Салли Пейдж
Книга начал
Глава 5
Викинг по имени Эрик
С того дня, как магазин посетила Беглянка-викарий, прошла неделя. Больше она на горизонте не возникала (хотя Джо и надеялась на повторный визит), зато появился новый, неожиданный покупатель.
– Мне нужна какая-нибудь такая папка… Ну, понимаете, такая… как для портфолио, что ли… но чтоб не очень большая… А4… с пустыми файлами, – проговорил Эрик-викинг, махая руками в попытке объяснить, что именно ему нужно.
Джо не отвечает, и тогда молодой человек снова принимается чертить в воздухе прямо перед собой большой прямоугольник, словно разыгрывая перед женщиной шараду. Она прекрасно понимает, что именно ему нужно, такие папки есть в продаже, но Джо упорно продолжает молчать. Не в силах примириться с мыслью о том, что Эрик-викинг, оказывается, родом из Бирмингема.
На нем все те же угги, руки покрыты татуировками каких-то древних нордических символов. Белые волосы, голубые глаза. И бородка.
Но вот акцент носовой, явно мидлендский.
Джо так и подмывает воскликнуть: «А я-то думала, вы и вправду родом из страны викингов!» Но вместо этого она говорит нечто совсем другое:
– Я прекрасно понимаю, о чем вы.
Женщина выходит из-за прилавка, протискивается мимо него и направляется к нужной полке. Он еще и сложен как настоящий викинг.
– Вот, пожалуйста, – говорит Джо, возвращаясь с папкой формата А4, и кладет ее на прилавок. – Это для эскизов?
Эрик слегка смущается и принимается листать пустые папки-файлы.
– Ну, знаете, чтобы людям было из чего выбрать? – уточняет Джо.
– Простите? – Молодой человек поднимает голову и добавляет, прежде чем женщина успевает ответить: – Прекрасная папка, но нет ли у вас такой же с более яркой обложкой?
– К сожалению, у нас только черные.
– Ну ладно, ничего страшного. Думаю, обложку можно будет украсить наклейками. У вас, случайно, не продаются наклейки? – спрашивает Эрик, обводя магазин рассеянным взглядом.
– А какие именно наклейки вам нужны? – уточняет Джо неизвестно зачем.
Ведь в магазине из наклеек только клеевые точки и адресные ярлыки.
– Такие, чтобы понравились детям. Чтобы им было что полистать.
– Но разве можно делать татуировки детям?! – Слово не воробей, вылетит – не поймаешь, и, поскольку теперь назад дороги нет, Джо смущенно добавляет: – Это же противозаконно.
Эрик-викинг уж должен знать, что татуировку разрешается делать только с восемнадцати лет.
Молодой человек заливается смехом. И Джо понимает, что смеяться ему очень идет. Его смех кажется ей глубоким, насыщенным и раскатистым.
– Чем, по-вашему, я зарабатываю на жизнь? – спрашивает он.
– А вы разве не Эрик-викинг, мастер татуировок?
Молодой человек продолжает смеяться. Женщине представляется, что именно так мог бы хохотать морж, если бы ему повстречалась такая же дурочка, как она. Ну зачем она прямо в лицо назвала его этим прозвищем? Эрик перегибается через прилавок, хватает Джо за руку и принимается трясти ее в рукопожатии, не переставая радостно улыбаться.
– И чего это я раньше сюда, к вам, не заглянул? Это просто прекрасно. А как вас-то зовут, девушка, торгующая канцтоварами?
Он отпускает ее руку, делает шаг назад и окидывает Джо изучающим взглядом.
Женщина чувствует, как у нее встают дыбом волосы на загривке.
– Меня зовут Джо Сорсби, – произносит она со всем достоинством, которое ей удается собрать. – А это магазин моего дяди. Я здесь работаю временно, пока он…
У нее нет никакого желания рассказывать Эрику про дядины неприятности.
– Ах да. – Лицо молодого викинга вдруг становится серьезным. – Простите. Я в курсе, один его армейский друг рассказывал.
В голове Джо возникает образ старого солдата, сплошь покрытого татуировками.
