Рори Пауэр
Сожгите наши тела

Шесть

Та самая девушка стоит у аптеки с телефоном, бликующим на солнце. Услышав, как хлопнула стеклянная дверь у меня за спиной, она поднимает глаза от экрана.

– Ты не местная, – говорит она. Ее друзья расположились на траве в центре сквера, одна из девушек снимает футболку. Под футболкой оказывается купальник, и она визжит, когда парень толкает ее в фонтан.

Девушка прочищает горло. Я слишком долго тяну с ответом.

– Да. – Я оглядываюсь через плечо. Фармацевт прижимает к уху телефонную трубку и что-то говорит, не сводя с меня глаз. – Марго, – добавляю я, снова поворачиваясь к ней. – Я Марго.

– Просто Марго? – Не дождавшись ответа, она самодовольно и весело улыбается. Если она и знает, кто я, не похоже, чтобы она удивилась, как фармацевт. Она просто склоняет голову набок, так что ее лоснящийся хвост падает на плечо. – Я Тесс.

Из парка доносится смех. Я поглядываю в сторону ее друзей, но Тесс даже не шелохнется. Она продолжает смотреть на меня, надувая и лопая пузыри украденной жвачки.

– Откуда ты? – спрашивает она.

Мне нельзя оставаться на виду у фармацевта. Я не знаю, кому он звонит. Возможно, в полицию, и если я останусь здесь, то они найдут меня и могут отправить назад, к маме.

– Округ Калхун. – Обогнув Тесс, я выхожу на дорогу. Как выяснилось, прямота не всегда лучшая тактика. Я вполне могу выяснить все, что мне нужно, но действовать надо аккуратнее. – Ты не знаешь, где здесь можно поесть? Или, может, у тебя есть что-нибудь, кроме жвачки?

– Да, «Омни» открыт. – Она указывает на супермаркет с двумя названиями по ту сторону сквера.

– Покажешь мне? – Эта девушка знает о своем городе все, она может весь Фален спрятать в карман не моргнув глазом. В Калхуне тоже такая есть, но она никогда не подходила ко мне ближе чем на три фута. И все-таки я не думаю, что с Тесс будет сложно. Пожалуй, я смогу разговорить ее и выяснить, где находится Фэрхейвен.

Тесс удивленно вскидывает брови – вот же он, «Омни», рукой подать, – но улыбается снисходительно, как будто мне лет пять.

– Без проблем.

Я следую за ней, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться, что на звонок аптекаря никто не приехал. Но на улице пусто. Только стрекот сверчков да палящее солнце, и я легко могу представить, что Тесс, ее друзья и фармацевт – единственные живые души в этом городе.

Приятель Тесс провожает нас взглядом, когда мы огибаем сквер и проходим мимо. Он слишком далеко, чтобы утверждать наверняка, но, кажется, он хмурится. Тесс должна быть там, загорать на траве. Вместо этого она здесь, со мной.

Супермаркет похож на аптеку до степени смешения. Такой же кирпичный фасад. Такая же просевшая на петлях дверь, которая жалобно скрипит, когда мы заходим внутрь. Даже освещение внутри точно такое же – жужжащие желтые флюоресцентные лампы. Кондиционер не работает, и кассирша обмахивается дешевым журнальчиком.

– Привет, Лия, – говорит Тесс. Кассирша не реагирует, но Тесс совершенно не смущается. Она уверенно шагает мимо полок – наполовину пустых, как будто магазин только что обнесли, хотя, скорее всего, тут всегда такой выбор. Тесс ведет меня в самый конец, к ряду пустых холодильников у дальней стены.

Она прислоняется к одному из холодильников, и ее сложенные на груди руки покрываются гусиной кожей. Я отворачиваюсь и принимаюсь изучать ценники на ящиках с помятыми овощами.

– Марго, – говорит она так, будто пробует мое имя на вкус. – Так за что тебя?

– Обычно так спрашивают в тюрьме, – говорю я хмуро.

Тесс только смеется.

– Куда, по-твоему, ты попала?

Что-то сжимается у меня внутри. Я не знакома с этой девушкой, я не знаю о ней ровным счетом ничего, зато знаю, как выглядят деньги и как звучат люди, не осознающие своих возможностей.

