Рудольф Баландин
100 великих открытий российской науки
Безвулканный Тянь-Шань
В переводе с китайского Тянь-Шань – Небесные горы. Так назвал эту горную страну китайский путешественник Чжан-Цян. Выполняя поручение своего императора, он в ІІ веке до н. э. миновал пустыню Такла-Макан (она тогда ещё не была пустыней) и, преодолев высокогорные перевалы, вышел к огромному горному озеру Иссык-Куль.
Никому из европейцев не довелось попасть в эти края до 1856 года. В тот год магистр ботаники Пётр Петрович Семёнов (1827–1914) в сопровождении отряда в 30 человек вышел из города Верный (Алматы) на восток, преодолел горный хребет, который назвал Заилийским Алатау, спустился в долину реки Чилик и поднялся на перевал хребта Кунгей-Алатау. Отсюда открылась великолепная картина: «Снежные вершины, казалось, прямо выходили из тёмно-синих вод озера», – вспоминал он. Это было озеро Иссык-Куль, замкнутое с юга хребтом Терскей Ала-Тау.
В долине реки Иссыка отряд вспугнул двух тигров. Три казака пустились за ними. Один тигр затаился в кустах и неожиданно набросился на охотника. Его спутник оцепенел. Тигр схватил охотника за плечо и поволок его. Третий казак с собакой бросился ему наперерез. Собака вцепилась в спину тигра. Он завертелся, пытаясь сбросить её, тут его и пристрелили. Раненому охотнику пришлось отнять в госпитале руку.
В другой раз состоялась встреча с бурым тяньшанским медведем. Она интересна с позиции психологии человека и зверя.
«Когда я спустился на дно долины, преследуя по пятам медведя, – писал учёный, – то заметил казака, стоящим впереди нас с ружьём в руках совершенно наготове. Медведь бежал впереди меня шагов на сто очень быстро, но когда заметил впереди себя казака, то пошёл очень медленно, тяжёлой походкой… Наконец медведь поравнялся с казаком, но тот, вместо того чтобы сделать выстрел, попятился назад и пропустил его мимо себя. Медведь прошёл грузно и тихо мимо своего несмелого врага, а затем, оглянувшись, бросился бежать с неимоверной быстротой».
Семёнов спросил казака, почему он не стрелял. Тот ответил, что прицелился, но потом подумал, «вдруг он меня съест, так и руки опустились».
Не знаю, точно ли запомнил Пётр Петрович слова казака, но ситуация, пожалуй, объяснялась не так просто. Конечно, есть реальная опасность, что если зверь будет ранен, он рассвирепеет и набросится на охотника. Но ведь зверь своим поведением показал, что не собирается набрасываться на человека, прошёл мимо его демонстративно спокойно и медленно, без намёка на агрессию. Человек это, возможно, не столько понял, сколько ощутил, и не стал искушать судьбу. Вряд ли этот казак был робким.
К озеру отряд вышел днём, Семёнов обследовал восточный берег и не стал задерживаться. В тот же день они отправились в обратный путь.
П.П. Семёнов-Тян-Шанский
Вскоре они пошли в новый маршрут. Первый был отчасти рекогносцировочным. И дело не только в трудностях преодоления природных препятствий. Одни киргизские племена враждовали между собой, другие не желали подчиняться Российской империи. Приходилось учитывать местную политическую обстановку.
Во второй более продолжительный маршрут отправился отряд из 90 казаков и нескольких местных проводников. Помимо сугубо географических и ботанических наблюдений, Семёнову предстояло выполнить просьбу знаменитого немецкого географа, путешественника и мыслителя Александра Гумбольдта: выяснить масштабы распространения на Тянь-Шане вулканических пород. По мнению Гумбольдта, создавшего трёхтомник «Центральная Азия» (1843), великая горная страна должна иметь вулканическое происхождение.
А. Гумбольдт разделял мнение представителей геологического учения плутонистов, полагающих «подземный жар» (Ломоносов) и вулканические явления главной действующей силой в динамике земной коры. В отличие от них нептунисты отдают приоритет поверхностным силам: воде, живым организмам, солнечной энергии.
