Самвел Мамадович Кочои
Сборник трудов

Полная версия

Хищение чужого имущества: ошибки квалификации³⁶

Обращение к материалам судебно-следственной практики подтверждает наличие множества проблем, связанных с квалификацией общественно опасных действий как хищение чужого имущества. Причинами существующих проблем мы считаем главным образом неполноту исследования всех обстоятельств дела, неверную их оценку и низкую квалификацию правоприменителя. В частности, игнорируются разъяснения Пленума Верховного Суда РФ по вопросам квалификации хищений, не исследуются подзаконные акты и законы иных отраслей права (по вопросам, имеющим нередко решающее значение для их квалификации), не придается серьезного значения установлению противоправности действий виновного, ее осознанию виновным и корыстной цели (которую часто подменяют корыстными побуждениями). Следствием всего этого является либо необоснованное привлечение к ответственности за хищение (в том числе по квалифицирующим признакам, которые отсутствуют в деле), либо, наоборот, отказ от привлечения к уголовной ответственности по признакам составов преступлений, фактически установленным в материалах дела. Иллюстрацией сказанного служат следующие дела, в производстве (на разных его этапах) которых автор настоящей статьи участвовал в качестве специалиста.

1. Согласно постановлению о привлечении в качестве обвиняемого, Д. в период исполнения обязанностей председателя правления ОАО <…> (далее – Общество) совершил «присвоение и растрату, то есть хищение чужого имущества, вверенного виновному, совершенное группой лиц по предварительному сговору, с использованием своего служебного положения, в особо крупном размере, предусмотренное ч. 4 ст. 160 УК РФ».

По версии следствия, Д. и Ф. – главный бухгалтер этого ОАО, в нарушение Положения по бухгалтерскому учету (далее – ПБУ) 19/02, утвержденного Приказом Минфина РФ от 10 декабря 2002 г. № 126н, неверно произвели расчет чистой прибыли за 2013 г., в результате чего увеличили ее на 10 млрд руб. Указанные лица включили в бухгалтерскую отчетность Общества стоимость акций его дочерних компаний, установленную государством на момент их внесения в уставный капитал Общества (2004 г.). Между тем, по мнению органов следствия, на конец отчетного периода акции этих компаний следовало учитывать по их рыночной стоимости, сформировавшейся на бирже, которая на дату составления отчетности (2013 г.) обесценилась. Позднее, на основании неверно рассчитанной прибыли, Д. и другие члены Правления получили завышенные премии за 2013 г. на 202 944 000 руб. Из названной суммы 88 280 638 руб. Д. присвоил себе, а оставшиеся деньги совместно с Ф. растратил в пользу других лиц (членов Правления Общества).

Оставляя без подробного анализа другие признаки хищения (примечание 1 к ст. 158 УК РФ), остановимся лишь на одном из них – противоправности. Присвоение (как и растрата) имеет место лишь при условии, что у виновного лица отсутствует право на имущество, обращенное в его пользу (или пользу иных лиц) [1, с. 260]. Д. на протяжении всего процесса расследования в отношении его уголовного дела утверждал, что он и Ф. руководствовались действовавшим на момент составления отчетности Положением по бухгалтерскому учету «Бухгалтерская отчетность организации», утвержденным Приказом Минфина РФ от 6 июля 1999 г. № 43н (далее – ПБУ 4/99). Данное Положение разрешало на основании ч. 1 ст. 30 Федерального закона «О бухгалтерском учете», в отступление от п. 20 ПБУ 19/02, указывать в учете ту стоимость акций дочерних компаний, по которым они были внесены государством в уставный капитал Общества (в 2004 г.). При этом к бухгалтерскому балансу и отчету о финансовых результатах за 2013 г. обязательно должно было быть приложено пояснение, оговаривающее данное обстоятельство.

Следует отметить, что указанные нормы при составлении и утверждении отчетностей, а также начислении премий председателю и членам правления Общества были соблюдены в полной мере, о чем свидетельствуют имеющиеся в материалах дела заключения ревизионной комиссии, аудиторов и специалистов.

