bannerbannerbanner
Ломоносов. Русский Леонардо

Рудольф Баландин
Ломоносов. Русский Леонардо

Полная версия

Эпоха и личность

Понять явление Ломоносова помогает общее представление о смене эпох в общественном сознании. В нем совместились черты личности сразу трех эпох: Возрождения, Просвещения и Нового времени. Объясняется это особенностями истории нашей страны.

Реформы Петра I в России были революционными преобразованиями, определившими переход к эпохе Возрождения и Просвещения почти одновременно, а также начало индустриализации. В Западной Европе такой период занял два-три столетия, а на Руси – несколько десятилетий.

С чем привычно соотносится эпоха Возрождения? С расцветом искусств, литературы, философии; с именами Леонардо да Винчи, Микеланджело, Дюрера, Боттичелли, Боккаччо, Петрарки, Джордано Бруно, Шекспира… Подчас Возрождение преподносят как светлую зарю, осветившую тысячелетний сумрак Средневековья.

Но рассвет Нового времени в Западной Европе был высвечен багровыми отсветами костров инквизиции, пожаром религиозных войн. Именно теперь стали бестрепетно сжигать десятки, сотни еретиков и десятки тысяч язычников, колдунов, ведьм. Но появились и великие творцы – в искусстве, философии, науках.

Это был героический период Европы. Ярко проявили себя мятущийся дух человека, его творческие устремления. На Руси столь бурного завершения Средневековья не было. Сказывалось подавляющее господство религиозного мировоззрения при робких философских исканиях, которые строго, а порой и жестоко пресекались Церковью.

Принято считать XI–XV века классическим европейским Средневековьем, когда окончательно сформировался и отчасти достиг совершенства феодализм. Далее XVII века происходили его разложение и формирование капиталистического способа производства.

Таков политико-экономический взгляд на историю, не лишенный упрощений. Ведь смена исторических эпох не происходит одновременно в разных странах, подобно календарным датам или затмениям Луны. В жизни каждого из нас тоже происходят смены состояний физического и психического – и не у всех же одновременно.

Предтечей литературы Нового времени стал Данте, философии – Николай Кузанский, астрономии – Николай Коперник, первооткрывателей – Колумб. Каждый из них был сыном своей эпохи. Их объединяли устремленность в Неведомое, активная творческая энергия.

Чем же благоприятствовала историческая обстановка европейского Возрождения расцвету духовной культуры? Многие из славных сынов этого времени претерпели страдания, нищету, гонения; томились в тюрьмах или даже были казнены. Им приходилось поступать на службу к феодалам, богатым вельможам, церковным иерархам. Те, кого мы величаем титанами, совершали свои творческие подвиги подобно Геркулесу, вынужденному служить подленькому мелкому тирану.

Этим людям приходилось нелегко. Нередко им грозила смерть. Только учтем: благоприятствует великим открытиям и прозрениям не благоденствие, не сытое и спокойное существование, а яркая и напряженная общественная жизнь, духовная неудовлетворенность, устремленность к новому, лучшему, более совершенному и прекрасному.

Но почему вдруг людям стал тесен более или менее уютный и устойчивый мир Средневековья? Почему пробудились мощные творческие силы? Был ли это действительно возврат к славной и светлой Античности?

Возврата к прошлому не было, если не считать некоторые черты подражания Античности в архитектурном стиле, в скульптуре, живописи, литературных произведениях. Смысл переходной эпохи иной. Его подготовила материальная и духовная культура Средних веков. В Европе реализовались три великих изобретения, в значительной мере изменившие ход ее истории: порох, компас, книгопечатание.

Лаборатории алхимиков и мастерские ремесленников стали очагами, где формировалась техника будущего. Сложные механизмы использовались в водяных и ветряных мельницах, на шахтных разработках, в производстве часов. Новая техника содействовала зарождению индустрии, дальним плаваниям, открытию и захвату, а также изучению неведомых земель. В Средние века возникли в Европе университеты, которые стали центрами философской и научной мысли, просвещения.

Естествознание находилось в зачаточном состоянии. В нем не ощущалось особой нужды. Средневековый человек чувствовал свое единство со всеми тварями земными, с окружающим миром. В природе он искал и находил нечто необыкновенное. Многообразные явления и существа представлялись воплощением замыслов Высшего Разума. За видимым миром чудился незримый, бесконечно сложный и прекрасный.

