Роман Светачев
Паноптикум
– То, что тебе нужно, спрятано в твоем огороде, – сказал ему человек в соломенной шляпе.
И старик поверил ему. Поверил и начал искать золото. Он рыл землю лопатой и руками, киркой и тяпкой, он долбил чернозем в поисках блестящего металла. Перед глазами его яркими желтыми вспышками блестели золотые слитки. Из состояния транса, бесконечного рытья старика вывел какой-то резкий звук. Что-то зазвенело, точно стекло разбили камнем. Старик нахмурился, ночь вдруг навалилась на него своей зловещей и гудящей тишиной.
А потом он услышал сдавленный крик. Крик шел откуда-то со стороны его дома. Тогда он бросил лопату и побежал на этот звук. Его грязные ботинки оставили много земли на полу дома. Когда он добрался до комнаты, где спал его внук, сердце старика так сильно билось от страха, что готово было выскочить из груди. «Что-то случилось с Артемом, – понял он. – Что-то случилось с моим внуком»…
Старик открыл дверь в комнату, где спал его внук. По комнате гулял сквозняк. Окно было разбито, стекло лежало на полу и зловеще блестело, отражая насмешливый лунный свет. Артема в комнате не было. Зато старик заметил кое-что другое, оно лежало на окровавленной кровати. Он присмотрелся и обомлел, губы его затряслись. На заляпанной кровью кровати ярко сиял мертвенным светом огромный золотой слиток.
Жуки
Жук полз так быстро, как только мог, учитывая тяжесть планетоподобного кома навоза, что он толкал перед собой тонкими лапками. Нужно было как можно скорее добраться до норки, накормить жену и детей и убираться с поля, ибо скоро начнется жатва и Богами будут пущены в ход огромные, блестящие на солнце машины, что имеют спереди монструозные клешни молотилок, аналогов которым не найти ни у одного насекомого в мире. Хотя что он знает о мире? Жук знает Большое Поле, Элеватор и Фермы. Где-то далеко есть лес, а еще он слышал о море от одной старой птицы, что как-то провела с Жуком беседу, будучи сытой, а то не стала бы с ним говорить, а съела, в этом уж он не сомневался. Двух его братьев съели птицы, он знал о том, как опасны и точны их клювы. Жук со своей семьей жил на окраине Большого Поля, так уж вышло, но это было плохое место для жилья. Да, птицам тут было тяжело выследить свою добычу из-за высоких колосьев пшеницы, но была и обратная сторона медали – крайне малое количество навоза, так как он весь находился возле Ферм, а еще периодические работы, которые осуществлялись Богами, что сидели, как улитки в раковинах, внутри панцирей огромных машин. Жук порой задавался вопросом, что было первым: Бог или машина? Он считал, что машина.
Ком навоза толкался тяжело, но нужно было стараться, он не мог уменьшить этот ком, ибо накормить нужно было и жену, и детей. После появления маленьких жучат все изменилось, но Жук не жалел, ибо видел в них продолжение своего рода и естества. Сама природа текла по жилам таких вот цепочек живых существ, и Жук, хоть и не понимал ее целей, был всячески за природу, ему нравилось чувствовать свою причастность к ней, свою элементность.
Жук заметил Богомола – тот сидел на травинке и почти полностью сливался с ней, сложив лапки, точно спал, только это было обманом, он скорее притаился, ожидая добычу. Если бы Жук чуть сильнее углубился в свои мысли, то явно пропал бы, однако он вовремя заметил хищника и замер, спрятавшись за комом навоза.
Богомол водил длинными усами, и те виднелись над травинкой тонкими нитями, точно отрезки серебристой паутинки.
«Он чувствует меня, – понял Жук, – и, возможно, уже довольно давно. Тем более этот ком навоза… Его запах ни с чем не спутать! И что же делать? Ждать, когда тот нападет первым, или самому напасть?»
Решение о том, как поступить, достаточно быстро возникло в сознании насекомого. Жук быстро вырыл мощными лапками небольшую ямку перед навозной кучей, потом немного увеличил ее при помощи жвал и забрался внутрь, а затем сгреб лапками кусочки земли, закопался. Теперь его почти не было видно со стороны.
