Салма Кальк
Музей магических артефактов
2. Ну и хламовник
Рита пришла в себя не пойми где.
Было тихо и мягко. И очень удобно. Открывать глаза не хотелось, потому что Рита помнила, что вчера случилось что-то гадостное, только вот не могла вспомнить, что именно.
Тьфу, она же поругалась с Сенькой. И с Ваней, кажется, тоже. Но они совсем на шею сели, паразиты. И что было потом? Она ушла на улицу, и?
Осознание напугало. Она попала под машину и теперь в больнице! Где ещё можно лежать в постели?
Рита открыла глаза… и тут же закрыла их обратно. Потому что вокруг было непонятно что.
Осторожно потрогала руками голову, лицо. Есть, на месте. Пошевелила ногами. Вроде работают. Ничего не болит. Спать не хочется.
Открыла глаза снова.
Она лежала в постели – на мягкой перине и белоснежных простынях. Самых таких, как она любила – из тонкого полотна, да ещё и с кружевом. Наволочка тоже имела кружево по краю, и пододеяльник был украшен изящной вышивкой. И Рита лежала во всей этой красоте неописуемой в своём платье, в котором вчера с работы пришла, а на работе по подвальным хранилищам шарилась! Тьфу! В таком не спят, такое снимают сразу же, как с работы домой приходят, и в стирку кладут. А ей, получается, и некогда было.
И почему-то постель была занавешена шторками – как на старых изображениях. Настоящая кровать с пологом. Полог синего цвета оказался бархатным и тяжёлым, ещё и с кистями по низу. В щель проникал свет – достаточно света. Кто так сейчас делает вообще, и откуда в больнице такое диво?
Кровать ещё и широченная – трое влезут.
Рита села, обнаружила, что туфель на ней нет, отодвинула шторку… и с громким «ой» задвинула её обратно. И ещё стянула оба конца. Потому что это была совсем не больница, а что-то вовсе невероятное. Посидела, подумала, выглянула ещё раз.
Солнце пробивалось в просторную комнату сквозь грязное окно, карниз над окном был с одной стороны оторван от стены и криво висел, и штора наполовину лежала на полу. Такая же синяя, как и на Ритиной кровати. Чем-то синим, по виду – тканью, были оклеены или же обиты, отсюда не видно, стены, но обои висели клочьями.
Зеркало у стены не мыли отродясь, в нём даже почти ничего не отражалось, только какая-то мутная сизая пелена. На туалетном столике возле того зеркала громоздились какие-то флаконы, ясное дело – тоже заросшие, и лучше не думать чем.
Туфли Риты стояли на приступочке возле кровати. Она сунула в них ноги привычным движением и встала на коврик рядом – приступочка выглядела покалеченной и с неё упасть легче лёгкого. Коврик когда-то был добротным и шерстяным, а сейчас лежит весь ветхий, да как бы не молью поеденный. И теперь можно осмотреться.
Потому что да где же она, в конце-то концов!
Где-где, в хламовнике. На старой даче, которая от родителей досталась, и то столько пыли и хлама не было, потому что туда нет-нет, да ездили, и после зимы каждый год в порядок приводили, и вообще. А тут что?
Сумка Риты лежала на деревянной лавке, хорошей, добротной деревянной лавке, втором целом предмете в этой комнате после кровати. Она проверила – всё на месте, паспорт, кошелёк, телефон. Контейнер из-под обеда – не успела вытащить. Куклы. И куча мелочей, которые водятся в каждой уважающей себя дамской сумке, особенно если эта сумка – не клатч, а хорошая такая сумка, вмещающая полкило фарша, куриную грудку, литр молока и средний кочан капусты. Правда, телефон был выключен и не захотел включаться. Рита даже зарядку нашла, но – не увидела ни одной розетки.
И хуже того, в комнате не было ни одной двери!
Четыре, мать их, стены, одно окно и ни одной двери! Вот скажите, как такое возможно и что вообще с этим делать?
Рита дошла до окна и попыталась его открыть. Удалось легко, рассохшаяся рама чуть скрипнула и отворилась. Н-да, что за заброшенная дача? И чья?
В окно виднелся лес – совершенно незнакомый, и горы, в родных окрестностях таких тоже не было. Выбраться через окно на улицу не представлялось возможным, потому что под этой комнатой Рита насчитала ещё два этажа. И что-то вроде чердака сверху.