Примечательно, что подход о правомерности отступлений от ПБУ 19/02 при отражении в бухгалтерской отчетности финансовых вложений получил применение в практике деятельности ряда публичных компаний («Аэрофлот – Российские авиалинии», «Роснефтегаз» и др.). Более того, этот же подход продолжал применяться в деятельности Общества и после привлечения к уголовной ответственности его бывших руководителей – Д. и Ф.

Таким образом, действия Д. нельзя квалифицировать как противоправное обращение чужого имущества в свою пользу, поскольку они не противоречат действующему законодательству. В свою очередь, отсутствие противоправности в действиях Д., а стало быть, и осознания им противоправности (как обязательного интеллектуального элемента умысла виновного лица при совершении хищения [2, с. 385–386]) своих действий, делают невозможным обвинение его в присвоении чужого имущества.

2. Г. было предъявлено обвинение в совершении мошенничества, предусмотренного ч. 4 ст. 159 УК РФ, то есть хищения чужого имущества путем обмана, совершенного в особо крупном размере. По версии следствия, Г. представил по месту своей работы в ООО <…> (далее – Общество) ложные сведения, на основании которых ему, в связи с досрочным расторжением трудового договора, произведена незаконная выплата денежной компенсации в размере четырех миллионов рублей.

Согласно трудовому договору (далее – договор), которым Г. принят на работу, он «может быть прекращен досрочно» при определенных, перечисленных в нем, случаях. Согласно п. 6.4. договора, в случае «досрочного расторжения настоящего договора по решению уполномоченного органа Общества, при отсутствии виновных действий (бездействий) со стороны Работника, а также в связи со сменой собственника Общества, Работнику выплачивается компенсация в размере трехкратного среднемесячного заработка».

Из цитируемого текста следует, что в нем речь идет о любом предусмотренным договором досрочном его расторжении, независимо от того, по чьей инициативе оно происходит. Также из приведенного текста следует, что досрочное расторжение договора с работником влечет принятие уполномоченным органом Общества решения о выплате компенсации. При этом вынесение подобного решения является не правом, а обязанностью уполномоченного органа Общества. Условием невыполнения данной обязанности является только виновное, предшествовавшее досрочному расторжению договора, поведение работника.

Из материалов дела следует, что Г., составив протокол заседания Совета директоров Общества, указал то, что не противоречит положениям трудового договора, то есть что трудовой договор расторгается по инициативе председателя Совета директоров Общества. Он, таким образом, не сообщал заведомо ложных, не соответствующих действительности сведений и не совершал действий, направленных на введение собственников Общества в заблуждение. Никакого «информационного воздействия» [3] с целью заставить потерпевшего передать не принадлежащее ему имущество Г. не совершал. Поэтому указанное им в протоколе обстоятельство никакого уголовно-правового значения не имеет, поскольку, как уже было сказано, при любом досрочном расторжении договора (п. 6.4.), независимо от того, по чьей инициативе такое расторжение происходит, ему полагается денежная компенсация.

Из изученных материалов уголовного дела также не усматривается, что Г. имел прямой умысел на совершение мошенничества. Указав в проекте протокола инициатора расторжения трудового договора с ним, он был уверен в отсутствии противозаконности своих действий, поскольку данный договор не ставил получение им компенсации в зависимость от того, кто инициировал его расторжение.

По версии следствия, Г., внеся изменения в протокол собрания Совета директоров Общества, преследовал цель «незаконного личного обогащения». Однако стремление получить предусмотренную трудовым договором компенсацию в связи с предстоящим увольнением цели «незаконного личного обогащения» не может образовать. То есть изложенные в материалах дела обстоятельства не могут свидетельствовать об умысле на обман, являющийся необходимым признаком состава преступления, предусмотренного ст. 159 УК РФ.

Таким образом, действия обвиняемого не содержат ни обмана, ни умысла на его использование для хищения чужого имущества. Имеющиеся в материалах дела обстоятельства в совокупности ставят под сомнение вывод органов следствия о совершении Г. мошенничества.

3. Приговором районного суда В. осужден по ч. 4 ст. 160 УК РФ, ч. 4 ст. 160 УК РФ и ч. 4 ст. 159 УК РФ. Он признан виновным в совершении двух преступлений присвоения, совершенного с использованием своего служебного положения, в особо крупном размере, и мошенничества, то есть приобретения права на чужое имущество путем злоупотребления доверием, совершенного с использованием своего служебного положения, в особо крупном размере.

