Рут Уэйр
В темном-темном лесу
Глава 5
Яхочу спать, но мне светят фонариком в глаза. Меня обследуют, проверяют, сканируют, снимают мою окровавленную одежду. Что случилось? Что я сделала?
Меня везут по длинным коридорам с приглушенным на ночь светом. За стеклянными дверьми палат спят пациенты. Некоторые просыпаются от шума каталки, и по их потрясенным лицам я вижу, что выгляжу жутко. От меня отворачиваются с ужасом и жалостью.
Врачи задают мне вопросы, на которые я не могу ответить, говорят мне что-то, что я не могу за-помнить.
Наконец меня подключают к монитору сердечного ритма и оставляют одну.
Я с трудом поворачиваюсь на бок и вижу ее через стеклянное окошечко в двери. Женщина в полицейской форме терпеливо ожидает, сидя на табурете.
Меня почему-то стерегут.
Я лежу и смотрю женщине в затылок. Хочется немедленно встать и пойти к ней с вопросами, но я не осмеливаюсь. Отчасти потому, что не уверена в своих одеревенелых ногах, отчасти потому, что боюсь услышать ответы.
Кажется, я лежу довольно долго, слушая гул приборов и щелканье аппарата, впрыскивающего морфий. Боль в голове и ногах отступает, становится далекой. И тогда я наконец засыпаю.
Мне снится кровь, растекающаяся по полу большой лужей. Я стою в ней на коленях, пытаюсь ее остановить. Она впитывается в мои пижамные штаны, расплывается по деревянному полу…
И я просыпаюсь.
Некоторое время я просто лежу с колотящимся сердцем. Глаза привыкают к полумраку палаты. Я чувствую сильнейшую жажду и боль в мочевом пузыре.
На тумбочке прямо на уровне головы стоит пластиковый стакан. С трудом дотягиваюсь до него, цепляю одним трясущимся пальцем за край, тяну к себе. Вода безвкусная и отдает пластиком, но какое же наслаждение ее пить! Я осушаю стакан и роняю голову на подушку, отчего перед глазами вспыхивают звезды.
Только теперь я замечаю провода и монитор, освещающий палату маленькими зелеными огоньками. Один провод тянется к пальцу на моей левой руке. Я подношу ее к лицу, чтобы рассмотреть провод, и с удивлением понимаю, что рука вся в крови и царапинах, и без того короткие покусанные ногти об-ломаны.
Я помню машину… Помню, как бежала по битому стеклу… Помню, что потеряла один ботинок…
Осторожно касаюсь ступней о ступню. Одна болит, вторая ничего не чувствует под толстой повязкой. Одна голень обмотана медицинской клейкой лентой.
Я случайно касаюсь рукой правого плеча, вздрагиваю и опускаю взгляд.
Из-под больничной сорочки виден огромный синяк, расползающийся по всему плечу. Я осторожно приспускаю ворот. Вижу центр синяка – набухшее багровое пятно над подмышкой. От чего он? Я точно знаю ответ, но он упрямо не желает вспоми-наться.
Автокатастрофа? Или… на меня напали?
Морщась от боли, я запускаю руку под простыню, веду ладонью по груди, животу, бокам. Руки у меня изрезаны, однако на теле вроде никаких повреждений. Я провожу по бедрам, трогаю между ног.
Там какая-то толстая прокладка. Боли нет. Нет порезов, синяков на внутренней стороне бедер.
По крайней мере, не это.
Я расслабляюсь и закрываю глаза от усталости. Я устала от попыток вспомнить, устала бояться. Щелкает аппарат с морфием, и все теряет значение.
Проваливаясь в сон, я вижу перед собой образ: охотничье ружье, висящее на стене.
И вдруг понимаю.
Это синяк от отдачи. Значит, я стреляла из ружья.
Глава 6
– Фло…
Я заглянула в кухню. Фло загружала чашки в посудомоечную машину.
– Ой, а ты чего все сама-то? Давай вместе.
