Салли Пейдж
Книга начал
Глава 10
Список благих намерений
Джо наливает бокал вина, берет горсть орехов и усаживается в кресло дяди Уилбура. Это был ужасно длинный день. В комнате стоит полная тишина, и Джо кажется, что, кроме нее, во всем городе никого больше нет. Интересно, где сейчас Беглянка-викарий? Тоже устроилась где-нибудь поудобнее с вином и закусками? Одна-одинешенька, как и сама Джо? Или она сбежала к кому-то конкретному? Интересно, а Малкольм сейчас тоже один? Ей почему-то кажется, что так оно и есть.
Ее блуждающий взгляд останавливается на открытке, стоящей на полке над газовым камином. На ней изображена молодая женщина с большим букетом цветов. Это открытка от мамы. Время от времени они появляются у нее в почтовом ящике. Мама надеется, что у Джо все хорошо, и заверяет, что очень любит свою дочь.
Когда же мама уже поймет, что дядя Уилбур больше никогда не вернется домой? Интересно, он в самом деле считает этот магазин своим домом? Разве дядя Уилбур в свое время тоже откуда-то не сбежал? В его случае – из деревни в город.
Впрочем, все было гораздо сложнее. Когда дядя Уилбур оказался в доме престарелых, мама стала больше рассказывать дочери о своем брате. Покинув ферму своих родителей в Озерном крае, дядя Уилбур пошел служить в армию, а после армии переехал в Лондон. Он работал продавцом, а потом, когда понял, что совершенно не способен уговаривать молодые парочки покупать страховые полисы, которые им совсем ни к чему или не по карману, устроился разнорабочим. С раннего детства он работал на ферме, много чему научился в смысле практических навыков, но любви к крестьянскому труду в себе так и не обнаружил. Мама даже призналась: Уилбур уехал и больше не возвращался только потому, что не смог вынести выражения разочарования на лицах их родителей.
Джо поднимает бокал и пристально смотрит на рубиновую жидкость. Она такая же беглянка, как и ее дядя? Ну да, конечно, кто же еще? Джо вспоминает о Джеймсе. После утреннего визита Эрика-викинга женщина пыталась вспомнить время, когда была счастлива со своим возлюбленным. Ей хочется оживить крохотную надежду на то, что они с ним снова будут вместе, убедить себя в том, что роман с этой его Ники долго не протянется.
Но ничего не выходит. Вместо Джеймса в памяти всплывает образ руки Эрика-викинга, разглаживающей скомканный лист бумаги. И это беспокоит Джо.
Внезапно ей в голову приходит неожиданная мысль: а что бы случилось, если бы папа Джеймса не умер? (О, как в то время Джеймс в ней нуждался!) А чей-то упрямый голос в голове добавляет: или если бы ты тогда забеременела? И тут же в голове рождается мысль, которую хочется отбросить еще до того, как она окончательно оформилась в слова: а не пытаешься ли ты убежать от ребенка, которого ждет Люси?
Пожалуйста, нет! Только не это!
Джо напоминает себе, что с нетерпением ждет появления на свет первого ребенка своей лучшей подруги. И тут же начинает переживать, что напоминать себе об этом не стоило.
Джо устраивается в кресле поудобнее. Почему, когда она думает о Джеймсе, ей кажется, что вся ее прошлая жизнь покрыта, словно пылью, толстым слоем какого-то сумбура? Неужели Джеймс и в самом деле был «идиотом-манипулятором»? В голове Джо возникает новый образ: Люси, Джемайма и дядя Уилбур, руки скрещены на груди, губы плотно сжаты, они кивают друг другу и ей тоже. Джо не знает, смеяться ей или плакать.
Но вскоре женщине становится совсем не до смеха. Если они правы, то чем она занималась последние шесть лет? Ей очень не хочется думать, что она потратила их впустую. Нет, она никак не может смириться с собственной глупостью.
Джо встает и отправляется на кухню в поисках еды. В холодильнике пусто. Впрочем, есть остатки вчерашней пиццы, и этого ей, пожалуй, хватит. Она кладет еду разогреваться в духовку, подходит к окну и смотрит вниз, в переулок. Он совершенно пуст. Окно находится над тротуаром так высоко, что кажется, будто Джо зависла во времени.
