Рутра Пасхов
Код Рембрандта
Глава 3: Фантом
Следователь, будучи даже сотрудником столь важного учреждения, старался быть максимально вежливым с обратившейся в их ведомство дамой, ведь она, во-первых, была перенаправлена к ним по линии службы внешней разведки, во-вторых, являлась супругой профессора – негласного гения секретного проекта «ДУБЛЬФЕЙС».
– Добрый день, Вениамин Моисеевич. Я хотела бы знать, что стало с тем гражданином, которого арестовали по делу о шантаже меня?
Следователь после нескольких секунд молчаливого оглядывания посетительницы, сказал:
– Мы его не арестовывали. Если вы опять об этом. Прошу прощения, в рамках процедуры допросили и отправили…
– И вы хотите сказать, что он сейчас на свободе? – перебила она его резко.
– У нас не было повода его задерживать, – не выразив мимикой и тоном изменений, ответил инспектор по особо важным делам следованного комитета.
На такой ответ она, упершись в него яростно выпученными глазами, стала словно сканировать следователя своим взглядом; на лице появились морщины, придав ему возмущенное, еще более яростное выражение. Этот этап молчаливого общения длился уже секунд пять.
– Мы его направили на психиатрическое обследование, – видимо, не дождавшись всплеска эмоций, спокойно, как и прежде, ответил служитель закона, после чего их диалог снова перешел на этап молчания.
Не известно, по какой причине молчала супруга покойного профессора, а вот молчание следователя, видимо, было связано со сказанным им далее.
– К сожалению, он скрылся.
Теперь женщина еще и раскрыла рот. Инспектор же продолжал в своей безмятежной манере:
– А так как он больше не проявлял себя, не контактировал с вами, у нас не было повода его искать. Это же все-таки обязанность УВД.
Видя рубеж всплеска эмоций у посетительницы, он поспешил прояснить положение:
– Извините, но… – он замялся, предвидя скорый финал ее молчания, – я вас понимаю, но… – теперь он взял ноту молчания, – согласитесь, не можем же мы арестовывать каждого, несущего всякую, извините, ахинею, на кого показал гражданин. И я уверен – и УВД не будет каждого сумасшедшего искать.
Неожиданно она высказалась спокойно, хоть и в чуть повышенном тоне:
– Но он пришел и мне рассказал все, что знал мой муж. Все мои тайны. То, что… – она замолкла, оглянулась, досказала уже потише: – Он никак не мог этого знать.
Следующее она и вовсе сказала шепотом:
– А могли бы вы устроить мне очную ставку с так называемым сумасшедшим?
– Нет, – сухо ответил следователь. – А к чему это вы?
Она пристально, изучающе смотрела на него. Следователь невольно засмущался, отвел взгляд.
– Понимаете, у меня такое чувство, как будто я его… как будто он – не он.
– Как это?
– Странное ощущение, будто где-то я с ним уже встречалась.
Теперь Моисеевич изучал ее мимику с немного изумленным выражением, о чем говорили слегка выпученные и немного раскосые глаза.
– Я хотела бы пройти экспертизу. Получить заключение эксперта.
– Зачем вам экспертиза? Было врачебное заключение. Во-первых, ваш муж работал в секретном НИИ АО «ЗАСЛОН», а оттуда права выноса секретных материалов нет. Вам никто не оставил бы чип. Его сняли. Точно. У этого неадекватного точно не было. А то, что он какие-то бредни придумал, – ну извините.
– Какие бредни? Он рассказал даже наши интимные тайны.
– Ну не знаю, – протяжно произнес следователь, – может, ваш муж по пьяни что-то ему сболтнул.
После сказанного посетительница всполошилась, маска возмущения снова появилась на лице:
– Вы знаете, я очень недовольна вашим отношением.
– Извините, – в своей безмятежной манере произнес следователь, – что я могу сказать, это же предположение: пришел неизвестный тип, что-то вам стал говорить, вы почему-то считаете, он вас шантажирует. Чем он вас шантажировал?
– Он якобы донес до меня просьбу мужа, которую он сказал для страховки. Якобы он с ним контактировал непосредственно перед его загадочным исчезновением.
– Уж простите, загадочным исчезновением – для вас. Для нас же – все предельно ясно.
– Ясно? С чего это вдруг? Мой муж не был агентом-конспиратором.