(Конечно, разделение отчасти условное; некоторые учёные, к которым относился Ломоносов, старались совместить те и другие силы, считая, что в их противоборстве залог постоянных изменений на Земле.)
В работе «О горных цепях и вулканах Внутренней Азии» (1830) Александр Гумбольдт предположил, что в центре Азии существуют действующие вулканы и даже нанёс на карту их предполагаемое положение, в частности, на Тянь-Шане.
Исследования П.П. Семёнова, а затем других учёных опровергли эту вулканическую гипотезу А. Гумбольдта. Правда, уже в наше время приобрела популярность другая гипотеза (разновидность плутонизма) о движении предполагаемых плит литосферы под действием потоков сверхплотного вещества мантии Земли.
Маршрут экспедиции П.П. Семёнова-Тян-Шанского
Так, географ В.А. Маркин писал: «Как нам теперь известно, земная кора была смята в складки Тянь-Шаня под мощным давлением двух издревле неподвижных плит – таримского щита на юге и Сибирской платформы на севере».
Нечто подобное сообщает и Большая российская энциклопедия: «Горообразование, создавшее современный высокогорный рельеф, началось в олигоцене, особенно проявилось в плиоцене и четвертичном периоде, вызвано распространением напряжений сжатия на север в области столкновения Индостанского блока с Евразией».
Примитивное механистичное объяснение сложных процессов растяжения и сжатия литосферы! В горных странах происходят преимущественно вертикальные перемещения гигантских блоков земной коры. Горные гряды возникают совершенно не так, как образуются складки в стопке простыней, если её сжать.
Почему бы вдруг «издревле неподвижные плиты» стали сдвигаться? Ссылаются на какие-то круговороты в мантии, но они никак не доказаны и весьма сомнительны. Да и чем объяснить, что они вдруг появились после многих миллионов лет и начали сталкивать «плиты»?
Впрочем, глобальная тектоника плит, современная разновидность плутонизма, – тема особая. О ней будет речь в очерке о Кольской сверхглубокой. А пока вернёмся в 1856 год, когда Пётр Петрович Семёнов после первых во многом рекогносцировочных маршрутов отправился в далёкую экспедицию.
Его крупный отряд на этот раз перешёл западную оконечность Заилийского Алатау, повернул на юг и спустился в широкую долину Или. Приходилось опасаться нападения кочевых киргизских племён. Самым тревожным был отрезок пути через Боамское ущелье: здесь можно было наткнуться на засаду. Долина реки повернула на юго-запад. Значит, Чу не вытекает из Иссык-Куля. Это – бессточная озёрная котловина.
Когда отряд поднялся на водораздел реки и Иссык-Куля, открылась обширная плоская озёрная терраса, по которой были разбросаны многочисленные юрты кочевников. Впору было повернуть назад, избегая возможного столкновения. Это советовали казаки.
Учёный решил иначе. Взяв переводчика и несколько солдат, он отправился к юртам. Начались дипломатические переговоры. С местными жителями удалось установить добрососедские отношения. Через два дня, проведя необходимые наблюдения и отобрав образцы горных пород, Семёнов не обнаружил никаких вулканических или даже изверженных пород.
На обратном пути Семёнов прошёл по северо-западной окраине озера и поднялся на Кунгей-Алатау. С перевала он с восхищением смотрел на озеро и открывающиеся за ним горные гряды с белоснежными вершинами:
«Трудно себе вообразить что-нибудь грандиознее ландшафта, представляющегося путешественнику с Кунгея через озеро на Небесный хребет. Тёмно-синяя поверхность Иссык-Куля своим сапфировым цветом может смело соперничать со столь же синей поверхностью Женевского озера, но обширность водоёма… казалась мне с западной части Кунгея почти бесконечной на востоке…
Резкие очертания предгорий, тёмные расселины пересекающих передовую цепь поперечных долин – всё это смягчается лёгкой и прозрачной дымкой носящегося над озером тумана, но тем яснее, тем определённее во всех мельчайших подробностях своих очертаний, тем блестящее представляется на тёмно-голубом фоне… неба облитые солнечным светом седые головы тянь-шаньских исполинов».