Эрик по-прежнему продолжает улыбаться, словно Джо когда-то давно рассказала ему очень смешной анекдот и теперь он о нем вспомнил. Однако женщина не видит в ситуации ничего смешного. И слышит свой внутренний голос: «А ты, идиотка, еще прозвала его викингом».
– И все-таки мне уже давно следовало заглянуть к вам в гости. – Молодой человек произносит это так, будто разговаривает сам с собой. Словно отчитывает себя за этот проступок. – Мне нет прощения, – продолжает он, снова наклоняется к Джо, хватает ее руку и коротко, но очень крепко пожимает. – Эрик Св…
Уловить окончание его фамилии она не успевает. Начинается, кажется, с буквы «С», потом идет вроде «в», а может, и нет, и еще, кажется, там есть «дж».
– Очень приятно с вами познакомиться, Джо Сорсби, – заверяет ее Эрик.
– А как пишется ваша фамилия? – робко интересуется женщина.
– Это вам не поможет, все равно не выговорите, – снова смеется молодой человек. – Она исландская. Хотя вырос я в…
– Бирмингеме? – предполагает Джо.
– Нет, в Брайтоне.
– Понятно… – Хотя на самом деле ей ничего не понятно.
Эрик продолжает смеяться, тряся головой.
– Я вас обманул. Вы правы, я вырос в Бирмингеме. Прожил там восемнадцать лет. Вы также правы насчет… Боже, мой папа был бы от вас в восторге… наши предки много веков назад были викингами. Отец обожает рассказывать о наших корнях, когда выпьет.
– А я думала, что викинги вышли из Скандинавии.
– Эх, а вот в этом пункте папа бы с вами ни за что не согласился… А ведь вы так хорошо начали!
Он в притворном сожалении трясет головой с белокурыми лохмами.
Джо все еще никак не удается соотнести бирмингемский акцент с этим плотно сбитым, сплошь татуированным мускулистым телом.
– Мы с мамой все время пытаемся ему растолковать, что Исландия была заселена викингами, но его же не прошибешь. Он убежден в том, что викинги произошли именно оттуда, – продолжает Эрик, вновь покачивая головой. – Ну ладно, мне пора. Меня ждет клиент. Сколько с меня? – спрашивает он, похлопав по черной папке.
Джо называет сумму, Эрик расплачивается, а чек сует в задний карман джинсов. Берет свою папку и замечает витрину с перьевыми ручками.
– Ух ты, перьевые ручки! Их нельзя хранить под стеклом. Перьевыми ручками надо пользоваться, каждый день. Иначе им станет одиноко и будет казаться, что никто их не любит…
Молодой человек надолго умолкает, а женщине становится неловко. Эрик явно намекает на то, что и она сама, Джо, так же никем не любима. Ее беспокоит еще одно, менее определенное чувство.
Похоже, молодой человек хочет сказать что-то еще, о чем-то ее спросить, но вместо этого сует руку в карман черной рубашки с короткими рукавами и достает из него перьевую ручку. Цвета олова, короткую и толстую, с отливающим серебром зажимом. Джо поднимает глаза на своего собеседника в немом изумлении. А потом ей приходит в голову мысль: а чему тут удивляться? Ведь Эрик-викинг (выходит, она оказалась права, он по праву заслужил свое прозвище) и сам работает с чернилами.
Женщина собирается что-то сказать, но Эрик уже не смотрит на нее, он что-то пишет в небольшом блокноте, который извлек из того же кармана рубашки. После чего поднимает голову и с улыбкой смотрит на Джо.
– Ландо – вот кто работает с чернилами, а не я. В своем деле он очень хорош, – добавляет Эрик, бросив взгляд на свое предплечье.
– Так вы, значит…
Он вырывает из блокнота страничку и протягивает Джо.
– Эрик-оптик, – сообщает он и направляется к двери, но, открыв ее, оглядывается, не переставая улыбаться. – Но вы, конечно же, можете смело продолжать звать меня Эрик-викинг.
Джо смотрит на листочек бумаги в своей руке. На нем нарисован викинг в нелепо огромных очках. Женщина смеется, затем поднимает глаза на окно в переулок.
Но Эрика-оптика и след простыл.