Средневековые мыслители воспринимали природу как тайнопись, как сочетание загадочных символов и знаков, данных человеку свыше. По этим приметам и знамениям пытались прояснить законы общества и природы, предугадывать политические события или катастрофические явления – эпидемии, неурожаи, землетрясения и многое другое.

Все это с позиций современной науки – предрассудки и заблуждения. Но есть у них и важный подтекст. Они предполагают, что человек способен постигать высшую мудрость через ее проявления в природе, способен открывать законы бытия. И пусть алхимик, производя свои опыты, верил в волшебную возможность превращать в золото простые металлы или сотворить эликсир бессмертия. Это помогало обнаруживать новые качества веществ, связи между элементами и синтезировать полезные соединения.

Избрав в качестве авторитета Аристотеля, схоласты поступили мудро: многие идеи великого философа глубоки и плодотворны, например его система логики. Правда, любые идеи, превращенные в догму, быстро каменеют и мешают развитию мысли.

Убедительным свидетельством серьезных социальных и духовных перемен в XVII веке стали первые буржуазные революции в Нидерландах и Англии. Другая характерная черта – создание научных организаций. Во второй половине XVII века были учреждены Лондонское Королевское общество и Парижская академия естественных наук.

Развитие промышленности, мануфактур, оснащенных механическими устройствами, вызвало настоятельную потребность в развитии теоретических основ механики; складывались физико-математические, химические и технические науки. Все это свидетельствовало о становлении «века разума», сменившего «век веры» (если пользоваться терминологией немецкого историка Д. Дрэпера). Уже прошла первая волна Великих географических открытий и началась эксплуатация колоний.

Характерная примета времени – триумф механики и механистического мировоззрения. Еще великий философ Возрождения епископ Николай Кузанский называл Мироздание мировой машиной, но при этом верил в присутствие во Вселенной души и божественного разума. А один из первых президентов Лондонского Королевского общества, Роберт Бойль, считал мир только космическим механизмом.

Исаак Ньютон был такого же мнения, хотя верил в Бога и даже сослался на Него в своих знаменитых «Математических началах натуральной философии» (1687). Но уже само название работы показывает, что речь идет о механистическом мировоззрении.

У Михаила Ломоносова отношение к системе Мироздания было иным. И это было связано с традицией эпох Средневековья и Возрождения, а также с благоговением перед природой, столь характерным для верований, считающихся в христианстве языческими. Такой народный поэтический взгляд на природу воспринял Михаил Ломоносов с юных лет.

«Наблюдения над жизнью Ледовитого океана, – писал В.И. Вернадский, – сделанные в свободной среде, далекой от научных предрассудков и схем, среди свыкшихся с морем и его мощью наблюдательных и энергичных русских моряков, накопивших опыт поколений, позволил Ломоносову понять в строении суши отражение бывшей на ее месте морской жизни. Вопросы геологии предстали перед ним в живой связи с окружающей его живой природой».

И не только – вопросы геологии. Ломоносов воспринимал мир как единый организм, где все соединено непостижимыми во всей своей полноте взаимосвязями, которые человек стремится постичь. Законы небесной механики – формальные модели Мироздания – его мало интересовали.

Звездная бездна со всем ее великолепием и грандиозностью остается для человека лишь частью его родной земной природы. Таково средневековое мировоззрение, в центре которого человек на Земле.

В отличие от ученых западноевропейского Просвещения Ломоносов совместил традиционный, земной, сугубо человеческий взгляд на Вселенную с новым представлением о нашей планете как песчинке в космическом вихре звездных миров.

…Эпоха Возрождения знаменовала расцвет поэзии, живописи, ваяния и зодчества, острую борьбу за свободу мысли от оков религиозных догм, а также зарождение промышленного производства. В это время впервые за долгие Средние века ярко проявилась индивидуальность в культуре, интеллектуальной сфере.

Раскрепощение человеческой личности, духовная свобода и творческие дерзания титанов Возрождения стали предпосылками для поисков научной истины. По словам советского историка философии А.X. Горфункеля, «новое отношение к человеческой личности в культуре гуманизма теснейшим образом связано с новым пониманием природы». Началось формирование человека «многостороннего, свободного, не скованного властью догм и традиций, с развитым чувством собственного достоинства».

Это в полной мере относится к Ломоносову.