Из города Верного (позже – Алма-Ата, Алматы) по долине Или Семёнов прошёл на северо-восток в район Джунгарского Алатау. По слухам, там из-под земли вырываются дымы и, по-видимому, находится вулкан. Ожидания не оправдались: горели подземные пласты каменного угля.
На следующий год Семёнов отправился в центр горной системы Тянь-Шань. Он первым из европейцев увидел и нанёс на карту величественный пик Хан-Тенгри, сочтя его высочайшей вершиной Тянь-Шаня. Хотя высочайшей вершиной этой горной системы был менее фотогеничный пик Победы, на который взошли советские альпинисты в 1943 году.
П.П. Семёнов по праву считается первым из европейцев, открывшим в общих чертах самую крупную горную систему Центральной Азии, с её мощными хребтами, высокогорными озёрами, реками. В 1906 году к его фамилии по царскому указу последовало продолжение: Семёнов-Тян-Шанский.
После этих экспедиций он как государственный деятель участвовал в подготовке крестьянской реформы Александра ІІ, стал директором Центрального статистического комитета, был избран председателем отделения физической географии, а затем вице-председателем Русского географического общества. Он был инициатором и организатором экспедиций русских географов, в частности Пржевальского и Миклухо-Маклая.
В сердце Азии
В середине XIX века Центральная Азия оставалась почти сплошным белым пятном. Из всех исследователей этого гигантского региона наиболее прославлен Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888). После Академии Генштаба он преподавал в Варшавском военном училище, написал учебник географии для юнкеров.
По его прошению, в конце 1866 года был направлен в Восточную Сибирь. На следующий год по предложению Русского географического общества он провёл экспедицию в Уссурийском крае, на Амуре. Исследовал 3 тысячи километров побережья Японского моря, побывал на озере Ханка.
В 1870 году Географическое общество командировало его в Монголию, Китай и Тибет. Экспедиция выступила в ноябре из Иркутска и прибыла в Пекин. Отсюда он совершил ряд маршрутов: на север, к озеру Далайнор, затем от реки Хуанхэ прошёл на запад-юго-запад, нанёс на карту несколько горных хребтов, побывал на заболоченном и засолонённом плато Цайдам и в горном массиве, окаймляющем его с юга.
Н.М. Пржевальский
«Глубокая зима, – писал он, – с сильными морозами и бурями, полное лишение всего, даже самого необходимого, наконец, различные другие трудности – всё это день в день изнуряло наши силы. Жизнь наша была, в полном смысле, – борьба за существование, и только сознание научной важности предпринятого дела давало нам энергию и силы для успешного выполнения задачи. Сидеть на лошади невозможно от холода, идти пешком также тяжело, тем более неся на себе ружьё, сумку и патронташ, что все вместе составляет вьюк около 20 фунтов. На высоком нагорье, в разреженном воздухе, каждый лишний фунт тяжести убавляет немало сил; малейший подъём кажется очень трудным… Наше тёплое одеяние за два года странствий так износилось, что всё было покрыто заплатами и не могло защищать от холода… сапог не стало вовсе, так что мы подшивали к старым голенищам куски шкуры с убитых яков и щеголяли в подобных ботинках в самые сильные морозы».
Он первым из европейцев проник в восточную часть Северного Тибета, в верховья рек Хуанхэ и Янцзы. Здесь путешественники встретили крупные стада яков и антилоп двух видов, а также стаи тибетских волков. Наступил 1873 год. Пржевальский вспоминал: «Ещё ни разу в жизни не приходилось мне встречать Новый год в такой абсолютной пустыне, как та, в которой мы ныне находимся… у нас не осталось решительно никаких запасов… Лишения страшные, но их необходимо переносить во имя великой цели экспедиции».
Два года от Пржевальского не было вестей. В Географическом обществе стали готовить спасательную экспедицию. Но из российского посольства в Китае пришло сообщение: Пржевальский возвращается, избрав путь через пустыню Алашань и центральную часть Гоби.
За полтора месяца прошли пустыню Гоби; источниками воды были редкие колодцы и мелкие озёра на глинистых такырах, куда монголы пригоняли на водопой табуны лошадей и стада коров. Воды порой было в обрез. «Мы шли девять часов кряду и сделали 34 версты… – писал Пржевальский. – Устали мы сильно, да притом, несмотря на конец августа, ещё стоит жара. Нужно видеть, в каком теперь виде наше одеяние… сюртук и штаны все в дырах и заплатах; фуражки походят на старые выброшенные тряпки, рубашки все изорвались, осталось всего три полугнилых».