Прошли секунды, минуты, затем часы. Солнце выползало на самый центр небосвода, невольно заставляя задуматься о том, что было первичным: Солнце или Небо?
Жук вспомнил историю, что рассказывала ему бабушка, когда он со своими братиками и сестричками завороженно слушал ее тихий голос в тишине небольшой норки, укрытой полотном из листьев.
«Как вы думаете, кто толкает Солнце?»
«Кто же, бабуля?» – робко спрашивает один из жучат.
«Великий Светлый Жук. Его так зовут, потому что он толкает Солнце, а Солнце приносит с собою свет», – отвечает старушка.
«Но почему же его тогда совсем не видно?»
«Потому что Солнце невероятно большое».
«Как же Великий Светлый Жук тогда толкает его?»
«Потому что он очень сильный. Сильный и мудрый».
«А Луна, бабушка, Луну кто толкает?»
«А ее толкает Великий Темный Жук. Они состязаются этим занятием».
«Состязаются?»
«Да. Они показывают свои навозные шары Великой Жучихе и ждут, какой из них она выберет себе в дар».
«И как долго она выбирает?»
«Очень, очень долго».
«А что же будет, когда она наконец-то решится, чей дар ей принять?»
«Это будет зависеть только от того, что она выберет, Солнце или Луну, Свет или Тьму…»
Из приятных воспоминаний о детстве Жука вывел какой-то звук, вернее, даже не звук, а вибрация. Он почувствовал ее своим панцирем и лапками, головой и жвалами, всеми частичками тела. Но что это было? Ответ пришел почти сразу, как только он услышал гул – пока что далекий, очень далекий, но, несомненно, приближающийся. Он знал, что издает такой шум. Жуку стало очень не по себе. Неужели началось? Неужели сейчас, но почему не с утра? Обычно же они начинали ездить с утра. Да, надо было быстрее выбираться с поля. Слишком тут опасно, слишком огромны эти машины.
Стоило Жуку подумать обо всем этом, как он уловил новый звук, очень слабый, но гораздо более близкий. Это был тихий шелест и шлепок. Богомол спустился с ветки, понял Жук. Тихое цоканье заточенных лап раздалось за навозным шаром. Обходит, ищет меня…
Жук был хорошо зарыт в землю, замаскирован – отец научил его так закапываться. Воздуха хватало – его пропускали рыхлые поры земли. Жук оставил себе небольшое окошко, что было образовано меж комьями почвы. Это была его бойница. Он всмотрелся в бойницу и довольно скоро увидел зеленого монстра – тот двигался на своих лапках, выставив вперед мощные тесаки передних конечностей. Голова у Богомола была высоко задрана на длинной шее, а глаза были как чувствительные детекторы. Сколько у меня времени, прежде чем он заметит, где я спрятался? Вряд ли много…
Богомол допустил ошибку: подойдя довольно близко к схрону Жука, он вдруг резко развернулся, услышав какой-то шум в небольшом пучке мятлика. Тут-то Жук и бросился вперед со всей возможной для него прытью. Богомол – это очень опасный противник. Он невероятно быстр, поэтому Жук и не рассчитывал схватить того, пока соперник находился к нему спиной, нет, он надеялся на то, что схватит его хотя бы тогда, когда тот еще не успеет развернуться обратно и принять боевую стойку.
Так все и вышло – Богомол резко крутанулся на месте, но Жук каким-то чудом таки сумел ухватить его за заднюю лапу. Он мгновенно впился в нее жвалами, продолжая двигаться, но не вперед, а как бы по кругу, чтобы Богомол не мог достать его своими передними лапами. Зеленый монстр зашипел и забил крыльями по Жучьему панцирю. Жук продолжал крутиться, не выпуская лапу Богомола из своих жвал. Монстр попытался развернуться и залезть на Жука сверху (а Богомол был выше Жука раза в два), но, совершив данную попытку, он сам же усугубил состояние своей лапы – та хрустнула в жвалах Жука, выворачиваясь неестественным образом. Шипение стало сильнее, Богомол потерял свою конечность, зато теперь он развернулся и мог бить Жука передними лапами, что он тут же и начал делать.
Два удара, как выстрелы дуплетом, пришлись по Жучьей спине, отчего все его внутренности содрогнулись, но хитин Богомолу пробить не удалось из-за недостаточно уверенной опоры (одна ведь лапа уже была недееспособна). Жук отступил назад, он знал, что нельзя давать монстру пространство, но все же невольно попятился из-за ударов.
Глаза Жука и Богомола встретились, и Жук увидел в двух выпученных шарах холодную ярость ночи, что не предполагала ни пощады, ни компромиссов.
Жук чуть приподнялся на задние лапы, инстинктивно стараясь показаться больше, чем он есть на самом деле, а Богомол двинулся на него, занес одну из лап и ударил. Лезвие чиркнуло по голове Жука вскользь, но этого хватило для ослепительной вспышки боли. За первым ударом последовал и второй, а затем Богомол вдруг чуть отступил, точно принял решение расстреливать своего соперника с безопасного для себя расстояния. Ну что ж, оставался всего один шанс. Жук рванул к навозному шару и нырнул в норку, просочился под землю. Богомол последовал за Жуком и ударил его по спине, да так ударил, что спина у Жука захрустела, точно старая ветка. Жук прополз до конца норы, до самого ее тупика. Богомол полз следом. Его вид был страшен. Впереди две клешни, которыми он прорезал комья земли, а за ними, как за двумя столбами, упругая шея с головой, глаза на которой были почти так же безразличны, как молотилки машин. Жук принялся быстро копать вперед, а Богомол все пытался ухватить его своими лапами, но лаз был слишком узок, и ему не удавалось нормально замахнуться, что позволило Жуку совершить задуманное. Он прорыл, прогрыз, прожевал дыру на воздух. Дыру, что выводила его по ту сторону навозного шара. Таким образом его нора стала сквозной. Жук уже понял, что ему делать. Он вначале немного отполз от норки вперед, заставляя Богомола еще ожесточеннее и быстрее ползти через лаз, а потом, когда тот, судя по звукам, был уже совсем близко к выходу, Жук побежал в обход навозного шара. Лишь бы успеть, лишь бы успеть, лишь бы успеть! И он успел. Жук был у входа в свой лаз. Он знал, что Богомол не станет ползти обратно задом, ввиду травмы одной из своих задних конечностей, а развернуться он не сможет, так как слишком большой. Поэтому Богомол пополз вперед. А Жук поднялся на задние лапки, уперся в свой шар и толкнул его вперед строго тогда, когда услышал, как монстр выбирается из лаза. Шар окатил Богомола по голове своей тяжестью, и тот, оглушенный, свалился обратно в нору. Пока один из выходов из норы был закрыт навозным комом – другой был открыт. Это было необходимо исправить, поэтому жук тут же принялся закидывать нору комьями земли, а потом еще и небольшой камушек туда подтащил. Богомол вяло трепыхался и барахтался внутри норы, и он обязательно из нее вылезет, как только пройдет контузия от удара навозным шаром, но Жук не будет его ждать, чтобы добить, да и вряд ли ему это удастся. Он просто будет толкать свой шар дальше, ведь это еда для его семьи, для его жены и детей. Когда оглушенный Богомол выберется на поверхность, Жук будет уже далеко. Он надеялся на это, но не был уверен. Можно было, конечно, бросить шар, но что тогда будут есть его родные? Он не может вернуться с пустыми лапками. Поэтому он откатил свой шар чуть в сторону и прикопал и второй выход из лаза, чтобы Богомолу было тяжелее выбраться, когда он придет в себя, а затем покатил навозный ком дальше, продолжив свой путь.
Двигаться было трудно. Спина у Жука ныла от ударов Богомола, и был он немного замедленный, заторможенный. Шар катился мимо редких пучков мятлика и вышек пырея. Катился он и мимо камней, чьи твердые тела напоминали застывших навечно черепах, о которых Жуку рассказывала бабушка. Она говорила, что как-то встретила Черепаху и каталась у той на панцире не один день.
Жук думал о своей семье: «Как они там, в нашей небольшой норке? Я обещал им вернуться в полдень, но Солнце уже начинает склоняться вниз, к Полю». А гул набирал мощность и разрастался, расползался, захватывая все новые территории. Жук еще не видел его источник и не хотел его видеть – слишком страшными были эти машины, что разрывали землю лезвиями своих молотилок.
«Вот знакомый репей, от него нужно брать чуть левее, а вот одинокий росток хвоща полевого, от него по диагонали…» Маршрут в голове у Жука работал четко, словно он видел незримые линии, по которым нужно было ползти.
Справа вдруг что-то вспыхнуло всполохом сухого звука, Жук глянул в ту сторону, ощущая холодок под хитином, но увидел лишь Паука, что выглядывал из небольшой норки, как совсем недавно это делал и сам Жук. Глаз у Паука было много, и все они чуть подмигнули путнику, точно желая доброй дороги. Жуку даже как-то легче стало, он словно ощутил поддержку от этого существа, хотя пауки никогда не славились эмпатией.
Ощущение воодушевления длилось недолго, ибо спереди раздался шелест, да такой громкий и быстро меняющий свою локацию, что сразу стало понятно, кто там ползет, – это была Ящерица! Жук тут же прекратил движение и застыл за навозным шаром, точно тот был его спасительной преградой от всего злого мира.
Шелест приближался, и Жук уже было начал копать себе норку, понимая, что навряд ли успеет, но тут он услышал хруст – видно, кто-то другой попался ящерице на обед. Она чуть похрустела, а затем стала удаляться. Зато приближался гул. Звук был такой, словно гигантские челюсти ели Поле. Треск, грохот, чавканье, шуршанье. Ужас!
Жук продолжил свой путь. Шар катился. Навоз был душистым и свежим. Уже и самому есть захотелось, а как сильно хочется кушать детям, они же маленькие совсем, а его жена, еще не до конца отошедшая от родов…
До их норки было уже лапкой подать, поэтому Жук постарался ускориться еще сильней. Шар чуть ли не подпрыгивал по земле. Величественные колосья пшеницы были так высоки, но он знал, что они будут срублены, срезаны. Боги даже деревья могут рубить, хотя те гораздо плотнее, толще и выше пшеницы.
Практически добравшись до своих, Жук увидел за стволами высоких растений фигуру комбайна – тот двигался не прямо на жука, а чуть сбоку, ровно в том направлении, где находилась нора. Нужно было спешить, ведь комбайн и не заметит маленьких насекомых. Навряд ли он даже знает, что они есть. Комбайн просто выполняет задачу, что подает ему Бог.
Колосья падали как подкошенные – это все работа молотилки, что была у комбайна вместо жвал. Страшная машина рубила и жевала все, что попадалось на ее пути. Жук заметил с десяток насекомых и несколько ящериц, что пробежали мимо него, а он полз вперед, прямо наперерез комбайну, точно был самоубийцей.
Три стебля крапивы, ну где же они? Жук пополз еще быстрее. Натруженные лапки болели, тогда он оставил навозный шар, спрятав его возле большого листа, что был похож на облако. Тут шар останется невредим, если его только никто не украдет, хотя кому его красть, вряд ли здесь будет какой-то другой жук в ближайшее время.
Оставив навозный ком в тайнике, Жук теперь мог двигаться гораздо быстрее. Он вскоре увидел и нужный ему ориентир – три стебля раскидистой крапивы. Добравшись до них, он свернул направо, обогнул небольшой камушек и почти тут же наткнулся на свою жену – та выводила детей из норы; сама выводила, не дождавшись его, видимо решив, что он уже не вернется…
– Жужа! – воскликнул Жук и обхватил свою любовь лапками, прижался головой к ее головке.
– Жук! – Она едва не плакала. – Я думала, что ты уже не придешь, думала, что…
– Ну тише, тише, я ведь здесь, с тобою!
Дети, завидев Жука, быстро покинули норку и тоже прижались к нему. Их было четверо. Четверо маленьких жучат. Их жвала щекотали ему лапки в детских поцелуях. Они тоже волновались.
– Надо быстрее уходить, сюда едет комбайн! – Жук протянул одну лапку на запад. – Там у меня спрятан навозный шар, мы перекусим, а потом вместе двинем дальше, я хочу поскорее добраться до Ферм. Проползем сколько сможем, а как только устанем – я вырою нору, и мы отдохнем, хорошо?
– Да, – ответила Жужа, не отводя от него своих зеленых глаз.
– Тогда пошли, – ответил Жук.
И они поползли. А комбайн был уже совсем близко. Грохот молотилки перекрывал любые другие звуки. Жучата забрались Жуку на спину и сидели там, съежившись, как маленькие комочки.
Силуэт комбайна проглядывался все отчетливее через стебли пшеницы. «О Небесные Жуки, не дайте ему убить нас!» – взмолился отец семейства, мысленно обращаясь к властителям и Солнца, и Луны.
И тут произошло кое-что страшное: три стебля крапивы, ориентир, который использовал Жук, чтобы найти норку, содрогнулись и исчезли под жерновами комбайна. Лезвия и штыри пробили растения и смешали их с земляной массой. Грохот стоял невероятный.
– Ходу, ходу! – прокричал Жук, но его маленький голос потонул в реве огромной машины.
Жужа не отставала, была сбоку, но ей было тяжело так быстро двигаться, ведь она совсем недавно родила, еще не успела восстановиться, а тут этот комбайн! Машина двигалась на них, не оставляя шанса жукам. И вдруг, когда комбайн был уже совсем близко, когда земляная пыль от его молотилки уже долетала до них, покрывая жуков черноземом, что-то внутри комбайна громко щелкнуло, и он остановился, замер. Молотилка по инерции еще чуть провернулась в земле и тоже остановилась. Все затихло. А затем дверь машины открылась и на землю спрыгнул сам Бог в своих невероятных одеяниях. Жуки благоговейно замерли, глядя, как две большие лапы перемещаются совсем рядом с ними. Затем откуда-то сверху повеяло дымом, и Жук понял, что происходит. Он задрал голову и увидел, как Бог выпускает из своего рта огромные сизые тучи. Бабушка говорила, что Боги делают это, потому что дым утяжеляет облака на небе, те превращаются в тучи и орошаются дождем. «Спасибо Богам за воду!» – всегда повторяла она, когда начинался дождь.
Жук и Жужа переглянулись и рассмеялись. Они были спасены, но медлить было нельзя, ибо, как только Бог насытит облака дымом, он вернется в свою машину. Поэтому жуки поползли дальше, выбираясь с опасного участка.
Когда они добрались до навозного шара, то принялись жадно есть, отламывая от него самые лучшие кусочки детям: жвала и челюсти у жучат были еще не так хорошо развиты, чтобы самим откусывать от шара еду. Как только все наелись, Жук вырыл с Жужей небольшую норку, и они всем семейством забрались в нее, укрывшись навесом из нескольких больших листьев.
В норке всех потянуло в сон, но Жук, прежде чем уснуть, решил рассказать детям несколько сказок, что помнил от своей бабушки. Жучата довольно слушали, лежа рядышком с ним. А Жужа тихо сопела, уже засыпая, и это был самый лучший звук во всем мире.
Куда ушел Иван?
– Он не сказал даже «доброе утро», просто вышел из комнаты и принялся курить на балконе свой «Честерфилд» – невероятно вонючие сигареты, должен тебе признаться.
– И что же он, просто молча курил и все?
– Ага. Штуки три скурил, не меньше. Потом вышел с балкона и пошел, ничего перед собой не видя.
– А потом что? Он покинул квартиру?
– Да. Просто вышел из нее и двинул по лестнице вниз. Я его несколько раз окрикнул, но он никак на это не отреагировал.
– Куда же он ушел?
– Не знаю.
Мы серьезно задались этим вопросом. Куда мог пойти Иван? Вчера ночью ему позвонила Оля и сказала, что беременна. После этого он принялся пить в два раза больше, чем прежде, а говорить раза в три меньше. Уже через час он заснул, а потом, встав с утра, ушел. Примерно через час после его ухода мы позвонили Ольге – она думала, что он находится в Пашиной квартире. Выходит, Иван застрял где-то между квартирой Паши и домом Ольги, повис на натянутых между столбами электрических проводах. В душе у меня было как-то хмуро, но одновременно с этим немного весело. Я с Пашей пил пиво, а Катя осматривала свои брови в зеркальце, потому что ей казалось, что они у нее неодинаковые. Я сказал Кате, что человек в целом не может быть совершенно симметричным, что уж тут говорить о каких-то бровях. Она ответила на это, что женщины могут все. Я спорить не стал. Методом дедукции или, может быть, индукции я нашел в холодильнике пять кусков пиццы. Я положил четыре куска на тарелку и поставил ее греться в микроволновку, а сам тем временем съел пятый. Когда ребята доползли до кухни, я поставил перед ними на стол тарелку с пиццей. Катя по-прежнему изучала свою бровь в отражении карманного зеркальца, а Паша постоянно тер пальцами лоб, словно находясь в раздумьях.
Мы поговорили об абстрактном, но недолго. Вопрос «куда ушел Иван?» встал ногами на стол, сбросил тарелку на пол и закричал нам в лица.
– Я почем знаю, куда он ушел, – пожал я плечами.
– Ты же общался с ним больше всех, он твой друг детства! – воскликнул Паша.
– Ну хорошо, он мог пойти к общаге.
– Общаге?
– Да. Там квартиры зэгэтэшного типа. У него один друг там живет, который любит выпить. Они давно не общались уже, но мне что-то подсказывает, что он пошел именно туда.
– Может, он пошел работать? – предположила Катя.
– Чего? – спросили мы с Пашей одновременно.
– Ну, работать. Он же теперь отец, а значит, у него есть семья, верно? Как там говорится – «семья, работа, дом»? Вот и пошел на работу устраиваться.
– Куда это устраиваться? – все еще ошеломленно покачал головой Паша.
– Да, может, кассиром в магазин, а может, литейщиком на завод, мне-то откуда знать? – Катя наконец-то закрыла свое зеркальце, потерла кончик носа пальцами, словно проверяя, на месте ее нос или куда-то исчез.
– Ты мне мозги не пудри, и так с пьянки соображаю туго, – отмахнулся от нее Паша, а затем указал вытянутым указательным пальцем на меня. – А ты, Рома, позвони ему еще раз, вдруг он наконец-то одумается и возьмет трубку.
– Да не возьмет он, мы уже раз пять звонили, если не больше.
– Тебе сложно, что ли?
– Ладно. – Иду в комнату, беру свой смартфон, осуществляю вызов. Абонент не отвечает на мой звонок.
– Это бесполезно, все равно что в колодец кричать, надеясь, что тебе ответят, – говорю я, вернувшись на кухню.
– Бывает, что и из колодца отвечают, – замечает Катя.
– Кто? Лягушки? – злится Паша.
– Может, и лягушки, – Катя пожимает плечами. – Я есть хочу.
– Дальше что? Нам нужно Ивана найти.
– Да что он, маленький, что ли, искать его? Наверное, пьет сейчас где-нибудь. У него же стресс, это к гадалке не ходи. Он вообще этого ребенка-то хотел? Мне кажется, что не очень.
– С кем, ты говорил, он пить может? – спросил у меня Паша, водя мутными с похмелья глазами по моему лицу, точно на нем был написан ответ на его вопрос.
– С парнем, что живет в общаге, его Витей зовут.
– Номер его у тебя есть?
– Не думаю, мы давно с ним не общались, а симку я четыре месяца назад поменял.
– Ну ты хоть адрес его помнишь?
– Адрес помню.
– Ну так и пошли к нему! Только я выпью сначала, а то голова трещит.
– Тебе бы все выпить, – замечает Катя, – а я вот есть хочу.
– Так ешь пиццу!
– От нее толстеют. Ты же не хочешь, чтобы я превратилась в корову?
– Тогда салат возьми, в холодильнике есть.
– Я тебе корова, что ли, траву жевать?
Паша на мгновение завис, затем зло крикнул: «Молчать!»
Паша достал из холодильника еще две бутылки пива. Они были последними. Мы принялись быстро пить пиво, а Катя что-то бубнила. На кухню наведался рыжий кот по имени Пират. Пират потянулся, а затем цапнул коготками Катю за голую ступню. Катя шикнула на кота, а потом включила на своем смартфоне приложение, в котором короткие видеоролики сомнительного содержания кричали разноцветными голосами, пели песни, ругались матом, смеялись и плакали. Паша скривился от этих звуков и опрокинул в себя залпом пиво. Затем прокряхтел: «Вперед, солдаты!» – и мы пошли одеваться.
Пират провожал нас у двери, периодически тыкаясь мордочкой в наши ноги. Мне кажется, если бы кот был с нас ростом, то он бы похлопал нас по плечам своими лапами. Мы скатились по лестнице и вышли на улицу. Под ногами был снег, все было белоснежным и немного синим. Белый снег, синее небо и красные носы… Россия!
По двору катилась какая-то машина, из открытого окна торчала рука с бутылкой шампанского. Завидев нас, водитель притормозил и крикнул: «Эге-ге-гей, братцы!»
– Ты что же, с бутылкой за рулем ездишь? – спросил я у него, подходя к машине. Паша и Катя тоже заспешили посмотреть поближе на горе-автомобилиста. Им оказался мужчина лет тридцати пяти с небольшой бородкой и очень выразительным шрамом над правой бровью. Глаза у него были ярко-голубыми, я таких глаз никогда не видел. Он был коротко стрижен и одет в дубленку цвета подгорелого блина.
– Новый год через неделю! – крикнул нам водитель и сделал большой глоток шампанского.
– Ну и чего? – не понял я.
– Да и того! – воскликнул он и вдруг запел: – «Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза»[6]!
Стоило мужчине запеть, как глаза его приобрели некий воодушевленный, но немного полоумный блеск.
– Слушай, а ты можешь нас подвезти кое-куда, тут недолго ехать? – спросил я, понимая, чем может закончиться такая поездка, но не в силах устоять перед таким интересным и авантюрным приключением.
– А давай! – кивнул мужчина.
Мы залезли в его машину. Катя смотрела на меня как на идиота, но молчала. А Паша как-то странно поглядывал на бутылку шампанского в руке водителя. Видимо, хотел угоститься.
В автомобиле было чуть прохладно, но как-то уютно. Сидения были кожаные и приятные на ощупь. На приборной панели была прибита небольшая иконка Святой Богородицы.
– Хотите прикол? Сам придумал! – повернулся к нам мужчина, передавая в руки Паше бутылку шампанского. Видимо, понял, что ему нужно выпить.
– А давай, – ответил я, пародируя манеру речи мужчины.
– Я придумал стишок, но он с матом, поэтому заранее прошу прекрасную даму меня простить…
– Да говори уж, – чуть брезгливо, но не без интереса бросила Катя.
– Ладно, слушайте: «Америку на хер, Россию на гору, Барака Обаму мы отдерем в жопу!»
Продекламировав этот стишок, мужчина рассмеялся, да так искренне, что и мы все тоже засмеялись.
– Хорошо сказано, только сейчас же не Обама президент, а Байден, – поправил водителя Паша.
– Бай? – не понял мужчина.
– Бай-ден, – проговорил по слогам Паша.
– Да плевать! Куда поедем?
– Нам на улицу Домостроителей, это недалеко, минут семь ехать, – сказал я.
– Знаю, знаю я эту улицу! – перебил меня водитель. – Я человек с опытом, я хоть и не кореец, но не одну уже собаку на этом съел, – сказав это, он дал газу.
Мы ехали дворами. Паша пил шампанское, глуповато улыбаясь, Катя переписывалась с подругой по телефону, а я следил за водителем. Он так странно дергал рычаг коробки передач, словно делал это, повинуясь ритму некой музыки, что слышал у себя в голове. В этих движениях было что-то гипнотическое.
– «Доктор едет-едет сквозь снежную равнину, порошок целебный людям он везет, человек и кошка порошок тот примут, и печаль отступит, и тоска пройдет»[7], – пропел он, да так хорошо спел, так душевно, что у Паши аж слезы на глазах проступили, точно сконденсированная влага на бутылке пива.
– А вообще, если судить исходя из фактов, то долбят нас в одно место все кому не лень! – вдруг выдал водитель. – Но русские и не такое выдерживали, танки грязи не боятся!
Когда мы уже въезжали в нужный двор, под колеса нашего автомобиля кинулась то ли белка, то ли кошка, из-за чего водителю пришлось резко свернуть, выкрутив руль влево до упора. Колеса машины, заскользив на покрытом тонкой коркой льда снегу, отправили автомобиль прямо в ствол высоченного тополя. Раздалось гулкое «бум», Катя вскрикнула, выронив телефон, а Паша ударился носом о спинку водительского сиденья, я же успел схватиться рукой за поручень безопасности. Удар был несильный, но его хватило, чтобы мотор заглох. Водитель, чертыхаясь, вывалился наружу, принялся осматривать повреждения автомобиля. Мы тоже выбрались из машины.
– Вот черт! Она и так уже на ладан дышала, – запричитал мужчина, размахивая руками.
Капот и бампер были вмяты, но пострадали не так уж и сильно. Мы откатили машину от дерева, а затем мужчина попробовал ее завести. Мотор заработал, но как-то с треском.
Мне стало неудобно, что авария произошла, по сути, из-за нас. Хотя, если бы этот мужик, будучи пьяным, поехал по своим делам, возможно, тоже попал бы в аварию, но на душе все равно было скверно.
Машина наконец-таки нормально завелась, и водитель чуть проехался по двору, чтобы удостовериться, что все в порядке. Затем он спросил у нас, куда мы держим путь. Мы рассказали ему, что ищем нашего друга, который, узнав, что его девушка беременна, куда-то запропастился. Услышав это, мужчина аж на сиденье подпрыгнул.
– Ба, да у меня же два года назад такая же ситуация была, когда жена залетела! Я сам не свой был, три дня пропадал где попало да печень водкой травил! Мы должны его найти. Я вам в этом помогу, – сказав это, он припарковал машину возле общежития.
– Тут этот его кореш живет? – спросил он, выбираясь из автомобиля.
– Да, – ответил я, немного обескураженный. Такого поворота событий я ну никак не ожидал. Катя недовольно хмурила свои несимметричные брови, а Паша, кажется, был полностью доволен нашим новым компаньоном.
– Меня Игорь зовут, – сказал мужчина, с улыбкой протягивая нам свою руку, и я только сейчас понял, что до этого мы даже не знали его имени.
Мы подошли к подъезду пятиэтажной хрущевки. Здание было собрано из серого кирпича и каких-то пластин и походило на зашитую в панцирь черепаху.
– А как мы найдем этого друга, у которого он может быть? – задала вопрос Катя, осматривая подъездную дверь взглядом ревизора. – У вас же нет его номера.
– Я помню квартиру, в которой он живет, – ответил я и набрал на домофоне номер квартиры.
Домофон разразился соловьиной трелью, эта мелодия напомнила мне музыку из тетриса, в который я так много играл, будучи ребенком.
– Да? – послышался из железной коробки голос.
– Это Рома, к тебе можно зайти? – спросил я, удивляясь голосу старого знакомого. Был он точно таким же, как и пару лет назад. Вечно чуть удивленный и немного заспанный. Такой голос обычно бывает у людей, которые ничего в жизни не понимают, но не испытывают из-за этого никаких душевных терзаний.
– Рома? Набоков?
– Да.
– Заходи!
Мы открыли дверь и юркнули внутрь.
Пока шли по лестнице, Игорь с Пашей на двоих допили шампанское. Катя несколько раз останавливалась у странных рисунков на стенах, чьим предком была наскальная живопись первобытных людей.
Виктор жил на пятом этаже. Мы постучали в его дверь – она была обита дерматином, что местами обвис, точно лоскуты обгоревшей кожи. Когда дверь с хрустом яичной скорлупы открылась, перед нами предстал сам Виктор. На нем была праздничная рубашка цвета оливье и потрепанные джинсы. На голове был ворох соломенных волос, которые, казалось, он позаимствовал у сельского чучела. На лице улыбка, узкие глаза чуть прищурены, нелепые маленькие усы напоминали мертвых гусениц.