И как это прикажете понимать? Где она есть вообще? И как тут оказалась?
Единственная всё объясняющая мысль была бредовой до ужаса. Наверное, вчера в неё врезался какой-то местный авторитет, и чтобы она не возмущалась, её увезли куда-то подальше от города, пока она была без сознания, на чью-то старую дачу.
О таком Рите приходилось читать, такая гипотеза объясняла всё, кроме двери. Которой не было.
На всякий случай Рита обошла вокруг кровати – не помогло. Да и вообще кровать казалась в этом месте чужеродным элементом – будто её притащили на нежилой этаж из какого-то другого, жилого. Кровать была новая, красивая и деревянная, а качество постельного белья и занавесок Рита уже успела оценить.
Как это – с окнами, но без дверей, полна горница… кого? Старого хлама?
О нет, Рита любила старый хлам и всегда относилась к нему по-доброму. И сейчас она подумала, что если зеркало помыть, то оно окажется весьма красивым в своей тяжёлой деревянной раме. И флаконы на столике – очень ведь красивые флаконы, она таких вживе и не видела, только на картинках в книгах и в сети, в числе экспонатов знаменитых музеев мира. И окно помыть, и карниз прибить на место, и пыль вымести. А вот обои только ободрать и выбросить, увы. Реставрировать ткань – а это была ткань – замучаешься, на это все оставшиеся годы жизни уйдут, а толку будет чуть. И рисунок какой-то мелкий и замороченный – веточки там, птички, подбирать устанешь. Неэффективно и бессмысленно.
– Да вашу ж мать, где тут дверь? Мне нужна дверь!
Рита не поняла, что произнесла последние слова вслух… но дверь неожиданно появилась. Отличная деревянная межкомнатная дверь, с медной ручкой, покрытой пятнами, как и всё в этом доме – очевидно, окислилась. Только вот эта дверь гордо возвышалась между кроватью и стеной, сама по себе. И очевидно, никуда не вела.
– Блин, да что же это такое! – Рита уже чуть не плакала. – Может, дверь за зеркалом?
Она честно отодвинула тяжёленное зеркало от стены – по дороге то едва не развалилось – и заглянула за него. Испугала до полусмерти большую колонию пауков – они там жили и до Риты, и, походу, будут жить после неё. Что они тут едят-то? На улицу через щели ползают и там питаются? Эх, а она-то в щель не пролезет, вот никак, больно габаритная.
И кроме того, организм напомнил о вполне обычных потребностях, которые есть у всякого человека с утра. Ладно умыться, а туалет у них где? Или хотя бы какое помойное ведро?
Но помойного ведра не было, и Рита села на лавку, тяжёло вздохнула и заплакала. Слёзы лились, не останавливаясь, нехорошие слова сами так и рвались с языка. О своей несуразной жизни – вот надо же было так вляпаться. О своих дурных мужиках, которые сели на шею и едут, и ещё попинывают и радуются. О копеечной зарплате за серьёзную кропотливую работу. И вообще о том, что жизнь сложилась вот так – что-то делала, копошилась, о ком-то заботилась, кому-то пользу приносила, а теперь что? Даже помойного ведра не дали. А ей так хочется уже и умыться, и в туалет, и поесть!
Она высказала всё это паукам за зеркалом и мелким мошкам на стекле, а потом оглянулась и с изумлением увидела, как в рисунке драных обоев, меж веточек и птичек, прорисовываются прямые линии, и из них складывается отчётливый прямоугольник. Прорисовывается коробка двери, косяки, замочная скважина, шарниры, ручка. Ручка поворачивается, дверь открывается и словно приглашает заглянуть дальше.
3. За дверью
Рита бросилась туда, в эту дверь, громко рыдая, потому что сил никаких уже не было. Новая комната оказалась совсем небольшой – раза в три-четыре меньше предыдущей, и такой же запущенной, и в ней точно так же не было других дверей – только та, через которую Рита вошла, плюс одна стена с окном и ещё две – просто белых крашеных. Покрашены они были, судя по всему, давно, краска местами облупилась, а местами стала из белой какой угодно другой, пятьдесят оттенков грязного.