Апелляционным определением Судебной коллегии по уголовным делам суда <…> области приговор районного суда оставлен без изменения, а апелляционные жалобы адвокатов – без удовлетворения.

На состоявшиеся судебные решения подана кассационная жалоба, содержащая просьбы о передаче уголовного дела по обвинению В. для рассмотрения в судебном заседании суда кассационной инстанции, об отмене состоявшихся судебных решений и передаче уголовного дела в суд первой инстанции на новое судебное рассмотрение. По итогам рассмотрения кассационной жалобы вынесено постановление судьи областного суда «о передаче кассационного представления» (как жалоба «трансформировалась» в представление, так и осталось загадкой. – С. К.) для рассмотрения в судебном заседании суда кассационной инстанции.

В теории уголовного права принято считать, что при присвоении не происходит изъятия чужого имущества, поскольку оно вверено виновному, находится в его ведении [4]. Из этого исходит и судебно-следственная практика. Так, согласно постановлению Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» № 48 от 30 ноября 2017 г., присвоение состоит в безвозмездном, совершенном с корыстной целью, противоправном «обращении лицом вверенного ему имущества в свою пользу против воли собственника». То есть единственной формой общественно опасного деяния является обращение чужого имущества в пользу виновного. Изъятие имущества при присвоении исключается.

Несмотря на эту, казалось бы, прописную истину, в постановлении судьи областного суда было выражено несогласие с тем, что районный суд в приговоре не указал, «каким образом происходило изъятие и присвоение» виновным векселей. И это при том, что из приговора районного суда следовало, что в случае с хищением векселей В. их незаконно не изымал из собственности Общества, поскольку они находились в его правомерном владении. Он обратил их в свою пользу. Такая же схема имела место в случае совершения хищения наличных денежных средств. Ему не было необходимости их изымать из собственности Общества. Владея ими правомерно, в последующем В. обратил их в свою пользу.

Далеко небесспорными были суждения судьи областного суда также об осуждении нижестоящим судом В. за мошенничество. По его мнению, В. приобрел право на чужое помещение путем договора купли-продажи, и районным судом «не учтено, что данные сделки могут быть оспорены в гражданско-правовом порядке», при этом сделки по данному имуществу с участием В. Арбитражным судом области ранее уже были признаны недействительными.

Однако следует отметить, что факт заключения при осуществлении предпринимательской деятельности гражданско-правовой сделки не означает, что споры, возникающие при этом, лишены уголовно-правового характера. Если такая сделка является лишь прикрытием для хищения чужого имущества, то должно последовать уголовно-правовое разбирательство случившегося. В рассматриваемом же случае ссылка судьи областного суда на решения Арбитражного суда только укрепляет сомнения в законности ранее совершенных В. сделок.

Изложенное позволяет утверждать, что выводы судьи областного суда о квалификации присвоения и мошенничества не только противоречат тексту уголовного закона, но также игнорируют соответствующие разъяснения Пленума Верховного Суда РФ и не учитывают доктринальные разработки в этой сфере.

4. Как уже было сказано, органы следствия не только привлекают к ответственности за хищения при отсутствии достаточных к тому оснований. В отдельных случаях они не вменяют в вину квалифицирующие признаки, фактически установленные в материалах дела.

Так, постановлением следователя П. привлечен в качестве обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 159 УК РФ. Следственным органом он обвиняется в мошенничестве «то есть хищении чужого имущества путем обмана, совершенного организованной группой, в особо крупном размере».

Согласно постановлению о привлечении в качестве обвиняемого, П. разработал «преступный план», в соответствии с которым намеревался «систематически похищать денежные средства», принадлежащие гражданам – участникам долевого строительства (всего 22 чел.).

Согласно постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» (действовавшему в период совершения П. преступления), как хищение в крупном или особо крупном размере должно квалифицироваться совершение нескольких хищений чужого имущества «если эти хищения совершены одним способом и при обстоятельствах, свидетельствующих об умысле совершить хищение в крупном или особо крупном размере» (аналогичное разъяснение содержит и новое постановление – от 30 ноября 2017 г. № 48).

