Роман Ротэрмель
Художница с Хоккайдо
– Добро пожаловать. Что интересует? – спросил учитель.
Его манеры напоминали манеры достопочтенных самураев, представших перед императором. Его голос был уверенным и сдержанным, как и его черный пиджак, отсвечивающий яркой, цветочной эмблемой.
– Моя подруга хочет вступить в кружок, – ответила Юки, не теряя энтузиазма.
Я могла лишь позавидовать, потому что мой энтузиазм медленно утекал каждый раз, когда я бросала робкий взгляд в сторону, машущих руками вдоль холста, художников. Мои глаза резко остановились на знакомой фигуре. Он смотрел на меня в ответ. Тот самый парень с крыши. Завидев, что я обратила на него внимание, он, покраснев, спешно спрятался за холстом.
– Мы всегда рады принять новых артистов, – радостно улыбнулся учитель и подошел ко мне почти вплотную.
Он внимательно осматривал меня, не скрывая любопытства. Его глаза бегали по мне, то вдоль, то вперед, но ни на чем конкретно так и не остановились.
– Хм, любопытно. В тебе явно что-то есть, – произнес он, почесывая подбородок, словно хитрый ученый.
Что-то есть? Может правильней сказать: «чего-то нету». Снова на меня накатило чувство, что надо мной просто издеваются. Мастер уверенно кивнул и искренне улыбнулся.
– Хорошо. Садись рядом с Икари. Поглядим на твои таланты.
Я скромно кивнула, а Юки на радостях обняла меня, и, пожелав удачи, шустро удалилась. Я неуклюже брякнулась на, высокий с подножками, стул. Белый чистый холст предстал передо мной во всей красе, и лишь моя фантазия могла оживить этот кусок бумаги. Мне было неловко. Я чувствовала, как щеки окрашиваются румянцем. Я ожидала однозначной реакции, что-то типа: «Как ты можешь рисовать, у тебя же нет рук, это бессмысленно». Наверное, потому, что я сама так думала, но ни один в этом кабинете не сказал мне ни слова. Все сидели, словно витая где-то в облаках. Занятые своими творениями, они оставались с ними наедине, будто это было нечто личное. Все художники такие? Задумчивые. Скрытные. Самобытные.
– Как тебя зовут, юная художница? – спросил учитель.
– Рин.
– Хорошо, Рин. Для начала сделай пару набросков. Не пытайся сразу нарисовать шедевр. В нашем скромном деле достаточно лишь начать.
Очень смешно, учитель. Вновь чувство неловкости. Может он и правда надо мной просто подшучивает. В этот момент я и не представляла себе возможности даже взять кисть, не то, чтобы создать шедевр, но учитель сразу заметил мое негодование.
– Почему ты не рисуешь, Рин? – загадочно спросил он, будто не зная ответа.
– Я-я не знаю… Н-не знаю как, – с тяжестью произнесла я.
Первый момент в моей жизни, когда слова дались мне так трудно, но учителя это видно вовсе не заботило или он просто не захотел показаться нетактичным.
– Логично, что руками ты рисовать не можешь, но другие та части тела у тебя на месте. Ноги, к примеру.
Ноги? Он что шутит? Он предлагает мне рисовать ногами? Н-но, как это возможно? Мои ноги устало загудели вновь, будто привлекая мое внимание.
– Ох, юная Рин. Ты даже не представляешь, на что способно человеческое тело, – учитель говорил искренне и без преувеличения вдохновлял.
Для меня это было чем-то абсурдным. Я ловко выпрыгнула из легких туфлей. Приятный ветерок продувал мои голые ступни. Боль и усталость мгновенно улетучились вместе с облегчающим дуновением. Я вытянула ноги к холсту, расположившись на стуле практически в лежачем состоянии и зажала кисть меж пальцев ног. Я медленно провела кистью по белому холсту, и как только на нем появилось первое очертание, мои мысли обрели покой, а душа небывалый восторг. Я рисую. Рисую! Я не могла сдержать улыбки, словно накатала целое произведение искусства, но восторг и радость переполняли меня в тот момент, возвышая на невиданную высоту. Этот прекрасный миг не суждено было забыть уже никогда.