Но для того, чтобы он стал выдающимся поэтом, ученым, просветителем, одних только его личных качеств было слишком мало. В России первой половины XVIII века, помимо феодальной закрепощенности сословий, сказывалось засилье иностранцев. Оно стало невыносимым при императрице-немке Анне Иоанновне (1730–1740) и ее фаворите Бироне.

«На ключевых постах в органах власти и управления, – писал советский историк М.Т. Белявский, – находилась целая группа иноземных, в первую очередь немецких, дворян, сплотившихся вокруг Бирона. По меткому выражению В.О. Ключевского, они „посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении“. Армию возглавил фельдмаршал Миних, Коллегию иностранных дел – Остерман, уральские заводы – Шемберг, Академию наук – Шумахер, двор и гвардию – братья Левенвольде. Эта придворная клика, безжалостно грабившая русский народ и государственную казну, проводила антинациональную политику да еще рядилась в тогу благодетелей и „просветителей“ России. Не случайно именно в это время выдвигается и пропагандируется норманнская теория происхождения Русского государства».

 

Против этой теории суждено было выступить Ломоносову. Но не бывать бы ему в Академии, если бы к этому времени не произошли дворцовые перевороты, в результате которых на престол взошла дочь Петра Великого Елизавета, царствовавшая с 1741 по 1761 год. Русские вельможи избавились от бироновщины и стали во многом определять внутреннюю и внешнюю политику страны, а также поддерживать своих соотечественников.

Без этих изменений в обществе не свершилось бы явление Ломоносова. Какими бы талантами ни был одарен человек, на его судьбе непреодолимо сказываются особенности эпохи.

Но разве не был Петр Великий, сам того не зная, крестным отцом Михаила Васильевича Ломоносова?

Внимательно изучавший историю академической науки в России Владимир Иванович Вернадский отметил: «Для России чрезвычайно характерно, что научная работа в течение всего ХVIII и почти вся в ХIХ в. была связана прямо или косвенно с государственной организацией… Более обеспеченные массы населения – православное духовенство и поместное дворянство – почти совершенно не участвовали в этом национальном деле. В традиции православного духовенства никогда не входило исполнение этой задачи; в этом оно резко отличалось от духовенства католического или протестантского, среди которого никогда не иссякала естественнонаучная творческая мысль».

И еще: «В истории научной работы в России, – писал он, – подымается при самом начале личность царя Петра. Он не сделал научных открытий… Но Петр принадлежит истории науки потому, что он положил прочное начало научной творческой работе нашего общества.

Он действовал здесь как организатор и инициатор научных изысканий, не только давая средства для работы, но и ставя для решения определенные задания. В то же самое время он создавал в нашей стране своей политической деятельностью орудия и возможность научного творчества».

Для развития науки в России важную роль сыграл не только Петр I (член Парижской академии наук с 1717 года), но и крупный церковный и политический деятель Феофан Прокопович. Но если о Петре Великом литература огромна, то Феофан остается фигурой как бы дальнего плана. А он во многом определил черты эпохи Просвещения в России.

Феофан создал первый в России кружок интеллектуалов – «Ученую дружину», – призванный продолжать дело просвещения в России, начатое Петром Великим. Сюда входили, в частности, Яков Брюс, Антиох Кантемир, Василий Татищев (с ними нам еще предстоит познакомиться).

При возведении на престол в Москве Анны Иоанновны у российского правящего класса был выбор между самодержавием и конституционной монархией. Обсуждались разные варианты. Князь Дмитрий Голицын предложил проект первой русской конституции: правит Верховный тайный совет из представителей высшей знати, где императрица имеет два голоса.

«Жалостное везде по городу видение стало и слышание, – писал Феофан, – куда не придешь, к какому собранию не пристанешь, не иное что было слышать, как только горестное нарекание на осьмиличных оных затейщиков» (то есть на 8 членов Тайного совета). Ибо движет этими людьми «необычное их дерзновение, несытое лакомство и властолюбие». Это грозит России раздором и бедствиями.

На торжественном собрании было оглашено письмо Анны об отказе от самодержавной власти. Казалось, дело Феофана проиграно. Он писал: «И сами те, кто вчера великой от сего собрания пользы надеялся, опустили уши, как бедные ослики».

И все-таки благодаря уму и активности Феофана в конце концов установилось самодержавие. Он выступал за просвещенную монархию, где правитель подобен отцу в семье. Хотя установилось деспотическое непросвещенное самодержавие при господстве иноземцев. Только позже, при Екатерине II, идея Феофана восторжествовала (народу русскому от этого легче не стало).