В постановлении о привлечении в качестве обвиняемого обстоятельством, свидетельствующим о том, что в действиях П. имеет место одно, единое преступление назван «общий преступный умысел». Однако такого понятия цитируемое постановление Пленума Верховного Суда РФ не содержат. Не известно оно и уголовно-правовой доктрине.

Возможно, что под «общим преступным умыслом» следственные органы понимают «умысел совершить хищение в особо крупном размере». В таком случае в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого должны быть названы обстоятельства, которые свидетельствуют о наличии такого умысла. Однако вместо этого в тексте постановления о привлечении в качестве обвиняемого указаны обстоятельства, свидетельствующие о совершении не единого («систематического»), а нескольких самостоятельных хищений.

Так, одним из обязательных признаков единого («систематического») хищения теория и практика считают один и тот же источник, из которого совершается хищение чужого имущества (то есть принадлежность похищаемого имущества одному потерпевшему) [5, с. 148]. Между тем в каждом из описанных в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого случаев совершения хищения речь идет о разных собственниках, которым причинен ущерб. Причем в отношении каждого из них действовали «неустановленные лица», которые «в точно не установленное следствием время, при неустановленных обстоятельствах», с помощью рекламы, размещенной в средствах массовой информации, «подыскивали» кого-то, который «в точно не установленное следствием время» прибывал в офис ООО < >, расположенный по адресу: г. Москва, < > «где введенный в заблуждение» заключал с застройщиком (руководителем которого был П.) договор долевого участия.

Еще одним признаком единого продолжаемого («систематического») хищения теория и практика считают тождественный характер совершаемых действий [5, с. 148]. Однако то обстоятельство, что в деле не установлена целая группа лиц, фактически организовавших заключение договора, по которому потерпевшие перечисляли свои денежные средства застройщику, на наш взгляд, практически исключает возможность определения их действий как тождественных.

Таким образом, в данном деле правильнее говорить о том, что у группы неустановленных лиц в каждом из описанных в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого случае возникал новый умысел на совершение нового преступления в отношении нового потерпевшего. То есть речь идет не об одном, едином, хищении, а о повторных, нескольких, преступлениях против собственности.

Не менее спорными являются выводы органов следствия по рассматриваемому делу о форме соучастия в совершении хищения. Согласно постановлению о привлечении в качестве обвиняемого, для совершения «систематических» хищений П. создал организованную группу. По утверждению следственных органов, данная группа имела «устойчивую, иерархическую структуру», для которой были характерны «наличие внутренних структурных подразделений» и цель совершения тяжких преступлений.

Между тем, согласно ч. 3 ст. 35 УК РФ, ни один из вышеуказанных признаков не является обязательным для преступления, совершенного организованной группой лиц. Не выделяют этих признаков также постановления Пленума Верховного Суда РФ о судебной практике по уголовным делам о хищении чужого имущества. Например, действовавшее до 30 ноября 2017 г. постановление Пленума Верховного Суда РФ (от 27 декабя 2007 г. № 51) «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» содержало положение лишь о том, что организованная группа «отличается наличием в ее составе организатора (руководителя), стабильностью состава участников группы, распределением ролей между ними при подготовке к преступлению и непосредственном его совершении». По сути, следователь, возможно, сам не понимая этого, в анализируемом деле описал признаки преступного сообщества (преступной организации), поскольку наличие структурных подразделений характерно именно для этого вида криминальных объединений. Таким образом, вменение в вину П. совершение мошенничества организованной группой лиц и квалификация его действий по ч. 4 ст. 159 УК РФ представляется ошибочным.

Завершая обзор ряда уголовных дел о совершении хищений чужого имущества, хотим подчеркнуть, что одним из ключевых направлений совершенствования существующей правоприменительной практики должно быть перманентное повышение квалификации следователей и дознавателей, а также прокуроров и судей. В России имеется развитая сеть ведомственных и гражданских учебных и научных учреждений юридического профиля. Уверены, что их потенциал максимально должен быть использован не только для подготовки кадров, но и для поддержания квалификации уже подготовленных кадров на высоком профессиональном уровне. Полагаем, что не только статистика расследования или рассмотрения дел, но также обобщение и анализ ошибок применения норм УК РФ, разработка и дача разъяснений по их устранению и недопущению в будущем должны быть в центре внимания руководителей, в первую очередь, органов предварительного расследования, а также органов прокуратуры и судов.

