Роман Светачев
Паноптикум
Электричество
1
Жена поглядывала на него косо, но ничего не говорила. Дима смотрел телевизор и всем своим видом показывал, что ему нет до нее никакого дела. В соседней комнате пищали дети. Мальчику было восемь, а девочке шесть. Вскоре дети переместились в спальню к родителям и принялись играть уже в ней. Дима улыбался детям, но ему было совсем не весело. Дети кидали друг в друга маленькие резиновые (или-из-чего-они-там-сделанные) мячики – это он им их взял в магазине (дали совершенно бесплатно по какой-то акции), а теперь жалел.
Вика начала общаться с детьми противно-приторным голосом. Дима тоже что-то вякнул. Так сказать, голос подал. По телевизору шел древний вестерн, который содержал в себе все атрибуты этого жанра: револьверы, шляпы, пустынные горизонты, пинты с пивом и пыль старых дорог. За окном лаяла собака и лязгала сигналка какой-то машины. Дети кидали друг в друга мячики и хихикали. Вика говорила, что они будущие баскетболисты. Дима вспомнил о том, как ребята в школе, где он учился, на переменах играли в баскетбол в спортивном зале. Дима же в баскетбол не играл. Он не любил командные игры. Зато он занимался настольным теннисом. Ракетка ударяла по мячику и запускала его по параболе в сторону ровной горизонтали стола. Мячик бился о покрытие и отскакивал от него, перелетая через натянутую над столом сетку. Это было приятное воспоминание.
– Папа, лови! – кричит Андрюшка, и Дима ловит своим носом резиновый шарик.
– Ха-ха-ха! – смеется Ксюша.
– Чего ты такой глустный, папа? – спрашивает Андрюша, приближаясь к отцу, а сам ищет глазами мячик, пытается понять, куда тот отлетел.
– Я не грустный, я просто устал, – качает головой Дима и улыбается. Улыбка у него при этом натянутая, как плохой мир после жестокой войны. По телевизору охотники за головами пьют пиво в пабе, изучаемые пристальным взглядом бармена, который словно бы ждет от них какой-то пакости.
– Папа не в настроении сегодня, – бурчит Виктория. Можно подумать, что у нее веселье так и хлещет через край. Дима ничего не отвечает жене. Немного терпит.
– А ты будешь с нами играть в динозавриков? – спрашивает Ксюша, а Андрей находит свой мячик и снова пускается в бег по кругу.
– Да, дорогая моя, – отвечает Дима и вдруг чувствует, как же сильно он любит своих детей. Слезы аж к глазам подкатывают. Он смотрит через плечо на Вику – та сидит на диване нахохлившись и пялится в телик. Щеки у нее надуты, а глаза чуть навыкате – она напоминает ему лягушку.
«Ужас какой, – думает Дима, – и это моя жена?» Приступ дурноты захватывает его клешнями чувства потраченных лет, но дети… Дети, дети.
– Я говорил тебе, братец, что твоя игра не стоила тех свеч, – произносит охотник за головами. У него на голове шляпа, и он одет в рубашку болотного цвета и пропыленные брюки. Напротив него сидит завравшийся лысый лицедей. Антагонист?