Какое все это имеет отношение к судьбе и творчеству Ломоносова? Самое непосредственное. Феофан стал его первым покровителем и был его философским предтечей. Об этом свидетельствует, в частности, сопоставление двух текстов.

Феофан Прокопович: «Материю нельзя ни создать, ни разрушить, ни увеличить, ни уменьшить, и какой и в каком количестве она создана, такою остается до сих пор и будет оставаться всегда».

Михаил Ломоносов: «Все перемены в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому».

У этих сходных высказываний есть и существенное различие. Первое – философское предположение, основанное на общих соображениях, отчасти даже религиозных. Второе – вывод, полученный в результате опытов, доказанный методом науки. Но в том-то и дело, что почти всегда философская мысль предваряет научные достижения.

Предтеча-философ

Идеи Просвещения пришли в Россию с Запада. Они затрагивали только малую часть российских дворян; для многих из них понятие Отечества было связано с империей, государственным устройством, но не с народом русским. Между образованным дворянством и народом по мере успехов просвещения все резче становился контраст в духовной сфере.

Большинство дворян не интересовалось науками, философией (хотя, конечно же, кое-кто читал труды французских и английских просветителей). По традиции познание тайн бытия было привилегией просвещенных священнослужителей, к числу которых относился Феофан Прокопович. Он, как позже Ломоносов, из социальных низов поднялся до интеллектуальных вершин своего времени.

Феофан – личность загадочная. Неизвестны дата его рождения (между 1677 и 1681 годами) и фамилия. Он нигде о них не упомянул. Предполагается, что его родители приехали в Киев из Смоленска; отец был мелким торговцем и умер вскоре после рождения сына. Но разве по этой причине человек станет скрывать отчество и фамилию? Возможно, он помнил побои пьяного родителя или то, что он забросил семью.

Ребенок жил в нужде. Матери лишился в семь лет. Умел выпросить или подзаработать грошик. Жил он на Подоле, где преобладали ремесленники, служивые, голытьба. Взял к себе сироту старший брат матери – Феофан Прокопович – монах Киево-Печерской лавры, преподаватель в духовной коллегии. Юный послушник не знал усталости ни в молитвах, ни в учебе. Дядя представил его митрополиту Варлааму, брал на ученые диспуты. Феофан (старший) через четыре года умер. Юношу приняли в Киево-Могилянскую духовную коллегию.

Основал ее митрополит Петр Могила, получивший образование в Париже, в Сорбоннском университете. Он старался, чтобы православных церковнослужителей обучали не хуже, чем в иезуитских академиях. Нравы в коллегии были суровые: за плохое старание в науках страдала не столько голова, сколько противоположная часть тела, нещадно стегаемая розгами. За победу в умственном состязании полагалась награда. По примеру средневековой Западной Европы диспуты в коллегии проходили торжественно, как рыцарские турниры.

Племянник Феофана Прокоповича и после завершения учебы не мог считать себя знатоком наук. В Западной Европе изучали труды Ньютона и Лейбница. До Руси новые веяния доходили через монахов, обучавшихся у иезуитов. Приходилось притворно переходить в католичество, поступать в иезуитские академии, а вернувшись на родину и покаявшись, возвращаться в лоно Православной церкви.

Семнадцатилетний Прокопович прошел Польшу, Германию, Австрию, преодолел Альпы и добрался до Рима. Под именем Самуила Церейского в 1698 году поступил в римскую коллегию Святого Афанасия. Учился успешно, был допущен в секретные фонды Ватиканской библиотеки. Ему прочили блестящую карьеру. Через три года он тайно бежал из Рима. После скитаний по Западной Европе пришел в Россию и постригся в монахи.

Он преподавал поэтику, риторику, философию и теологию в Киевской духовной академии. Если библейский текст противоречил выводам науки, отдавал предпочтение объективным знаниям: «Там, где уже приобретены знания, человеческая вера не имеет места». Ему покровительствовал Петр I. Феофан стал его советником и помощником в делах просвещения и подчинения Церкви государству.

Феофан организовал «Ученую дружину», где обсуждались вопросы культуры, экономики, общественной жизни; обосновывал установление в России просвещенного самодержавия при укреплении крепостного права и подавлении политических противников («Слово о власти и чести царской», «Правда воли монаршей»). Он отвергал предрассудки (даже относящиеся к мощам святых), говоря, что отсутствие «света учения» содействует «многим смеха достойным суевериям». Люди, веря в чудеса, доверяют сказкам плутов и лжецов, не умея отличить правду от выдумки.