Да, ей кажется, что она застряла где-то в лимбе, между адом и раем. И ей очень хотелось бы двинуться дальше. Но куда?
* * *
Чуть позже, покончив со скудным ужином и вернувшись обратно в дядино кресло с чашечкой кофе, Джо останавливает взгляд на открытке, которую она так и не успела отправить дяде Уилбуру. На ней изображен этот же переулок (и дядин магазин), каким он был в шестидесятые годы прошлого века. Женщина наткнулась на эту открытку в лавке старьевщика. За стеклом витрины магазина угадывается размытая фигура человека, и Джо почти уверена, что это фигура ее дяди. Жаль, что фотография не очень четкая. Она наводит Джо на мысль, что ее дядя, как и его изображение на открытке, постепенно исчезает.
Рядом с открыткой лежит ее письмо Люси. Джо прекрасно понимает, что это письмо – своего рода попытка искупления за проступок, о котором сама Люси понятия не имеет. Есть еще одна вещь, о которой Джо не обмолвилась своей лучшей подруге. Список становится все длиннее. Женщина вспоминает, как сдерживала свой гнев Люси. Неужели уже тогда ее подруга знала о том, что Джо от нее скрыла? Женщина не отрываясь смотрит на письмо, словно оно даст ей ответ на этот важнейший из всех вопрос: знает ли Люси про Финна? Не поэтому ли она так расстроилась? Беда в том, что Джо не хватает смелости задать ей этот вопрос.
Письмо молчит, но чем больше женщина на него смотрит, тем больше ей кажется, что бумага, на которой оно написано, совсем не та, что была бы сейчас уместна. Она взяла в магазине какую-то старомодную почтовую бумагу. Для письма женщине, которая так смело и легко шагает по жизни, Джо выбрала слишком маленький, слишком бледный лист писчей бумаги.
Джо мысленно поднимает глаза к небу. У нее, у женщины, управляющей канцелярским магазином, нет нормальной почтовой бумаги. Она вспоминает молодую маму, не умеющую управлять детской коляской, и ее вопрос о том, нет ли у нее в продаже бланков пригласительных на крестины. Ответ напрашивается сам собой: надо заказать в магазин еще товар. Можно закупить такие канцелярские принадлежности и материалы, которые нравятся самой Джо. И дяде это не будет стоить ни пенни: она потратит на закупку часть своего выходного пособия. И как это раньше ей не пришло в голову?
Быстрым движением Джо вскакивает на ноги. Надо срочно этим заняться (по крайней мере, хоть на время она перестанет думать о Люси).
Джо ставит чашку с кофе на стол и идет искать свой ноутбук и блокнот. Женщина улыбается и качает головой, настроение сразу поднимается. Как у ребенка, который вдруг понимает, что ключ от шкафа со сладостями все время лежал у него в кармане.
* * *
Следующий день – суббота, в магазине тихо, и у Джо есть свободная минутка, чтобы продолжить заказывать в магазин новый ассортимент канцелярских товаров. Помимо этого Джо рассылает сообщения таким же любителям канцелярских товаров, как она сама, с просьбами поделиться своими соображениями о том, что еще не мешало бы ей приобрести.
Джо успела уже заказать следующее: пустые бланки под открытки, разного рода приглашения, пустые бланки для заметок, блокноты для записей и, самое главное, современные модели перьевых ручек. Она решила, что они удачно дополнят набор классических перьевых ручек, что так нравятся дяде Уилбуру.
И вот уже рекой текут сообщения с советами от других фанатов канцелярщины, и все, что приходится Джо по вкусу, она вносит в свой список, прикрепленный к доске для заметок. А одна девушка советует Джо обратить внимание на журнал под названием «Письма, которые я писал бы самому себе».
Что бы Джо написала самой себе? «Не трать время попусту, предаваясь мечтам о Джеймсе»?