– О да… видимо, слабо вы его знали.
– Я бы вас попросила.
– Извините, извините, но…
– Он не мог знать события наперед.
– Однако мог же их спланировать.
– Что вы этим хотите сказать?
Следователь отвел взгляд в сторону, задумался.
Действительно профессор, о котором шла речь, был уникумом сам по себе: уже в 26 лет он защитил диссертацию, в 31 получил ученую степень, в 32 стал автором революционной научной разработки в области нейролингвистического программирования. В 33 продемонстрировал метод инкубационного взращивания клонированного тела. В том же году – метода записи сознания человека в цифровую форму; в 35 лет – метода загрузки цифровой формы сознания в клонированное тело, в 36 получил зарубежный патент на свое изобретение, которое, к слову, продемонстрировал в нарушение устава закрытого НИИ на международной выставке современного вооружения. И… никто не смог повторить его метод, изобретение. А может, и открытие. Это являлось веской причиной санкционировать задержание ученого компетентными органами с целью выяснить, кроме прочего, знает ли еще кто-то секреты осуществленной им технологии. Ведь это меняло всю структуру бытия человека и человечества – можно было клонировать себя молодого и, повторяя этот процесс, быть… вечно живым… и даже больше – быть другим. Ведь сознание можно было загрузить в любое тело.
Размышляя об этом, упершись взглядом в монитор, якобы анализируя услышанное от посетительницы, следователь уже хотел спросить «что это?», как она, сделав секундную паузу, понесла дальше:
– Просил обнулить все счета. Это как вообще? А у моего мужа были немаленькие гранты. А еще, – она снова сделала задержку в пару секунд, – выяснилось, ему почему-то перечислили очень большую сумму в валюте на его международный счет. Счет, о котором я и не знала. А этот тип знал.
– Это мы тоже вычислили и постарались заблокировать всевозможные счета, – постарался успокоить ее следователь.
– Вот скажите, пожалуйста, почему вы не приняли меры по задержанию этого шантажиста? И почему я не имею доступа к его счетам, а вы имеете?
– Доступ к вашим семейным счетам? У нас нет к ним доступа, мы их заблокировали в рамках процедуры расследования.
– Не к семейным, к офшорным и трастовым.
– А вы уверены в их существовании? Простите, я все же веду расследование. Я должен спросить.
Ее лицо снова переполнилось негодованием.
– Уверена ли я?! А вот это что, – она достала из сумочки весьма дорогого бренда лист-выписку с криптобиржи, где указывались два счета с двумя номиналами криптовалют.
На одном значилось 20 тысяч единиц, на другом – 5 тысяч. Желтым маркером были обведены суммы по курсу на момент снятия выписки. Увиденные суммы заставили следователя слегка смутиться, если не сказать больше. В силу своего положения, по уровню дел, которые ему приходилось вести, он сталкивался и с большими суммами, но… это ведь был служитель науки. Его пытливый и натренированный взгляд вычислил еще одну особенность: достала дама документ из сумочки марки Hermès, а именно – из Matte Crocodile Birkin, которая была продана на аукционе примерно за 203 тысячи долларов. Подозрения в конспирологической составляющей в сценарии драмы Рембрандта у него усилились. Раздумья ввели его в заторможенное состояние, из которого его вывел вопрос дамы.
– Уверена ли я?! Что теперь вы скажете?
– А откуда эти данные у вас?
– От вашего сумасшедшего, как вы изволите его называть.
– А с чего это он вам стал предоставлять такие данные?
– У него была специфическая просьба, он же сумасшедший, как вы считаете.
– Давайте останемся в рамках тактичности.
– Да уж, надо бы.
– Какая просьба?
Она немного замялась.
– Я слушаю вас. Вы же с какой-то целью ко мне явились, – сказал в вопросительной тональности следователь, оценивая посетительницу пытливым взглядом.
Она огляделась, скорее по привычке, – в кабинете никого не было, чуть нагнулась к следователю и тихо сказала.:
– А у вас ведется запись?
– Нет, зачем. Пока не нужно. Если я буду вести запись, я должен вас предупредить. Вы что-то хотите мне сообщить?
– Да.
– Слушаю.
Она нагнулась еще.
– Я все понимаю, но все варианты уже перебрала. Единственное – остался ваш.