Преодолев 12 тысяч километров, они пришли в главный город Монголии Ургу.
В третье путешествие в Центральную Азию, в Тибет, отряд Пржевальского отправился из восточноказахстанского форта Зайсан 3 апреля 1880 года. Пройдя по сухим степям и пустыням тысячу километров, караван сделал остановку в оазисе Хами. Пока добрались до следующего оазиса, потеряли двух верблюдов из 35. Нанесли на карту хребты, названные в честь Александра Гумбольдта и Карла Риттера, автора монографии «Землеведение Азии».
На плоскогорье Тибета, как писал Пржевальский, «вступили словно в иной мир, в котором прежде всего поражало обилие крупных зверей, мало или почти вовсе не страшащихся человека. Невдалеке от нашего стойбища паслись табуны хуланов, лежали и в одиночку расхаживали дикие яки, в грациозной позе стояли самцы оронго; словно резиновые мячики скакали маленькие антилопы-ада».
В начале октября выпал снег. Под яркими лучами солнца он был ослепительным: людям и животным пришлось промывать глаза. Горные перевалы, засыпанные снегом, преодолевали с большим трудом. Встретили гигантский горный массив, названный Пржевальским именем Марко Поло. Отряд добрался до верховьев Янцзы (Голубой реки).
До Лхасы оставалось всего 250 км, когда тибетские чиновники с конвоем остановили экспедицию, а послы далай-ламы привезли документ, запрещавший дальнейшее продвижение в эту страну.
Петербургская газета «Голос» сообщила, что Пржевальский арестован, австрийские газеты уточняли: он ограблен и убит… А его отряд прошёл на север, к озеру Кукунор, и дальше, в бассейн реки Хуанхе (Жёлтой). Впервые эти края исследовали европейцы. Он писал: «Мы видели теперь воочию таинственную колыбель великой китайской реки и пили воду из её истоков».
Вернулись в Ургу в октябре 1880 года, пройдя за 19 месяцев 8 тысяч километров.
Вторая тибетская экспедиция началась осенью 1883 года. Сначала прошли известным путём из Кяхты через Гоби и Кукунор, повернули к верховьям Хуанхэ и Янцзы, прошли по южным окраинам Цайдама и пустыни Такла-Макан, пересекли пустыню с юга на север и через Центральный Тянь-Шань вышли к озеру Иссык-Куль.
…Когда цель экспедиций не поиски приключений или экзотики, а серьёзные географические и геологические исследования, самое трудное – выдерживать каждодневные маршруты, и не только преодолевать трудности, но и вести наблюдения, отбирать образцы, совершать отдельные маршруты. В таких случаях само описание тягот пути имеет лишь косвенное значение, ибо весь смысл экспедиций – в познании, открытиях.
Горному хребту, разделяющему бассейны двух самых больших рек Китая, Пржевальский сохранил местное имя Баян-Хара-Ула, но два озера восточнее впадины Одонтала назвал Русским и Экспедиции. На карте Центральной Азии появились хребты Русский и Московский с вершиной Кремль, гора Шапка Мономаха.
В озеро Русское впадает речка Разбойничья: здесь на караван напал большой отряд местного племени тангутов. Более двух часов четырнадцать участников экспедиции противостояли двум-трём сотням нападавших грабителей. Пржевальский отметил: «Этою победою… куплено исследование больших, до сих пор неведомых озёр верхнего течения Жёлтой реки».
В честь Пржевальского была выбита золотая медаль Российской академии наук с его портретом и надписью на обороте в окружении лаврового венка: «Первому исследователю природы Центральной Азии». Большую золотую медаль вручило ему Итальянское и Лондонское географические общества.
Вместе с Козловым и Роборовским в октябре 1888 года он прибыл в город Каракол в районе озера Иссык-Куль. Отсюда должна была отправиться пятая центральноазиатская экспедиция. Однако на следующий день он почувствовал себя больным и через пять дней скончался от тифа. Могила его на крутом берегу Иссык-Куля. На девятиметровой гранодиоритовой глыбе – горный орёл; под ним карта Азии, в клюве – оливковая ветвь мира.