Но посередине стоял чистый столик, а на нём – красивый фарфоровый кувшин, расписанный розочками, и такой же фарфоровый тазик. И на табурете рядом – ещё одна фарфоровая посудина с теми же розочками и с ручкой сбоку, больше всего напоминающая младенческий горшок. Ещё и с золотой отводкой по краю, мать их так!
Риту больше всего поразила эта золотая отводка – что за дебильный миллионер накупил антиквариата и использует его по назначению? Такие горшки надо ставить в витрину и рассказывать на их примере о развитии представлений о гигиене, а не… гадить в них! Но – другого варианта ей никто не предложил. Пришлось снимать колготки и трусы, и гадить, и отставлять в уголок, а потом умываться. Там ещё кусок мыла рядом лежал в металлической мыльнице, очень похожей на серебряную – Рита не взялась бы утверждать без экспертизы, но выглядело похоже, и какое-то клеймо сбоку можно было разглядеть, но Ритиного зрения не хватило, чтоб разглядеть подробности, а лупы ей никто не предложил, и в сумке тоже не было. Везде были – на работе, дома – а в сумке не было. Вот ведь!
Она потом ещё перевернула пустой кувшин и посмотрела, нет ли клейма на дне. Было. И не говорило ей ничего, она с такими не встречалась. Такое случалось, мало ли фарфоровых заводиков, и не обо всех она знает, но – если уж клеймо содержало надпись, то она обычно хотя бы могла понять, на каком языке написано. Европа с латиницей, или там Китай-Япония-Корея. А тут она понять не могла ничегошеньки. Но – неожиданно для себя смогла прочитать надпись. «Сотю». Это кто, что и где вообще? И… почему она смогла разобрать эти странные символы? Неужели где-то раньше встречала, просто позабыла? Может быть, конечно, за последний год память лучше не стала. Ладно, если удастся найти, где зарядить телефон, то можно будет сфотографировать клеймо и поискать по картинке. А пока – подойти к окну и посмотреть, что там.
За грязным окном был тот же лес и те же горы. И очень милая полянка внизу – вся заросшая лиловыми цветами. Солнце стояло высоко, наверное, день в разгаре. Рита открыла раму, с трудом откинув крючок – потому что проржавел и никак не хотел шевелиться в своём кольце. Пусть хоть проветрится, что ли, если ни воду грязную никуда не вылить, ни горшок. Хотя она уже была готова выплеснуть содержимое умывального тазика просто на пол – напополам, в спальне и здесь. Просто чтобы пыль прибить. А то очень уж нехорошо, а ей здесь быть неизвестно сколько.
Так вот, про неизвестно сколько. Её кормить будут или как? Если зачем-то заперли, то она им нужна? Или, наоборот, Рита у них нежелательный свидетель? Второго не хотелось бы, конечно, да она и не видела ничего. Сквер, лавку, кота и потом вот дорогу, и всё, а ту машину, что её сбила, она вообще не заметила. Ни цвет, ни марку, а о номере и говорить не приходится. Поэтому толку от неё никакого, и её нужно поскорее вернуть из этой грязищи домой.
Но сначала, вообще-то, могли бы и покормить!
Если она проспала одну ночь, то последняя еда была вчера в обед на работе. Сутки уже, или даже больше. Живот отозвался этим мыслям голодным урчанием.
Есть хочу, думала Рита. Очень хочу!
И с изумлением смотрела, как в стене прорисовывается новая дверь – ещё куда-то. Вдох, выдох, пошли.
Новая дверь привела в следующую комнату, и первое, что Рита увидела, – стол с белоснежной скатертью, и на нём сервированный завтрак. Божечки, завтрак!
Сервировка поражала той же странной смесью изысканного антиквариата и неизвестности. Две тарелки тонкого фарфора – подставная и десертная, варёное яйцо в подставке – ещё тёплое, и маленькая ложечка к нему, на сервировочной тарелке разложены тонко нарезанные сыр, копчёное мясо и кусочки колбасы. Немного сливочного масла, кусочки свежего хлеба, круассан. Кофейник, сливочник, пустая кофейная чашечка – лёгкая, тонкая, с нежным лиловым рисунком – загляденье.
Все предметы из фарфора имели то самое клеймо – «Сотю». И либо рисунок в виде лиловых цветов, либо просто орнамент из линий такого же и зелёного цветов. Сервиз, мать их. Наверное. А все столовые приборы тоже происходили из набора, с одинаковым рисунком – цветы той же колокольчиковой формы, как и на чашках-тарелках, тяжёлыми литыми ручками и каким-то неразличимым клеймом.