Она интригующе помолчала. Теперь следователь невольно огляделся, посмотрел вопросительно на нее.
– Он просил разблокировать его компьютер, потом файлы генерации ключей пароля, потом войти на его счета и перевести криптовалюту на счет, с которого можно их обналичить. Или использовать как валюту в электронных платежах.
– Хм, и чем же я могу вам помочь? – спросил следователь, на секунду задумавшись. – Если даже я соглашусь, вы же понимаете, кому и что вы предлагаете?
– Безусловно. Я же сказала. Я была на АО «ЗАСЛОН», меня не пустили в его блок. Там же все заблокировано и опечатано. Допуска нет. А у вас – может быть… Вы же запросто можете получить разрешение на обыск.
– Конечно же. Это процедура расследования. И я уже там был.
– Когда же? могу я знать?.. – спросила она с толикой возмущения.
– После того, как я устроил вам встречу с… – следователь не стал продолжать, она все поняла.
Женщина что-то еще говорила, он же отвлекся на свои размышления.
У этого ученого была как бы вторая семья. Очень странная, если не сказать больше, относительно понятия «семья». По факту – никакой семьей она не была, по содержанию – тоже относительно. Когда-то он прибегал к помощи суррогатной матери, однако эта самая мать объявила после родов, что ребенок умер, сама же малыша передала другой семье – людям, тоже нанявшим ее в качестве суррогатной мамы. Вот такой курьез.
В процессе хождения в лабиринте следствия он обнаружил эти белые пятна его официальной биографии как детали периферийной истории. Причем обозначились они при не менее курьезных оборотах траектории описываемой истории: дама жила сама по себе; ребенок, ничего не зная ни об истинной своей матери, ни об истинном отце, рос благополучно в семье, которая считала его собственным ребенком. Причем они ничего не знали об обмане со стороны суррогатной матери. Она оказалась еще та штучка: перебрала многих, сопоставляла по группе крови и внешнему виду. Причем это был ее не первый опыт.
Однако гений не был бы гением, если не разобрался бы в таком примитивном иллюзионе. Эту даму он заблаговременно устроил в роли ассистентки в лабораторию АО «ЗАСЛОН». А после такой фальши с ребенком, которую он, конечно же, не отбрасывал, ибо подозрения с годами все усиливались и усиливались, – он решил одним ударом закинуть два шара в лузу: заманив суррогатную мать в свою лабораторию, подверг ее воздействию ультразвука на частоте мозга, от чего она впала временно в бессознательное состояние. После вколол ей с помощью шприца микрочип в область гипоталамуса, интегрировал его в центральную нервную систему и уже без всяких расспросов и допросов мог знать, при помощи расшифровки исходящих сигналов по своей методике, все, что хранил ее информационный ящик – мозг.
Найти девочку было непростой задачей, родители зачистили все следы, с помощью которых малышка в будущем могла бы узнать о процедуре своего зачатия и рождения. Однако и этот барьер был взят несостоявшимся отцом в течение пары лет. Найдя ее, он проявил недюжинную выдержку – не давал о себе знать несколько лет, наблюдал за ребенком со стороны. В итоге решил наделить и ее собственным изобретением. С этой целью разработал грандиозную постановку: отец одной из подруг этой девчушки являлся аспирантом технического вуза. Ему он и направил предложение стать разработчиком одной из опций программы по вычислению механизма передачи сигналов по нервным клеткам. Предложение было оформлено с внушительной мантией: ему предлагалось продолжить работы доктора биологических наук Чайлахяна. Таким образом, он, как бы между прочим, вовлек его в экспериментальную программу, связанную с работой над чипом, который в действительности был уже разработан. Дальше, как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества, то есть искусство внушения и… вожделение предстоящей знаменитости. Да и деньги не перестают творить чудеса. Дочке аспиранта была продемонстрирована маска виртуальной реальности с максимальным погружением в иллюзию. Разрешено было показать прикольную штучку подруге. Выбрав день, когда дети были практически одни, дистанционно была включена опция маски, которая излучала те самые инфразвуки, которые человеческий слух не воспринимает. А уже после того, как девочка отключилась, сымитировали ее падение; как следствие – маленькая гематома в месте, где вживили в нее такой же чип. Конечно же, с целью чистоты эксперимента, как поставил условие аспиранту наш гений. К слову, его дочка заранее была предупреждена, что такое может случиться: можно упасть в обморок – и тогда срочно нужно позвать папу. В итоге и она стала обладателем уникального чипа, хотя сама об этом не знала. Кстати, и мадам – суррогатная мать – тоже не знала об обладании таким наворотом.
