Роман Сенчин
По пути в Лету
В поисках сатиры
С сатирой у нас если и не полная беда, то уж наверняка напряжёнка. По сути, сатириков давно и почти полностью заменили юмористы.
Я долго пытался выяснить, чем сатирики отличаются от юмористов. Сердцем понимал, а вот головой, в которой ощущения оформляются в понятия, никак не мог. Хотя ясно, что сатира, это жанр, а юмор – чувство, но всё же покоя такая ясность не дарила.
Лишь недавно наткнулся на мысль: «Юмор в сатире используется для того, чтобы разбавить прямую критику, иначе сатира может выглядеть как проповедь».
Точно. И в том-то проблема, что зачастую критика в современных якобы сатирических произведениях практически отсутствует и в ней ничего не остаётся, кроме юмора. Но юморист смеётся над смешным, а сатирик усмехается над серьёзным и даже трагическим.
Вспоминается Свифт со своим памфлетом «Скромное предложение».
Тема жуткая – крайнее обнищание ирландцев, голод, и пишет Свифт об этом жутко, предлагая в итоге беднякам продавать своих детей обеспеченным людям, чтобы те употребляли их в пищу Излагает эту идею Свифт вроде бы с серьёзным видом, усмехаясь почти незаметно. Вот одна из цитат:
«Один очень образованный американец, с которым я познакомился в Лондоне, уверял меня, что маленький здоровый годовалый младенец, за которым был надлежащий уход, представляет собою в высшей степени восхитительное, питательное и полезное для здоровья кушанье, независимо от того, приготовлено оно в тушёном, жареном, печёном или варёном виде. Я не сомневаюсь, что он также превосходно подойдёт и для фрикасе или рагу».
Но ухмылка всё же чувствуется, и она позволила издать памфлет. Если бы Свифт писал без ухмылки, то наверняка бы оказался в тюрьме или лечебнице для душевнобольных в родном Дублине, на строительство которой, к слову, тратил немалую часть своих гонораров.
Сатирический тон нередко спасал произведения писателей, да и самих писателей. Думаю, цензура вряд ли бы пропустила многие ранние рассказы Чехова, если бы они были написаны серьёзно. Сложно сказать, что бы советская власть образца конца 20-х – 30-х годов сделала с Зощенко, Булгаковым, Платоновым, если бы не считала их сатириками (то есть, писателями, работающими в несерьёзном жанре), вряд ли бы Эрдман после своего «Самоубийцы» отделался лишь ссылкой… Со многими серьёзными власть поступала намного круче.
Впрочем, в начале 30-х годов сатира в советской литературе почти перестала появляться. (Последняя яркая вспышка – «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова.) Из литературы она перекочевала в кинематограф, на эстраду. А соцреализм без неё костенел, высыхал и в итоге рассыпался прахом, на десятилетие придавив собой и вообще реализм.
Сатира не вернулась в литературу до сих пор. Но сатирики, пусть не обильно, но вроде бы есть. Уже лет пятьдесят трудится на этом направлении литературы Михаил Жванецкий, выпускает книги. Правда, литературой его рассказы всё же назвать сложно. Скорее, эстрадные репризы, монологи. Да и написаны они (рассказы) явно для эстрады.
Почти то же самое и с Виктором Шендеровичем. Хотя больше в его произведениях не эстрады, а публицистики. И недаром его сатирическая летопись происходящего в политической жизни страны, начиная с «Кукол» и заканчивая «Плавленым сырком», общей протяжённостью лет в десять, для меня куда важнее его собственно прозы.
В чём-то близком к сатире написаны многие романы Александра Проханова, Алексея Слаповского, Юрия Полякова, «Лёгкая голова» Ольги Славниковой. Можно вспомнить и ещё с десяток авторов и произведений. Но не хватает этим вещам хлёсткости, что ли, выверенной остроты. Да и вряд ли она там нужна – это всё-таки не сатира, а именно «что-то близкое».
Наиболее близки к чистой сатире поэты. Иртеньев, Емелин, Лесин, Дмитрий Быков. Впрочем, и у них, за исключением, может быть, Емелина, который создал своего лирического героя, охреневшего от всего того, среди чего ему приходится жить десятилетие за десятилетием, стихи этих поэтов балансируют между эстрадой и публицистикой.
И вот недавно я познакомился с произведением, которое, на мой взгляд, является настоящей сатирой. Но сразу скажу, пока это не книга (хотя рукопись существует), а почти устное творчество.
