Ростислав Кот
Ты избран
Наедине и в одиночестве
Сколько бы ни было друзей, вызов судьбы всегда встречаешь один на один…
Сенатор Ао, Улл, «Размышления вне кабинета», «Бюллетень Независимого Комитета по наблюдению и арбитражу», вып. III, Стр. 25
Я шёл по монолитному полу из чёрного полированного камня. Высоко над головой был такой же чёрный каменный купол. Многочисленные отверстия в нём должны были, наверное, символизировать тысячи солнц, горящих в бездне космоса. Но сейчас они напоминали скорее дыры в прохудившейся крыше мироздания, из которых тусклыми колоннами спускался вниз свет неяркого дня.
Вообще, архитектура сооружений Космодрома довольно своеобразна. Технический эксперт расписал бы её функциональность и строгую прагматичность. Психолог бы, наверное, отметил, что всё сделано с должным эмоциональным подтекстом. А я бы сказал – всё в ней сделано для того, чтобы несведущий человек растерялся и вёл себя скромнее.
Я, конечно, был здесь не в первый раз. Но всё равно чувствовал эту ноту.
В голове моей вместо подобающих моменту торжественных мыслей вертелись глупые вопросы. Например, почему через дырочки в высоких каменных сводах не просачивается дождь, заставший меня в дороге. Или куда деваются мокрые следы от ботинок на этом чёрном зеркале, в котором мои светлые брюки отражаются нелепым бежевым пятном… И где-то сверху должно быть ещё одно светлое пятно – моё бледное лицо. Перед Аудиенцией не волнуется только глупец.
Я вошёл в центральный зал Резиденции Космодрома. Поперёк этого зала, который официально называется Главным, пролегает широкая полоса ярко-жёлтого цвета, разделяя всё здание Резиденции, со всеми его огромными помещениями, арками и сводами, на две строго симметричные части. Одна из них – для косможителей. Вторая – для планетян. А посередине – Жёлтая Полоса. Граница миров.
На самом деле, эта самая граница устроена несколько сложнее – Жёлтых Полос две. Та, что была сейчас передо мною, именовалась Жёлтой Полосой Внешнего контура. А там, дальше, если преодолеть её и пройти к противоположному выходу из Главного зала, выйти из-под изящной арки на лётное поле Космодрома, пересечь площадку для ожидания, размеченную под наземный космодромный транспорт, и пройти несколько сот метров по прямой, встретится ещё одна Жёлтая Полоса – Внутреннего контура. Она очерчивает границу особой зоны лётного поля со стоянками для звёздных кораблей. Но для планетянина, находящегося снаружи, за десятиметровым забором Космодрома, сути дела это не меняет. Ему-то всё одно, одна Жёлтая Полоса отделяет его от космоса или две.
Меня встречал офицер народа Песчаных в ранге сотника. Ого, такая честь! Обычно тут дежурит какой-нибудь младший чин. Сотник стоял на Жёлтой Полосе в центре Главного зала. Засунув большие пальцы за армейский ремень, офицер неотрывно смотрел на меня, выпятив подбородок. Это был крупный, чуть лысоватый мужик с обыкновенным крестьянским лицом. Но выправка его говорила о том, что сотник если и происходил из Земледельцев, то покинул свою общину очень-очень давно, возможно, ещё в юности. А может, и вовсе был рождён уже на Космодроме, унаследовав свои крестьянские гены от кого-то из родителей.