Примечания

1. Хилюта В. В. Хищение: понятие, признаки, проблемы квалификации: монография. Гродно, 2011.

2. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Боженок С. А., Грачева Ю. В. и др.; отв. ред. А. И. Рарог. 10-е изд., перераб. и доп. М., 2014.

3. Лопашенко Н. А. Посягательства на собственность: монография. М., 2012 // СПС «КонсультантПлюс».

4. Карпова Н. А. Хищение чужого имущества: вопросы квалификации и проблемы дифференциации уголовной ответственности / под ред. Н. Г. Кадникова. М., 2011 // СПС «КонсультантПлюс».

5. Кочои С. М. Ответственность за корыстные преступления против собственности: учебно-практическое пособие. М., 2000.

Хищение чужого имущества: значение категорий «размер» и «ущерб»³⁷

Глава 21 УК РФ содержит нормы, предусматривающие ответственность за хищение, совершенное «в крупном размере» и «в особо крупном размере». Кроме них, имеются нормы, предусматривающие ответственность за хищение, совершенное «с причинением значительного ущерба гражданину», а также хищение «предметов, имеющих особую ценность». В 2016 г., после дополнения УК РФ статьей 158¹, выделяют также мелкое хищение. Основываясь на вышеперечисленных нормах, в литературе хищение чужого имущества обычно делят на следующие виды:

– мелкое хищение;

– хищение, причинившее значительный ущерб гражданину;

– хищение, совершенное в крупном размере;

– хищение, совершенное в особо крупном размере;

– хищение предметов, имеющих особую ценность.

Полагаю, что такая квалификация является не совсем верной, поскольку в ней смешаны разные понятия – размер хищения и ущерб от хищения.

Основой для определения размера хищения служит исключительно стоимость похищенного имущества [1], тогда как при оценке ущерба, причиненного гражданину, подлежит учету не только стоимость имущества, но также имущественное положение потерпевшего [2] (а в случае с хищением предметов, имеющих особую ценность, – значимость его для истории, науки, искусства или культуры [3]). Кроме того, при квалификации хищения по размеру не имеет значения форма собственности, тогда как оценка ущерба предполагает выявление формы собственности, поскольку он должен быть причинен только гражданину (сути дела не меняет примечание 1 к ст. 159, введенное в УК РФ в 2016 г., допускающее причинение ущерба как гражданину, так и юридическому лицу).

Таким образом, исходя из сказанного, следует согласиться с тем, что хищение может быть совершено только в мелком, крупном и особо крупном размерах. Соответственно, видами хищения являются:

– мелкое хищение;

– крупное хищение;

– особо крупное хищение [4].

При совершении указанных преступлений квалификация осуществляется исходя из стоимости похищенного имущества. Однако сама стоимость, служащая основой для размера хищения, определяется законодателем, по моему мнению, не всегда убедительно и обоснованно. Примером может служить история дополнения УК РФ нормой о мелком хищении. Первый вопрос, который возникает в связи с таким дополнением УК РФ, заключается в том, а нужно ли оно? Для ответа на него вначале обратимся к зарубежному опыту.

В уголовном праве зарубежных государств, как правило, нет специальной нормы о мелком хищении. Есть, правда, и отдельные исключения. Так, § 248а УК ФРГ говорит о краже и присвоении вещей, «имеющих небольшую ценность», ответственность за совершение которых вместе с тем наступает в соответствии с нормами о краже и присвоении. При этом уголовное преследование за кражу и присвоение таких вещей возможно «только на основании заявления» (за исключением случаев, когда органы уголовного преследования сами не возбудят такое преследование «исходя из особой общественной заинтересованности в уголовном преследовании») [5]. В УК Австрии (§ 141) есть норма «Похищение вещи, имеющей незначительную ценность» [6], в УК штата Нью-Йорк (§ 155.25) – норма о «мелком воровстве» [7] и т. д.