Вокруг же царил традиционный хаос. Кучи пыли, грязные окна, сломанная мебель.
Рита побоялась, что если она всё это сейчас не съест, то оно куда-нибудь денется, села и принялась за еду. Что сказать – яйцо было явно от деревенской курицы, чистилось плохо, но желток внутри был крупный и тёмный. Сливочное масло – свежее. Сыр – просто необыкновенно вкусный, дома такой стоил очень дорого и покупался только на праздники. Мясо – сырокопчёное, судя по всему, нарезанное тонкими, почти прозрачными ломтиками. Хлеб – очень свежий, круассан – воздушный. Кофе в кофейнике хватило ровно на две чашечки, и сливок оказалось тоже как раз. И ещё в стеклянном графине – чудесная вода, прохладная и вкусная.
Ну вот, умылись, поели, можно понимать, как жить дальше. Взять сумку, попробовать ещё раз включить телефон. Сумка оставалась в спальне, и Рита испугалась – а ну как пока она тут ест, там закрылась дверь?
Она подскочила и бросилась обратно в спальню, но – к её счастью, все двери были открыты и исправно работали, только нещадно скрипели, будто их никто не смазывал уже давным-давно. И штукатурка с потолка сыпалась.
Сумка стояла на лавке в спальне, где её Рита и оставила. И в ней всё было, как и должно было, ничего не изменилось. Но – телефон снова не включался, никак и совсем, и никакие комбинации для экстренного включения не работали. Ладно, прорвёмся.
Дверь, появившаяся просто так между кроватью и стеной, тоже никуда не делась. Стояла себе и стояла, как будто так и надо.
Рита обхватила сумку обеими руками и пошла обходить доступные помещения – спальню, умывальную, столовую. Везде разруха и грязь, и пыль, и паутина видна на ярком солнце. Что ж за засранцы здесь живут, и где они все? На антикварную посуду деньги есть, а на ремонт и уборку – нет? Что-то странное. А потом пригляделась и поняла, что не просто странное, а очень странное – потому что в умывальном кувшине вновь была налита чистая вода, горшок стоял пустым и сверкал своей неуместной позолотой, а с обеденного стола исчезла вся посуда. Что за нафиг, как говорили дети, и как сама она тоже говорила, чего уж тут?
Новых дверей в подвластных ей трёх комнатах не появлялось, а как сделать, чтобы они появились, она так и не поняла. Вроде бы, когда она сказала, что хочет в туалет, её пустили в умывальную, а когда сказала про голод, то дали поесть. Надо громко кричать? Надо внятно говорить? Тут где-то камеры, и за ней следят?
– Эй, вы, не знаю, как вас там! Я хочу немедленно узнать, где я, зачем я тут и что вообще происходит!
Какой-то шорох за спиной, она испуганно оглянулась – но там никого не было.
– Люди! Кто-нибудь! Отзовитесь! Кто здесь? Где я?
Рита ходила с сумкой по периметру, стучала в стены, пинала двери, трясла окна. Ничего не выходило, никто не появлялся.
– Да чтоб вас всех перевернуло и подбросило, гады несчастные!
Так-то она могла загнуть и посильнее, но опасалась. Вдруг кто-то пишет это всё на камеру, и ей потом припомнят?
– Уроды бессовестные, смерти моей хотите!
Скрип двери, лёгкие – очень лёгкие – шаги, больше похожие на топоток лапок. И в спальню вбегает, кто бы мог подумать, вчерашний кот! Тот самый, в непонятном ошейнике, за которым она побежала и оказалась под машиной!
– Ах ты, полосатая скотина, ну я тебя сейчас!
Рита бросила сумку на лавку и сиганула за котом, и уже было схватила, но со всей дури врезалась… во что-то. Или в кого-то. Подняла голову.
Вместо кота перед ней стоял мужик. Круглый, плотный, с брюшком. В полосатом пиджаке и с белой манишкой. С жёлтыми кошачьими глазами и усиками. И носом вёл – прямо как кот.
– Ну что же вы так, прекрасная госпожа Маргарита, – сказал он с укоризной.
4. Нам без вас плохо
Какая ещё прекрасная госпожа Маргарита! Нашёл прекрасную госпожу!
Рита сделала шаг назад, оглядела мужика. Мужик да мужик. Одет вычурно, конечно, обычно люди так не одеваются. И пиджак-то не очень и пиджак, и полоски на самом деле не полоски, а вовсе это ткань муаровая на свету так играет. На брюшке застёгнута жилетка, из кармана торчит цепочка от часов. А в кружевной манишке булавка – в форме кошачьей лапки.
– Вы… вы вообще кто? – выдавила она из себя.
– Валентин, к вашим услугам, дорогая госпожа Маргарита, – мужик поклонился, очень легко и изящно, что показалось ей удивительным – при таком-то брюшке.
– А… где кот? – не смогла она спросить ничего умнее. – Здесь был кот! И вчера в сквере тоже был кот! Тот же самый.
Валентин вздохнул.
– Только не пугайтесь и не кричите, хорошо? Я плохо переношу громкие звуки.
И будто расплылся, вот прямо расплылся, растворился в воздухе. А на его месте воссел тот самый кот, полосатая скотина, с ленточкой на шее. Кот подошёл к Рите, боднул её башкой, потёрся о неё щекотной усатой щёчкой. Рита сама не поняла, как наклонилась и почесала кота за загривок, потом за щёку и за шею. Кот громко мурлыкал. Рита прикрыла глаза…
…и вновь открыла, когда услышала громкий звук. Перед ней стоял тот самый Валентин – в муаровом костюме и кружевной манишке, и с часами.
– Да кто же вы? И зачем меня сюда притащили? – сказала она тихо и жалобно.
– Я – дух-хранитель этого дома, – с поклоном произнёс он.
– Что? – нахмурилась Рита.
– И я перенёс вас сюда, потому что там, в вашем мире, вам было плохо, а здесь будет хорошо. И ещё потому, что вы мне подходите.
– Для чего это я вам подхожу, позвольте узнать? – Рита уже упёрла руки в боки и была готова взорваться. – Куда вы меня увезли? И сеть глушите, да, что я телефон включить не могу? Меня ж дома обыскались!
– Да никто вас, уважаемая госпожа Маргарита, не ищет, – Валентин как будто обиделся. – Ушли и пропали, и всё, в ваших краях такое случается. Ваш муж сообщил властям о пропаже, но его не стали слушать, потому что прошло слишком мало времени. Ваш сын сказал, что грустно, но справимся. А ваши коллеги очень огорчились, но кто-то уже готов занять ваше место.
– Откуда вы всё это знаете? – не поверила Рита.
Хотя всё звучало очень логично. Сенька поступил по правилам. Ваня пофигист, и всегда им был. А на работе есть Люся, она справится.
– Вы бандит, да? – Рита хлюпнула носом.
И порадовалась, что хотя бы родители не дожили, а то вот ещё дело было бы!
– Отчего это вы так подумали? – Валентин даже как будто обиделся. – Никакой я не бандит, и никогда им не был!
– Тогда возвращайте меня обратно! – и она яростно сверкнула глазами.
– Так, голубушка моя госпожа Маргарита, прекраснейшая из прекрасных. Сделайте милость, послушайте. Я могу вернуть вас обратно, в тот же самый миг, когда мы с вами встретились. И пойдёте вы обратно домой, плакать, ссориться с вашими домашними, и безуспешно отвоёвывать у них право на собственную жизнь. Но, может быть, вы хотя бы послушаете, для чего я перенёс вас сюда? И потом уже решите?
Он смотрел так умильно, что она, ещё мгновение назад не желавшая никого слушать, нерешительно кивнула. Тогда котомужик подошёл к ней, взял из рук сумку, положил на лавку. Усадил её, сам сел рядом.
– Нам здесь без вас плохо, дорогая госпожа Маргарита.
– Кому – нам? Где – здесь? И с чего плохо?
– Вы не могли не заметить, что дом находится не в самом лучшем состоянии.
– Да, засрались вы знатно, – кивнула Рита. – Что, кто-то купил типа шикарный дом, а на ремонт и уборку уже не хватило?
– Нет, госпожа Маргарита, всё не так, – покачал головой мужик. – Это особый дом, непростой.
– Да, я заметила. Так зарасти по самую маковку – это постараться нужно, не все сумеют.