Продолжая улыбаться, Джо прикалывает рисунок к доске для заметок, рядышком с календарем – теперь ему будет не так одиноко. В этот момент женщина осознает, что лицо ее как-то странно натянуто, но при этом ей не больно. Джо уже и забыла, когда смеялась в последний раз.
Глава 6
Мистер Джеймс Бекфорд и мисс Джо Сорсби
Накануне вечером, под влиянием своего первого за долгое время смеха, Джо написала Люси. Просто рассказала подруге про Эрика-викинга. Люси мгновенно откликнулась несколькими смеющимися смайликами. Это было так естественно, что тут же напомнило Джо о старых добрых временах.
Но этим утром женщине стало не до смеха. Только что приходил почтальон.
Он принес официальное письмо с уведомлением, ничего больше. Вероятно, какой-то старый счет, что по ошибке забыли оплатить. Однако внутри конверта обнаруживается записка от Джеймса – сумма, которую Джо ему задолжала. Без какого-либо дополнительного текста.
Тем не менее знакомый почерк пробуждает в груди женщины какие-то странные чувства. Она пытается с ними бороться, пытается взять себя в руки. Пришпилив письмо к доске для заметок – она подумает об этом позже, – Джо замечает возле почтового штемпеля мокрое пятно и понимает, что по ее щекам текут слезы.
С этими слезами всегда так: они застают тебя врасплох.
* * *
Если бы не слезы, Джо, возможно, не стала бы бросать работу в банке.
Женщина пряталась от всех в подсобке; съежившись на полу, она плакала навзрыд, и ее слезы оставляли мокрые следы на официальных бланках для писем, которыми уже давно никто не пользовался. Возможно, в том, что теперь она работала в магазине канцтоваров размером с ту подсобку, было что-то ироничное.
Однако плакать Джо начала не в подсобке – там ее никто не видел, – а в конференц-зале. Стоял апрель, ей позвонила мама и сказала, что очень переживает за дядю Уилбура. Он никак не может попасть в свой магазинчик и утверждает, будто оставил ключи в Озерном крае, – словом, несет какую-то чушь. Джо, конечно, встревожилась, но в тот момент она находилась на встрече, уйти с которой было никак нельзя. Основным докладчиком была не Джо – ей надо было только ответить на вопросы по базе данных, именно ею она и занималась в банке. А вот некоторым другим сотрудникам пришлось готовить презентацию.
Одним из этих сотрудников был Джеймс, ее парень, с которым они встречались вот уже шесть лет. Пока он рассказывал битком набитому залу о перспективах на текущий год, Джо сидела за столом, теребя бриллиантовую сережку в своем правом ухе. Эти сережки Джеймс подарил ей на Рождество, и она носила их почти каждый день. На презентации Джо думала только о том, как же Джеймс хорош: высокий и статный, в дорогой белой рубашке и темно-сером пиджаке. И оратор Джеймс прекрасный, всегда уверенный в себе. Впрочем, он имел на это право: со своей работой он справлялся блестяще. Все присутствующие внимательно его слушали, и вовсе не потому, что он говорил громко или был остроумен, а потому, что он говорил весьма дельные вещи. Джеймса все любили. И она в том числе.
Но любил ли он ее?
Джо понятия не имела, с чего вдруг в ее голове возник этот странный вопрос. Она сильнее сжала сережку пальчиками, будто хотела этим что-то доказать. Конечно же, он ее любит.
Однако Джо тут же вспомнился канун Рождества, и она вновь пережила то постыдное, сокрушительное разочарование, когда, открыв подаренную Джеймсом маленькую кожаную коробочку, увидела в ней не обручальное кольцо, а всего лишь крохотные бриллиантовые сережки. В ту минуту у нее недостало сил поднять на Джеймса глаза; женщина опустила голову и отчетливо прошептала:
– Ах, они такие красивые! – Тогда как сердце Джо кричало от боли: «Как ты мог так со мной поступить? Как ты мог? И это на глазах у моей семьи!»
Лишь час спустя она смогла украдкой посмотреть на свою мать, но заглянуть ей в глаза так и не решилась.