Законы природы и познания он считал непреложными: никакое чудо не может свершиться вопреки им. Признавал идею множественности обитаемых миров, а оппонентам-богословам ответил: кто отрицает такую возможность, тот сомневается во всемогуществе Божием. По его словам: «В природе существует и живет Бог» (не пантеизм ли это?).

Противоречили легенде о Всемирном потопе взгляды Феофана на геологические процессы, отвечавшие передовым научным достижениям той эпохи: «С течением времени возникло множество новых гор, многие из них превратились в равнину. Это происходит обычно определенным способом, действием силы вод, которые вымывают внутренние соли и подымают горы, а другие сносят, нажимая на них, а также действием силы ветров, движений земли и иных». И тут Прокопович выступил как прямой предшественник Ломоносова.

Резко критиковали демократы «Духовный регламент», составленный Феофаном. По словам протоиерея Георгия Флоровского, этот «регламент» лишил Церковь независимости, «ибо государство чувствует и считает себя абсолютным. Именно в этом и состоит замысел того „полицейского государства“, которое заводит и утверждает в России Петр».

Церкви определялась роль департамента по делам религии, подчиненного верховной власти. Ослабление влияния Церкви на жизнь общества вряд ли создавало «полицейское государство». И почему речь идет только о России? Будто в других странах власть не основывалась (да и ныне так) на подавлении внутренних врагов.

Нередко Церковь усугубляла репрессии, как это ярко – в свете костров инквизиции! – видно на примере Западной Европы. При всех жестокостях, а то и самодурстве некоторых установлений Петра I быстрый подъем русской науки, философии, культуры в целом доказал верность избранного Феофаном пути. Без этого не было бы на Руси такого великого явления, как творчество Ломоносова, да и общий ход развития науки был бы чрезвычайно замедлен.

Завершилось средневековое господство религиозной мысли. В обществе все более важную роль стали играть наука, техника, образование. Хотя философия оставалась в загоне: государство не было заинтересовано в «вольнодумстве», которое, как представлялось власть имущим, содействует бунтовщикам.

Взгляды Феофана Прокоповича отличались свободомыслием. Каким он представлял себе Бога? «Есть некая невидимая всемогущая сила, ее же Богом называем». В других случаях Всевышний у него предстает как совершеннейший разум, вечная истина, первопричина бытия или даже как порядок природы, неотделимый от нее.

Порой Феофан определенно говорит: «Под природой понимают самого Бога». «Полное определение природы совпадает с Богом относительно природных вещей, в которых Он с необходимостью существует и которые Он движет». По-видимому, материальную природу философ понимал как тело (по примеру человеческого), а Бога – как душу этого тела, определяющую его энергию, жизнь…

Идея Бога у него толкуется в зависимости от контекста и авторской задачи. Одно бесспорно: он не считал разумным отказ от этой идеи. То, что к этому он пришел путем сомнений, говорит его «Рассуждение о безбожии», где обсуждаются шесть разновидностей атеизма, в том числе пантеизм Спинозы. Сам факт изложения атеистических учений подчеркивает свободомыслие Феофана, а их классификация свидетельствует о том, что подход к проблеме бытия или небытия Бога у него был философский.

Он полагал, что материя во Вселенной одинакова. Постоянно идет «взаимный переход подлунных тел», круговорот веществ. Считал смешной и абсурдной идею Платона о Вселенной как живом организме. В этом Феофан был материалистом. Ведь у Платона косный материальный мир одушевлен духом – Богом (Космос – мегачеловек). Но если Мироздание не обладает признаками жизни, то в нем не остается места для Вселенского Разума. Так Феофан Прокопович сближался с атеистами, чем подтверждал справедливость тех, кто обвинял его в ереси.

Интересны догадки Прокоповича, относящиеся к делению корпускул, атомов. «Все… тела равно состоят из бесконечно делимых телец». Он переходит от физики к математике, демонстрируя парадокс бесконечно малых величин: если бы два ангела стали делить на бесконечно малые части один – земной шар, а другой – маковое зернышко, то второй не завершил бы свою работу раньше, чем первый.