В Театре «У Никитских ворот» состоялась премьера спектакля «Мы женимся на Лейле Соколовой». Это инсценированная переписка прозаиков Евгения Попова и Игоря Яркевича об одном из самых абсурдных уголовных дел последних лет. Роль Евгения Попова сыграл Евгений Попов, роль Игоря Яркевича – Игорь Яркевич.
Строго говоря, это и не спектакль и не художественное чтение. Нечто между. На сцене были два человека, минимальные декорации. Возле сцены находился Марк Розовский, обозначенный в афише как постановщик. Может быть, он и порепетировал с Поповым и Яркевичем, но во время представления занимался тем, что осаживал их, когда писатели-актёры слишком уж увлекались импровизацией.
Тема спектакля (буду всё же называть это действо так) оказалась далеко не смешной. Но, повторюсь, по-моему, настоящая сатира очень редко выбирает смешные темы. Да, тема не смешная… В 2011 году чиновнику Минтранса Владимиру Макарову дали 13 лет лишения свободы за насильственные действия по отношению к собственной дочери Эли семи лет. Позже Мосгорсуд переквалифицировал действия Макарова на развратные и назначил пять лет за решёткой.
Но особое внимание Евгения Попова и Игоря Яркевича привлекло не само дело, а фигура психолога Лейлы Соколовой, экспертиза которой стала одним из главных аргументов того, что следствие и суд решили, что Макаров действительно виновен.
Процитирую одну из газет:
«…Второй уликой стало заключение сотрудницы Центра психолого-медико-социального сопровождения Лейлы Соколовой, которая посетила Элю в палате и посмотрела её рисунки. По мнению эксперта, «в изображении кошки фигурирует фаллический хвост с сильной штриховкой», а сам рисунок «выполнен в эмоционально неблагоприятном цвете (чёрный)». Далее психолог пишет, что «фигура девушки сексуализирована и выглядит обнажённой, прорисованы бёдра, талия и грудь». После такого анализа эксперт приходит к выводу, что если ребёнок в семь лет может различить гендерные особенности человека, то он вовлечён в сексуальные отношения».
Психологам, конечно, виднее. Но вскоре… Теперь цитата из анонса спектакля: «В Интернете появились скандальные откровенные фотографии полуобнажённой «экспертессы» Лейлы Соколовой с хлыстом, в костюме «садо-мазо», снятые на частных вечеринках, отчего возникли сильные подозрения, что все эти «неопровержимые» фаллические доказательства существуют лишь в её разнузданном эротическом воображении, а осуждение Макарова – ярчайший образец современного произвола и беспредела. «Экспертесса» тут же на всякий случай с работы уволилась, но бедный Владимир Макаров тем не менее сидел, сидит и будет сидеть, ибо тупая и косная «система» своих ошибок не признает никогда».
Персонажа Игоря Яркевича – «некогда скандального литератора, у которого уже несколько лет не выходят книги» – поразила эта многогранная женщина, и он решил, что влюбился в неё. За советом как быть, он обращается к «известному писателю, который может позволить себе поехать за границу», которого играет Евгений Попов. Тот флегматично отвечает: «Влюбились, ну так и женитесь».
Ещё не признавшись Лейле в своих чувствах, Игорь Яркевич начинает выбирать место для свадьбы, блюда для праздничного стола, составляет список приглашённых…
Отмечу, что действие происходит в конце 2011-го – начале 2012-го, которые остались в нашей памяти выборами в Думу и на пост президента страны, подъёмом протестного движения, усилением борьбы с педофилией и прочими пороками. И это создаёт яркий фон в общем-то частной переписки Яркевича и Попова.
Вот, к примеру, потенциальный жених решается пригласить на свадьбу миллиардера Прохорова, но в последний момент узнаёт, что Прохоров становится соперником «нацлидера» Путина в борьбе за президентское кресло. Яркевич приходит в отчаяние.
В его голове рождаются всё новые и новые идеи, фантазии, и он рассказывает о них старшему товарищу. Тот, умудрённый жизнью, путешествующий в это время по Северной Италии, реагирует примерно так: «Попробуйте, Игорь, но не удивляйтесь, когда вас посадят».
Однажды Яркевич признаётся, что Лейла Соколова напоминает ему Юдифь на картине Караваджо и начинает испытывать страх за свою жизнь. В приступе тоски он восклицает: «Ну почему она не похожа, скажем, на Суламифь?!» И тут же получает напоминание, что Суламифи было тринадцать лет…
Несчастный влюблённый доказывает, что он не педофил, и в доказательство своей чистоты заявляет, что готов сделать предложение хоть судье Боровковой (той, напомню, что в 2010–2011 годах щедро раздавала административные срока Удальцову, Льву Пономарёву, Немцову, Яшину, Дёмушкину, Тору).