С годами я начал лучше понимать значение символов и разных других неявных сигналов, которые хотят до тебя донести. Казалось бы, зачем держать на Космодроме в качестве отряда охраны целый народ, коль знающие люди говорят, что Жёлтая Полоса в любой миг может быть прикрыта защитным полем, с которым ничто в нашем мире, наверное, не справится? Уж не для того ли, чтобы подчеркнуть величие этого гигантского сооружения с искусственным интеллектом? Дескать, посмотри на их судьбу и смирись со своей… Это ж подумать только – всю жизнь на Космодроме! Даже я, которого с детства увлекало всё, что связано с космосом и другими мирами, не мог себе представить, как можно так жить. Но вот, живут же…
В Главном зале и вообще вокруг, насколько хватало взгляда, на зеркальных каменных полах я больше никого не увидел. Возможно, в этот час кроме нас двоих – меня и сотника Песчаных – во всей Главной Резиденции не было ни души. И то мы не смогли по-человечески пообщаться. Дождавшись, когда я подойду поближе к Жёлтой Полосе, сотник показал, как будто кладёт мне ладони на грудь, а потом направил обе свои руки влево, в сторону зала Аудиенций, предназначенного для планетян. Это был особый межпланетный язык жестов, называемый интерадапт, и означало это буквально следующее: «Вам нужно пройти туда». Я и сам знал, куда мне идти для Аудиенции. Да и сотник, похоже, понимал, с кем имеет дело. И потому я был несколько удивлён таким поведением дежурного офицера Песчаных. Тем не менее, я ответил ему, и тоже на интерадапте. Я подчёркнуто благодарно кивнул, а потом, коснувшись пальцами своего лба, опустил руку вниз, как будто вдавливая что-то ладонью. «Спасибо. Я понимаю», – вот что это означало.
«И чего он на меня так смотрит, этот сотник?» – думал я, двигаясь вдоль Жёлтой Полосы в зал для Аудиенций. Офицер космодромной охраны сопровождал меня, шагая по своей территории, по камню, окрашенному ярко-жёлтым пигментом. Диковинного вида лучемёт висел у Песчаного на плече, но руку он держал у оружия, как бы случайно придерживая ствол за цевьё… Знал ли он, что мой вызов на Космодром именной? Наверняка знал…
Интересно, сколько он видел таких вот посетителей? Каждый, наверное, пытается выглядеть уверенным и спокойным. И старается не замечать отражения своего бледного лица, что неотрывно сопровождает его в чёрном каменном зеркале пола…
Так что же за печальная мудрость сквозит во внимательном взгляде сотника? Что такого он ведает, о чём я пока даже не догадываюсь? И почему Космодром перед моим приходом потребовал усилить караул старшим офицером? Конечно, в тот момент, ответа на эти вопросы у меня не было…
Зал Аудиенций, примыкающий к Главному залу, похож на него, только размером поменьше. Всё те же высокие своды из полированного камня с дырочками для звёзд, в которые глядит сейчас тусклое облачное небо. Только в стенах ещё сделаны округлые ниши. А в каждой из них – одно-единственное кресло, каменная тумба и серебристая пирамидка управления.
Говорят, что нишу нужно выбирать с умом, какие-то схемы выдумывают… Но я считаю, что всё это ерунда. И всегда иду в ближайшую. С судьбой в прятки играть бесполезно.
Подойдя к нише, я остановился, достал свою профессиональную карточку и сжал её между пальцами. Подождал, пока вплавленный в неё прозрачный кристалл медленно разгорелся ясным и чистым сиянием, словно преломил в себе лучи самого солнца, невидимого сейчас из-за нависших над миром дождевых туч… Засветился кристалл – значит, можно проходить.
Едва я уселся в кресло, монолитная стена за моей спиной пришла в движение. Скользнув по широкой дуге, она закрыла нишу от посторонних глаз. Уши почувствовали небольшое повышение давления – капсулы для Аудиенции были герметичны. Если Космодром вдруг почему-то раздумает открывать стену, то её не откроет никто. И покинуть капсулу можно будет только лет через двести, естественным путём, так сказать, – в виде праха, который постепенно выдует наружу принудительной вентиляцией…
Это была далеко не первая моя Аудиенция, но я каждый раз волновался. Всего можно ожидать, когда имеешь дело с таким гигантским и всесильным собеседником… Всё, стоп. Пора приниматься за дело.