Сидя в конференц-зале, Джо сжимала все сильнее и сильнее несчастную сережку, пока вся ее боль не собралась в одной точке на большом пальце правой руки. «Джеймс меня любит, я это знаю, и когда-нибудь мы поженимся», – уговаривала себя женщина. Джо уже несколько лет готовилась к этому событию. Нет, она не собирала картинки в «Пинтересте», составляя из них мудборды. Просто время от времени в голове ее сами собой вдруг вспыхивали яркие картины: букет цветов у нее в руках, церковь, где они будут венчаться, место, где они проведут медовый месяц. Картинка за картинкой, которые в конечном итоге, словно поляроидные снимки, составили целую коллекцию мысленных образов их с Джеймсом совместной жизни.
Итак, она сидела в конференц-зале и размышляла о том, что подумают ее коллеги, если попросить их убрать со стола свои чашки с кофе и бутылки с минералкой и разложить перед ними свои воображаемые фотографии. Закивают ли они дружно и одобрительно головами, скажут ли что-то вроде: «Да-да, Джо, конечно. Мы всегда знали, что вы поженитесь»?
Она помнит, как взглянула на Джеймса, голос которого почти не слышала, и поняла, что больше всего хотела сказать ему только одно.
И в этот момент их глаза встретились, голос Джеймса на мгновение, которое длилось вечность, пресекся, и до Джо наконец дошло, что он никогда не сделает ей предложения. Что он ее больше не любит. Из глаз ее полились слезы, и женщина поняла, что никогда так и не скажет ему ту самую единственную вещь, что ей так хотелось ему поведать еще минуту назад: «Я хочу завести ребенка, Джеймс».
В помещении повисла неестественная тишина, но Джо не сознавала этого до тех пор, пока кто-то не коснулся ее руки, и женщина чуть не подпрыгнула. Потом до ее сознания дошло, что этот кто-то встал между ней и ее коллегами, застывшими словно в анабиозе. Джо помнит, как в голове мелькнула мысль: «Никогда бы не подумала, что Джемайма на такое способна». Джемайма, которая частенько язвила по поводу всех и вся и которая, судя по фотографиям в ее кабинете, любила собак гораздо больше, чем людей.
Сразу же от дверей конференц-зала, до которых ее проводила Джемайма, Джо бросилась в подсобку и заперлась изнутри.
* * *
– Джоанна… Джоанна!
Проходит несколько секунд, прежде чем Джо наконец осознает, что это Малкольм зовет ее по имени. Сама же она сидит к прилавку спиной, уставившись на приколотое к доске для заметок письмо.
– Простите, Малкольм. – Джо поворачивается лицом к посетителю.
– Джоанна… – Теперь в голосе Малкольма слышится озабоченность и легкий испуг.
Женщина понимает, что выражение лица, должно быть, выдало ее с головой.
– У вас что-то случилось? С дядей Уилбуром все хорошо?
Джо хочется ответить что-то вроде: «Не совсем, Малкольм; он часто стал забывать, что делал всего пять минут назад». Но вместо этого женщина отвечает, что с Уилбуром все в порядке, и, глядя в расстроенное лицо Малкольма, предлагает ему выпить чашечку чаю. Тот огорчается еще больше.
– С огромным удовольствием, Джоанна, но, увы, у меня назначена встреча в банке… насчет пенсии и прочих выплат, – заканчивает он. Беспокойство не сходит с его лица.
– Тогда в другой раз, – предлагает Джо, выдавив из себя улыбку.
Малкольм бросает взгляд на доску для заметок:
– Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? Хоть чем-нибудь?
Женщине так хочется сказать: «Не могли бы вы, пожалуйста, сделать так, чтобы Джеймс снова меня полюбил, чтобы он понял, какую страшную ошибку совершил».
Джо довольно часто проговаривает эти слова про себя, а иногда и вслух в тишине своей комнаты. Порой она даже верит, что такое и в самом деле может случиться.
Ей хочется, чтобы Малкольм растолковал, почему, спустя почти полгода, ей все еще так больно. Джо уверяет себя, что дело, наверное, в гордости, но это не вполне объясняет ту физическую боль, от которой женщина задыхается по ночам, когда, свернувшись клубочком в своей постели, пытается заснуть.