И настоящим фарсом, но фарсом из реальности, в ткани спектакля звучит новость, которую истерзанный предсвадебной лихорадкой, осмыслением митингов на Болотной, Сахарова Яркевич передаёт в Северную Италию Попову: «Дуня Смирнова вышла за Чубайса».
Пересказывать представление у меня вряд ли получается, да это вряд ли вообще возможно, зная острый язык Евгения Попова, необычность писательского мышления Игоря Яркевича, в данном случае, правда, всячески отстранявшегося от этой необычности, старавшегося показать своего персонажа исправившимся, хорошим, этаким нормальным человеком в ненормальное время…
Я хочу сказать несколько о другом. Сатира делает выпуклым то, что мы хоть и замечаем, но на чём не особенно останавливаемся, двигаясь дальше в потоке новостей и явлений. Представление «Мы женимся на Лейле Соколовой» заставляет вернуться к событиям двух прошлых лет, посмотреть на них и на действующих там лиц пристальнее.
В зале много смеялись. Но смех был невесёлый. Так смеются не над собственно смешным, а над нелепым, глупым, лишним… Когда-то, в дни юности цивилизации, такой смех вызывали люди с физическим уродством, теперь – уродливые явления. Лейла Соколова, антигероиня дня полуторалетней давности, превратилась в сатирический персонаж. Надеюсь, недалеко ей и до имени нарицательного.
От Попова и Яркевича досталось многим. Да почти всем. И тем, кто на самом верху вертикали, и тем, кто пытается эту вертикаль обрушить, и тем, кто ничего не хочет и ни кем себе не считает… Может быть, в том числе и поэтому рукопись «Мы женимся…», часть которой была инсценирована в Театре «У Никитских ворот» пока не воплотилась в книгу. Наверняка, если она всё-таки будет издана, многие рассердятся. Что, кстати, обыкновенно в случае с сатирой.
Март 2013
Где бог отмщения?
На днях меня чуть не побили.
Вообще-то бьют меня, да и я бью, довольно часто. Но тут чуть не побили те, кого я считаю своими друзьями. И они меня считают другом… Впрочем, друзья ведь тоже дерутся…
В общем, сидели после рабочего дня, выпивали, разговаривали. Все по-своему недовольны жизнью, правительством, президентом. У всех чувство, что вот поверни Россию чуть-чуть в сторону, и она отклонится от огромного айсберга и двинется на всех парах к счастью.
Одни мои друзья считают, что слегка бы влево повернуть, другие – слегка бы вправо… Я взял и вспомнил про 10 декабря 2011-го:
– Тогда упустили момент, а теперь уже поздно.
И тут друзья взвились:
– Задолбал со своим 10-ым! Жалеешь, что кровь не пролилась? Крови тебе надо?!
И уже за одежду стали хватать.
– Да, крови не случилось, – отрезвев от испуга, стал доказывать я. – Тогда не случилось. Но она пролилась позже – 6-го мая. Уже бесполезная кровь. Да и продолжает сочиться. Мы не хотим замечать, что идут самые настоящие репрессии. И они будут расширяться. Тридцать седьмой тоже не наступил сразу.
– Ну уж сравнил! – усмехнулись друзья, правда, довольно беззлобно; угроза драки миновала.
Я осмелел, заспорил:
– Да по сути-то различия нет – дают человеку двушечку или десять лет без права переписки, загребают за решётку десяток или десять тысяч. На общество это действует одинаково – оно перестаёт быть обществом, распадается на отдельных смирных двуногих. К тому же уничтожение врагов или упеканье в лагеря на десятилетия честнее, чем то, что происходит сейчас. Есть такое слово – «гнобить». Самое подходящее для того, что мы наблюдаем.
Когда-то его употребляли сибирские старушки, ставя ударение на первом слоге: «Крапиву гнобить», – то есть завалить её огородным мусором, чтоб корни сопрели. Или: «Гнобить капусту», – придавить гнётом в бочке. Потом это слово, модернезировав, переставив ударение, позаимствовали зэки и молодёжь, а не так давно взял на вооружение режим: постепенно, но неослабимо угнетать, угнетать, угнетать всё живое.
Кого отправили в СИЗО по делу 6-го мая? Рядовых… Сначала я думал, что не берут вождей, чтобы не возникло акций массового протеста. Нет, оказалось, не потому, а чтобы показать, что арестовать могут любого. Каждого. При желании все эти пятьдесят, или сколько там было, тысяч. Впрочем, личности очень многих следаками уже установлены – эти личности уже на крючке.