Джо глубоко вздыхает. Она очень старается жить дальше. До сих пор Джо успешно боролась с желанием отправить ему сообщение и лишь изредка давала слабину, заглядывая в его «Инстаграм». Но женщина вполне отдает себе отчет в том, что каждый раз, слыша звук уведомления на телефоне, она надеется, что это сообщение от Джеймса. Он пишет, что совершил ужасную ошибку, теперь раскаивается и каждую минуту думает только о ней.
Но что-то все-таки изменилось. Душевная боль, кажется, притупилась. Может быть, дело тут вовсе не в Джеймсе, может быть, она поняла, что мечты о совместной жизни, что не давали ей спать по ночам, ушли навсегда? Может, Джо скучает не по Джеймсу, а по мечте о семье, которую они могли создать с ним вдвоем? Но вот этот третий лишний, словно заноза, всегда торчит где-то в глубинах ее сознания, и, кажется, стоит лишь быстро повернуть голову, Джо увидит своего Джеймса с его новой пассией.
Совсем скоро Джо будет сорок, всем своим существом она ощущает силу этого гравитационного поля. Джо пытается ему сопротивляться, говорит себе, что многие женщины вообще не могут иметь детей или осознанно выбирают бездетную жизнь; она понимает, что не должна допустить, чтобы этот чисто биологический акт определял ее как человека. В холодном свете дня Джо еще может подавить в себе эти чувства, но вот когда она вдруг просыпается посреди ночи… В такие минуты она ощущает этот жуткий, липкий страх от осознания того, что ее время на исходе. А разве Джеймс не напоминал ей частенько о том, что она неумолимо стареет?
Джо обрывает поток невеселых мыслей. У нее нет абсолютно никакого желания копаться во всем этом, снова и снова перебирая подробности собственных страданий. Лучше уж оставить их там, погребенными в глубинах ее души, а самой хорошенько подумать над словами Беглянки-викария, а также Эрика-викинга о том, что наши друзья дороги нам. Она обязательно станет писать и говорить самой себе, что надо не лениться и больше общаться со своими друзьями (что бы там ни говорил Джеймс).
Раздается негромкий стук в окно, и неожиданно Джо ловит себя на мысли о том, что надеется увидеть Эрика-викинга. Но нет, это Малкольм. На голове его – мягкая фетровая шляпа, которую он с поклоном снимает перед Джо, а затем спокойно продолжает свой путь вниз по переулку. Джо успевает помахать рукой ему вслед и велит себе немедленно прекратить гадать, что об этом подумал бы Джеймс. Включает погромче радио и принимается за уборку.
Заканчивает она уже далеко за полдень, но результатами уборки остается довольна. Полки, где хранятся канцелярские товары, приведены в полный порядок, так чтобы образовалось свободное место для новинок, доставку которых Джо ждет с таким нетерпением. («Всему свое место, и все на своем месте».) Вдобавок в магазине отчетливо пахнет свежестью.
Желая вплотную заняться дубовым прилавком со стеклянной витриной, Джо призадумывается: куда же девать весь хранящийся в нем инструмент? В конце концов женщина берет четыре глубоких тазика, доверху наполняет их инструментом с фурнитурой и выносит в переулок. Прислоняет тазики к стенке магазина и приделывает к ним табличку с надписью: «Бесплатно в хорошие руки».
Она вспоминает про дядю Уилбура и хмурится. А вдруг он был бы против такого самоуправства? Но в памяти Джо всплывает образ человека, который дарил ей «подпорченный товар» в коричневом бумажном пакете, и она уже не сомневается в том, что он бы понял ее и простил.
Успокоившись, Джо принимается наводить порядок на этом старом прилавке, стараясь придать ему новый лоск.
* * *
Уже ближе к вечеру, заканчивая свою уборку и вновь подметая пол, она вдруг замечает, что под прилавком что-то лежит. Джо наклоняется и, слегка нахмурившись, поднимает с пола тетрадь – одну из тех, что продаются в ее магазине. Однако эта тетрадь уже далеко не новая: обложка мятая и один из уголков оторван. На секунду в ее голове вновь всплывает образ дяди Уилбура с его «подпорченным товаром».