– …Вот и оцените мое предложение, – прозвучало от дамы, что вывело следователя из раздумья.
– Вы простите, конечно, – ответил он, не совсем понимая, в чем предложение, – однако не смею вас больше задерживать. О результатах расследования вы будете проинформированы.
– Что? – она стала впадать в очередной приступ гнева.
Следователь встал, подошел к ней и показал рукой на выход.
– Вы вообще понимаете, что мне предлагаете, еще и при исполнении. Прошу вас выйти, иначе мне придется вас перевести в другой статус по расследованию.
– Как, вот и все, что вы можете сделать? – теперь она сказала немного жалостливо.
– Я вас обо всем извещу. Постараюсь помочь, – произнес он, растягивая слова, посмотрев при этом на нее и чуть прищурив левый глаз. – А теперь идите по своим делам. А лучше домой, отдохните… и главное – никому не говорите о нашем диалоге и о том, что поведали мне. Ведь это все на основе диалога с помешанным… извините, но и вас могут причислить к этой категории.
Она приоткрыла рот. Хотела возразить. Он показал ей открытую ладонь на уровне ее лица, знаком говоря «молчите», и снова указал на выход. Женщина встала, не отрывая взгляда от него, сделав непонятные движения губами, пошла к выходу, задержалась у двери, посмотрела на следователя, получила от него кивок и вышла.
***
По ее признанию – она ожидала сигнала от следователя на встречу в неофициальном формате. Однако вместо этого получила сигнал опять от того самого «сумасшедшего» и нанесла очередной визит следователю с не менее гневным настроем.
Чуть ли не с порога она заявила:
– Хотела бы я знать, почему же все наши семейные счета обнулила ваша организация?
– Мы ничего не обнуляли, мы арестовали счета временно.
– Вы смотрели последние данные по моим счетам?
Слегка замявшись, Моисеевич ответил:
– Нет. А что с ними? – настороженно произнес он и стал вводить данные на клавиатуре перед монитором.
– Так советую вам поинтересоваться, – снова переходя на возмущенный тон, заявила супруга покойного ученого. – На моих счетах, то есть на счетах моего мужа, нет денег, – с упреком произнесла она.
– Хорошо, я поинтересуюсь этим. Не нервничайте, пожалуйста, я понимаю ваше состояние, но… – он чуть замолк, пробежался по монитору, не поднимая на женщину глаз, медленно продолжил: – Я сделаю запрос, постараюсь выяснить, что произошло, и свяжусь с вами.
После обоюдного молчания Моисеевич, не поднимая головы, взглянул на дамочку и снова стал изучать информацию в компьютере; спросил так же спокойно, не отрывая взгляда от экрана:
– К вам никто не приходил, не спрашивал по другим каналам связи, не интересовался чем-нибудь, возможно, даже не связанным с данной ситуацией?
– Мы будем теперь из меня делать пациентку психдиспансера? – неожиданно отреагировала таким саркастическим вопросом она. – Я не имею доступа к счетам! А вы имеете!
– Я вам не советую в таком тоне говорить сотруднику при исполнении. Вы как минимум не содействуете следствию, – заявил без эмоций следователь и после нескольких мгновений ожидания, наблюдая за изменением ее взгляда не в лучшую сторону, срочно подытожил: – Давайте я выясню сперва, что с вашими счетами, а потом будем разбираться. Не волнуйтесь, все будет хорошо. Возможно, это сами банки перевели средства на резервные счета во избежание мошенничества.
***
Этим же вечером следователь разбирал ответы на запросы от банков и бюро кредитных историй. На лице его не было никакого изумления, хотя было чему удивляться, – все средства, которые загадочным образом оказались на анонимных офшорных счетах ученого, так же загадочно исчезли. Удивление должны были вызвать и суммы, которые значились на счетах хоть и ведущего специалиста закрытого научно-исследовательского объединения, но все же не олигарха. Для него он был обычным ученым. Хотя… возможно, и не обычным. Профессор, который значился в разработке спецслужб под кодовым именем Рембрандт, являлся автором метода, естественно, засекреченного, перевода испускаемых мозгом сигналов в процессе умственной деятельности в понимаемые визуально образы. Проше говоря, перевода мыслей в слова и картинки. Уникальность метода заключалась не столько в этом, сколько в революционной методике обратной конвертации, то есть он мог текст и картинки записать в мозг, программировать его.