Иди к черту, думаю я. Я бы многое отдала за то, чтобы сидеть в такой камере.

– А что здесь плохого? – спрашиваю я и беру мягкий почерневший банан. Кажется, надави слегка, и кожура разойдется. Я быстро кладу банан на место.

– Ну как тебе сказать… – Тесс выпрямляется, и пряди из ее хвоста липнут к дверце холодильника. Заметив, что я смотрю на нее, она улыбается. – Жуткая глушь. Скучища. Хотя насчет скучищи еще можно подумать, если ты приехала в Фэрхейвен.

Я замираю.

– Куда?

– Да брось. Серьезно?

Неужели это настолько очевидно? Если бы не разница в возрасте, нас с мамой считали бы сестрами, а то и близняшками, и, возможно, с бабушкой та же история, но я не ожидала, что меня кто-то узнает.

Может быть, стоит ей рассказать. Когда я приехала в Фален, у меня не было причин что-то скрывать. Но едва аптекарь потянулся к телефону, я испугалась, и меня до сих пор не отпустило. «Опасно, опасно», – пульсирует в висках.

– Ну, дело твое, – говорит Тесс, когда становится ясно, что ответа не последует. У меня на глазах ее интерес улетучивается, а на лицо возвращается безмятежная улыбка.

Ей все равно. Если я не стану ее развлекать, значит, я не стою ее времени. Но мне все еще нужно найти бабушку. И Тесс может мне в этом помочь; надо только придумать, как задать вопрос, не выдавая лишнего.

Попробую ее разговорить. Пусть расскажет о себе.

– Этот магазин тоже принадлежит твоей семье? – спрашиваю я и беру с полки пакет чипсов. Тесс хмурится, и я быстро объясняю: – Я слышала тебя на улице. Дочка владельца.

– Это я. – Она ослепительно улыбается, но тут же закатывает глаза. – Да, они полгорода выкупили.

Наверное, она имеет в виду магазины. Или заброшенные поля, которые я видела на въезде в город.

– А поля тоже ваши? Мне показалось, что они довольно запущенные.

Тесс забирает у меня чипсы, вскрывает пакет и запускает в него руку.

– На востоке-то? Если запущенные, то не наши. А вот остальное – да. Но у нас тут везде разруха. При Нильсенах это был крупный сельскохозяйственный центр, но после засухи земля испортилась, и обрабатывать ее стало слишком дорого.

Я проглатываю накопившиеся вопросы. Еще рано.

Тесс отправляет в рот горсть чипсов, на пол летят крошки.

– Ты же видела? На въезде в город?

Я киваю. Такое может погубить целый город. Огромные поля, в одночасье превратившиеся в бесплодную пустошь. Людей много, работы мало. Может, и бабушка от этого пострадала.

– Сажать-то мы, конечно, сажаем, – продолжает Тесс, – и Вера тоже, хотя на ее ферму без слез не взглянешь. Это бессмысленно, но попробуй ей это объясни. – Она качает головой. – Честное слово, не понимаю, какой смысл оставаться в этом городе.

– Так уезжай, – говорю я. Мама уехала из Фалена. Я уехала от мамы. Если очень захотеть, уехать можно откуда угодно.

– Ага, – говорит она после секундной заминки. Что-то мелькает за ее улыбчивой маской, что-то не предназначенное для чужих глаз. – Ну ладно.

Она подходит к кассе и машет кассирше, выуживая из пачки очередную горсть чипсов. Я иду следом.

– Доллар пятьдесят, – бросает кассирша, не поднимая головы от журнала, который теперь разложен на ленте.

– Спасибо, Лия, – говорит Тесс и выходит с моими чипсами. Я со вздохом оплачиваю чипсы и, дождавшись сдачи, выхожу за Тесс.

– Можно? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, забираю у нее чипсы. – Слушай, насчет Веры…

– Тесс!

Мы обе вздрагиваем, и я вслед за Тесс смотрю в сторону сквера, где несколько минут назад были ее друзья. Теперь там только парень, и он стоит у велосипедной парковки, прикрывая ладонью глаза от солнца.

– Сейчас! – кричит она и снова поворачивается ко мне с почти виноватым выражением. – Это Илай.