Я вставил в прорезь каменной тумбы свою профессиональную карту, и она почти мгновенно скрылась где-то там внутри. Потом я протянул руки к серебристой восьмигранной пирамидке, коснулся пальцами холодного шершавого металла. На каждой из её граней были едва заметные бугорки и ямки. Каждая грань играет свою роль. Бугорки и ямки на разных гранях пирамидки повторяются, но в каждом случае набранное имеет особый смысловой оттенок. Символы языка итик были почти не видны, но я знал эту вплавленную в металл азбуку назубок, мне не нужно было смотреть на пирамидку, чтобы работать с ней.
Сначала нужно набрать приветствие – так требует этикет. Космодром не беседует с безграмотными. Тот, кто даже этого не может, действительно рискует остаться в капсуле для Аудиенций навсегда.
После приветствия пирамидка оживает – на её гранях явственно проступают символы, включается голографический проектор. Это всегда очень красиво: белый лучик из вершины пирамиды сначала тянется вертикально вверх, к чёрному каменному своду капсулы, а потом быстро рисует в воздухе направленную остриём вниз сияющую пирамиду. Это объёмный голографический экран. У него, как и у серебристой металлической пирамидки, тоже восемь граней, и каждая светится своим цветом. Это старая как мир и мудрая система декодирования нюансов человеческого общения. Каждая грань, каждый цвет имеет свой эмоциональный подтекст. Каждая набранная фраза смещается к «своей» грани и окрашивается в её цвет. Считается, что это позволяет собеседникам яснее выразить свои мысли и намерения.
Красная грань – это цвета официального приказа. Оранжевый – цвет надежды, хороших ожиданий. Жёлтая грань символизирует радость или одобрение. Зелёный цвет передаёт уверенность собеседника в чём-либо, это тональность утверждения. Голубой, напротив, демонстрирует неуверенность. Синий – цвет сожаления, печали, прощания. А вот фиолетовый – гнев, большое разочарование, раздражение. Белый цвет никаких эмоций не выражает. Я думаю, что последнее сделано в подражание физической сущности спектра – если объединить все семь цветов, получится белый. Точно так же, если слить вместе все эмоциональные тональности, объединить гнев и радость, приказ и неуверенность, добро и зло, то получится непонятно что, белый шум… Человеческие чувства исчезают в чём-то большем, разом объединяющем их все. И это похоже на белый свет звёзд… Или на белый свет Вечного Моста, который, как говорят, видит тот, кому выпало покинуть этот мир. В смысле, не эту планету, а вообще… Получается, что белый цвет для тех случаев, когда эмоции ещё не родились или уже слились воедино и душа обыкновенного живого человека их не различает.
На самом деле, мне всегда казалось, что эфемерная смысловая ткань человеческой речи куда сложнее, чем эта пространственно-цветовая схема «восемь-на-восемь». Вот и сейчас я испытываю сложные чувства, а формальный диалог ритуального приветствия у нас с Космодромом идёт по белой, безэмоциональной плоскости официальных сообщений. Или это просто оттого, что я испытываю все эмоции разом?
Повторюсь, это была уже далеко не первая моя Аудиенция. И я ожидал увидеть обычную восходящую красно-фиолетовую лесенку требований к правительству колонии и нареканий в его адрес, которая увенчается в итоге золотой восьмиконечной звёздочкой, опутанной затейливым вензелем. Эта звёздочка – эмблема Космодрома. Точнее, так выглядит его шифропечать. Если подняться до этой яркой звёздочки светящимся диском объёмного фокуса, который с вершины серебристой интерфейсной пирамидки кончиками указательных пальцев можно гонять туда-сюда внутри голографического экрана, то от светящейся перевёрнутой пирамиды проекционного поля отслоится и съедет к вогнутой каменной стене большое сияющее полотно, на котором отобразится официальный бланк Космодрома с той же золотистой восьмиконечной звездой в левом верхнем углу.