Жена вдруг встает и топает в сторону балкона. «Курить идет, – понимает Дима, – а меня не позвала». Плохой знак. И правда, чего это на нее нашло? Месячные уже прошли. Может быть, у нее есть какие-то проблемы, о которых он не знает? Но какие? Загадка. А тут дети, дети… По телевизору выстрелы. Дима замечает, что Андрюша с интересом замирает перед телевизором, завороженный видом крови, а Ксюша внимания на это не обращает, дальше бегает по кругу, точно поезд кружит по закольцованной железной дороге. Неужели его сын проникнется культом насилия и станет жестоким? Надо, наверное, переключить канал. Но тут начинается реклама, и здоровенный пакет стирального порошка принимается петь песню. Ксюша подпевает. Она любит эту рекламу. Дети, дети… Он видит Вику через окно. Она курит и смотрит на двор. Чего она там видит? Ничего хорошего, стоит полагать. Ну бордюр увидишь, ну машину, ну парнягу какого или девчонку. Или доходягу вообще. Да уж. Картина маслом! Из ящика на Диму смотрят младенцы, они завернуты в пеленки и похожи на гусениц. «Это реклама подгузников», – понимает Дима. Младенцы пищат чего-то, как птенцы прямо. А мамаша заботливо гладит их рукой по лобикам. Эти дети все ее или подкидные? Если подкидные, то она как кукушка. Или это кукушки подкидывают свои яйца в чужие гнезда? Значит, это дети – кукушки. Кукушата. Дети, дети…
А тут чай рекламируют теперь. «Майский сад» называется. Ну хоть не «ласковый май»! По телевизору показывают чайную плантацию и какого-то старикана, типа огородного гуру со Шри-Ланки. Седобородый рассказывает про свои владения и что-то затирает про целебные и бодрящие ферменты. «Чай, пропитанный энергией солнца», – говорит молодая мулатка в соломенной шляпке, которая как-то ультимативно быстро заменяет собой седобородого старца и блистательно улыбается. «Сиськи-то ничего у нее!» – думает Дима. Дети убегают в другую комнату, и он облегченно выдыхает. А сам начинает думать о девушке, которую он видел сегодня в универмаге. Она была горячей штучкой. С острой подростковой грудью и подтянутой попкой. Дима чувствует жар в паху, но потом смотрит на жену, что возвращается с балкона, и ему становится немного неловко. Вика садится на диван максимально далеко от Димы, даже как-то на него не глядя.
«Ну и сиди, дура», – говорит он про себя, а сам пялится в ящик одним глазом, а другим в телефон. На смартфон ему приходят уведомления с новостных пабликов. Война снова где-то, а один недавно ставший популярным певец рекламирует спиннинги от компании… Так, стоп, к черту рекламу! Диме попадается мем про котика, он хочет показать его жене, но вспоминает, что они не разговаривают, и решает этого не делать. Пошла она…
По ящику после рекламной паузы снова идет фильм. Да только он другой уже. А тот кончился, что ли? А этот когда начаться успел? Титров-то вступительных не видно, или это новый стиль такой? Актер, похожий на СиСи Кэпвелла[1], бодро идет по офису и здоровается с местными работниками. Те все с кофе, с папками да за столами, за компами, и все улыбаются! Жуть как неестественно. Затем он заходит в какой-то дальний кабинет, видимо начальника отдела, и кивает мужчине, которого, походу, играет тот агент ОБН из сериала «Во все тяжкие». Как же его звали? Хэнк[2], что ли? Мужичок этот с ходу говорит Сиси Кэпвеллу, что тот вообще охренел и не имеет права прокручивать за его спиной всякие дела и интрижки. Седой Кэпвелл отвечает, мол, не борзей, старина, ты за собой, главное, следи. Начинают общаться на повышенных тонах, и обстановка накаляется. Выясняется, что они драли одну и ту же стриптизершу из пользующегося дурной репутацией заведеньица. Хэнк мурло корчит, и его лысый череп топорщится, а Кэпвелл довольный, как кот под валерьянкой. Сметану с усов вытри, гад!
Потом показывают школу, где учится дочка Кэпвелла. Она прямо вылитая Шеннон Рутерфорд[3]. Общается с подружками возле этих шкафчиков коридорных, потом заигрывает с парнем-брюнетом. Тот высокий и брутальный. Маскулинный весь. Короче, все как всегда в этих американских школах. Затем она кушает сэндвич и двигает на урок. Далее локация меняется, и теперь нам показывают двух пацанов, которые играют в приставку и обсуждают дочку Кэпвелла. Выясняется, что это дети Хэнка и они типа фантазируют о том, что бы с ней сделали. Короче, Хэнк и Кэпвелл дружат семьями, но это лишь образ, просто фасад, который скрывает холодную войну, что длится между ними уже не один год; однако они слишком много знают друг о друге, чтобы вскрыть все карты, тем более они повязаны тем, что их жены дружат, а дети их общаются между собой, к тому же они еще и коллеги по работе. Интересное такое кино получается!
Дима увлеченно смотрит ящик и не замечает, как Вика уходит из спальни поиграть с детьми. Когда он понимает, что Вики в спальне нет, и думает пойти посмотреть, где она и чем занимается, начинается эротическая сцена между Шеннон (ее тут зовут Маргарет) и каким-то парнем, что на класс ее старше, но не с брюнетом. Того она отшила, ибо он был слишком уж наглым. А этот парень ничего такой, и очки ему идут! Выглядит приличным и скромным, но обладает какой-то необычной энергетикой, и видно, что есть в нем потенциал! Сюжет закручивается все плотнее: Хэнк и Кэпвелл строят друг другу козни, их жены начинают что-то подозревать, а тут еще и стриптизерша та самая появляется с компроматом, да ты-то куда лезешь, шлюха? Еще и с целлюлитом. Кто б тебя драть-то стал за деньги? Или ты так, по доброй воле ноги раздвигаешь? Нимфоманка, видимо.
Фильм близится к концу, и Дима теряет фокус повествования. А еще Вика заходит в спальню и устраивает перкуссию его уставшему мозгу: начинает что-то ворчать про то, как он не свозил их с детьми в парк развлечений на выходных.
– Я плохо себя чувствовал, – отвечает ей Дима, заранее зная, что это не проканает.
– Да что ты! – она вскидывает руки и вся распаляется, – Зато шляться с друзьями ты себя нормально чувствовал, да?
– Я гулял в воскресенье, а в парк мы должны были ехать в субботу, – вяло парирует Дима.
– За один день вылечился, значит?
– Ну, у меня же несварение было, а не ковид. Сама знаешь, у меня много проблем с желудком. Это началось с того, что я в детстве дизентерией переболел.
– Знаю, знаю, – отмахивается Вика и лезет в шкаф, ищет там что-то.
– Что ищешь? – спрашивает Дима. Вика молчит. Тогда он повторяет свой вопрос. И снова в ответ лишь глухое молчание. Затем он спрашивает уже третий раз.
– Не помню, куда Андрюшины штаны болоньевые дела. Холодать начало.
– Ну да. Ноябрь на дворе, – соглашается Дима.
– Знаю, что ноябрь.
– Да я же просто…
– Угу.
Дима выходит на кухню. Что делать – непонятно. Внутри у него растет дискомфорт. На кухне он ставит чайник и, приоткрыв окно на проветривание, закуривает сигаретку с кнопкой. Вкус химических элементов, которые выдают себя за арбуз, кажется неестественным, как вкус белого шоколада. Дима вообще не очень любит такие приторные шоколадки. Ему по вкусу горькие плитки с большим содержанием какао, а не забитые сахаром подделки. «Завтра на работу», – думает Дима, и эта мысль его печалит. К тому же последнее время что-то начало происходить с его глазами, и слишком яркий всепроникающий свет офисных ламп накаливания, что содержат в себе запредельное количество ватт, стал вызывать глазную и головную боль. Дима даже купил себе специальные капли, но те несильно ему помогали. А еще этот новый его коллега, Вадим, изрядно подбешивал, так как считал, что если он переехал из московского филиала их компании, то знает больше, чем местные провинциальные работники, посему имеет право их поучать.
Чайник выпустил струйку пара, привлекая внимание к своей персоне.
– Ну что ты, Джеффрис? – Дима похлопал чайник прихваткой по крышке, прежде чем снять его с плиты. Газ горел, напоминая о термоядерных процессах в печах огромных звезд. От этой ассоциации стало холодно и Диму прошила дробь зябкой дрожи.
Он залил кипяток в кружку, на дне которой лежал чайный пакетик. Это была подлодка. Или подводная мина. Вспомнилась передача по телевизору про неизученный мир океана. Может быть, там есть своя цивилизация, да такая, что абсолютно непохожа на нашу? Ну, скажем, некая сеть разумных кораллов, которые связаны между собой, как грибы мицелием. Или это все бред из журналов типа «Тайны ХХ века»[4]? Кто знает… Дима полагал, что что-то живет с нами рядом, либо в космосе, либо в океане, либо и там и там. Порой, лежа в своей кровати и уже начиная засыпать, он ощущал это, точно какая-то дверка приоткрывалась и появлялась возможность почувствовать что-то связанное с другими мирами.
– В холодильнике есть винегрет и баранина, – говорит Вика, заходя на кухню и наблюдая, как Дима сидит, склонившись над одинокой чашкой зеленого чая.
– Я не люблю баранину, ты же знаешь, – отвечает он и, только сказав это, понимает, что совершил ошибку, произнеся эти слова.
– А, ну извините, – Вика пожимает плечами и отворачивается, принимается заниматься какой-то ерундой возле раковины. То ли посуду моет, то ли от нечего делать со струей водопроводной воды играет. Совсем, что ли, ку-ку?
Дима пьет чай и радуется тому ощущению солнца, что дарует ему Цейлон. Однако свет, идущий от люстры под потолком, вдруг меняет свой цвет с желтоватого на белый, и приступ нестерпимого дискомфорта тут же охватывает Диму, он аж подскакивает.
– Чего ты? – поворачивается к нему Вика.
– Отвали! – бросает он ей и устремляется в спальню, расплескивая по пути немного чая.
Она ему ничего не говорит в ответ. Дети шебуршат у себя в комнате, а Дима садится на кровать и пьет горячий чай мелкими глотками, думая о том, что все движется к некой черной дыре, точно Великий Аттрактор[5] засасывает мир в свое всепоглощающее чрево. Дима вставляет в уши затычки наушников и включает научно-популярную лекцию о квантовой физике, чтобы немного отвлечься от стальных рук убийственного расчеловечивающего быта. Дима думает о том, что рассказывает лектор: парадокс наблюдателя, открытие бозона Хиггса, таинственные суперструны, представляющие из себя невероятно маленькие, но злостно закрученные спирали каких-то подпространственных измерений, а еще эта загадочная темная материя. И откуда она взялась-то? «Да оттуда же, откуда и ты!» – вдруг приходит в его голову ответ.
Вика на кухне гремит холодильником, типа выбивает из него еду. Ну-ну. Дима прибавляет громкость на телефоне и растворяется в голосе лектора, удобно уместившись на диване, раскинувшись на нем, как морская звезда. Перед закрытыми глазами проносятся колоссальных размеров пространственные пустоты, изредка озаряемые звездами, вокруг которых вращаются холодные глыбы планет. «Они похожи на шарики для пинг-понга», – проносится у Димы в голове. Может, и сам он представляет из себя нечто вроде шарика, что запущен ударом божественной ракетки. Если следовать законам настольного тенниса, то он должен стукнуться о стол, соприкоснуться с материей, так сказать, а что затем? Направиться в сторону небес? В платоновский эйдос или еще куда-то? Что находится по ту сторону материи? Вот разрежешь ты эту ткань, это полотно, на котором атомы, протоны, кварки, нейроны, электроны, мюоны и все такое, в чем сам черт ногу сломит, прорвешься через эту бессмысленную вереницу элементарных и фундаментальных частиц – и что ты увидишь? Куда вырвешься? Ведь не может все быть просто сборищем какого-то микроскопического дерьма, что даже точного местоположения не имеет, если верить ученым. Вот взять тот же электрон – у него нет никакой орбиты, по которой он вращался бы вокруг атома, как говорят учителя физики пятиклассникам, нет, он имеет лишь поле вероятностей, в котором он может находиться, то есть, таким образом, он как бы находится и везде и нигде. Или я что-то не так понимаю? И я должен поверить, что я из этого состою? Из каких-то частиц, у которых даже пространственного местоположения нет? А почему тогда у меня, у огромной структуры, что из этих самых частиц слеплена, это самое местоположение есть? Или мое поле вероятностей – это время? Типа я одновременно в прошлом, настоящем, будущем – и одновременно с этим нигде? Это было бы не очень как-то. Но, может, так оно и есть? Ведь и правда, где я? И тот я, который был секунду назад, если его уже нет, был ли он вообще? И насколько я теперешний реальнее того я, который пил чай двадцать минут тому назад?
– Спишь? – спрашивает Вика, вынимая из правого уха Димы наушник.
– Еще нет, – отвечает он щурясь, глядя на наклонившееся над ним блинообразное лицо.
– Пожелаешь детям спокойной ночи тогда?
– Да, конечно.
Дима идет в детскую, ощущая, как сердце его тянет куда-то вниз лебедка тоски.
– О, папа, – говорит Андрюша со своего яруса двухэтажной кровати. Он спит наверху. Дима сидит с зеленым динозавром, а Ксюша внизу раскрашивает раскраски. Дима приглядывается к картине, которую необходимо заполнить палитрой цветов, и видит там деревенский дом, возле которого на зеленой лавочке лежит толстенький улыбающийся кот. За домом цветут подсолнухи. А еще колодец там стоит. Рядом с колодцем ведро с тянущейся от нее веревкой. Он думает о виселице. Становится еще тоскливее. А тут дети, дети.
– Какой замечательный рисунок. – Дима гладит девочку по волосам, думая о том, какая она маленькая и беззащитная, точно цыпленок.
– Да, папа. Это дом лемуров.
– Лемуров? Каких еще лемуров?
– Ну, они такие… как обезьянки, только маленькие и смешные.
– Прямо как ты?
– Ну, нет. Хи-хи-хи.
– Хе-хе.
Андрюша с верхней полки начинает что-то тараторить про динозавров, якобы они сильнее лемуров и могут их съесть. Ксюша тут же надувает щеки и начинает отвечать брату своим детским лепетом, рассказывая тому что-то доброе и светлое.
– Спокойной ночи, детки, вам завтра в школу, – говорит Дима, гладя по голове теперь Андрюшу. Зеленый ти-рекс смотрит на Диму так, словно он знает, что тот вовсе не хороший человек. Это его угнетает. «Не надо на меня так смотреть», – думает он, краем уха слыша, как дети тоже желают ему спокойной ночи. Он сообщает им, что через десять минут они должны закончить все свои дела, выключить свет и лечь спать. Затем выходит из детской и идет к себе в комнату. Вика уже расстелила постель из травы и цветов. Можно ложиться, только вначале раздеться надо. За окном шорохи листьев, приклеенных к веткам осин. А еще паруса колышутся на тех далеких лодках, каких-то суднах. Что за образы? Он был когда-то штурманом корабля? Или, быть может, пиратом?
– Ну что? – обращается к нему Вика, а сама тыкает пальцами в смартфон.
– Пожелал им доброй ночи, – отвечает Дима, думая, в чем тут может быть загвоздка.
– Хорошо.
– Что смотришь в телефоне? – спрашивает он, снимая с себя одежду.
– Новости.
– И что там?
– Ну так.
– Ну что «так»?
– Там такое, что лучше не читать перед сном.
– Зачем же ты это читаешь в таком случае?
– Надо же мне чем-то себя занять, пока машинка одежду стирает.
– Ох.
– Ага.
Дима ложится и смотрит на жену сбоку. Она сидит и глядит в телефон. Затем еще и телик включает, якобы для фона. Дима затыкает уши наушниками и думает о том, сколько же сейчас в их комнате отрицательно заряженных частиц. Он не помнит названия этих частиц, но знает, что они тут есть. «Электричество, – думает он, – Э-ЛЕК-ТРИ-ЧЕСТ-ВО». Что же оно несет в себе? Отовсюду льется цифровой свет. Кодировки спрятаны внутри экранов. Образы выстреливаются в головы и разрываются там осколками фугасных снарядов.
Невидимый лектор рассказывает Диме о том, что энергия и масса есть одно и то же явление, которое может перетекать из одного состояния в другое. Как же это понять? А что же такое вообще эта энергия? Дима задает себе вопросы, на которые не сможет ответить ни он сам, ни лектор. Но ему нравятся эти вопросы. Да и как без них жить, без этих вопросов? Кем ты будешь, если не можешь или не хочешь их задать? Вряд ли человеком. Дима засыпает и видит перед внутренним взором, как прочные структуры разваливаются на части, подверженные болезни энтропии.