Я повидала достаточно парней, и мне хватает одного взгляда, чтобы понять, что Илай из тех ребят, которые вроде как должны мне нравиться, но какое мне дело до его смазливого лица, если в мире есть такие девушки, как Тесс? Я прочищаю горло.

– А вы с ним…

Она смеется, ведет плечом.

– Смотря кого спрашивать.

Я спрашиваю тебя, хочется сказать мне. Но ее уже нет – она машет мне с противоположной стороны дороги, приглашая за собой.

Когда мы подходим ближе, Илай кивает в моем направлении – должно быть, так принято здороваться у фаленских парней – и молча протягивает свой телефон Тесс. Она берет телефон, закусив губу, пробегает взглядом по экрану и смеется.

– Охренеть, – говорит она. – Серьезно?

– Угу. Уилл говорит, что проезжал мимо по пути на работу.

Я чувствую себя ужасно глупо, не понимая, о чем речь, и, чтобы себя занять, запускаю руку в пакет. С оглушительным хрустом я заталкиваю в рот горсть чипсов. Илай оборачивается на меня. Ну и пусть. Я голодная.

– Сгоняем посмотреть? – Тесс разве что не приплясывает на месте и сияет улыбкой. – Раз это снова случилось.

Что случилось снова?

Илай забирает телефон, прячет его в карман и подходит к одному из двух велосипедов, стоящих на парковке.

– Снова ты за свое. Ты ведь знаешь, как я этого не люблю. – Мне хочется спросить, что он имеет в виду, но он уже машет Тесс. – Поехали, найдем себе другое развлечение.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– О, ты должна это видеть, – говорит Тесс, игнорируя возмущенное хмыканье Илая. – Кто-то снова поджег поля Нильсенов.

Паника накрывает меня с такой силой, что ее слова доходят урывками. Бабушка. Это земля бабушки, и она горит.

– Поджег? – Наконец мозг с запозданием обрабатывает остаток фразы. – Снова?

– Да. Такое уже бывало. Новый пожар у Нильсенов, в честь твоего приезда.

Для нее это что-то вроде захватывающей байки. Но это не байка, а реальность. Она знает, кто я. И прямо сейчас ферма моей бабушки горит. А если огонь перекинется на дом? А если что-то случится с бабушкой?

– Никто не пострадал? – кое-как выдавливаю я.

Она пожимает плечами.

– Уилл не сказал.

Я слишком близко, чтобы все потерять. Я этого не допущу.

– Поехали, – говорю я. – Поехали туда.

Семь

Когда мы выезжаем по главной дороге в сторону окраины, солнце уже стоит высоко. Тесс едет первая, привстав на педалях. Илай ровно сидит в седле, положив руки на руль по обе стороны от меня. Сидеть на раме неудобно, и чувствуется, что ему мое соседство тоже не в радость, но после первого квартала я позволяю себе немного расслабиться, прекращаю концентрироваться на том, чтобы не касаться его кожи, и начинаю смотреть по сторонам.

За пределами центра город состоит в основном из одинаковых ветхих домов, которые мы проезжали утром. Облезлая краска, похожая на змеиную кожу в сезон линьки, покосившиеся балки – город как будто плавится от летней жары. Некоторые дома наглухо заколочены, на ступенях копится почта. Другие стоят нараспашку, и я успеваю увидеть кухню, какую-то женщину, которая отряхивает фартук от крошек, проверяя микроволновку, и пунцового от крика годовалого ребенка, оставленного без присмотра на своем высоком стульчике.

Мама жила здесь. Я легко могу представить ее на любом из этих крылец, в любом из этих домов. Интересно, откуда взялось желание уехать? Родилось ли оно вместе с ней или это сам город сделал все, чтобы она захотела сбежать? Возможно, уже тогда по Фалену ходили истории про Нильсенов. Возможно, это были истории про нее.

Еще три квартала, и город заканчивается. Вот так просто. Дома, улицы, когда-то, наверно, засаженные деревьями, и мусорная россыпь машин вдруг сменяются засеянными полями и невыносимо пустым небом над головой.

– Ой, – вырывается у меня, и я чувствую спиной, как грудь Илая вздрагивает от смеха.

Тесс говорила, что ее семья еще сажает и моя бабушка тоже. Или, по крайней мере, пытается. Должно быть, это и есть ее – или мои – поля. Темная, иссохшая, пыльная земля и желтое море кукурузы. В это время года она должна быть по грудь высотой, цвета молодой зелени. Я знаю, о чем говорю: в окрестностях Калхуна достаточно кукурузы. Но здесь она другая. И я понимаю, что имела в виду Тесс, когда описывала бабушкину ферму. Здесь не так все.

Кукуруза слишком высокая, футов восемь, и какого-то странного тускло-желтого оттенка, как будто умирает, не успев вырасти. Я все жду, когда полотно полей прервется и мы увидим уходящие за горизонт тропы между рядами кукурузы. Но троп нет. Поле заросло напрочь, превратилось в непролазные кукурузные джунгли, и от переплетенных стеблей исходит горьковатый, почти химический запах. Мне хочется зажмуриться и представить, что Фален может дать мне нечто большее, но ничего не выходит. Потому что на горизонте густым черным облаком поднимается столб дыма.

– Довольна? – кричит Илай поверх моей головы. – Насмотрелась?

– Не-а, – кричит Тесс в ответ. – Давай поближе.

– Это опасно, Тесс.

– Ты хотел сказать «круто».

– Ебануться, – бормочет Илай себе под нос. – Это же пожар.

Вряд ли он рассчитывал, что я услышу, но я услышала и рада этому, и, когда он налегает на педали, чтобы догнать Тесс, мне становится чуточку легче: в ожидании ссоры я всегда чувствую себя увереннее.

Конечно, он прав. Тесс ведет себя так, будто все происходит в сотне миль, будто это кино, а может, сон. И наверное, я бы испугалась, если бы не чувствовала почти то же самое. Тело отключается, работает только мозг, полный желания и тревоги.

Мы едем дальше. Небо опускается все ниже, затягивает дорогу горьким серым облаком, и вот уже кожу печет от пульсирующего жара, вот уже пламя ревет в ушах, и ветер гонит его в нашу сторону, а Тесс все мчит вперед, и хвост развевается у нее за спиной.

Дорога расширяется, и сбоку выныривает посыпанная щебнем обочина, которая вдается в заросли кукурузы. Тесс резко сворачивает, и Илай бьет по тормозам, так что я едва не кувыркаюсь через руль.

– Прости, – бормочет он, но мне больше нет до него дела, потому что отсюда видно огонь. До него каких-то полмили, а то и меньше, и он несется по полю как пуля, подгоняемый ветром.

Всю жизнь я провела с зажигалкой в руке, но такой огонь вижу впервые. Дикий, яркий и красный, красный, красный – и он врезается в кукурузные стебли, как волны, и рассыпается брызгами искр и пепла.

– Черт, – говорит Илай. – Надо валить.

Тесс оставляет нас позади и подходит к самому краю обочины. Шоссе проложено по насыпи, и поля по обе стороны от дороги сперва ныряют вниз, в канаву, и только потом выравниваются. Оттуда, где мы стоим, поверх кукурузы видно, что огонь с каждой минутой охватывает все больше земли.

– Где пожарные? – спрашиваю я. – Разве они не должны приехать?

Тесс сует палец в рот и скребет ногтем по внутренней стороне зубов, потом глотает, и я забываю отвернуться.

– Они нескоро приедут, – говорит она. – Если вообще соберутся. – И широко улыбается без намека на сочувствие или хотя бы что-то похожее. – Земля Нильсенов у них не в приоритете.

– Все эти поля принадлежат Вере?

Тесс кивает.

– Ее дом в той стороне. – Она показывает в сторону пожара и, хотя дым слишком густой и мне ничего не видно, продолжает: – А вон там мой.

– Не боишься, что огонь перекинется к вам?

Должна же она беспокоиться хотя бы за свой дом. Но она только плечами пожимает.

– Да вряд ли, – говорит она так, словно до сих пор эта мысль не приходила ей в голову. – Ветер-то в сторону города.

Илай подходит к Тесс, встает рядом. Обнимает ее за плечи, а она прислоняется к нему, и у меня екает сердце. Выходит, они все-таки вместе? Или это просто дружеский жест?