– Да ну, брось, я закончила! – Фло захлопнула дверцу. – Я тебе чем-то могу помочь? Извини, что так получилось с кофе.
– Что?.. Да ничего страшного, переживу. Слушай, я спросить хотела, а когда будет Клэр?
– К шести. – Она посмотрела на кухонные часы. – Часа полтора убить осталось.
– Я просто подумала… Ничего, если я выйду на небольшую пробежку?
– На пробежку? – переспросила Фло с изумлением. – Да ничего, конечно, только темнеет уже…
– Да я недалеко. Просто мне надо…
Я замялась. Ну как ей объяснишь, я и себе-то объяснить не могу. Просто мне надо было выйти. Надо бежать.
Бегаю я почти каждый день. У меня четыре маршрута – по Виктория-парк в хорошую погоду и по улицам, когда дождь или темно. Я, конечно, устраиваю себе передышку на день-другой в неделю – говорят, это необходимо для восстановления мышц, – но потом тяга нарастает и потребность бежать становится императивной. Если этого не сделать, на меня нападает, ну… что-то вроде клаустрофобии. Вчера я не бегала – слишком много времени ушло на сборы и всякие дела, которые надо было закончить до отъезда, – и теперь испытывала настойчивое желание как можно скорее выйти из этой стеклянной коробки. Дело было даже не в физической нагрузке – по крайней мере, не только в ней. Я пробовала бегать по дорожке в спортзале, но это оказалось совсем не то. Весь смысл заключался в том, чтобы вырваться из стен, убежать прочь.
– Время у тебя еще есть, но лучше поторопись. – Фло глянула в окно. – Вечером в лесу реально темно.
– Я быстренько. Тут какие-нибудь дорожки есть?
– М-м… Думаю, лучше тебе бежать по тропинке… Сейчас, пойдем в гостиную, я покажу. – Она подвела меня к окну гостиной и ткнула в просвет между деревьями. – Короче, вот тропа, она ведет через лес к главной дороге. На ней будет меньше грязи, чем там, где вы на машинах подъезжали. Беги по ней до асфальтовой дороги, потом поверни направо и возвращайся тем путем, как вы приехали. Будет уже совсем темно, а тропинка без ограждений, так недолго и заблудиться. Погоди-ка. – Она пошла на кухню, порылась в ящике и выудила что-то похожее на запутанные подтяжки. – Вот, держи. Наголовный фонарик.
Я поблагодарила и вприпрыжку поскакала наверх переодеваться. Нина была в комнате – валялась на кровати, глядя в потолок и слушая музыку с айфона.
– По-моему, наша Фло просто ку-ку, – сообщила она мне, вынув наушники.
– Это клинический термин, доктор да Суза?
– Конечно! Сокращенное от латинского «кукуфикус», или «великая кукушка», что, в свою очередь, уходит корнями в языческие верования о том, что песня кукушки насылает безумие.
Смеясь, я стянула джинсы и влезла в термоле-гинсы.
– Если уж великая, тогда «кукуссимус». А где мои кроссовки? Я их у двери оставила.
– Закинула к тебе под кровать. Кстати, о ку-ку. Ты что, реально сейчас бегать собралась?
– Ну да, а что?
Я нырнула за кроссовками. Разумеется, вот они, в самом дальнем и пыльном углу.
– «А что?» Дай подумать. – Нина принялась загибать пальцы. – Во-первых, уже темнеет. Во-вторых, место незнакомое. В-третьих, в доме есть халявная еда и бухло. В-четвертых, я не говорила, что там уже темно, как в заднице?!
– Так уж прям как в заднице…
Я бросила быстрый взгляд на окно, зашнуровывая кроссовки. Стемнело, конечно, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Небо было ясное, еще подсвеченное жемчужно-серым сиянием на западе, а на востоке из-за вершин деревьев выплывала луна.
– Сейчас полнолуние, так что совсем темно не будет, – сообщила я.
– Вы так уверены, мисс «я восемь лет не вылезала из Лондона и не отходила дальше пятидесяти метров от уличного фонаря»?
