Рона Цоллерн
Капитан и кошка

– Здравствуйте, господин Фалькенберг, меня зовут Ричард Слайтли, я хотел бы узнать о моем отце, – сказал я, когда он открыл дверь

– Это какая-то ошибка, – ответил старик, – человека с такой фамилией не знаю.

Прежде я считал, что старики не могут быть красивы, но голова капитана, сверху и снизу обрамленная густыми белыми кудрями, его крепкая и стройная фигура, выправка, его звучный голос и весь его образ, исполненный спокойствия и достоинства, разубедили меня.

– Слайтли – фамилия моей матери. Они не были женаты, – пояснил я.

– Проходите, – пригласил он.

Это было странное знакомство. От родственников отца с континента пришло письмо о том, что какой-то человек хочет вернуть им вещи отца, которые хранились у него. И живет он в нашем городе. Они просили мать забрать вещи, решить, есть ли что-нибудь ценное и сообщить им. Мать написала незнакомцу, и посыльный принес от него сверток, совсем небольшой. Там были часы, паспорт и нательный крест. Обычно сдержанная, мать разрыдалась при мне, потом поспешно сложила сверток, как он был, и убрала в ящик комода. Дождавшись, когда ее не будет в комнате, я вытащил жутковатую посылку и прочел имя незнакомца – капитан Якоб фон Фалькенберг. Его телефон нашелся в справочнике, я удивился этому, наверное, потому, что мне он представлялся выходцем с того света. Я позвонил и попросил рассказать все, что он знает об отце. Он согласился без всяких заминок. Голос его мне запомнился. При некоторой старческой сухости, в нем слышались твердость, мудрость, и притом, что он, наверное, улыбался, когда говорил со мной, скрытая горечь. Мы договорились, что я зайду к нему. Он жил в старом районе, куда я иногда забредал, если хотел пройтись по спокойным улицам, на который почти не встретишь машин.

Когда я прошел в другую комнату, увидел, что кроме нас двоих в доме есть еще кто-то. В комнате в кресле спиной к окну по-турецки сидел человек и писал что-то в тетради, лежавшей на колене. Сначала я решил, что это мальчик, подросток, но приглядевшись понял – девушка. Я обернулся к старику.

– Капитан, это ваша… – что я собирался сказать дальше, я не знал. Кто это? Дочь, жена, любовница?

– Любовница? – с улыбкой сказал он, – все считают, что так оно и есть. Живет у меня, как кошка, я ее кормлю, она выходит иногда и в город, но в основном сидит и читает или пишет и наверное думает, что на нее надо молиться. Ничего не делает и ни на кого внимания не обращает, словно мы, люди, что-то низшее. Она не помешает, тем более что и рассказа-то долгого не получится. Ну, не обессудьте, все, что помню…

Не знаю, зачем мне нужен был его рассказ. Отца я не знал. Он бросил мать еще до моего рождения. Из редких рассказов матери я понял, что он был человеком образованным, внешне привлекательным, обладал блестящим умом, но при этом был желчен и циничен, занят лишь своими идеями, своей диссертацией, курсом по европейской литературе, который он писал, изучением языков. Этот образ был для матери полон очарования, и она наивно полагала, что отцу нужна преданная подруга жизни. Когда она призналась ему в своих чувствах, он ответил, что кроме ее девичьей привлекательности, в ней нет для него ничего интересного. Этим оскорблением он, возможно, надеялся умерить ее пыл и оттолкнуть от себя, но только распалил ее любовь. Она считала, что он поступил благородно. В юности мать действительно была очень красива, наверное, ему трудно было устоять. Они сошлись, она надеялась, что после того, как он узнает, что она ждет от него ребенка, он поступит как благородный человек, но он не собирался жениться, становиться отцом семейства, у него были на жизнь другие планы. К тому же он не мог долго оставаться здесь, вскоре уехал на континент. Больше они не виделись. Но, правда, иногда говорила мне мать, нельзя упрекнуть его во лжи – он никогда ничего не обещал.