Дети и пасынки цивилизации
В середине ХIХ века отношение цивилизованных европейцев к «дикарям» было противоречивым. Большинство считало их жестокими, коварными, тупыми и вороватыми. Хотя существовало и противоположное мнение.
Мореплаватель и председатель Русского географического общества адмирал Ф.П. Литке (1797–1882) доброжелательно отзывался о туземцах тропических островов Тихого океана. Когда кто-то из местных жителей украл корабельное имущество, Литке написал: «Им надлежало бы быть выше людей, чтобы не подпасть искушению присвоить себе одну или две из многих драгоценностей, около них как будто нарочно разбросанных».
Многие металлические детали, инструменты, привычные для европейцев, были для островитян драгоценными. Литке пришёл к выводу: «Ласковое и снисходительное обращение с дикими, соединённое с твёрдостью и настойчивостью, а когда нужно, то и обнаружение силы есть единственное средство сохранить с ними постоянный мир и согласие».
Был момент, когда вооружённое столкновение казалось неизбежным. Островитянин замахнулся копьём на Литке, а тот выстрелил поверх головы нападавшего, предупредив схватку.
Однако в середине ХІХ века даже в научной среде преобладало мнение о высоких духовных достоинствах представителей белой расы от «цветных». Американские антропологи Нотт и Глиддон опубликовали монографию «Типы человечества» (1854), утверждая отсутствие родства между белыми и неграми, которые ближе к человекообразным обезьянам. Французский аристократ Жозеф Артюр де Гобино издал «Трактат о неравенстве человеческих рас» (1855). По его мнению, высшая арийская раса призвана господствовать над всеми другими.
В России такие взгляды не пользовались популярностью. Российский академик Карл Бэр писал: «Не есть ли такое воззрение, столь мало соответствующее принципам естествознания, измышление части англо-американцев, необходимое для успокоения их собственной совести? Они оттеснили первобытных обитателей Америки с бесчеловечной жестокостью, с эгоистической целью ввозили и порабощали африканское племя. По отношению к этим людям, говорили они, не может быть никаких обязательств, потому что они принадлежат к другому, худшему виду человечества. Я ссылаюсь на опыт всех стран и всех времён: как скоро одна народность считает себя правою и несправедливо поступает относительно другой, она в то же время старается изобразить эту последнюю дурною и неспособною».
В противовес расизму во Франции вышла книга Катрфажа де Брео «Единство рода человеческого» (1861). Но это были теоретические рассуждения, а суть проблемы оставалась спорной, и всё меньше было шансов решить её на опыте: почти не оставалось племён, не испытавших влияния технической цивилизации.
…Каждая культура, каждое племя или народ, каждая человеческая личность имеет право на самостоятельность. Взаимодействуя, они должны исходить из обоюдного уважения, не стремясь насаждать свои порядки.
Подобные принципы были близки и понятны Николаю Николаевичу Миклухо-Маклаю. Он рос и воспитывался в интеллигентной российской семье середины XIX века – времени расцвета русской культуры, и прежде всего литературы, пронизанной идеями свободы, гуманизма, поисков правды и добра. Среди тех, кто содействовал его путешествиям и научным исследованиям, были П.П. Семёнов-Тян-Шанский, К.М. Бэр и Ф.П. Литке, а среди учителей – Т. Гексли и Э. Геккель.
Миклухо-Маклай провёл уникальный эксперимент. В сентябре 1871 года он высадился на практически неизученный юго-восточный берег Новой Гвинеи, чтобы прожить год среди «дикарей», считавшихся людоедами.
Эти люди жили в условиях каменного века. Для них белый пришелец был «человеком с Луны» (так они предположили), поистине гостем из далёкого будущего. А для него они были людьми из далёкого прошлого. Именно людьми, собратьями по разуму и чувствам. К тому же, в отличие от многих просвещённых европейцев, личностями достойными, умными, доброжелательными.