До сознания Джо вдруг доходит, что она так ничего и не ответила на сочувствие Малкольма. А ведь она просто обязана как-то отреагировать на его заботу.
– Просто я получила письмо, – наконец поясняет Джо, – точнее, счет от моего бывшего парня. Мы прожили вместе четыре года, потом расстались, и я уехала в Лондон. И теперь вот нахлынули воспоминания.
Малкольм понимающе кивает, будто разделяет чувства Джо.
– Мы встречались два года, прежде чем съехались, – добавляет она.
Джо и сама не очень-то понимает, зачем она это ему рассказывает. Чтобы подчеркнуть всю серьезность их с Джеймсом отношений? Всю их значимость?
– Думаю, расставание нам обоим далось нелегко. – Но Джо сомневается в правдивости своих слов. – Джеймса все любят, – добавляет она несколько невпопад, но ей очень не хочется, чтобы Малкольм считал Джеймса дурным человеком.
«Все, кроме Люси, – добавляет Джо про себя, – и Джемаймы». Которая спасла ее тогда, в конференц-зале. Более того, Джо готова поспорить, что Джемайме Джеймс никогда не нравился. Его чары никогда на нее не действовали.
– Конечно-конечно… – Малкольм прерывает размышления Джо очередным понимающим кивком. – И поэтому вы приехали в Лондон?
– Да, – признается Джо. – Я слышала, он стал встречаться с другой. Моей бывшей коллегой. – Она пытается выдавить из себя еще одну улыбку. – Поэтому я и сбежала.
– Нет-нет! – восклицает Малкольм, и Джо кажется, будто повторением слов он пытается проявить к ней двойную порцию сочувствия и понимания. – Вовсе нет, вовсе нет, вы приехали сюда, чтобы помочь своему любимому дяде. Я убежден в том, что и ваши родственники, и ваши друзья вовсе не думают, что вы сбежали. Я не сомневаюсь в том, что они по вам очень скучают.
– Ох, Малкольм, – вздыхает Джо.
Что еще она может сказать?
Глава 7
Серая мышка по имени Джо
Уже ближе к вечеру, сидя в дядином кресле (глубоком и удивительно уютном) возле газового камина, Джо мысленно вновь возвращается к разговору с Малкольмом. Да, она знает, что родственники по ней скучают (братья, может быть, и не очень, но родители наверняка), однако, когда женщина думает о своих друзьях, ей так не по себе, что даже тошно становится.
Это случилось не сразу. А происходило постепенно. Настолько постепенно, что Джо даже не заметила, когда именно все началось. Казалось, они с Джеймсом всегда все делали так, как того хотел Джеймс. Например, ездили только туда, куда хотелось съездить ему. Но с другой стороны, все, что он предлагал, ее вполне устраивало. Мыслил он здраво, а ссориться только из-за того, что ей взбрело в голову что-то другое, Джо не хотела. И вообще, нельзя все время думать только о себе. У Джеймса был круг друзей, которые частенько составляли им с Джо компанию. И впервые в жизни женщина ощутила себя частью некоей элиты, даже если и была в ней только подругой Джеймса. Для нее такая ситуация была внове, и все в общем-то было неплохо. Тем более что, когда они с Джеймсом познакомились, Джо было ужасно одиноко. Люси с мужем уехали в Амстердам: Санджива отправили туда в командировку на два года, которые в итоге растянулись на все четыре. И Джо была только рада окунуться в новую жизнь с Джеймсом.
Размышляя об этом, Джо чувствует себя виноватой, поскольку эта новая жизнь отдалила женщину от старых друзей. Новая компания увлекла ее за собой и поглотила с головой. Зарплата в банке у них была довольно приличная. И Джеймс постоянно твердил Джо: кто усердно работает, тот и отдыхать должен усердно. Это была его любимая поговорка. И на выходные они часто куда-нибудь уезжали: катались на лыжах, обедали в дорогих ресторанах с «друзьями», от которых теперь больше ни слуху ни духу.
