нагоняет на него тоску. Он чувствует, что слишком стар, чтобы вновь сесть за парту, и подозревает, что память у него уже не та, что прежде. Он обожает суши и ужинает здесь раз в неделю, обычно в одиночестве.
Ему недавно исполнилось шестьдесят.
За большим круглым столом у окна, тщательно затененного белыми занавесками из органического хлопка, сидят диджей, его подруга, агент и владелец пригородной дискотеки. Они слушают официанта, который, прежде чем раскрыть перед ними меню, осведомляется, нет ли у них аллергии на какие-либо продукты. Диджей собирается сообщить: «У меня аллергия на сырую рыбу», не подозревая, что официант выслушивает эту шуточку почти ежедневно и уже не в силах заставить себя улыбнуться в ответ. Раньше диджей был солистом подростковой группы, одна из песен которой три года назад вошла в топ-десятку хит-парада. Около двухсот ночей в год он играет сеты в модных клубах. Диски больше не продаются, так что крутить пластинки – профессия будущего.
Девушка, держащая его за руку, на которой не меньше колец, чем в Лурде исцелений (все в имидже диджея немного чересчур, включая этническую татушку под затылком и обесцвеченную шевелюру), надеется, что на этот раз он останется на выходные или, может, попросит ее поехать с ним. Не то чтобы она была его девушкой – он звонит ей, только когда собирается провести ночь в городе, – но она знает, что они на одной волне. Чувствует каждой клеточкой тела. Сегодня днем, после того как они занялись сексом у него в номере, он распахнулся ей навстречу, как маленький ребенок, смеялся и шутил. Разве стал бы он так себя вести с какой-нибудь левой девицей? Он даже признался, что собирается вскоре сменить агента на более толкового и уравновешенного. Такие новости кому попало не доверяют, правда?
Тот самый агент вовсе не дурак и уже чует, чем дело пахнет. Мечтая о сигарете, он отчаянно пытается вспомнить название фильма, где Вуди Аллен играет импресарио, которого вечно кидают артисты. Вот уже около месяца диджей упрямо избегает обсуждать планы на будущее, а это, блин, явно тревожный звоночек. Придурок навострил лыжи, стоило ему добиться первых успехов. А ведь за этим стоит его труд, это он сделал тысячи звонков, настаивал и валялся в ногах, лишь бы выбить для диджея побольше эфирного времени. Кто добился для него приглашения на церемонию вручения наград Эм-ти-ви? Кто пристроил его на радио? Агент решил, что после шоу задаст диджею пару вопросов, хотя при мысли о том, что́ тот ему ответит, у него портится аппетит.
Владелец дискотеки не принимает особого участия в беседе, которая по большей части представляет собой монолог музыканта, рассуждающего о новых тенденциях в музыке, которые он предвосхитил, и лишь надеется, что ужин скоро закончится. Что до него, так он считает, что лучший альбом в истории – пластинка «Пинк Флойд» «The Dark Side of the Moon», а новомодные диджеи в подметки не годятся рокерам старой гвардии. Но такое ведь не брякнешь парню, которого уже нанял, заплатив ему две штуки евро черным налом, чтобы он обеспечил народ твоей дискотеке. Тем временем он улыбается девчонке и думает, что она горячая штучка, фигура как у модели, а мордочка наивная. Он так и видит, какие непристойности она могла бы вытворять с таким личиком. Когда диджей свалит, он позвонит ей и пригласит поработать промомоделью в своем клубе. «Это отличный шанс пробить себе дорогу в шоу-бизнесе. Только не говори, что никогда об этом не задумывалась. Поверь моему слову».
Диджею двадцать девять лет, агенту тридцать девять, владельцу дискотеки пятьдесят, девушке семнадцать, а официанту двадцать два.
За столиком у входа ожидает десерта пожилая пара: он заказал мороженое со вкусом зеленого чая, она – моти с начинкой из сои и пасты красных бобов, хотя к предыдущим блюдам едва притронулась. Они пришли в ресторан первыми, когда в зале было еще пусто и тихо. Муж не раз спрашивал, все ли в порядке, но она только улыбалась: «Все хорошо, просто у меня сегодня нет аппетита». Они живут вместе уже почти полвека. До пенсии он сделал недурную карьеру на госслужбе, пока она занималась воспитанием двух сыновей, которые теперь звонят им по крупным праздникам. За эти годы ей изредка приходилось мириться с его изменами, давно прекратившимися и полузабытыми, а ему – с ее периодическими нервными срывами, когда она не находила сил вылезти из постели и лежала с задернутыми шторами, избегая солнечного света. Со временем они так притерлись друг к другу, что все их разногласия сгладились, они слились воедино и очень зависели друг от друга. Поэтому сейчас она не находит слов, чтобы сказать ему, что результаты анализов оказались необнадеживающими: сомнений в том, что у нее опухоль молочной железы, не остается. Ее пугает не столько смерть, сколько то, что он останется в одиночестве. Она переживает, как он справится без нее.