У Космодрома всегда есть что поприказывать правительству колонии и есть за что на него погневаться. Развиваемся мы медленно. Если, конечно, вообще развиваемся, а не деградируем, как считают некоторые в сенате Малого Кольца. Все принятые и утверждённые программы развития мы стабильно проваливаем. Вся поступившая по линии Малого Кольца помощь быстро растворяется на необъятных просторах нашей почти не обжитой планеты. Непонятно, кто в этом виноват, но поругать за это Кондукторию, как именуется наше правительство, и её бессменного Председателя Басу́ту представляется вполне логичным.
Однако, вопреки моим ожиданиям, в этот раз с самого начала всё пошло не так. Выше и выше поднимались сцепленные между собой цепочки безэмоциональных фраз, взбираясь всё по той же белой грани. Это могло ничего не означать или, напротив, означать нечто невероятное, лежащее за гранью добра и зла. Я в тот момент так разволновался, что с трудом схватывал смысл написанного на языке технический итик, хотя знал его вполне прилично. Что-то про неизбежность исторических кризисов в развитии человеческого общества и про то, что обычные, рутинные средства против настоящих кризисов бесполезны и что справиться с ними может помочь только истинная преданность своему народу, своей родине и всё такое…
Космодром умел говорить красиво – лесенка мудрых и гармонично построенных фраз, оттиснутых в голографическом поле чёрным по белому, формировала чёткий симметричный пространственный узор, залюбуешься… Пока я соображал, к чему здесь, в герметичной капсуле для Аудиенций всемогущего Космодрома, такой возвышенный слог, поверх этой гармонии и симметрии высветился маленький искорёженный значок. Такой вид обычно имеют взломанные шифропечати. А шифропечать обычно ставится только на особо важные официальные документы…
Поджав подрагивающие губы, я прищурил один глаз: значок очень напоминал эмблему Лаха, правительственного комплекса планеты Улл. Это были документы оттуда – с великого Улла, одной из центральных планет Малого Кольца.
Тридцать с чем-то лет назад Лах был захвачен мятежниками во главе с тогда ещё молодым полковником Кутой Ш. После того достопамятного мятежа на Улле, центральной планете Малого Кольца, установилось что-то вроде двоевластия. Изначальная власть Малого Кольца во главе с Агой I, Великой Прорицательницей, восседающей на том же Улле в Полупрозрачном дворце, спрятанном в недоступных полярных горах, не смогла до конца подавить мятеж и вернуть всё на круги своя. Но и мятежникам многого добиться не удалось. Ну захватили они Лах, правительственную резиденцию, угнали во внешние области звёздной системы Улла огромную космическую платформу из орбитального промышленного комплекса, установили контроль над кое-какими военными объектами, но своей конечной цели так и не добились. А цель их была, как я понимаю, – установить в Малом Кольце свои порядки, полностью переделать его под свои новомодные взгляды, лишённые вековой мудрости Полупрозрачного дворца, и всё такое…
На самом Улле, говорят, с тех пор распространилась если не анархия, то как минимум власть бандитов и отщепенцев. Но на безоблачной жизни других планет Малого Кольца и, в особенности, нашей далёкой и полузабытой всеми колонии Имллт, это пока никак не сказывалось. «До сего дня не сказывалось», – машинально подумал я, подгоняя похолодевшими пальцами голографический фокус к взломанной шифропечати Лаха. И тут же, подобно тому, как на предыдущих аудиенциях у меня отслаивался на отдельное голографическое полотно официальный бланк Космодрома, отделилось и съехало к дальней стенке капсулы для Аудиенций полотнище с очень странным документом…
Заголовок его был повреждён – ну, это понятно: сказывались последствия взлома. Причём взлома грубого – покорёженная эмблема Лаха в верхнем левом углу была словно вдавлена в голографический лист каблуком. Основная часть документа содержала всего-то страничку текста. Пять основных пунктов…
Для того, что там было написано, текст был обескураживающе краток. Я дважды прочитал его, прежде чем до меня стало доходить. Глаз выхватывал из документа отдельные предложения, но мозг отказывался сразу выстроить их в некую логическую систему. «…Установить контроль над колонией Имллт путём стремительной и решительной десантной операции…», «…нанести упреждающий удар по объектам инфраструктуры, вывести из строя общепланетную энергосистему…», «…первоочередной целью является уничтожение наземных вооружённых сил и сил воздушно-космической обороны…», «…захват правительственных зданий, узлов связи, транспортных узлов, промышленных и научных центров…». Это был план межзвёздной войны, план захвата нашей колонии!