Но в следующее мгновение до Джо доходит, что в руках она держит… ну конечно, одну из тетрадей Малкольма! Именно ее он держал в руках вчера, когда заходил к ней в магазин. Наверное, обронил. Джо машинально открывает тетрадь на первой странице, одновременно думая о том, что надо ее непременно вернуть хозяину. Грудь женщины переполняется детской радостью: сейчас она наконец узнает, о чем же он там пишет. На внутренней стороне обложки стоит имя: «Малкольм Басвелл». Первая страница исписана изящным, каллиграфическим почерком, сверху еще одно имя: «Уильям Фойл». Джо это имя ни о чем не говорит.
Внезапно раздается стук в витринное окно, от которого женщина едва не подпрыгивает. Боясь увидеть Малкольма, Джо с виноватым видом поднимает голову – не хочется, чтобы он застукал ее за чтением своих записей. Но в приоткрывшейся двери появляется голова Эрика-викинга.
– Простите, Джо… я не хотел вас напугать.
На нем толстый, мохнатый свитер (очень даже нордического типа), в руке – черный футляр для дрели.
– Что-то мастерите? – спрашивает Джо и тут же ругает себя за банальность.
– Ага… Только что переехал в собственную квартиру. И забыл, что дрель оставил в магазине.
Джо отмечает про себя местоимение единственного числа: «я», но не «мы».
– Эрик, а сколько вам лет? – срывается с ее языка вопрос.
– Тридцать три, – отвечает молодой человек слегка недоуменно. Не дождавшись, как на это отреагирует Джо, он продолжает, качая головой: – Знаю-знаю, что вы сейчас думаете… Ему давно было пора обзавестись своим жильем и перестать скитаться, как какой-то студент.
Джо думает вовсе не об этом. А о разнице в шесть лет. Она на шесть лет старше этого человека. Джеймса она была старше на пять лет, и ей мучительно думать, к чему это все привело.
Женщина спохватывается и напоминает себе, что все это чепуха. Они с Эриком просто друзья, да и вообще едва знакомы. Ей становится неловко оттого, что она вообще думает об их возрасте.
Повисает неловкое молчание. Слышен шум машин вдалеке. Первым заговаривает Эрик.
– Впрочем, это не важно… я рад, что застал вас. Хотел спросить, у вас найдется время как-нибудь со мной поужинать… – торопясь, выпаливает он, и Джо замечает, как на его щеках проявляется румянец. Впрочем, она сама тоже начинает краснеть. – В смысле, мы с Ландо хотели бы куда-нибудь вас сводить. Чтобы извиниться и угостить чем-нибудь вкусненьким, – смущенно продолжает он. – Понимаете, мне очень жаль, что мы все это время были такими никчемными соседями… – Молодой человек умолкает, но, не дождавшись от нее немедленного ответа, добавляет: – Ну как, что скажете?
Джо думает про воображаемое письмо, которое она пишет сама себе. Разве не это она советовала сама себе? Быть хорошим другом, заводить новых друзей. Почему же она сейчас так разволновалась, даже рта раскрыть не может? Ведь она прекрасно понимает, что надо сказать «да» и пойти с ними. Но в голову лезет фраза: «Нет, я не могу». Ее почти физически тянет назад, к той Джо, что сидит на высоком табурете, тоскуя по Джеймсу. Да, на этой табуретке она чувствует себя несчастной, зато ничто ей не угрожает.
Эрик, похоже, чувствует беспокойство Джо (а возможно, догадывается и о причине).
– Послушайте, – говорит он уже более мягко, перекладывая чемоданчик с дрелью из одной руки в другую, – будет весело, обещаю, ничего особенного… Вам же надо время от времени что-то есть. – Он улыбается и явно хочет ее ободрить.
– Это правда, – отзывается Джо, изо всех сил пытаясь придать легкость своему голосу и поддержать игру.
– Ну вот и я о том же… Куда бы вы хотели сходить?
– Да я не так уж много мест знаю поблизости, – признается она, а сама думает, что с таким же успехом могла сказать, что вообще не знает поблизости ни одного заведения.
– Ладно. – Лицо Эрика светлеет. – Мы с Ландо вам легко с этим поможем. А какую еду вы любите?