Ему семьдесят два года. Ей шестьдесят пять.
Через два столика от них сидят четыре албанки и мужчина с греческим профилем. Девушки работают в модельном агентстве, а ему платят, чтобы он повсюду их сопровождал. Ужинать с ними перед важными дефиле входит в его профессиональные обязанности. Он присматривает за ними, помогает им, а главное – следит, чтобы они не наделали глупостей. Поэтому он купил им грамм кокаина, и теперь девочки еле дотрагиваются до еды. Сам он не любитель наркоты. Он не употребляет и, будь его воля, поставил бы всех барыг к стенке. Но он также знает, что запрещать девочкам нюхать бесполезно. Если он не купит им кокса, они достанут его у парней, которые с пакетиками наготове дежурят в своих «кайеннах» у дома, где живут модели. Запри девиц в комнате, так они вылезут через окно. Всегда рады потусоваться и нанюхаться. На кастинги притаскиваются с мешками под глазами и опухшими физиономиями. Кокс отбивает у них аппетит и страх, что они недостаточно красивы или хороши. Прежде чем распрощаться, он даст им еще грамм. Остается только надеяться, что на сегодня им хватит.
Разговор за столом не клеится: девушки едва способны связать два слова по-английски, зато хохочут без умолку. Они обсуждают между собой по-албански, не гей ли он, а может, хочет затащить одну из них в постель. На самом деле ни то ни другое. Он не гей, просто модели ему не нравятся. По его мнению, они шумные и глупые, он с трудом отличает их друг от друга. И они наводят на него тоску.
Ему тридцать пять, двум девушкам по девятнадцать, еще двум – восемнадцать и двадцать.
Метрдотель проводит в зал четверых японцев. Это представители одной из популярнейших на Западе сети магазинов по продаже мебели и предметов интерьера в азиатском стиле. Последние семь дней они занимались переговорами с местными оптовыми торговцами. Это была довольно унизительная для них неделя. Похоже, все, что интересует европейцев, – это стереотипы вроде белых татами, диванов-футонов из кедрового дерева и фонариков из рисовой бумаги.
Многие из оптовиков были неприятно удивлены тем, что их фирма не изготавливает декоративные катаны, а в Японии не осталось самураев. Самый молодой из четырех японцев обещает себе, что, как только сменит работу, разошлет всем клиентам фото своего дома, интерьер которого оформлен в западном стиле, за исключением подаренного родителями жены стола. У него даже «ПлейСтейшн» нет.
Завтра они летят обратно в Токио, и есть японскую еду в их планы не входило. Но директор магазина пригласил их на ужин, и отказать они не могли. Сами они предпочли бы местечко повеселее, где можно было бы расслабить узлы на галстуках и посмеяться за бокалом вина. Однако сложилось иначе, и им оставалось лишь смириться.
Японцам пятьдесят, сорок пять, сорок и тридцать шесть лет. Метрдотелю – пятьдесят пять.
Женщина, сидящая лицом к залу, не сводит глаз со входа. Когда кто-то проходит мимо, она поворачивает голову, чтобы ни на секунду не выпускать из виду дверь. С тех пор как она села, она не произнесла ни слова, не сделала ни глотка воды, не взглянула на список дежурных блюд. Она только смотрит, положив одну ладонь на колено, а другую – на скатерть. Когда официант спросил, готова ли она сделать заказ, она ответила, что кое-кого ждет, и на мгновение подняла взгляд на него. Официант не увидел в ее глазах собственного отражения. Они смотрели сквозь него, как будто его не существовало. Про себя он подумал, что не хотел бы оказаться на месте человека, опаздывающего к ней на встречу. Похоже, она не из тех, кто легко прощает.
Ей тридцать один год, официанту двадцать девять.
И пока женщина с холодными глазами вскакивает из-за стола, диджей готовится отмочить очередную шуточку, немец доходит до сотой страницы романа, молодая жена собирается заказать дегустационное меню из двадцати блюд, японские бизнесмены отказываются отведать саке, а одна из моделей встает, чтобы отойти в туалет и вынюхать последнюю дорожку…
Время замирает.