Постепенно я начал хоть что-то соображать… В голове заворочались мысли… Внутри голографического пространства я потянулся светящимся фокусом к разделу документа под названием «Силы и средства»… И мне тут же открылся новый документ, гораздо более объёмный, где в структурированном виде перечислялось то, что предполагалось использовать для межпланетной десантной операции. Численность десантных подразделений, состав доставляемой техники и вооружений… В какой-то степени я в военном деле разбирался, но до профессионального военного мне было, конечно, далеко – даже этой информации оказалось для меня многовато. Но каждый пункт можно было раскрывать всё дальше и дальше – в белёсом голографическом тумане выскакивали и съезжали в стороны всё новые и новые сияющие полотнища, всё более подробные сведения о только что открытом мне немыслимом будущем заполняли пространство в капсуле вокруг меня. Наверное, на какой-то миг мною овладело отчаяние: пальцы заметались по вершине холодной серебристой пирамидки, и на меня посыпались чертежи боевой техники, списки бортовых номеров бронемашин и реестры серийных номеров стрелкового оружия…
«На чём же всё это повезут?» – мелькнула у меня спасительная мысль. Тут же мои пальцы сами нашли нужный раздел на одном из бесчисленных информационных уровней хладнокровно продуманного замысла. И вот уже встают передо мной контуры тяжёлых транспортно-боевых кораблей, на рисунки которых я засматривался в детстве. Но я понимал, что их не хватит! А, вот: к ним ещё реестры арендованных грузовых судов с отметками о том, какие контракты уже заключены, а какие ещё только предстоит заключить… И флагманом всей этой эскадры будет десантный крейсер «Сверкающий» – самая настоящая боевая единица, один из двух оставшихся в пределах Малого Кольца полноценных боевых звёздных кораблей. Возможности этого крейсера я прекрасно знал – у меня даже моделька его в детстве была… Любимая игрушка…
«Но ведь это агрессия! Нарушение Закона! – наконец-то сработала служебная часть моего мозга. – Космодром может просто-напросто заблокировать энергоснабжение своего лётного поля! И тогда подавляющее большинство кораблей не получит ни энергии на обратный путь, ни запасов дейтерия… Что же, они останутся здесь навсегда? Кто согласится на такой контракт?» Но и на это сразу нашёлся ответ – в разделе «Обеспечение операции и подготовительные мероприятия». Ответ этот был несколько километров в поперечнике и имел на борту целых шесть стандартных термоядерных конверторов – как раз таких, какой у нас на Имллт всего один. Космическая платформа, которую мятежники угнали тридцать два года назад. У них всё было предусмотрено – гигантская промышленная платформа с мощной энергетикой и загруженные десантом корабли в нашу систему должна была перенести, и снабдить их энергией на обратный полёт была способна. Кроме того, с таким обеспечением можно было спокойно стрелять по нашему конвертору – у незваных гостей был бы на орбите свой собственный источник энергии.