Но зачем их сейчас выдёргивать? Больше половины разочаровались в тактике протеста, с четверть – «одумались», попрятались в квартирах. Они будут тихими и покорными до нового оскорбления, какое им нанесли в начале декабря 2011-го. Тогда вывалились на улицу, готовые отстаивать свои гражданские права. Левые, правые, либералы, анархисты, коммунисты…
Режим поступил умно: предварительно закрыл одного из потенциальных вождей – Сергея Удальцова, набрасывая ему по десять-пятнадцать суток административного ареста; при первой же вспышке массового недовольства прикрыл и другого потенциального – Алексея Навального. Их место заняли Борис Немцов с компанией сброшенных с лодки власти ельцинских птенцов, и они 10 декабря увели десятки тысяч оскорблённых на безопасное от Кремля расстояние. С площади Революции на Болотную площадь.
Для надёжности режим заслал в стан оппозиции Сергея Миронова, Михаила Прохорова, Алексея Кудрина. К микрофонам рванулись Ксения Собчак, Людмила Улицкая, Борис Акунин… Люди запутались, монолит протеста распался, а потом, постепенно, и истлел. 6 мая 2012-го стало последней вспышкой. Правда, эта вспышка была спровоцирована властью.
С Удальцовым, Навальным, другими вождями могли разобраться уже 6 мая. Запечатать в следственном изоляторе, где людей, как известно, могут держат и два года, и три, четыре. Но власть поступила иначе – стала гнобить. Постепенно, но целенаправленно, лишая оппозицию силы, не давая повода собраться в кулак. Изматывание противника – лучшая тактика. И теперь уже, по существу, не важно, находятся Удальцов с Навальным в тюрьме, или заперты в своих квартирах, или задавлены уголовными делами. Фактически они выключены из активной жизни. Форма лишения их свободы – формальность.
По разрешению сверху каждый месяц в стране регистрируются по нескольку партий. Их сейчас уже более семидесяти. Есть такие: «За женщин России», «Партия Социальных Сетей», «Умная Россия», «Родная Страна», «ЧЕСТНО», «Партия Налогоплательщиков России», «Против всех», «Женский Диалог», «Российская партия садоводов»… Что ж, в демократическом государстве должно быть много объединений граждан. Но в то же время гнобят те движения, которые не зарегистрированы, но имеют реальную силу. Недавно на три месяца запретили «Левый фронт», теперь потребовали от руководителей объединения «Русские» предоставить груду документов «за последние три года», хотя «Русские» были созданы меньше двух лет назад… Наверняка тоже запретят.
Руководитель «Русских» Дмитрий Дёмушкин ходит под статьёй, один из руководителей, Георгий Боровиков, и ещё несколько членов, арестованы.
Не буду перечислять факты репрессий последних лет. Они многим известны, о них СМИ, в том числе и проправительственные, напоминают постоянно… Стоит, наверное, выделить суды над Максимом Лузяниным и Константином Лебедевым. Эти парни всё признали, раскаялись, и их судили в лучших традициях 30-х годов: быстро, без изучения доказательств, в, по существу, закрытом порядке. Хоп, хоп – и впаяли одному четыре с половиной года, другому два с половиной. На двух зэков в России стало больше. Ничего удивительного.
Но вот что, по-моему, удивительно – что все эти судьи, лжесвидетели, омоновцы, следователи, оперативники живут себе спокойно, чувствуют свою полную безнаказанность.
Кто-то поплатился за то, что нацболов за юридическую ерунду отправляли на долгие годы за колючую проволоку? Что там с судьями Данилкиным, Боровковой, Сыровой, Подопригоровым и ещё десятками подобных им жрецов нашей ясноокой Фемиды? Как там проводит досуг психолог Лейла Соколова? Что читает Юрий Чайка? Чистит ли по вечерам зубы генерал-майор юстиции Маркин?
Где Бог отмщения, которого воспевал Леонид Андреев в повести «Губернатор»?
Считается, что тактика народовольцев и эсеров была, в лучшем случае, ошибочна. Почему? Скорее, наоборот. Народовольцы и эсеры, казня тех, кого они считали врагами народа, пытались предотвратить общероссийскую бойню – гражданскую войну. Они верили, что те, кто придёт на место казнённых ими генералов, чиновников, царей будет лучше.
Мы помним из всей философии Льва Толстого один принцип: «Непротивление злу насилием». Но если полистать его статьи, то станет ясно: в физическом уничтожении царей и их помощников он не видел ничего страшного. Правда, не находил и пользы: «Короли и императоры давно уже устроили для себя такой же порядок, как в магазинных ружьях: как только выскочит одна пуля, другая мгновенно становится на её место. Король умер, – да здравствует король! Так зачем же убивать их?