Сама Джо по ним тоже не особенно скучает – даже тогда она понимала, что слишком много времени проводит в этой новой компании. Но когда они с Джеймсом оставались вдвоем, он всегда становился другим. Особенно после смерти отца Джеймса – тот умер внезапно от сердечного приступа, – утрата близкого человека сильно его подкосила. Джо старалась всячески поддерживать любимого, окружила его заботой, была, что называется, за главного. Ухаживала и за матерью Джеймса.
Все это время Джо старалась не забывать о Люси: навещала ее, звонила, выкраивала время для встреч, особенно в последние два года, когда они с мужем вернулись в Британию и жили неподалеку. Что бы ни говорил ей по поводу этих встреч Джеймс. Она все равно делала это, разве не так? Пыталась вернуть их былую дружбу, поставить ее на прежние рельсы. И никогда не припоминать подруге, что именно она, Люси, уехала первой.
Тогда почему теперь от одной только мысли о дружбе с Люси ей становится тошно?
Телефон начинает вибрировать, и Джо испытывает что-то вроде облегчения, снимая трубку. Звонит мама. Джо прижимает телефон к уху и начинает говорить, прежде чем до нее доходит: звонок по видеосвязи, что для мамы довольно необычно.
Джо смотрит на экран и видит только верхнюю часть маминой головы – вьющиеся темные волосы с проседью – и потолок. На их деревенский дом не похоже: какие-то жалюзи с рисунком и зеленая надпись «Выход» над чем-то вроде двери.
– Привет, мам, ты где?
– Джо, кажется, я поняла, как это работает. Элейн, местная медсестра, научила меня включать видео в «Ватсапе». Ты меня видишь?
– Да, – смеется Джо, – правда только половину твоего лица.
– А-а, вот она ты! Ах, как приятно видеть твое лицо. Усталое какое-то… у тебя все в порядке? Ты не слишком там перерабатываешь?
Джо становится немного совестно. Хотя она часто звонит матери, но с тех пор, как она здесь, так ни разу и не выбралась даже на выходные, чтобы с ней повидаться.
– У меня все хорошо, мам, – отвечает Джо.
– А я, как видишь, тут, с Уилбуром, – говорит мать и почти совсем исчезает с экрана. – Уилбур, я до нее дозвонилась. Сейчас покажу.
Изображение на экране расплывается, и Джо вдруг видит дядю Уилбура. Он сидит в кресле с подлокотниками, обитом тканью бордового цвета. На нем штаны песочного цвета, синий джемпер, но одежда висит как на вешалке, кажется, что она ему велика на размер. Сердце Джо болезненно сжимается; ее дядя никогда не был высоким, но всегда был плотно сбитым мужчиной. Кажется, что человек на экране ее мобильного медленно угасает. Он явно смотрит не на Джо, а в какую-то точку в пространстве. Может, он смотрит на маму?
– Джо, ты его видишь? – слышит женщина голос матери, которая продолжает чуть тише: – Врачи говорят, ему полезно видеть знакомые лица. – Затем говорит чуть громче: – Уилбур, смотри, это Джо.
– Джо? – нерешительно переспрашивает он, но затем повторяет ее имя уже более уверенно: – Наша Джо?
Джо с облегчением выдыхает. Это все еще ее дядя.
– Дай-ка мне этот твой телефон, женщина, ты понятия не имеешь, как с ним обращаться, – ворчит дядя Уилбур и выхватывает у мамы мобильник.
Джо смеется. Это точно ее дядя. Теперь она видит его лицо целиком.
– Привет, Джо! Ты где сейчас? Все еще с этим своим мудаком Джеймсом? – (У Джо перехватывает дыхание.) – И что ты нашла в этом педриле? Как дела в универе? Где он у тебя, кстати, напомни-ка?
– В Бате, – тихо отвечает Джо, а про себя удивляется: «Как, и ты тоже?» Неужели Джеймс нравился только ей одной?
Где-то за экраном слышится голос матери:
– Уилбур, ты же прекрасно знаешь, что университет Джо давным-давно закончила. Она сейчас в Лондоне, присматривает за твоим магазином. Забыл, что ли?
«Интересно, – думает Джо, – кого мама пытается убедить?»
– Так ты сейчас в магазине? Все играешь в почту? – улыбаясь, говорит дядя.
– Конечно, дядя Уилбур, где же еще, – отвечает Джо.