Я отворачиваюсь, смотрю вдаль. Мама родом из этих мест. А где-то за пожаром, за полями – женщина, которой я дорога.

И в этот момент я кое-что замечаю. Макушки кукурузы покачиваются, и в океане желтого и золотого мелькает что-то белесое. Сощурившись, я силюсь разглядеть что-нибудь в дыму. Поначалу ничего не видно, и я с колотящимся сердцем и тяжелым дыханием вглядываюсь в заросли, пока кукуруза не вздрагивает снова.

– Вы видите? По-моему, там кто-то есть.

– Чего? – переспрашивает Илай.

Я едва его слышу. В поле кто-то есть, и к нему стремительно приближается огонь. Слишком медленно. Этот кто-то движется слишком медленно, если вообще движется. Ему не успеть.

Не успев осознать, что делаю, я бросаюсь вперед. Сбегаю вниз по насыпи, увлекая за собой лавину щебенки. Кукуруза колышется и потрескивает, подманивая ближе, и я слышу крик Илая – но кому-то нужна помощь.

Я ныряю в заросли, поднимаю руки к лицу, чтобы защититься от хлестких ударов листьев; стебли изгибаются и смыкаются над головой, закрывая небо. Чем дальше, тем больше в воздухе пепла, и я уже не помню, где именно видела движение, где мелькнула чья-то голая кожа. Дышать становится больно: дым льется в горло, как вода.

– Эй! – кричу я сипло. Ответа нет, а может, мне просто его не слышно, и я продолжаю двигаться вперед. Жар лупит по коже, огонь наползает как туман. Руки уже покраснели, во рту пересохло. Разумнее было бы вернуться. Разумнее было бы вообще сюда не соваться.

Но я, согнувшись в три погибели, продираюсь вперед, вглядываясь в густой дым. Незаметно для себя я подобралась к пожару вплотную и чувствую под ладонями тепло, когда опускаюсь на четвереньки, чтобы лучше рассмотреть то, что вижу, – человека, лежащего на боку. Это девушка, девушка с длинными темными волосами, и она не шевелится.

– Эй! – кричу я и ползу вперед. Между нами ярдов тридцать. Встать уже не получится: наверху дышать невозможно. Небо скрылось окончательно, легкие работают из последних сил. До девушки осталось совсем немного. Она слишком бледная, слишком неподвижная. – Ты меня слышишь?

Выцветшее платье ей явно мало: швы расходятся, впиваются ей в ребра. Наконец я могу до нее дотянуться. Я протягиваю черную от сажи ладонь и трясу ее за плечо. Она не двигается.

– Ты жива? Эй!

Огонь трещит, шипит и плюется, и я вскидываю руку, защищая глаза от веера искр. Ветер разносит его слишком быстро – если не поспешить, пламя отрежет дорогу назад, и я окажусь в ловушке. Но я не могу ее тут бросить. Я не знаю, кто она и как сюда попала; просто знаю, что не могу ее бросить.

Я поднимаюсь на ноги, согнувшись пополам, чтобы легче было дышать, но это не помогает. Язык махрится от вкуса дыма, глаза слезятся. Я хватаю девушку за руку, другой рукой прижимаю ко рту футболку и тяну изо всех сил. Ее тело чуть-чуть сдвигается. Волосы свешиваются на лицо, черты размыты в дрожащем воздухе. Я тяну снова, но мне удается подвинуть ее всего на пару дюймов. Я отпускаю руку, пытаюсь отдышаться.

Она слишком тяжелая, а дым слишком густой. Мне нужна помощь. В одиночку я не справлюсь. Обычно справляюсь, но только не в этот раз. Огонь слишком близко. Я не справлюсь сама.

– Эй! – кричу я через плечо. – Илай! Кто-нибудь!

Кто-то кричит, и, обернувшись, я вижу высокую фигуру: Илай пробирается ко мне через серую пелену, прикрывая лицо локтем.

– Тебя слишком долго не было, – кричит он, и я готова заплакать. Он пришел за мной.

– Тут девушка, – говорю я, когда он подходит ближе. Воспаленные глаза, на щеке копоть. – И ей плохо. – Или хуже, но сейчас это не имеет значения. – Помоги мне ее поднять.

– Я ее возьму, – говорит он и обходит меня. – А ты иди вперед.

Но я не могу ее бросить и поэтому смотрю, как он наклоняется, поднимает ее так, словно она ничего не весит, и закидывает на плечо. Ее голова свисает вниз, пальцы слегка согнуты.

Порыв ветра. Мимо свистит язык пламени, и мы отшатываемся назад. «Беги! Беги, Марго!» – вопит Илай сорванным от ужаса голосом, и я бегу. Бегу так, что каждый шаг отдается в костях и я забываю дышать, а когда все-таки делаю вдох, воздух выжигает мне легкие. Это не тот огонь, который я знаю. Он пожирает поле, иссушает кожу, вытягивает жизнь. Я беспомощно хватаю ртом воздух, но, попав в легкие, кислород превращается в пыль. Илай где-то сзади, но если я оглянусь, то увижу, как тянется ко мне пламя, а мне нужно бежать дальше.

Впереди в дыму появляется просвет, и я вижу обочину, засыпанную щебнем и битым стеклом. Тесс прижимает телефон к уху, сине-красная в свете полицейских мигалок. На другой стороне дороги припаркована патрульная машина, и вой сирены заглушает рев пламени.

Еще шаг. И еще. Я справлюсь.

– Вон они! – кричит Тесс, заметив меня.

Мужчина в форме опускается на колени у края насыпи и протягивает мне руку.

– Пойдем-ка, – говорит он, не сводя глаз с Илая у меня за спиной. Я хватаюсь за протянутую руку. Он рывком поднимает меня на дорогу и тут же отпускает, и я падаю на четвереньки.

Свежий воздух обжигает легкие холодом. Кажется, я разучилась дышать.

Кто-то приседает рядом со мной.

– Ты жива!

Это Тесс, и ее лицо искажено страхом.

– Помогите! – доносится до меня крик Илая, и я пытаюсь подняться, но Тесс удерживает меня на земле.

– Они сразу за тобой, – говорит она, поглаживая меня по лбу. Я закрываю глаза и делаю очередной жадный вдох.

– Черт, – говорит один из полицейских. Я открываю глаза и вижу, как он фуражкой сбивает с платья девушки огонь, который уже прожег ткань и докрасна опалил кожу. Илай с плотно сжатыми губами и круглыми глазами поспешно передает девушку на руки другому полицейскому.

Тесс помогает мне подняться на ноги. Ее лицо выглядит иначе, словно в суматохе она забыла надеть то отточенное скучающее выражение, которое носила прежде.

Мимо нас проносится пожарная машина, хотя проку от нее, наверное, будет немного. Огонь распространяется слишком быстро. Он пожрет это поле и то, что за его пределами, и затухнет по своей воле, а не потому, что кто-то его потушит.

– Я положу ее на землю, – говорит полицейский с девушкой на руках. – До приезда скорой.

Илай без сил опускается на щебенку.

– Скорая не понадобится.

Я подхожу к девушке. Платье в цветочек, с высоким горлом и пышными рукавами, которые впиваются в руки. Такие носили лет двадцать назад. Или сто. Я опускаюсь рядом на колени, игнорируя окрик полицейского.

Ее голова смотрит в другую сторону, а волосы закрывают лицо, и мне видно только слегка приоткрытый рот. Я поворачиваю ей голову. Она еще теплая, тепло ее тела вытекает мне на руки. Один из полицейских хватает меня за плечо и велит прекратить, но поздно: волосы с седыми прядями на висках соскальзывают с лица…

– Черт!

Хватая воздух, я отползаю назад, пока не упираюсь в ноги полицейского.

Бледное веснушчатое лицо. Прямой нос, жесткий подбородок. Глаза широко распахнуты – темные, пронзительные и пустые, пустые, пустые. Мне знакомо это лицо. Это мое лицо. Лицо моей мамы.

Земля Нильсенов, мелькает в голове нелепая мысль. Мертвая Нильсен на земле Нильсенов. Полицейские что-то обсуждают, а Тесс произносит мое имя, и я чувствую ее ладонь на плече, но это не имеет значения.

Потому что передо мной лежит незнакомка с моим лицом. И она мертва.