В УК РФ на момент вступления его в силу также не было нормы о мелком хищении. Однако 31 июля 2015 г. постановлением № 37 Пленум Верховного Суда РФ внес в Государственную Думу Федерального Собрания РФ проект федерального закона, в соответствии с которым было предложено дополнить УК РФ статьей 158¹ «Мелкое хищение, совершенное лицом, подвергнутым административному наказанию». Лишь пять месяцев спустя, 10 декабря 2015 г., Правительство РФ представило Отзыв на него, в котором было признано, что законопроект «нуждается в доработке» [8].

Но уже через четыре дня после этого законопроект, идентичный первому, был внесен в Государственную Думу Федерального Собрания РФ Президентом РФ. В неизменном виде, с учетом положительных заключений профильных комитетов Государственной Думы и Правового управления Администрации Президента РФ, он был принят Государственной Думой в первом чтении. Однако во втором чтении он был принят со значительными изменениями:

– во-первых, исключено одно из двух оснований привлечения к уголовной ответственности за мелкое хищение – прежняя судимость за любое из преступлений, предусмотренных главой 21 УК РФ (кроме преступления, предусмотренного ст. 168);

– во-вторых, исключено примечание к проекту ст. 158¹ УК РФ, отсылающее для определения мелкого хищения к ст. 7.27 КоАП РФ;

– в-третьих, максимальный размер ущерба, признаваемого значительным, снижен с 10 000 до 5 000 руб. (примечание 2 к ст. 158 УК РФ).

Как сказано в Паспорте законопроекта, дополнение УК РФ статьей 158¹ УК объясняется целью «установления адекватной ответственности за совершение незначительных корыстных правонарушений» [9]. Соответственно, прогнозируется, что в случае «реализации положений данной части законопроекта из-под действия уголовного закона может быть выведено порядка 100 тысяч лиц».

Надо сказать, что уже на стадии обсуждения предлагаемые в указанных законопроектах размеры мелкого хищения вызывали споры. Так, в литературе справедливо обращалось внимание на то, что «прошло семь лет с момента установления предела в 1000 руб. для мелкого хищения имущества (ст. 7.27 КоАП РФ), а инфляция за это время оказала существенное влияние на финансовое состояние общества». Вместе с тем утверждалось, что предложенный авторами законопроекта максимальный размер в 5000 руб. «явно завышен» и что «целесообразным является ограничение суммы административно наказуемого деяния до 3000 руб.» [10]

Здесь следует напомнить, что УК РСФСР 1960 г. (ст. 96) также предусматривал ответственность за мелкое хищение, при этом его размер оставался неизменным на протяжении довольно продолжительного времени в конкретно определенной сумме – не свыше 50 рублей [11]. Позднее [12] размер мелкого хищения (в КоАП РСФСР) был привязан к минимальному размеру оплаты труда. Соответственно, если стоимость похищенного не превышала минимальный размер оплаты труда, то такое хищение считалось мелким. Однако осложняло практику применения данной нормы прямое предписание закона об учете при квалификации мелкого хищения количества и значимости для народного хозяйства похищенного имущества (примечание к ст. 49 КоАП РСФСР) [13]. В том числе по этой причине, в 1999 г. законодатель отказался от учета количественно-качественного критерия оценки хищения как мелкого.

В 2001 г., с принятием КоАП РФ, хищение стало признаваться мелким при условии, что стоимость похищенного не превышает пяти минимальных размеров оплаты труда. Однако в следующем году размер мелкого хищения вновь был ограничен одним минимальным размером оплаты труда.

В 2007 г. законодатель вернулся к практике советского периода, когда мелким признавалось хищение на определенную сумму. Максимальный размер мелкого хищения был привязан к конкретной сумме – 100 руб., которая уже в 2008 г. была увеличена сразу в десять раз и установлена в размере 1000 рублей. В 2016 г. максимальный размер мелкого хищения вырос до 2500 руб.