– Уверена. – Я затянула узлы потуже и выпрямилась. – Хватит зудеть над ухом. Мне надо выйти растрястись, или я тут реально с ума сойду без всякого пения кукушек.
– Что, тебе здесь настолько плохо?
– Нет.
На самом деле да. Мне было очень плохо, и я не могла объяснить этого Нине. Насколько мне плохо от того, что совершенно чужие люди ковыряются в нашем с Клэр прошлом, как в полузажившей ране.
Приезжать не следовало, это я уже хорошо поняла, но ничего не поделаешь: меня привезла Нина, и уехать я теперь могу только вместе с ней.
– Все нормально, просто хочу подышать. Мне надо. Через часик вернусь.
И я побежала вниз по лестнице, Нина же изобразила демонический хохот мне вслед:
– Беги, беги, все равно не убежишь!
Я выскочила на холодный свежий воздух и принялась разминаться у гаража. Чувство нависающей угрозы, граничащее с клаустрофобией, тут же бесследно исчезло. Неужели все дело в стеклянных стенах? Сидишь в них, как в аквариуме, и кто угодно снаружи может рассматривать тебя, оставаясь невидимым… А может, еще оттого, что комнаты в доме совершенно безликие, неживые… Как больница. Или полигон для социальных экспериментов.
Так или иначе, ощущение, что за мной кто-то наблюдает, прошло.
Я побежала.
Бежать легко. Никаких вопросов, никакого беспардонного любопытства, только холодный, восхитительный лесной воздух и негромкий стук подошв по ковру из сосновых иголок. Прошел довольно сильный дождь, но вода здесь не собиралась в лужи, как на утоптанной дороге, а уходила в мягкий грунт. Передо мной на многие мили была чистая, пружинистая тропа, усыпанная слоем игл с тысячи де-ревьев.
В моей семье больше никто не любил бегать, но вот бабушка любила ходить. Она рассказывала, что в детстве, когда ссорилась с подружками, писала имя обидчицы мелом на подошве и шла. К тому времени, как надпись стиралась, успевала пройти и злость.
Я ничего не пишу на подошвах. Я повторяю слова в голове до тех пор, пока не перестаю их слышать за стуком сердца и шагов. Сегодня я повторяла имя – хотя уже давно не злилась на его обладательницу. Клэр, Клэр, Клэр, Клэр…
Я бежала и бежала по лесу, и вокруг меня были сгущающаяся тьма и лесные шорохи. Я видела, как над головой у меня пролетают летучие мыши, слышала треск веток, ломаемых какой-то живностью. Один раз через тропу перебежала лиса и совершенно нахально остановилась, разглядывая меня и потягивая носом воздух.
Тропа шла немного под уклон, так что бежать было одно удовольствие – я словно летела по сумеречному лесу. И я совсем не боялась. Здесь те же деревья казались не молчаливыми наблюдателями за стеклом, а радушными друзьями, принимающими меня у себя в гостях. Они расступались передо мной, и я легко, почти не запыхавшись, бежала по тропинке.
Я понимала, что назад придется бежать в горку, причем по грязной и мокрой грунтовке, где можно запросто свалиться в наполненную водой канаву, и надо успеть добраться туда, пока еще хоть что-то видно. Я поднажала. Я не могла ориентироваться по времени и даже не знала точного расстояния маршрута – просто мне было известно, с какой максимальной скоростью я смогу бежать долго. Перепрыгивая через ствол поваленного дерева, я пошла на риск и на секунду прикрыла глаза, представляя, что я лечу и никогда больше не спущусь на землю.
Наконец впереди замаячила асфальтовая дорога – бледно-серая змея в сумраке. Когда я выбежала на нее, над головой заухала сова. Следуя инструкциям Фло, я свернула направо и припустила по асфальту. Однако пробежать успела недалеко, потому что за спиной послышался шорох автомобильных шин. Я посторонилась на обочину и встала, пропуская машину – не хватало только попасть под колеса кому-то, кто совсем не ожидает здесь пешеходов.