По сообщению из банков, со счетов были переведены все средства на международный трастовый счет, зарегистрированный на Каймановых островах. Странность была в том, что все делалось от имени владельца счетов с применением его кодов и паролей. Удивляться все-таки нужно было. Причина удивления должна была быть именно в том, что владелец счетов вот уже как третий день был мертв.
Глава 4: Комплекс бога
Первым делом я нанес визит руководителю секретной лаборатории в АО «ЗАСЛОН» – доктору N. Обозначу его именно так (лабораторий на предприятии несколько, все секретные). Кроме основной деятельности, он вел еще и психиатрическую практику. Естественно, мой первый вопрос – с чего все началось?
– Началось, – он сделал вопросительный взгляд, – наверное, с того, что и вам известно. С этого самого случая и началось все. Вы же по этой причине тут?
– И все же?
Собеседник лениво сказал:
– В нашем секретном НИИ внезапно умер ведущий специалист, занимающийся разработкой технологии расшифровки ментальных сигналов мозга в алфавитный. Говоря проще, наш мозг издает сигналы, что в свете современного уровня науки совсем даже не удивительно. Мозг – сложный прибор, соответственно, если менее сложные, то есть все остальные наши органы, имеют свой фоновый уровень, то мозг, в котором происходят сигнальные процессы, излучает все не слабее остальных. Соответственно, вы понимаете, если с жесткого диска компьютера можно на расстоянии считать информацию, те самые сигналы излучения, то почему же нельзя расшифровать сигналы мозга… Можно, причем и остальных органов тоже. Ведь электрокардиограмма – тоже отражение сигналов. Можно с любого органа считать сигналы и расшифровать в привычный нам словесный вид, скажем так. Когда-то то, что творилось внутри человека, внутри органов, было тайной и граничило с волшебством. Хотя люди разделывали животных и видели, что там внутри.
– И животные тоже, – шутя, подметил я.
Увидев немного смущенное выражение ученого, пояснил:
– Животные тоже разделывали людей, вот люди и видели, что там у них. Как вариант, не считая казни, каннибализм, несчастные случаи, последствия войн.
– Безусловно. Соответственно, на этом фоне от запрета церкви, да и другим религиозным организациям, проводить исследования внутренностей человека веет суеверием, попахивает страхом нарушения монополии. Ведь сами религиозные синдикаты разделывали еще как, причем со времен человеческих жертвоприношений.
– Вполне понимаю логику человека, руководствовавшегося установкой к поиску такой возможности. Основу его мысли. Он судил, в том числе… – я немного замялся, – скажем, вот ведь и анализ крови – это тоже расшифровка данных состояния организма. Да и вообще анализ всего. Данные ультразвукового исследования, компьютерная и магнитно-резонансная томография и многих других видов исследований. Энцефалограмма мозга и вовсе первая буква в этой азбуке. По ней врачи расшифровывают достаточно широкий спектр данных не только о состоянии здоровья.
– Я рад нашему консенсусу. Поэтому хочу открыть вам передовые данные. Ныне наука, даже не сокрытая от общественности ее ипостась, дошла до такого уровня, когда есть возможность перевести сигналы мозга в словесный, буквенно-цифровой видеоряд. Точнее сказать, можно расшифровать то, что у вас в голове творится, – он улыбнулся, а я иронично поджал губы, посмотрел исподлобья на него.
Он, почти скопировав мою манеру, произнес в низкой тональности:
– То, что вы думаете… мало того, то, что в памяти вашей.
Пару секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Не отрывая гипнотического взгляда, он подытожил:
– И вот тот специалист, который занимался разработками этих методов, который фактически и практически уже достиг успехов, который должен был уже вот-вот опубликовать их, вдруг умирает. Конечно же, это заинтересовало и нашу службу безопасности, и спецслужбы, курирующие нашу службу безопасности. Вот вы и тут.
– В процессе расследования мы столкнулись с очень интересной ситуацией. А интересной она стала, когда выяснилось следующее… Как вы поняли, к вам я пришел неспроста, – врач откинулся в кресле и настроился слушать. – Наш герой был вашим пациентом.
После услышанного доктор опять вернулся в прежнюю позу: придвинулся поближе к столу, положил одну руку на него, а второй взял очки. Однако они ему не понадобились, по крайней мере для ответа на вопрос представителя таинственной организации.
Я не стал менять интонацию, повел диалог в том же ключе, спросил:
– Такой персонаж, как Чульфа Стефан, вам знаком?
– А-а, вот вы о ком. Да, был такой клиент. Я для себя отметил его диагноз. Понимаете, люди с подобным диагнозом не принимают такое. Могут стать весьма агрессивными.
– Какой диагноз?
– Я поставил ему теоманию.
Я поднял брови, молча смотрел на врача. Тот понял необходимость внести поправку.
– Это такое расстройство, когда внешне вы ничего особого не заметите. Согласитесь, по таким критериям очень многих можно сюда отнести.
– Я в рамках своей специфики немного осведомлен насчет вашей профессиональной терминологии. Этот диагноз говорит о мании величия?
– Не совсем, хотя есть и такое. Это когда индивид убежден, что он… – доктор взял интригующую паузу, – Бог, – он улыбнулся, – или, более скромно, получил божественное вдохновение на мысли и действия.
Сказанное изменило выражение моего лица, я выразил смех без звука.
– А как вы это определили, по каким его действиям или словам? По каким критериям это выявляется?
– О-о, вам нужно пообщаться с нашими пациентами.
Я снова выразил вопрос приподнятыми бровями.
– Нет, не теми, которые тут лечатся, – отреагировал на такую эмоцию доктор, – поверьте, мы все в той или иной степени болеем чем-то по части психиатрии. Я веду и частную практику. У меня особый контингент приходящих, вернее, мною наблюдаемых в профилактических целях клиентов. Ведь мы все суеверны. Кто-то в черта верит, кто-то в домового или нечистую силу, ангелов… в Бога. Причем понимание этого сугубо индивидуально, трактуемо по-своему каждым. Верим в свое воображение… воображаемое нами. Причем хотим в этом убедить окружающих и того, кто не такой, как мы. То есть здоровых, по меркам психиатрии, хотим инфицировать нашими суевериями, считая их порочными, то есть больными. Но, увы, мне приходится многое не озвучивать. Вы же понимаете.
– О да. Не раз сталкивался как с безбожием, так и с божием головного мозга.
– Ну и обороты у вас.
– Видите, и мы тоже в этом легионе.
– Да-да, но не лезем на баррикады и линию фронта. Так, тихо курим за чашкой кофе.
Я вздохнул.
– Расскажите, что его беспокоило.
– Раз вспомнили, может, этот самый кофе?
– Заранее спасибо.
Сизое небо за окном и приглушенный, матовый свет в помещении не способствовали беседе. Кофе же, особенно аромат, который я особенно ценил в этом напитке, да и сам ритуал его употребления (предпочитаю без сахара, поэтому всегда совмещаю напиток с чем-нибудь сладким), словно магический эликсир, преображал как пейзаж за окном, так и фон в кабинете.
– Комплекс бога – не клинический диагноз.
Голос профессора отвлек от мыслей. «Слава богу», – подумал я, ибо они были навеяны тусклым видом за окном.
– Он не входит в DSM, – продолжил врач уже на подходе к столу с кофеваркой и двумя чашками на подносе с ручкой. – Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам, – пояснил он профессиональную аббревиатуру. – Не любитель отвлекать персонал из-за непрофессиональной просьбы, – сказал он, ставя поднос на стол.
– Комплекс бога? – поинтересовался я термином.
– Да, мы его так обзываем, – врач выразил усмешку. – Не является нарциссическим расстройством, с которым его часто путают.
– О-о, вы думаете, я спец в этом. Где-то что-то на слух легло – и все.
Доктор понимающе помолчал в ответ, разливая кофе по чашкам.
– Проявляется у людей, склонных считать свое мнение единственно верным, – стал объяснять симптомы специалист психиатрии. – Кроме того, не замечать своих ошибок или оправдывать их. Вот такой комплекс проблем поведения и переживаний. Как правило, подобные пациенты раздражаются на критику в свой адрес. Еще им присуща завышенная самооценка.