В памяти Джо мелькают самые новые, модные, отмеченные наградами рестораны и прочие подобные заведения, в которых они бывали с Джеймсом. Женщине не хочется, чтобы Эрик заметил ее беспомощность, надо хоть как-то продемонстрировать ему, что в еде она разбирается. Поэтому, собравшись с духом, Джо уверенно заявляет:
– Когда-то я работала в Ньюкасле, так вот там были потрясающие ресторанчики… новые технологии приготовления еды в сочетании с экологическим подходом. Все ингредиенты они собирали сами в девственных лесах.
Джо понимает, что несет какую-то чушь, – откуда только взялись вдруг в голове излюбленные обороты Джеймса, словно это он сам изрекает их с видом претенциозного ресторанного критика.
В ответ на тираду Джо раздается знакомый смех, чем-то напоминающий хрипы моржа.
– Господи, Джо, я понимаю, конечно, что я викинг, но не пойдем же мы ползать по Хэмпстедской Пустоши и собирать лишайник?
– Вообще-то, я очень люблю итальянскую кухню, – неожиданно от чистого сердца признается женщина.
Молодой человек торжествующе поднимает палец:
– Так-то лучше! Недалеко от моей новой квартиры есть шикарный итальянский ресторан. В четверг вечером устроит?
Джо молча кивает, чтобы, открыв рот, снова не ляпнуть чего-нибудь невпопад.
Глава 11
На случай чрезвычайной ситуации
– Какая прелесть! Это итальянская бумага?
Джо удивленно поднимает голову. Прямо перед ней стоит Беглянка-викарий – но уже без парика. Мышиного цвета свежевымытые волосы уложены в короткое каре, едва прикрывающее уши. Сегодня на ней нет привычного дождевика, и Джо снова кажется, что эта женщина очень похожа на маленькую птичку-крапивника.
– Руфь, – говорит она, не столько обращаясь к стоящей перед ней особе, сколько к самой себе, как бы в упрек, что, мол, хватит думать о ней в выражениях заголовков желтой прессы.
– Да, это я, – отзывается Руфь. Ее явно забавляет эта ситуация, и викарий надеется на продолжение.
– А меня зовут Джо, – говорит Джо и протягивает руку.
Секунду помедлив, Руфь своей узенькой ладошкой пожимает пальцы Джо.
Физический контакт поражает Джо, как удар электрического тока. До сих пор Руфь существовала по большей части лишь в ее голове. Одно дело – добывать о ней информацию в Интернете, обдумывать причины побега, сочинять разные сценарии дальнейшего развития событий, и совсем другое – держать в своей руке эту маленькую, теплую, крепкую ладошку. Джо внезапно чувствует всю человечность этой маленькой руки.
– Приятно с вами познакомиться, Джо, – говорит Руфь, отпуская ее руку. – Так бумага итальянская? – повторяет она вопрос, кивая на стоящую на прилавке коробку, которую Джо только что вскрыла.
– Нет, думаю, компания американская, но я понимаю, что вы хотите сказать. Нечто подобное я видела в одном флорентийском магазине канцтоваров.
Джо протягивает пачку Руфи, чтоб та получше рассмотрела новинку. В коробке с прозрачной крышкой лежат чистые бланки для открыток светло-кремового цвета. В верхней части каждого бланка имеется рисунок ракушки, выполненный в красных и фиолетовых тонах. А по краю каждого бланка проходит тоненькая золотистая линия.
Несколько выбитая из колеи рукопожатием, Джо продолжает говорить, доставая из коричневой картонной коробки все новые пустые бланки для открыток:
– Мне пришло в голову пополнить запасы товара и заодно заказать что-нибудь новенькое. Мой дядя…
На секунду Джо кажется, что говорить о личных делах своего дяди несколько неприлично. Но потом она вспоминает, что перед ней викарий. И в голову тут же приходят слова Флотсама из воскресной школы: «Викарию всегда следует говорить только правду».
– Вообще-то, магазин не мой, а моего дяди Уилбура, – честно признается Джо. – Он стал спотыкаться и падать, и мы сначала думали, что ему просто надо отдохнуть. Но потом стало ясно, что это лишь вершина айсберга. Обнаружилась прогрессирующая деменция.