Она проехала мимо с оглушительным ревом – после тишины ночного леса шум мотора напоминал визг бензопилы. Ослепленная светом фар, я пыталась проморгаться, глядя вслед красным габаритным огням, похожим на рубиновые глаза в полумраке.
Я надеялась, что глаза быстро снова привыкнут к темноте, но нет, тьма теперь казалась значительно гуще, и мне вдруг стало страшно, что я могу упасть в канаву или споткнуться о какую-нибудь ветку. Нащупав в кармане наголовный фонарик, я кое-как нацепила его. Он был очень неудобный – крепление врезалось в кожу, но при этом он все равно болтался на голове, норовя вот-вот свалиться от тряски. Зато, по крайней мере, я видела перед собой островок асфальта с яркой белой разметкой.
Вскоре я добежала до поворота на подъездную дорожку и замедлила шаг.
Как же я была теперь благодарна Фло за фонарик. Тут нормальный бег был уже невозможен – так, осторожная трусца в обход луж и предательских ям, в которых легко подвернуть лодыжку. Грязь налипла на кроссовки, и они стали тяжелые, как кирпичи.
Я пыталась вспомнить, сколько там по этой дорожке до дома – полмили? Уже почти жалела, что не побежала обратно по лесу, хоть и в кромешной тьме… А потом вдалеке золотым маяком засиял стеклянный дом.
Подошвы увязали в грязи, словно дорога не хотела отпускать меня, хотела оставить здесь навсегда. Стиснув зубы, я прибавила ходу.
Я миновала, наверное, полпути, когда услышала за спиной шум. С асфальта на грунтовку сворачивала машина.
Часов у меня не было, телефон остался в доме. Неужели шесть? Я же бегу точно меньше часа…
Машина определенно едет сюда, тяжело взбираясь по уклону и объезжая ухабы.
Я прижалась к изгороди, прикрывая глаза от света и надеясь, что меня хотя бы не сильно окатят грязной водой, но тут машина остановилась. Дым из выхлопной трубы в свете луны поднимался белым облачком. Зажужжало, опускаясь, стекло, из стереосистемы донесся голос Бейонсе, но тот, кто сидел в машине, тут же приглушил звук.
Я сделала шаг к машине. Сердце колотилось сильнее, чем от самого быстрого бега. Фонарик у меня был направлен вниз, и я никак не могла изменить его положение, поэтому вообще стянула его с головы и направила на бледное лицо за рулем.
Хотя в этом не было никакой необходимости.
Я уже знала, кто там.
Клэр.
– Ли?! – изумленно выдохнула она, ладонью прикрывая глаза от света. – Господи, это правда ты? Я не… Ты что здесь делаешь?
Глава 7
Язамерла в полном замешательстве. Произошла кошмарная ошибка? Клэр и не думала меня звать, это Фло развела самодеятельность?
– Я… э… на девичник… Ты разве не…
– Ну ясное дело, на девичник! – Она расхохоталась, выпустив в воздух облачко пара. – В смысле, что ты делаешь в лесу в темноте? Готовишься к экспедиции на Северный полюс?
– Да я… на пробежку вышла. – Я попыталась напустить на себя полную невозмутимость, как будто бегать в темноте по лесу совершенно нормально. – И не очень уж тут холодно. Так, немного зябко.
На самом деле, конечно, было холодно, и, стоя на месте, я успела промерзнуть, так что испортила весь эффект от своих слов, невольно поежившись.
– Садись, поехали. – Она распахнула пассажирскую дверь.
– Ой, да у меня кроссовки грязные…
– Не волнуйся, машина арендована. Залезай уже, пока мы с тобой обе не околели!
Тепло нагретого салона сразу окутало меня сквозь холодную, мокрую от пота одежду. Кроссовки пропитались жидкой грязью насквозь, и ноги в них были как в болоте.
Клэр тронулась с места и выключила музыку. Внезапная тишина показалась мне оглушительной.
– Ну что… – неловко начала Клэр, глядя на меня в зеркало.
Она по-прежнему была такой же красивой. Глупо с моей стороны было предполагать, что за десять лет Клэр изменится, – она прекрасна. Даже в полумраке автомобильного салона, одетая в старую спортивную толстовку с капюшоном и замотанная в огромный шарф-снуд, она выглядела сногсшибательно. Волосы у нее были собраны на макушке в небрежный пучок, и выбившиеся пряди живописно разметались по плечам. Алый лак на ногтях кое-где скололся – нет, никто бы не обвинил Клэр в том, что она слишком старается хорошо выглядеть. Она просто была идеальной, вот и все.
– Ну что… – эхом повторила я.
Рядом с Клэр я всегда чувствовала себя бедной родственницей, и за десять лет ничего не изме-нилось.
– Давно я тебя не видела. – Клэр барабанила пальцами по рулю. – Господи, как же я рада, что ты приехала, Ли…
Я молчала.
Мне хотелось сказать ей, что я теперь другая. И что зовут меня теперь Нора, а не Ли.
Хотела сказать ей, что общаться мы перестали не из-за нее, а из-за меня. Только… это было не совсем правдой.
Больше всего мне хотелось спросить ее, что я здесь делаю.
Но я не спросила. Я не произнесла ни слова. Просто смотрела на приближающийся дом.
– Я правда очень рада. Так ты теперь писательница, да?
– Ну да. – Это прозвучало странно и фальшиво, будто я врала или говорила о ком-то другом, о каком-нибудь дальнем родственнике, например. – Да, я писательница. Детективы пишу.
– Я слышала. То есть в газете читала. Здорово! Ты молодец, есть повод для гордости.
Я пожала плечами.
– Обычная работа.
Получилось неловко и едко – вопреки моему желанию. На самом деле я прекрасно понимаю: мне повезло. И ради этого везения пришлось немало потрудиться. И я этим горжусь.
– Ну… а у тебя как? – выдавила я.
– А я в пиаре. В «Королевской театральной компании».
Пиар. В общем-то ничего удивительного, и сейчас я улыбнулась совершенно искренне. Клэр и в двенадцать умела креативно подать историю… да что там, еще в пять.
– И я… счастлива, – тихо добавила она. – Знаешь, мне очень жаль, что мы с тобой так долго не общались. Вот сейчас вижу тебя, и… Нам же так здорово было вместе! – Она посмотрела на меня в призрачном зеленоватом свете приборной панели. – Помнишь нашу первую сигарету? – Клэр усмехнулась. – Первый поцелуй… первый косяк… как мы в первый раз пролезли в кино на фильм для взрослых…
– Как нас в первый раз вытолкали оттуда взашей, – продолжила я едко и тут же устыдилась.
Зачем я огрызаюсь? Никто не загонял меня в угол…
Но Клэр беззлобно расхохоталась.
– Господи, вот стыдоба! А мы-то думали, мы такие хитрые – отправили Рика за билетами, а сами пробрались через туалет. Кто же думал, что на входе в зал тоже будут проверять документы!
– Ой, Рик, я и забыла про него! Где он сейчас?
– А черт его знает! В тюрьме небось. За растление несовершеннолетних, если есть в этом мире справедливость.
Рик год продержался в роли бойфренда Клэр, когда нам было лет четырнадцать-пятнадцать. Рассекавший на байке двадцатидвухлетний хлыщ с вечно сальными патлами и золотым зубом. Мне он никогда не нравился. Даже тогда, в четырнадцать, меня передергивало от мысли, что Клэр спит в общем-то со взрослым мужиком – несмотря на очевидные бонусы в виде возможности покупать алкоголь и тусоваться по ночным клубам.
– Какой же он был мерзкий, – ляпнула я, не подумав, и прикусила язык, но Клэр снова лишь рассмеялась.
– Это уж точно! И как я тогда не понимала?! Казалась себе такой искушенной дамой: ну как же, сплю с мужчиной старше себя. Хотя это было в общем-то в шаге от педофилии.