Я молчал. Мне все больше становилась интересна практика человека, к которому меня привело расследование. Он же, уловив молчаливый «сигнал», дополнил:
– Людями с теоманией трудно распознать или принять опыт другого человека.
Я уяснил профессиональную терминологию.
– Как правило, им мало кто интересен, слушать других они не любят, только если для их пользы: они часто поглощены собой. И, как обычно, весь этот комплекс приводит к газлайтингу.
Врач сделал секундную паузу, посмотрел пристально на меня, подал кофе и сказал:
– Это такая грань этого комплекса, при которой клиент отрицает чью-либо реальность. Не всех, конечно.
– Клиент? – скривив губы, сказал я.
– Да тут, с ними… такой профессиональный синдром. Как говорится, с кем поведешься…
– И что было с нашим клиентом? – чуть громче и бодрее спросил я, сигнализируя об интересе сугубо к клиенту по своему делу.
– Вы знаете, он меня сразу удивил. Особых проявлений у него не было, но… – доктор чуть притих, перед этим понизив голос.
– Что? – тоже понизив тон, спросил я почти настороженно.
– У него все крутилось вокруг одной задачи или проблемы. Так и не определил окончательно, чем это для него являлось. Он все время просил объяснить, как отреагирует его сознание, если он вдруг помолодеет.
– Оба-на. В смысле?
– Вот. Постоянно. Я пытаюсь ему намекнуть насчет его комплекса, а он вокруг только этой темы проявляет интерес.
– Платил?
– Я же сказал, провожу частную практику. Хотите меня привлечь за использование казенного помещения?
– Да упаси господи. Это не по нашей части.
Мы улыбнулись.
– Платил… все больше и больше.
– Так что ж он хотел? Вы наверняка ему сразу объяснили все.
– Все, да не все. Он просил обрисовать его новую жизнь. После моего вопроса «что вы хотите изменить?» он весьма меня удивил. Стал ерзать в кресле, озираться, осматривать кабинет, заметив мое любопытство, выраженное отчасти повторением его взгляда. Я стал невольно искать предмет его интереса, потому как он даже под стол заглянул, что было весьма беспардонно. Симптомы проявлялись. Поведение, характерное людям с манией преследования. Мне оставалось только протестировать его на манию величия, – врач опять сделал паузу, – тот не заставил себя ждать, заявил, мол, что может стать управляющим нашего института. На это я слегка улыбнулся, на что получил: «Да что там института, я могу стать…» Он не закончил, стал буравить взглядом бейдж на моем халате. Потом встал и ушел. Вот и все. На мой вопрос «что же вы хотели?» оглянулся, чуть задержался в дверях, поблагодарил и ушел. В общем, симптомы просто перли из него, уж простите за такой жаргон. Искать его я не стал.
– Да уж, не густо. А я тут в ожидании надежной ниточки в созданном им лабиринте…
– Так, может, расскажете об этом лабиринте?
– В процессе расследования консультантам и вообще участникам дела, даже невольным, становится известна какая-то часть информации по делу, несмотря на тайну следствия. Могу рассказать, – добавил я к сказанному задумчиво, что прозвучало несколько фатально. – Только вам придется дать расписку о неразглашении… и вы становитесь фигурантом этого дела.
– Вы меня удивили в очередной раз. Я уже давно фигурант дела, даже не зная о вашем расследовании. Не так ли?
Я посмотрел на собеседника, выражая доброжелательность легкой улыбкой, чуть приподняв плечи и немного разведя руки, при этом раскрыв ладони. Жест и мимика дали понять ясно – без этого никак.
– В материалах зарубежной разведки некий тип, через которого шла передача или утечка, пока мы и сами точно не знаем, информации из вашего режимного предприятия, значится под этими данными.
– Хм. И что же он сообщил? кто его сообщник тут?
– Что он сообщил – я вам сказать не могу. Могу только в общих чертах дать представление… – я тут помолчал, раздумывал, во что я его все же могу посвятить без ущерба для безопасности, ведь он, как и все, пока еще был подозреваемым. – Материалы связаны с работами вашего внезапно почившего сотрудника, и это делает событие вдвойне подозрительным.
– Хм, я сразу сказал – тут что-то не то. Окажу максимальное содействие.