На мой взгляд, при дифференциации ответственности за хищения в зависимости от его размера и причиненного ущерба нельзя не учитывать два важнейших фактора – прожиточный минимум и минимальный размер оплаты труда. В частности, в 2015 г., когда был внесен законопроект о дополнении УК РФ статьей 158¹, минимальный размер оплаты труда составлял 5965 руб. [14], а прожиточный минимум на душу населения – 9662 руб. [15] На мой взгляд, именно минимальный размер оплаты труда (или 6000 рублей) следовало считать верхним пределом мелкого хищения.

Что касается определения размера значительного ущерба, причиненного гражданину в результате хищения (примечание 2 к ст. 158 УК РФ), то здесь следовало учитывать прожиточный минимум на душу населения. В данном случае минимальной границей могла бы быть сумма в размере 9662 руб. [16] Однако следует иметь в виду, что если прожиточный минимум для трудоспособного населения (с 1 января 2015 г.) составлял 10 404 руб., а для детей – 9489 руб., то для пенсионеров он был равен всего 7916 руб. Данное обстоятельство дает основание утверждать, что оценка ущерба (значительный или незначительный) должна осуществляться также в зависимости от того, к какой категории населения относится потерпевший гражданин: трудоспособному населению, пенсионерам, студентам и т. д.

Вместе с тем представляется, что учет значимости похищенного имущества для гражданина оправдан при совершении не любого хищения. Полагаю, что такой учет должен быть санкционирован лишь в так называемых пограничных случаях. Подобная практика, кстати, была в СССР, и она предоставляла редкую для правоприменителя советских времен возможность действовать с учетом конкретных обстоятельств дела, а не формальных положений закона. Так, например, хищение на сумму менее 50 рублей могло быть квалифицировано как простая кража по ст. 89 УК РСФСР, а не мелкое хищение по ст. 96 УК РФ, с учетом значимости похищенного для организации (государственной или общественной) [17]. Пленум Верховного Суда СССР в таких случаях прямо предписывал: «Обратить внимание судов на недопустимость отграничения мелкого хищения от значительного исходя лишь из стоимости, размера и веса похищенного имущества без учета значимости его для народного хозяйства» [18].

Продолжая разговор о мелком хищении, следует обратить внимание на то, что с 2012 г. наступление административной ответственности за его совершение зависит не только от размера хищения, но также от отсутствия признаков, предусмотренных квалифицированными (особо квалифицированными) составами уголовно-наказуемого хищения. Соответственно, именно с этого времени мелкое хищение стало правонарушением, за совершение которого может наступать как административная, так и уголовная ответственность.

В дополнение к этому, в 2016 г. размер мелкого хищения стал дифференцированным:

– до 1000 руб.;

– от 1000 до 2500 руб.

В результате дифференцированной стала также ответственность: за первый вид мелкого хищения ответственность наступает по ч. 1 ст. 7.27 КоАП РФ, а за его второй вид – по ч. 2 ст. 7.27 КоАП РФ. При этом, как уже говорилось, каждый из двух видов мелкого хищения может повлечь за собой уголовную ответственность.

Вместе с тем в ст. 158¹ УК РФ закреплено положение, в соответствии с которым уголовная ответственность наступает за повторное мелкое хищение, предусмотренное только по ч. 2 ст. 7.27 КоАП РФ (то есть на сумму от 1000 до 2500 рублей). Полагаю, что данное положение не имеет практического смысла, поскольку уголовная ответственность, на самом деле, наступает за мелкое хищение, предусмотренное также по ч. 1 ст. 7.27 КоАП РФ (достаточно лишь, чтобы оно было совершено при наличии признаков преступлений, предусмотренных частями 2, 3 и 4 статей 158, 159, 159¹, 159², 159³, 159⁵, 159⁶, частями 2 и 3 ст. 160, а также статьей 158¹ УК РФ).

В этом смысле текст ст. 7.27 КоАП РФ, по сути, содержит уголовно-правовую норму. Однако вряд ли с этим можно согласиться. Очевидно, уголовно-правовой запрет дожжен быть предусмотрен в самом уголовном законе. То есть именно статья 158¹ УК РФ должна устанавливать ответственность за все случаи квалификации мелкого хищения как преступления. Соответственно, в ст. 7.27 КоАП РФ следует предусматривать ответственность за мелкое хищение без описания условий, при наличии которых оно влечет ответственность по другому закону – УК РФ.