 

Воззрения Феофана Прокоповича были созвучны переходному периоду в духовном развитии России: избавление от господства богословия. Происходило стремительное изменение структуры духовной культуры, где на равных присутствовали наука, религия, философия, открывая новые горизонты для интеллектуальных дерзаний.

Доминиканский монах Рибейра, встречавшийся с Феофаном, особо подчеркнул его роль как просветителя: «Науки в России вообще не процветают, впрочем, я знаю несколько человек отступников, воспитанных для России католическими школами. Между ними первое место занимает Феофан… Он первенствующий член Синода, при дворе имеет едва ли не решающее влияние… он искусный церковный администратор, хотя я заметил, что духовенство его скорее боится, чем любит. Он устроил в своем доме замечательную школу для юношества. В храме он важен, в алтаре внушает к себе почтение, в проповеди красноречив, в беседе о божественных и мирских предметах учен и изящен; он одинаково хорошо владеет греческим, латинским и славянским языками; в домашней жизни он великолепен… Если его следует порицать за что-либо, так это за его религиозные убеждения, если он их вообще имеет. Его библиотека, открытая для ученых, значительно превосходит императорскую библиотеку Троицкого монастыря; по своему богатству она не имеет равных в России, стране бедной книгами».

Взгляды Феофана на природу, познание, бытие Бога были созвучны философским убеждениям Михаила Ломоносова. Подобны они в то же время взглядам Джордано Бруно (черты пантеизма и деизма, идея множества обитаемых миров, круговоротов материи и т. д.); даже оба они в молодости написали комедии, высмеивающие суеверов и нечестивых церковников. Избежать трагической судьбы Прокоповичу удалось благодаря умению приспосабливаться к изменчивой политической ситуации.

Ему довелось однажды встретиться с молодым Ломоносовым в роковой для того поворот в судьбе. Феофан спас этого ученика Спасских школ от репрессий, открыв ему путь в науку (об этом – позже). У них было немало общего в главном – отношении к познанию Мира и человека.

Одно замечание Феофана имеет прямое отношение к спорам о наиболее рациональном правлении в России. По его убеждению: «Русский народ таков есть от природы своей, что только самодержавным владетельством храним быть может». Подобное мнение можно услышать и от некоторых более или менее авторитетных историков, социологов, публицистов. Ссылаются на успехи нашей страны при царской власти, в эпоху правления Сталина и ее бесславное расчленение и упадок при «демократах».

На первый взгляд исторический опыт подтверждает мысль Феофана. Но следует иметь в виду, при каких обстоятельствах, в какую эпоху и с какой целью он это написал. Он опасался, что среди олигархов Верховного тайного совета рано или поздно начнутся распри, что грозит сильным ослаблением государственной власти, а то и распадом державы на отдельные вотчины.

В русском народе, состоявшем почти исключительно из крестьян, имевших в лучшем случае начальное образование, авторитет царя как самодержца милостью Божьей поддерживала Православная церковь. Такова была традиция Средневековья, а вовсе не природная особенность русских. Ограничение этой власти могло вызвать народные волнения. Возможно, и это имел в виду Феофан.

Смена формы правления – революционное деяние, чреватое обострением социальных противоречий, активной борьбой за власть разных групп и партий, междоусобицей. Это можно было видеть на примере английской революции. Но там ограничение королевской власти было оправдано появлением и укреплением нового третьего класса – торговцев, промышленников, банкиров (буржуазии). В Российской империи этот социальный слой был слаб. В стране вместо одного верховного правителя появилось бы несколько – только и всего. Стоит ли ради этого расшатывать вековые устои общества?

Суждение Феофана следует рассматривать в контексте данной эпохи с ее социально-экономическими и духовными особенностями. Ссылка на особенности национального характера неубедительна. Возможно, Феофан просто высказался в духе своего времени, чтобы быть понятым. Другое дело – географические особенности Российской империи. Огромная территория, в основном слабо освоенная, с местными особенностями природы и населения, местными владыками, множеством крупных и мелких хозяйств…

Чтобы весь этот пестрый и рыхлый конгломерат не распался на части, требуется единая воля самодержца. В особенности когда есть угроза со стороны соседних государств.

Вот и Ломоносов в своих одах прославлял – не по заказу, а по убеждению – великих русских самодержцев: Иоанна IV, Петра I, Екатерину II. Он прекрасно сознавал, как опасен для России разброд и раздор, местничество олигархов.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru