Руслан Шитов
Касатка
Короче дерьма здесь хватает, но вернёмся к нашей рыбехе. Все никак не выходила она у меня из башки. Думки всякие прокручивал, в разговоры вслушивался. Мало ли, кто что скажет. Тут слышу, треплются. Две клуши салотряски. Мол, видели касатку у вокзала нашего. Я слушаю и представляю, как это ластоногое по перрону шляется. «На Краснодар, – это какой путь, не подскажите?» – спрашивает она по-рыбьи…
Я конечно загорелся. От нас до вокзала минут десять быстрым пёхом. Вот не знаю, что так свербело во мне. Но страсть как хотелось увидеть гада этого морского. Может ничего достойного и не выпадет больше на мою долю. Кто знает на самом деле. Надо было действовать. Оставалось только отпроситься у шефа. Она хоть баба строгая, но на жалость падкая. Я и развернул схему про кроссы мокрые. «Вот, – говорю, – надо обувку сменить, иначе слягу с пневмонией, а там не дай Бог и до реанимации недалеко. Кхе-кхе, говорю, кругом эпидемия народ косит!» Директриса в итоге растаяла и отпустила с миром.
Середина
У вокзала, как это было всегда и везде, сторожевыми псами толкались бомбилы. Народец они особый, наверно у них что-то на генном уровне прошито. Сто пудов еще во времена сада эдемского они уже были. Стояли у самых райских врат, бомбили на колесницах. И никто с ними ничего не мог поделать, даже сам семикрылый Михаил не сдюжил. А что? Вот и порешали они с царем небесным, мол, пусть стоят, раз такие ушлые. Главное, чтобы границы свои знали. И дальше врат не проходили. Все они пережили, но Яндекс, навряд ли переживут. Этот прожора всех съест с потрохами. И мне их жалко. Должно быть в мире что-то неизбежно вечное, пусть это будут бомбилы. Помню один раз был такой жаркий день, что можно было с веником в тенек ходить и там вжаривать как в «Сандунах». Такое пекло лютое стояло. Подхожу к вокзалу – мне в Туапсе надо было, к бабке. И, честно, холодок по телу пробежал. Ничего вроде не произошло, жара, туристы, толкотня. А мне жутко стало. Оборачиваюсь, вижу бомбила, стоит весь белый, качается. К нему сразу кореша подбежали, подхватили под ручища. А он тяжелый был, грузный такой, как локомотив. Он одного чуть тушей своей не придавил. У всех глаза на выкат, человек загибается. А я вот чуйкой чую, не жилец уже. И страшно стало. Первый раз на моих глазах человек приставлялся. Подхожу к нему. Кругом охи-ахи на разных языках. А я смотрю на него, шепчет что-то. По губам вижу. Я к нему ближе. А тот говорит: «пусть Гоша пассажира моего заберет. На тыще сошлись». Человек, можно сказать, на пороге смерти стоял, а все о деле думал да о товарищах переживал. И как за это не простить все грехи пред лицем Святым?
Путь к морю лежал через новый вокзал. Старое здание 1900 какого-то года находилось рядом. Глядя на него, страшно было представить, какой селедкой набивались бы туда теперешние бедолаги-туристы. Сейчас такой турпаток, что даже сортир с это здание будет маловат. А зассанцев во все времена и во всех народах хватает. В новом здании на сортирах слава Богу не поскупились. Правда, в разгар сезона под этими высоченными сводами совершенно нечем дышать. Духота стоит монументальная. И как бы я не относился положительно к железной дороге, но находится внутри этого гиганта сущая пытка. Я сам не раз видел, как падали без чувств малахольные тушки. Хотя между самолетом и поездом я бы все равно выбрал поезд. Тем более в декабре, когда на вокзале так пусто. Кроме нескольких горнолыжников, самодовольно снующих в своих пижонских снарягах, одного бомжеватого дауншифтера и еще нескольких как я транзитников, в здании никого не было. Путь к морю был близок и не особо тернист.