– Как тебе там, девочка моя? Никто не беспокоит?
– Замечательно, – заверяет она его и вдруг ни с того ни с сего решается спросить: – Дядя Уилбур, ты помнишь Малкольма? Живет неподалеку. Высокий такой, тетради покупает.
– Малкольма?.. – не вполне уверенно повторяет дядя, и Джо не в силах сдержать разочарования. – Я должен его помнить? – спрашивает он с сомнением в голосе.
Джо видит, что дядя начинает беспокоиться, и меняет тему.
– А я на днях видела у нас, в магазине, сбежавшего викария, – сообщает она.
– Викария? – оживляется дядя. – А откуда он сбежал?
– Вообще-то, это женщина. А откуда сбежала – не знаю.
– Женщина? Что ты говоришь! Ну, ты же знаешь, что ей посоветовать, правда?
– Нет.
– Всему свое место, и все на своем месте. Этой твоей беглянке просто нужно найти свое место. Женщина-викарий, говоришь? – снова переспрашивает Уилбур.
Джо видит, как рука матери пытается отобрать у него мобильник, но Уилбор и ухом не ведет. Он откидывается назад, разворачивает телефон и показывает Джо свою палату:
– Ты только посмотри, девочка моя, какая роскошь. Настоящий пятизвездочный отель. Правда, моря нет за окном. Жаль… но что поделаешь.
Джо видит немного чопорную, но вполне уютную комнату. И в самом деле почти как номер в гостинице, если не считать нескольких привинченных к стенкам прочных горизонтальных перекладин – видимо, для того, чтобы дядя Уилбур больше не падал.
– Выглядит неплохо, дядя Уилбур. А перекладины, должно быть, для занятий балетом.
На экране неожиданно возникает лицо дяди Уилбура.
– Не неси чушь! Я не могу заниматься балетом! – рявкает он.
Джо слышит, как мать спешит успокоить его и забирает у брата телефон. Но перед тем, как лицо дяди исчезает с экрана, Джо замечает, что он смущенно морщится.
– Или могу? – спрашивает он.
Мама смеется над его словами. Но Джо понимает, что дядя и не думал шутить.
Закончив разговор, Джо некоторое время сидит, размышляя о дяде с мамой. Видя, как стремительно ухудшается состояние Уилбура, женщина чуть не плачет. Чувствуя, как слезы подкатывают к глазам, Джо вспоминает о том, что вряд ли оказалась бы в Лондоне, если бы не слезы на глазах у матери. Еще одни слезы, сильно повлиявшие на ее будущее.
* * *
Спустя почти четыре месяца после расставания Джо уволилась с работы по собственному желанию, а Джеймс съехал из коттеджа, который они снимали на двоих. Деньги, отложенные ими на покупку дома, Джеймс поделил почти поровну. На долю Джо пришлось чуть меньше половины. Джеймс объяснил это тем, что его изначальный взнос был большим, чем у Джо. И только потом женщина вспомнила, что уравняла их доли, когда получила премию. Она попыталась поговорить с ним об этом, но Джеймс принялся толковать что-то про процентные ставки и сроки, и все это звучало весьма убедительно. Джеймс умел убеждать.
Все это время Джо каждую неделю ездила к матери, находя утешение в ее обществе. Мать ее была женщина простая, великодушная и невзыскательная, свою дочь она очень любила и хотела, чтоб та была счастлива. Она даже не догадывалась, чем Джо зарабатывает на жизнь, и не имела привычки лезть в отношения дочери с мужчинами. Джо была благодарна ей за это. В простых банальностях матери, которыми та делилась с дочерью, последняя находила отраду и облегчение.
Родители ее все еще жили в своем деревенском доме в окрестностях Норталлертона – земля здесь, передаваясь из поколения в поколение, принадлежала еще предкам ее отца. С каждым годом все бо́льшая доля ответственности за управление фермой ложилась на плечи старшего брата Джо, Криса, который жил со своей семьей в одной из пристроек. Джо прекрасно понимала, что настанет день, когда Крис переедет в родительский дом, а мать с отцом переберутся в пристройку. Брата Джо очень любила, правда какой-то рассеянной любовью, и не до конца понимала свое отношение к предстоящим переменам.