2
Диме снится Лена – девушка, с которой он учился в одной группе в вузе. Они даже немного встречались, пока он не узнал, что у нее был еще один парень. Высокий брюнет с огромным утесообразным носом. Лена в кожаной косухе и черных очках. Выглядит немного потрепанной и излишне худой. Они стоят возле дома, где раньше жил Дима. Правда, тут все как-то изменилось. Двор уже не тот, и детская горка накренилась, точно по ней ударили огромной битой. С горки катается стайка детей. Одеты они как-то странно, в робы, что ли? И из-под волос на макушках у всех какие-то устройства выглядывают. «Видимо, чипы», – думает Дима и чувствует легкий озноб, что пробегает по телу морозными струйками страха.
– Как поживаешь? – спрашивает Лена, слегка улыбаясь. Губы у нее тонкие, точно нарисованные карандашом.
– Нормально, – отвечает Дима, – а ты как?
– Тоже ничего, – девушка пожимает плечами. Солнце выглядывает из-за девятиэтажки большим желтым глазом. – Я вот собаку завела, – говорит Лена, и только тут Дима замечает, что рядом с ней стоит нечто, но это вовсе не животное, а скорее какой-то робот.
– Что это? – спрашивает Дима, ощущая приступ легкой тошноты.
– Это мой пес – Роберт.
Роберт смотрит на Диму линзами глаз. Окулярами. Его тело собрано из металла, скомпоновано. По телу расползаются провода, окутывая его паутиной венозных сплетений.
– Он же ненастоящий…
– Почему же? – Лена снова улыбается, и на этот раз шире, чем прежде, – Он просто собран из материала, а так очень даже настоящий. Он даже лаять умеет. И палки приносить тоже может. А еще его не надо водить на поводке, ведь он никого не укусит. И кормить тоже его не надо. Только иногда подзаряжать и менять масло.
– Масло, значит… – произносит Дима, ощущая легкое головокружение.
– Ну да.
– Это у него масло, значит, вместо крови?
– Почему же масло? Видишь эти провода? – она указывает пальцами на зеленоватые трубочки, что проходятся паутиной по телу робота. – По ним у него течет ток. Вместо крови у моего пса электричество, масло же заменяет ему кое-что иное.
– Электричество? – переспрашивает Дима почти что в панике. Его невероятно пугает это слово, хоть он и сам не знает, почему.
– Ну да. Э-ЛЕК-ТРИ-ЧЕСТ-ВО, – повторяет Лена по слогам, точно объясняет ему значение иностранного слова.
– Но это же неправильно! – Дима качает головой и даже чуть отступает назад. А пес принимается смотреть на него, немного приподнимая свой сегментированный хвост.
– Почему же? В мире все состоит из электричества! – Девушка смеется.
– Ты бредишь.
– Знаешь этого человека? – неожиданно меняет она тему разговора, доставая из кармана какую-то фотографию. Дима смотрит на снимок и видит там мужчину, сфотографированного по пояс возле раскидистой яблони. Он одет в джинсовую куртку, на глазах черные очки. Рукава куртки закатаны, на лице играет пугающая улыбка, а волосы на голове невероятно яркие. Они очень темные, эти волосы. Мужчине этому на вид лет сорок.
– Нет. – Дима качает головой. – А откуда я должен его знать?
– Он спрашивал у меня твой номер.
– И что ты ему на это ответила?
– Я дала ему твои цифры.
– Но ты не можешь знать мой телефонный номер.
– Почему?
– Мы же не общались лет десять. Я с тех пор сменил уже не одну сим-карту.
– Это не такая уж и большая проблема, как тебе кажется, – сообщает она ему каким-то стальным голосом. Что-то в ней меняется, а еще те дети с горки… Они все разом поворачиваются и смотрят на Диму. Глаза у них сфокусированные, но в то же время пустые. Солнце высвечивает на мгновение негатив этого момента, а потом все возвращается на круги своя.
– Он позвонит тебе вечером, когда ты вернешься с работы.
– Что ему нужно? Кто он?
– Он твой старый друг. Вы когда-то общались.
– Но я его не знаю! – протестует Дима, а сам все не может отвести взгляд от лиц детей, что выглядят, как богомолы перед броском.
– У вас будет время, чтобы все обсудить, – отвечает ему Лена и исчезает.