Ну, и последнее – когда… Когда это всё должно случиться? Я принялся искать ответ на этот вопрос, но натыкался только на чертежи типовых лагерей для военнопленных и карты с районами рекомендованных мест захоронения убитых в боях и расстрелянных защитников колонии… Почему-то я не встретил никаких инструкций о том, как поступать с пойманными членами правительства Кондуктории – и не удивился этому. Даже в тот момент мне слабо верилось, что кто-то из них решится с оружием в руках защищать родную планету и попадёт либо в типовой лагерь для военнопленных, либо в одно из рекомендованных мест захоронения…
Расчёт времени нападения оказался самой нудной главой. Честно признаться, прогуляв в университете цикл лекций по управлению, я слабо разбирался в сетевом планировании, и потому все эти многосвязные, сходящиеся в одну точку графики вызывали у меня только головную боль. Главное, что я выудил из этого информационного омута – пока ещё даже точный срок вылета всей этой армады к нам в гости не был определён, не то что ожидаемый период её прилёта. В общем, дата начала войны зависела от хода подготовки в целом, и потому определить её точно на сей момент не представлялось возможным. Да точные день и час пока, наверное, и не были так важны. Поворошив некоторое время многослойный план агрессии – где-то вчитываясь, где-то пройдясь по верхам, – я сделал для себя вывод, что от войны нас пока отделяют годы. Семь-восемь лет, если конкретнее. Но от этого не легче – план успешно реализуется, хоть подготовка пока и в начальной фазе…
Шумно выдохнув, я откинулся в кресле. И тут же, без команды, как будто изрядно потрудившийся проектор только того и ждал, открытые мною светящиеся страницы этого жуткого информационного пространства принялись гаснуть одна за другой. Поначалу казалось, в произвольном порядке, но я быстро понял, что это не так… И они не просто гасли – очередной лист с убийственно подробной информацией перемещался откуда-то сбоку в центр поля зрения и, повисев там несколько секунд, медленно растворялся в воздухе, словно специально стараясь получше отпечататься в моём бедном мозгу… Причём в этом параде документов участвовали не только те, которые я открывал, но и какие-то ещё… Например, мне хорошо запомнились карты наших городов со стрелками первоочередных задач для нанесения ударов, расчерченные на зоны ответственности отдельных десантных подразделений, с обозначенными светящейся паутинкой штриховки районами высадки и сосредоточения. Карты я точно не открывал – я до них просто не добрался. Послание как бы показывало мне самоё себя, чтобы я сдуру чего-нибудь пугающего и неприятного не упустил…
И вот, наконец, всё погасло – остались только чёрный полированный камень округлых стен капсулы да сияющая перевёрнутая пирамида голографического экрана с гармоничным узором высокоморальных фраз по белой грани, прессующей воедино добро и зло, светлые идеалы и страх с безнадёжной тоской…
Пока я хлопал глазами, поверх взломанной шифропечати Лаха появилась очередная бесстрастная фраза: «Вся информация записана на твою карточку».
«Это официальное послание?» – отстучали мои пальцы по серебристой интерфейсной пирамидке.
Уже в тот момент я начал догадываться, что сейчас произойдёт. И потому задал верный вопрос…
«Нет», – возник у всё той же белой грани безмолвный ответ.
«Там будет печать Космодрома?» – попытался уточнить я.
«Нет», – ответ оказался пугающе лаконичен, но потом Космодром снизошёл до пояснения: «Информация должна быть общедоступна».
Да разве в этом было дело! Я знал, что шифропечать Космодрома имеет регулируемые режимы доступа – хоть всем на свете данные разошли! Но все скреплённые ею документы официальными же и оставались, независимо от установленного уровня допуска. А вот если шифропечати совсем нет… Вопрос был в том, как я явлюсь в секретариат правительства Кондуктории с посланием, которое не имеет статуса официального документа Космодрома!
«И что мне с этим делать?» – в тот момент этот вопрос вовсе не казался мне наивным.
«Поступи с этим как должно», – припечатал меня Космодром.
«А как должно? – мои пальцы, слегка подрагивая, заторопились, забегали по серебристым граням, на лету отыскивая нужные лунки и бугорки. – Не самому же мне это читать? На нашей планете единственная централизованная информационная сеть. Её основной портал контролирует правительство Кондуктории. А там, как я понял, ожидаются трудности с восприятием информации».