Младший ее брат, Бен, владел местным животноводческим рынком, но при этом сохранял живой интерес и к ферме, что очень раздражало старшего брата. Крис с Беном были совсем разными: Крис был плотным, как тюк, набитый сеном, круглым и приземистым, а Бен был тощим и высоким, словно вытянутое в высоту пугало. Глядя на своих мальчиков, мама частенько качала головой (потому что между собой они не очень-то ладили). Они же, в свою очередь, едва замечали Джо, поглощенные этим братским соперничеством друг с другом. А если уж замечали ее где-нибудь поблизости, то оба наперебой дразнили сестру «серой мышкой». Джо действительно не была высокой, как Бен, или крупной, как Крис, да и вообще, по мнению братьев, ничем особо не выделялась. После этих обидных насмешек, стараясь утешить дочь, мать частенько прижимала девочку к себе, повторяя с улыбкой: «Спасибо Господу за мою серую мышку».
Настоящая «серая мышка»: не высокая и не низенькая, не стройная и не толстая, и волосы у нее не поймешь какие, и не светлые, и не темные. В школе Джо училась довольно хорошо – не в первых рядах, но и не в отстающих. В университете за диплом получила средний балл по специальности «Социально-экономическая география». С полицией никогда не связывалась, о том, чтобы совершить что-нибудь экстраординарное или впутаться в какую-нибудь авантюрную историю, никогда не мечтала. Закончив университет, какое-то время путешествовала по свету, посещая лишь известные, безопасные места. Потом устроилась в банк, где работала с базами данных. Собиралась выйти замуж за человека, с которым до того долго встречалась, и завести с ним парочку детей.
Теперь же Джо поняла, что всегда завидовала тем женщинам, у которых вся жизнь была распланирована на годы вперед, которые твердо держали в руках бразды своей судьбы. И даже таким, как Люси, у которой вообще никакого плана не было, которая шагала по жизни, нарядившись в одежды прошедших эпох, и жила исключительно сегодняшним днем.
Джо как раз обо всем этом раздумывала – а также о том, стоит ли позвонить Люси по поводу кое-какой фотографии из «Инстаграма»[6], – по дороге к родителям. Она навещала их каждую неделю, но в этот раз, приехав в гости, застала мать сидящей на полу между стенкой и кухонным столом, всю в слезах. А рядом с ней, уткнувшись носом в сгиб ее руки, сидела их собака.
Джо тут же упала рядом с матерью на колени, подняла несчастную с пола и довела до кресла возле плиты. Рука Джо непроизвольно потянулась к чайнику.
– Мама, что случилось? – с тревогой спросила она.
Плачущей свою мать Джо видела всего два раза в жизни. Один раз – на похоронах бабушки, и еще раз – когда, помогая передвигать загон для овец, мать упала и сломала лодыжку. Во втором случае отец (маленький, как Крис, и худенький, как Бен) бегом пересек поле, поднял жену на руки (а мать ее была женщиной довольно крупной – именно от нее сыновья и получили свой рост и полноту), словно та ничего не весила, и отнес ее в дом. Джо до сих пор считает этот эпизод самым романтичным из всех, которые ей приходилось видеть.
Мама тихонько плакала в кресле на кухне, а в голове Джо проносились невеселые мысли по поводу причины ее слез: уж не рак ли (только вот у кого, у матери или у отца?) или, возможно, смерть дяди Уилбура?
Оказалось, действительно, все дело было в дяде Уилбуре.
Он больше не способен заниматься своим магазином.
Дядя упал, причем весьма неудачно.
И пока он не сможет снова встать на ноги – за ним необходим надлежащий уход.
А сама она споткнулась о собаку.
Чертова собака.
Нет-нет, Уинстон, она совсем не то хотела сказать.
Она просто очень переживает.
Уилбур отказался переехать к родителям Джо (вот же упрямый дурак!), но мама надеется пристроить его в приличный дом престарелых где-нибудь поблизости. Можно будет уговорить его пожить какое-то время на Севере… но что делать с магазином и квартирой? Он очень не хочет, чтобы они пустовали.