– С моей матерью было то же самое, – кивает Руфь. – Это все ужасно. И что же теперь будет с магазином?
Джо испытывает огромное облегчение: не надо притворяться и говорить, что все будет хорошо. Но на вопрос викария Джо отвечает своим вопросом:
– И вашу мать поместили в дом престарелых?
– Да, уже перед самым концом.
Руфь берет еще одну пачку пустых бланков и, не торопясь, вертит ее в руках. Эти бланки уже серо-голубого оттенка. В верхней части карточек имеется рисунок шмеля, а в нижней – бледный рисунок трех ульев.
– Очень симпатичные, – вполголоса говорит викарий.
– Дядя Уилбур сейчас тоже в доме престарелых, совсем неподалеку от дома моих родителей в Северном Йоркшире. В свое время нам, наверное, придется подумать о том, что же делать с магазином. А пока моя мама…
– Ей сейчас не до этого? – Викарий поднимает глаза на свою собеседницу.
Джо молчит, и Руфь понимающе кивает. И тут Джо сознает, что она вот уже несколько месяцев так ни с кем не разговаривала. То есть не говорила серьезно о том, что происходит в ее жизни.
– Ваш дядя держит этот магазин довольно давно? – озираясь, спрашивает Руфь.
– Больше пятидесяти лет. Я приезжала к нему в гости, когда еще была совсем маленькой.
– А живет он здесь же? – Руфь бросает взгляд на потолок.
– Да. Сейчас в комнатах наверху гощу я.
– Есть над чем подумать, – замечает Руфь. – Интересно, насколько кардинальными будут перемены, когда магазин в конце концов перейдет в другие руки. Если, конечно, вы не захотите остаться.
– Нет-нет, я планирую вернуться обратно, на Север.
– А-а, значит, магазин придется продать.
– Думаю, да. А вы хотели бы когда-нибудь вернуться в Шотландию? Вы ведь родом из Шотландии, так?
– Да, из Глазго. И нет, не хотела бы. Ни за что, – отвечает Руфь с такой категоричностью, что Джо невольно задается вопросом, насколько счастливым было детство викария.
Руфь снова принимается внимательно изучать магазин.
– Сразу видно, у этого магазина есть своя история, – с улыбкой говорит она. – Вы уж простите меня за эти слова, но мне почему-то кажется, что вы смотритесь здесь весьма органично.
– Да, мой папа всегда называл меня старомодной, – говорит Джо, отвечая улыбкой на улыбку.
– Возможно, поэтому ваш магазин мне кажется таким… – Руфь не заканчивает начатой фразы. – Надеюсь, вы не против, если я стану иногда к вам заглядывать, – говорит она, глядя Джо прямо в глаза. – Мне кажется, это место помогает…
Тут вдруг дверь магазина с грохотом распахивается, чуть не срываясь с петель, металлическая ручка врезается в стену. Джо кажется, что вот-вот послышится звон разбившегося стекла. Хрустит штукатурка, в которую врезался металл, но стекло лишь зловеще дребезжит, оставаясь на месте.
На пороге возникает высокая фигура Малкольма; со лба над его правым глазом сочится кровь. Часто моргая, мужчина безуспешно пытается сфокусировать взгляд в одной точке. Одной рукой он держится за дверную коробку, другая – безвольно висит вдоль туловища.
Джо не успевает и шага сделать в его сторону, как к Малкольму с быстротой молнии бросается Руфь; она шустро просовывает свою маленькую птичью головку ему под руку и обнимает его за талию, словно прячась под его крылом. Тело Малкольма начинает заваливаться в сторону, Руфь мгновенно перестраивается, наваливаясь на него всем телом. Кряхтя, она помогает мужчине сохранить вертикальное положение.
Одной рукой придержав табурет, Джо срывается с места и, обогнув прилавок, пулей несется к Малкольму с Руфью. Вдвоем женщины подтаскивают мужчину к табурету.
Малкольм тяжело опускается на него и, чтобы не опрокинуться на пол, хватается обеими руками за прилавок. Джо тут же подбегает к входной двери, закрывает ее и запирает на ключ, предварительно повесив табличку «Закрыто». И только после этого вновь поворачивается к опустившей плечи фигуре на табурете.