Только при самом поверхностном взгляде убийство этих людей может представляться средством спасения от угнетения народа и войн, губящих жизни человеческие».
Дальше Толстой даёт совет: «И потому не убивать надо Александров, Николаев, Вильгельмов, Гумбертов, а перестать поддерживать то устройство обществ, которое их производит. А поддерживает теперешнее устройство обществ – эгоизм людей, продающих свою свободу и честь за свои маленькие материальные выгоды».
Вроде бы утопическая мысль, но буквально через неполные семь лет после смерти Толстого она в России воплотилась в жизнь. К сожалению, далеко не все перестали поддерживать прогнившее устройство общества, и случилось страшное кровопролитие – гражданская война…
Сегодня тех, кто не поддерживает – ничтожное меньшинство. Правда, оно заметно, оно имеет сдержанную поддержку уже значительного числа людей. В любой момент может произойти новый всплеск недовольства. Режим давит это меньшинство, не позволяя ему расти, а заодно мстит за декабрь 2011 – май 2012-го, когда возникла более-менее реальная угроза, что этот режим пошатнётся.
Да нет, не угроза – не будем преувеличивать. Просто тот, кто руководит этим режимом, услышал тогда про себя много неприятного. И теперь мстит. Мстить он будет неторопливо, изощрённо, дотянется до каждого. Сталин ведь тоже не сразу покарал участников демонстрации левой оппозиции 7 ноября 1927 года. Но к октябрю 1941-го не оставил в живых почти никого.
Те несколько тысяч, нёсшие плакаты «Долой Сталина!» и давшие отпор огэпэушникам и будущим вэвэшникам, стали для «отца народов» личными врагами. Несколько тысяч, оставшиеся в окрестностях Болотной площади, нёсшие не из-за эмоций, как в декабре, а по убеждению, плакаты «Россия без Путина!», не побежавшие от омоновцев 6 мая 2012-го, стали личными врагами «духовного лидера». Конечно, вряд ли дойдёт до физического уничтожения, но «двушечек», при щадящем раскладе, навле-пляют наверняка многим. Впрочем, загадочных смертей, странных самоубийств, нераскрытых убийств – предостаточно. Не обязательно нынче тащить врага в расстрельный коридор.
Недавнюю «Прямую линию» президента с народом политологи и журналисты назвали скучной и предсказуемой, «без сенсаций». Нет, для меня это была замечательная пятичасовка – Путин источал полнейшую уверенность в себе и своём режиме, постоянно унижал окружающих, его шутки на самом-то деле были хамством. В общем, полновластный хозяин не только страны, но и каждого её жителя… Судя по воспоминаниям, так же вёл себя Сталин на Съезде победителей в 1934 году. И внешне он был полновластным хозяином, а на деле, тайно, очень многие были против него. Выждав время, Сталин стал выдёргивать реальных и предполагаемых врагов. По одному, по пять, по пятьдесят.
Зачем же ждать, когда повыдергают и нас?
Сталину в 34-м было 56, и он прожил ещё почти двадцать лет. Путину сегодня – 60. Не курит, не пьёт, спортсмен. Судя по всему, у него впереди тоже долгая жизнь. Много чего успеет сделать. К тому же и команда у него надёжная, энергичная, не какой-нибудь сброд тонкошеих вождей…
Пора обществу прийти к убеждению, что государственные чиновники – бандиты, тянущие из народа не только подкожный жирок, но и жилы; что судебные, прокурорские работники, да и адвокаты, берущиеся защищать, часто за приличные деньги, зная, что оправдательный приговор невозможен, – враги народа. Что омоновец, поднимающий дубинку – не человек, а бездушный биоробот, который необходимо отключить… Хватит оправдывать их бандитизм приказом сверху, тем, что «как-то надо кормить семью». Хватит надеяться, что и они когда-то прозреют.
Пора прийти к убеждению и дружно отвернуться. И не участвовать в их системе. Не подчиняться им. Перестать быть гражданами такого государства. Или – лучше – давать сдачи.
Каждый судья, выносящий неправый приговор, чиновник, обирающий гражданина, полицейский, ломающий мирного демонстранта, депутат, призывающий к расправе, следователь, выбивающий показания – все, кто совершает преступление, должны бояться получить отпор.
Бог отмщения рано или поздно проснётся и посмотрит на врагов народа глазами Пантократора. Лучше бы раньше проснулся, пока ещё есть Россия и народ, её населяющий. Но, как писал о нас ещё полторы сотни лет назад Алексей Константинович Толстой: «…И к тому ж мы терпеливы – этим нечего хвалиться!»
Перестанем терпеть.
Апрель 2013