– Дом почти сто лет без хозяев, понимаете? И если бы он умел плакать – то рыдал бы горючими слезами. Но плакать он не умеет, только радоваться. И он уже обрадовался – видите? – Валентин показал на кровать.
– Вы о чём? – не поняла Рита.
– Он почувствовал вас и смог сделать эту постель. И, наверное, что-то ещё. Вы ведь умылись? Поели?
– Умылась и поела, но я всё равно не понимаю, – вздохнула Рита.
– Я постараюсь объяснить. Этот дом выстроил несколько веков назад могущественный маг господин Гийом – для своей возлюбленной, госпожи Маргариты. Дом умеет следить за собой сам и выполнять желания своего владельца, но – это должен быть подходящий дому владелец. Только женщина по имени Маргарита может быть настоящей хозяйкой этого дома. И ещё нужно, чтобы она владела бытовой и артефактной магией, чтобы уметь с домом договариваться. Вы нам подходите – дому и мне.
– Бред какой-то. Какие подходящие владельцы, какая магия? Тут у вас хламовник в три этажа, и ещё, наверное, чердак и подвал имеются. И всего-то надо – нехреновую кучу денег, и людей, чтобы привести дом в порядок. Да, работы много, но моя бабушка всегда любила повторять, что глазки боятся, а ручки – делают.
– Вы владеете магией, просто не знали об этом раньше, – сообщил кот.
– Бред какой, – покачала головой Рита. – Вы, наверное, книжек перечитали. Или я книжек перечитала, и мне всё это мерещится. Я попала под машину, лежу в коме, и мне мерещится какая-то дурь в стиле тех историй, что я в последние месяцы читала. Про попаданок. Попаданок не бывает, это всё выдумки. И магии не бывает. И говорящих котов не бывает тоже!
– Но я-то существую, – Валентин мягко коснулся рукой руки Риты. – Да, я в своём виде появился не вполне обычным образом, но – это работа великого мага. И пока существует этот дом, существую и я. Скажите, вас зовут Маргарита?
– Ну, – кивнула Рита, всё ещё не веря и не понимая. – МММ, Маргарита Михайловна Мерзликина.
– И вы знаете, как отремонтировать старую вещь, чтобы она была как новая?
– Да, – продолжала хмуриться Рита. – Я музейщик и реставратор.
Реставратор тот ещё, но отдельный по штату не положен, вот и приходится заниматься всем подряд – и оформлением документов на движение предметов по выставкам, и выдачей – приёмом, и той самой реставрацией – когда сильно припирает и приличный предмет становится нельзя людям показывать. А возмещение самых небольших утрат на музейном предмете – это уже реставрация. Риту даже на курсы отправляли, учили – и кое-чему научили, во всяком случае, с предметами из ткани она управляться умела, и совсем немного – с металлом, стеклом и фарфором.
– Вот, значит – вы сможете справиться с запустением в доме.
О боже, им тут что, обслуги не хватает?
– Мне кажется, вам нужна не я, а ремонтная бригада и клининговое агентство.
– Нет, дорогая госпожа Маргарита. Нам – дому и мне – нужны вы. Одарённая женщина, которую зовут Маргаритой и которая знает, к чему здесь приложить руки, чтобы всё стало хорошо. Которая не выбросит старую вещь только потому, что та старая и утратила свой красивый вид. Которая умеет творить чудеса своими руками. Понимаете, даже если у вас и не окажется в итоге магических способностей – дом-то вас уже признал. Значит, вы подходите, – проникновенно говорил кот Валентин. – И сможете спасти нас, понимаете, спасти.
Эх, почему же такие слова всегда говорят не те, от кого их ждёшь? Вот если пришёл к Рите в кабинет директор музея, или кто другой из начальников, да сказал то же самое… Потолок бы осыпался от удивления, и все жильцы с верхних этажей к ним бы в фонды в тот же миг провалились, вот что бы было. Поэтому – лучше не надо.
Но Рита не была бы Ритой, если бы не спросила:
– Ну хорошо, я соглашусь разобрать ваше здешнее безобразие. А что мне за это будет?
– Как что? – изумился кот. – Дом. Этот дом.
– Как этот дом? – изумилась в свою очередь Рита.
– Вот так. Если вы согласны – дом ваш.