Я набрался дерзости и заговорил с Космодромом, как с человеком! Но белая грань голографического экрана, олицетворяющая единение добра и зла, была непрошибаема, словно белая стена.
«Информация должна быть общедоступна, – вновь сказали мне чёрные буковки, проявившиеся сквозь белое безэмоциональное сияние. – Бери карточку и поступай с посланием как должно».
«Так мне же в Кондуктории башку оторвут, если я туда с этим заявлюсь», – я как-то сумел перевести эту свою мысль на технический итик. Надо же, и соответствующие по смыслу слова умудрился подобрать. Этот язык был родом из прошлых, куда более благополучных времён, и оказался совершенно не адаптирован для сообщения таких примитивных вещей…
В ответ мне пошёл стих на ещё более древнем языке Тдмт – согласно преданиям, на нём говорили строители Космодромов, основатели Малого Кольца. А ещё легенды утверждали, что у начала времён на этом языке сама Вселенная назвала себя по имени.
«Только ты, я и совесть твоя…» – судя по возвышенному стилю, Космодром начал цитировать мне что-то из свитков «Жемчужин Тдмт».
И почему он считает, что я должен этот язык знать? Ах, ну да, ему ведь известен профиль моей подготовки, заразе каменной… Да, я знал этот язык! И от отчаяния у меня хватило наглости перебить сам Космодром, это великое создание древних!
«А почему только трое?» – вколотили в пирамидку кончики моих пальцев, не дожидаясь, пока на голограмме проявятся все затейливые символы очередной строфы. – «Предполагается, что совесть должна быть только у меня?»
«Я не человек», – ответил мне Космодром.
«Но ты разумен, – возразил я, окончательно сорвавшись с тормозов. – Разве совесть связана только с биологической сущностью? Мне всегда казалось, что это – прерогатива разума».
Свою реплику я пустил по зелёной грани, надеясь наконец уйти от выстроившегося у нас мёртвого диалога в чёрно-белых тонах. Я был уверен в своих словах – почему бы и не зелёная грань?
Целую секунду думал Космодром, что на это ответить…
«Удивительное сочетание – дерзость и комплимент…» – отпечатал мне каменный колосс на голограмме всё в той же бесцветной эмоциональной тональности. – «Почему ты считаешь, что я разумен?»
«Слышал от уважаемых людей. Делаю выводы сам», – без колебаний отозвался я, опять сместив лесенку диалога к зелёной грани. Дескать, не отвертишься, разумный ты – так и давай поговорим о том, на что ты меня толкаешь, как разумный с разумным…
Но нет!
«Вопрос о разуме ещё обсудим, если представится возможность. А сейчас иди. Послание у тебя», – прочитал я ответ. И голографический экран погас.
Вот и всё. Коротко вздохнув, я подумал, что мне так и не удалось оторвать нашу беседу от белой грани. Конечно, кто я такой, чтобы рассуждать со мной о добре и зле в понятной мне, человечишке, системе координат. «Поступай как должно», – и всё тут!
Моя профессиональная карточка, выскочившая из прорези в каменной тумбе, была горячей. И казалась потяжелевшей. Я взял её в руку, обжигаясь, и не поверил своим глазам – кристалл на карточке стал зелёным! Когда я вставлял её в тумбу, он был белым и прозрачным как свет холодного осеннего солнца…
Чтобы хоть немного объяснить свои чувства, скажу только, что смена цвета кристалла на зелёный означала для меня повышение статуса. Очень серьёзное повышение. В моей профессии (и для всех, кто хоть как-то связан с Космодромом) цвет кристалла, вплавленного в профессиональную карточку, означает очень многое. Этот глубокий и чистый изумрудный оттенок давал массу дополнительных привилегий, порой очень важных. Например, с зелёным кристаллом я мог в любое время, без вызова и предварительного запроса, сколько угодно раз и когда захочу пересекать Жёлтую Полосу Внешнего контура. А ещё требовать Аудиенции по собственной инициативе. Для тех, кто занимается, к примеру, вопросами таможни и межпланетных перевозок – это просто золотое дно. Да и в моей работе такая свобода могла при определённых условиях решить всё дело. Может, даже жизнь спасти… Ну и, помимо прочего, зелёный кристалл сулил заметную прибавку к жалованию…
Круче зелёного кристалла – только жёлтый кристалл, он под цвет Жёлтой Полосы… С ним можно и Жёлтую Полосу Внутреннего контура пересекать! Но это уж такие запредельные возможности, что их и обсуждать нечего.