Тут она ойкнула, потому что въехала колесом в яму. Мы замолчали – Клэр сосредоточилась на том, чтобы как можно аккуратней преодолеть последний, самый изрытый участок дороги, а потом мы наконец выехали на засыпанную гравием площадку перед домом и аккуратно втерлись между прокатной машиной Нины и «Лендровером» Фло.
Клэр заглушила мотор, и с минуту мы просто сидели в темноте и смотрели на дом. Действительно, как Том и сказал, это было похоже на театральные декорации. Вот Фло хлопочет на кухне, засовывая что-то в духовку. Вот Мелани в гостиной склонилась над телефоном. И на авансцене Том – развалился с журналом на диване напротив окна. Только Нины не видно, наверное, опять курит на балконе.
«Что я здесь делаю? – снова подумала я с мучительным ужасом. – Зачем я приехала?!»
Клэр обратила ко мне лицо, залитое золотистым светом из окон дома, и заговорила:
– Ли…
– Слушай… – начала было я в ту же секунду.
– Что?
Я помотала головой.
– Нет, давай сначала ты.
– Да ладно, это не так уж важно. Говори ты.
Сердце у меня болезненно колотилось, и я вдруг поняла, что не смогу задать вертящийся на языке вопрос. Что у меня просто нет на это сил. И я выпалила совсем не то, что собиралась:
– Никто не зовет меня Ли. Я теперь Нора.
– Чего?
– Мне никогда не нравилось имя Ли. Я больше на него не отзываюсь.
– А… – Клэр умолкла, переваривая услышанное. – О’кей. Нора, значит?
– Да.
– Хорошо, я постараюсь запомнить. Хотя будет непросто, я ведь знаю тебя как Ли – сколько там? – двадцать один год.
«Никогда ты меня не знала», – мстительно по-думала я и помрачнела. Кому я вру? Знала меня Клэр. С пяти лет и как облупленную – в этом-то вся и беда. Она всегда видела под тонкой броней взрослости хилого перепуганного ребенка.
– Зачем, Клэр? – вдруг спросила я.
Она подняла на меня ничего не выражающее бледное лицо.
– Что зачем?
– Зачем я здесь?
– Господи… – Она опустила взгляд. – Я знала, что ты спросишь. Наверное, бесполезно сейчас гнать пургу про «возьмемся-за-руки-друзья»?
Я покачала головой.
– В общем, да. Если бы ты хотела взяться за руки, у тебя было десять лет, чтобы выйти на связь. Зачем ты позвала меня сейчас?
– Потому что…
Клэр сделала глубокий вдох, и я с изумлением поняла, что она нервничает. Это просто не укладывалось в голове. Я ни разу не видела, чтобы она хоть на секунду теряла самообладание. Даже в пять лет она могла одним взглядом заставить самого закаленного педагога смягчиться или смутиться – в зависимости от того, что ей было нужно. Пожалуй, именно это меня в ней и привлекало: я всегда мечтала быть именно такой – спокойной и уверенной в себе. Просто находясь в ее тени, я уже чувствовала себя сильнее.
Когда-то в прошлом.
Не теперь.
– Потому что… – Она нервно сплела пальцы, и на покрытых кроваво-красным лаком ногтях заиграли блики. – Потому что ты должна узнать это от меня. Лично. Я обещала… я обещала себе, что скажу тебе лично.
– Что скажешь?
Я не испугалась, скорее была озадачена. Забыла про грязные кроссовки, про запах пота от взмокшей одежды – вообще про все. Видела перед собой лишь тревожное лицо Клэр, вдруг ставшей такой уяз-вимой.
– Про свадьбу. – Она не смотрела на меня. – Про то, за кого я выхожу.
– За кого? – спросила я и, пытаясь разрядить обстановку, добавила: – Не за Рика же?!
– Нет. – Она наконец встретилась со мной взглядом, и я не увидела в ее глазах ни искры смеха, лишь стальную решимость, словно она собиралась сделать нечто очень неприятное, но совершенно необходимое. – Нет. Я выхожу за Джеймса.