Русскому исследователю пришлось пережить немало тягот пребывания в условиях тропиков, порой его жизнь буквально висела на волоске. Многие туземцы воспринимали его как нежеланного опасного гостя, порой даже покушались на его жизнь. Но всё это было для него досадными недоразумениями, издержками экспедиции, цель которой – изучение одного из немногих оставшихся племён каменного века.
«Меня приятно поразили хорошие и вежливые отношения, которые существуют между туземцами, – писал он, – их дружелюбное обращение с жёнами и детьми… Мне не случалось видеть ни одной грубой ссоры или драки между туземцами; я также не слышал ни об одной краже или убийстве между жителями одной и той же деревни.
В этой общине не было начальников, не было ни богатых, ни бедных, почему не было ни зависти, ни воровства, ни насилия. Лёгкость добывания средств к существованию не заставляла их много трудиться, почему выражения злобы, ожесточения, досады не имели места. Название, которое я дал целому архипелагу: архипелаг Довольных людей, свидетельствует о том впечатлении, которое произвела на меня мирная жизнь островитян».
Миклухо-Маклай с папуасом Ахматом. Малакка, 1874 или 1875 г.
Таким был первобытный анархизм (или анархо-коммунизм) у папуасских племён, ещё не подвергнувшихся насилию со стороны белых колонизаторов.
…По мнению Иммануила Канта, вершиной антропологии и философии является учение о поведении человека, о нравственности – этика.
Недопустимо использовать человека как средство для достижения своих целей.
Следует поступать так, как желаешь, чтобы с тобой поступали другие; так, чтобы твоё поведение могло быть всеобщим законом.
Наш долг – собственное совершенство и чужое счастье.
Мораль есть учение не о том, как сделать себя счастливым, а о том, как сделать себя достойным счастья.
Миклухо-Маклай поступал в полном согласии с этими принципами. А папуасы, не имевшие понятия об этических теориях, на практике подтвердили верность такого принципа поведения. Русский учёный в своей экспедиции к папуасам осуществил эксперимент, подтвердивший верность этических воззрений Канта. Представители различных культур смогли существовать при взаимной помощи, взаимном уважении, взаимопонимании.
В первой половине научно-технического XX века разразились самые кровопролитные в истории войны. Миклухо-Маклай предвидел такую возможность. Он точно указывал, что прямой путь ведёт от признания «избранных» рас к признанию «избранных» народов, общественных групп, государств. Он писал А.А. Мещерскому, своему давнему другу:
«Возражения вроде того, что тёмные расы, как низшие и слабые, должны исчезнуть, дать место белой разновидности «идеального человека», высшей и более сильной, мне кажется, требуют ещё многих и многих доказательств. Допустив это положение, извиняя тем истребление тёмных рас (оружием, болезнями, спиртными напитками, содержанием в рабстве и т. п.), логично идти далее, предложить в самой белой расе начать отбор всех неподходящих к принятому идеалу представителя единственно избранной белой расы для того, чтобы серьёзными мерами помешать этим «неподходящим экземплярам» оставить дальнейшее потомство, логично ратовать за закон: чтобы всякий новорождённый, не дотягивающий до принятой длины и веса, был устранен, и т. п.».
Далеко вперёд видел Миклухо-Маклай! Опытом своей жизни он опровергал выводы расистов.
Каждый человек, народы, государства стоят перед выбором: или сосуществование на основе общих высоких идеалов добра и справедливости, или стремление к власти, покорению, господству, насаждению своих интересов.
В сентябре 1886 года Л.Н. Толстой написал Миклухо-Маклаю: «Человек… является один среди самых страшных диких, вооружённый вместо пуль и штыков одним разумом, и доказывает, что всё то безобразное насилие, которым живёт наш мир, есть только старый отживший абсурд, от которого давно пора освободиться людям, хотящим жить разумно…
Если ваши коллекции очень важны… то и в этом случае все коллекции ваши и все наблюдения научные ничто в сравнении с тем наблюдением о свойствах человека, которые вы сделали, поселившись среди диких и войдя в общение с ними и воздействуя на них одним разумом… Ваш опыт общения с дикими составит эпоху в той науке, которой я служу, – в науке о том, как жить людям друг с другом».
Увы, до сих пор наука эта – пожалуй, самая важная для человечества – плохо применяется на практике.