– Малкольм! – восклицает она. – Что случилось?!
– Простите… Простите меня, Джоанна… у меня сильно кружится голова, я чуть не потерял сознание и видел перед собой только ваш магазин.
Приняв сидячее положение, Малкольм, похоже, немного приходит в себя. Кажется, он понимает, где находится, хотя по лицу его продолжает течь кровь, которая капает на прилавок и на пачки пустых бланков для открыток. Руфь наклоняется к прилавку, берет пачки бланков и перекладывает на полку у себя за спиной.
– Я увидел ваш магазин и направился к нему, словно к маяку во время шторма.
Услышав, что голос Малкольма вновь обрел присущий ему музыкальный размеренный ритм, Джо облегченно вздыхает.
– Ну что ж, давайте-ка посмотрим, что у вас там, – бодрым голосом говорит Руфь, подходя к Малкольму ближе, но пока не касаясь его раны. – Вы позволите, я осмотрю вас?
– А вы, мадам, врач? – Малкольм смотрит на Руфь так, будто видит ее первый раз в жизни.
– Нет, я священнослужитель.
– Даже так? – Малкольм медленно и с сожалением покачивает головой.
Руфь улыбается ему такой ослепительной улыбкой, что кажется, во всем магазине становится светлее.
– Джо, будьте добры, принесите тазик с теплой водой, полотенце и, если найдется, вату, кусок какой-нибудь ткани, бинт и ножницы, – спокойным, уверенным тоном просит Руфь.
«Всему свое место, и все на своем месте». Джо почему-то сразу же догадывается, где дядя Уилбур может хранить аптечку. Она бросается в заднюю часть магазина и уже через несколько секунд возвращается, неся в руках все то, о чем ее просила Руфь.
– …И в итоге вы тоже с удовольствием захаживаете в этот магазин? – говорит Малкольм, несколько приподняв голову и подставив лицо Руфи, которая вытирает кровь с его лица большим белоснежным носовым платком. Джо догадывается, что платок принадлежит самому Малкольму.
– Мм… – бормочет Руфь, макает носовой платок в теплую воду, что принесла Джо, и продолжает свою работу.
Становится понятно, что раненый в надежных руках, и Джо решает не вызывать «скорую».
– Сразу видно, что вы уже не в первый раз этим занимаетесь, мадам, – роняет Малкольм и с готовностью наклоняет голову, чтобы Руфи было удобнее делать свое дело.
– Таков уж удел викария. Кровь, кал и рвота – вот с чем нам приходится иметь дело.
– Надеюсь, не со всем сразу. А то получается совсем не святая троица, – замечает Малкольм. Не отрываясь от работы, Руфь издает негромкий смешок. – Вы должны немедленно нас познакомить, Джоанна… не могу же я все время называть эту добрейшую леди словом «мадам».
– Это Руфь, – говорит Джо, мысленно вновь наказывая себе позабыть о прозвище Беглянка-викарий. И тут она вспоминает текст той газетной статьи. – Руфь Гамильтон, – добавляет она. – Руфь родилась и выросла в Глазго.
И только потом Джо пронзает мысль, что, возможно, раскрывать полное имя викария и не стоило.
Но Руфь и бровью не ведет. Она спокойно продолжает обрабатывать рану на голове Малкольма.
– А меня зовут Малкольм Басвелл, – чопорно представляется раненый. – Мне очень приятно познакомиться с вами, ваше преподобие.
– Прошу вас, зовите меня просто Руфь. – Она бросает быстрый взгляд на Джо. – Не волнуйтесь, Джо, все не так страшно, как кажется на первый взгляд. Кровотечение почти прекратилось, сейчас только перебинтуем рану, и все будет в полном порядке.
– Люди на улице предлагали вызвать «скорую», – говорит Малкольм, – но я посчитал, что это всего лишь царапина. Кровь полилась, как только я поднялся на ноги.
– Так что же там с вами случилось, Малкольм? – уже во второй раз спрашивает Джо.
Но Малкольм продолжает изучать взглядом какую-то точку над головой Руфи. Видно, что мысли его витают где-то далеко.
Викарий опускает глаза и заглядывает в лицо раненому, будто хочет на нем что-то прочесть.
– Рана у вас в непростом месте, Малкольм. Повязку придется закрепить под подбородком, – с улыбкой продолжает она. – Боюсь, получится не слишком красиво, зато будет держаться.
– О, ничего страшного, ваше преподобие Руфь. Еще никто и никогда не обвинял меня в том, что я писаный красавец.
– Всякая тварь Божья красива, Малкольм.
Сила и искренность этих слов поражают Джо, как и собственное смущение. Она и представить себе не может, чтобы кто-нибудь из ее знакомых говорил что-либо подобное. На память приходит еще одна фраза викария: «Никто сегодня больше не верит в Бога».
– И вы в это по-настоящему верите? – подает голос совершенно озадаченный Малкольм.
Руфь какое-то время молчит.
– Верю, – отвечает она наконец и потом усмехается. – Такая уж у меня работа. Очень тесно связанная с этой несвятой троицей крови, кала и рвоты, – добавляет она вполголоса, занимаясь повязкой.
Малкольм улыбается.
Руфь надежно закрепляет повязку, и Джо с восхищением смотрит на ее работу.
– Сразу видно, что вам не раз приходилось делать нечто подобное, – говорит она.
– О да. Я прошла полный курс оказания первой помощи.
Малкольм, которому теперь уже не нужна опора в виде прилавка, обеими руками изображает дефибриллятор.
– Как, даже командовали «Разряд!»? – рокочет он.
Джо улыбается, а Руфь смеется:
– О да, один раз пришлось, на кустах.
Джо вскрикивает от изумления. Картина, которая при этих словах вспыхивает у нее в голове, обескураживает.
– Но как?! – восклицает она.
– Ну, это было не очень трудно, – отвечает Руфь.
– Но зачем понадобился дефибриллятор кусту?
Руфь и Малкольм одновременно с изумлением поворачиваются к Джо. И через мгновение магазин сотрясается от их дружного хохота.
– Я сказала, что делала это на курсах, – повторяет Руфь в перерывах между приступами хохота.
Джо заливается таким диким смехом, что почти задыхается.
Когда общий хохот наконец стихает, что-то в обстановке меняется. Тишина вдруг исполняется какого-то глубокого чувства. Джо бы даже назвала его предчувствием.
– Чаю! – решительно объявляет она.
Джо направляется в маленькую кухоньку и слышит за спиной голоса Руфи и Малкольма; они о чем-то разговаривают. Она с облегчением вздыхает.
Но почему на душе становится легче, она и сама еще толком не понимает.
* * *
Лишь поздно вечером, закрывая магазин на ночь, Джо понимает, что совсем забыла про табличку «Закрыто» на двери. Так вот почему в магазине весь день не было покупателей. Впрочем, она не жалеет об этом. Джо прекрасно провела несколько часов в компании Малкольма и Руфи за чаем и разговорами. Чувство облегчения, охватившее ее при виде весело болтающих возле прилавка пожилых людей, не покидает Джо. Ей кажется, что это чувство пронизывает все ее существо, помогая не думать ни о Джеймсе, ни о Люси, ни об Эрике-викинге. К ним добавляется еще одно имя: Финн. Да-да, ей ни разу за это время не пришлось вспомнить ни о ком из них.
И вот, наконец убрав аптечку на место, избавившись от окровавленных тряпок, женщины уговаривают Малкольма пойти домой. Руфь не то чтобы настаивает на своей компании, но как-то сумбурно поясняет, что им по пути, хотя Джо уверена: Руфь понятия не имеет, где живет Малкольм. Это заставляет Джо задуматься: а где, интересно, живет сама Руфь? Куда или даже к кому она, в конце-то концов, сбежала?
Оставшись в магазине одна, Джо предается раздумьям об этих двух людях, которые так неожиданно появились в ее жизни. О чем они разговаривали за чаем с печеньем из белого шоколада с лимонной начинкой, которое Джо принесла вместе с еще двумя табуретами из квартиры наверху, она уже и не помнила. О Хэмпстедской Пустоши? О магазине? О смене сезонов?