Я знал в лицо большую часть тех, кто в нашей колонии был профессионально завязан на Космодром. На всей планете лишь двое имели жёлтый кристалл – оба адвомаршала, руководители оперативного и таможенного крыла нашей адвослужбы. То есть Сержант, мой шеф, и человек по прозвищу Папаша Корн. А зелёный кристалл на профессиональной карточке был только у десятка человек, наверное. Теперь вот и у меня…
Зачем это мне было сейчас? Такой жест со стороны высших сил… Подачка? А к чему тогда все эти слова – ну, вроде «только ты, да я, да совесть твоя»? Шанс на спасение от правительственной охраны? Драпать потом к Космодрому? Легко сказать: от столицы до Космодрома пятьдесят километров… Да и потом, прорвёшься ты за Внешний контур Жёлтой Полосы, а дальше что? Сидеть тут на бетоне и загорать между Внешним и Внутренним контурами? Бродить по пустым залам Главной Резиденции со стороны, предназначенной для косможителей? Здесь же ни еды, ни воды…
У меня было искушение задать этот вопрос – уже встав с кресла, я снова повернулся к тумбе. Но тут заскользила по кругу стена, замыкающая капсулу. Я понял, что никто больше не станет со мной разговаривать. Выметайся по-хорошему – вот что это означало. И разбирайся во всём сам, пигмей несчастный. Пусть и повышенный в статусе, но пигмей…
Я вышел из открывшейся капсулы. Сотник так и стоял на своей Жёлтой Полосе, поджидая меня. Наверное, все после Аудиенции выходят слегка взмыленные, с вытаращенными глазами. Но когда сотник заметил зелёный кристалл, глаза на лоб полезли уже у него…
Шагая по чёрному зеркальному полу на своей стороне зала для Аудиенций, я обошёл сотника по большой дуге. Не нужны мне были его эмоции – своих хватало…
И внезапно я понял, зачем тут сегодня дежурил именно сотник. Полномочий, знаний и опыта старшего офицера народа Песчаных хватило бы для предупреждения и нейтрализации последствий большинства возможных случайностей и недоразумений на моём коротком пути по залам Главной Резиденции. Например, если бы я опоздал, споткнулся и упал без чувств, засомневался или подвергся вдруг нападению неизвестных на планетянской стороне. Под командованием сотника отряд Песчаных, в соответствии с их уставом, по особым случаям может даже выходить за Жёлтую Полосу Внешнего контура – ведь на предмет экстренных персональных вызовов Космодрома у них там как раз что-то такое и было прописано. Вот оно как… Оказывается, меня страховали на последнем участке. Космодром, а может, и кто-то повыше него, очень хотел, чтобы я всё-таки дошёл до капсулы для Аудиенций. Обжигая большой и указательный пальцы, я сжал всё ещё не остывшую карточку, изумрудным сиянием вплавленного кристалла прокладывавшую мне путь в неизвестность – из преддверия космоса в обычный, приземлённый мир…
На улице лил дождь. Я изрядно намочил куртку, пока добежал до машины, хотя припарковался так близко от главного входа, как только было возможно. И с волос моих текло – словно голову мыл. Поначалу я рванул с места… Как будто шикарный лимузин, беззвучно рассекая колёсами неглубокие лужи, почти незаметные на светлом бетоне, мог унести меня от свалившейся на плечи проблемы… И только промчавшись метров двести, я понял, что не знаю, куда ехать…