Дома, шлепая босыми ногами по теплому полу, я бескультурно тянулась кончиками пальцев до всего, на что бросала игривый взор. Деревянная ложка далась мне первой. Я аккуратно подносила ложку ко рту, крепко сжимая ее между пальцев ног и наконец, спустя долгое время, ела без неловких моментов. Лежа в своей постели, я наблюдала не за ночной луной, которая красиво светила в мое окно, а за своими тонкими пальцами, заменившими мне руки. Розовые ногти светились, отражая блеск луны. Это странно. Часами наблюдать за своими ногами, словно они какая-то картина, но раньше я и не задумывалась, каким красивым телом одарила меня природа.
Звонкий колокол заставил меня дернуться. Обед. Я медленно спустилась на нижний этаж. Ученики рассаживались вдоль длинных столов. Я покрутила головой. Мои неряшливые волосы сползли за уши и больше не налезали на глаза, открыв мне дорогу вперед. Я купила тоже, что и вчера, упакованную булку и пачку сока, но на этот раз вернулась на крышу с неудержимым стремлением. Оперевшись о стену, я шустро выскользнула из туфлей. Теплый ветерок продувал сквозь пальцы. Я умело схватила упаковку, и, сжав верхушку пальцами, потянула в разные стороны. Булка раскрылась, как по волшебству. Я вытащила булочку из упаковки, и, довольная своими успехами, поднесла ее ко рту. Порой представляя, как это смотрится со стороны, я чувствовала себя нелепо, но думаю, мало бы кто стал спорить об этом с безрукой девочкой. Солнце светило мне в лицо и подсвечивало мою нескрываемую улыбку. Знакомый силуэт сжато сидел в стороне. Он молчаливо наблюдал за мной, как я одними ногами умело и безжалостно разделываюсь с пищей. Заметив, что я смотрю на него, он робко отвернулся, сжав плечи еще сильнее. Похоже, что он очень застенчив, раз максимум на что его хватает – это робкий кивок в мою сторону. Я аккуратно поднялась на ноги. Камни массировали мои босые ступни, пока я шаг за шагом продвигалась на встречу к знакомому художнику. Я остановилась прямо перед ним, закрыв ему солнце своим телом. Он поднял глаза и взглянул на меня, но тут же увел взгляд, мило покраснев. Я присела рядом с ним. Пачка сока далась мне чуть сложнее. Мне понадобилась три попытки, чтобы успешно вогнать соломинку в маленькое отверстие. Я старалась не смотреть на него прямым взглядом, но косилась, с интересом представляя, что он рисует на этот раз. Но молодой парень не отводил от меня глаз, лишь стыдливо таращась на меня, словно я модель из журнала.
– Извини, – послышался теплый голосок из его уст. – Я Джонатан.
– Ничего. Поверь, ты не первый кто на меня так пялиться. Думаю, не трудно заметить отсутствие обеих рук. Я Рин, – уверенно ответила я, удивившись самой себе собственному командному тону.
Джонатан выглядел мило, особенно когда смущался, а смущался он каждый раз, когда останавливал на мне взор больше, чем на пол секунды. По бокам его волос виднелись светлые локоны и какой-то ненатурально яркий цвет глаз. Иностранец? Только если наполовину. В конце концов, не зря же его зовут Джонатан. Я обратила внимание на его пальцы. Тонкие. Костлявые. На кончиках запачканные серым грифелем. Любуясь на свои пальцы на ногах, я замечала странное сходство, что чарующе привлекало и порой заставляло смутиться и меня.
– Я-я… смотрел на тебя не из-за рук. Просто я люблю рисовать людей.
– Людей? Думаю, когда-нибудь и у меня получится рисовать людей.
Джонатан выпрямил плечи и засветился от счастья.
– Это вовсе не трудно. Достаточно просто отражать детали человека. Его тело, эмоции, черты.
Отражать детали. Его рисунок идеально демонстрировал это. Эмоции на моем лице оживали прямо с листа бумаги. Сок в моих ногах уверенно истощался. Я подпрыгнула и потянулась. Будь у меня руки, я бы вытянула их высоко к солнцу, которое так приятно грело шею. Я дружелюбно улыбнулась Джонатану, и он вновь покраснел, слегка склонив голову, но в этот раз не увел миловидной улыбки.
По окончанию уроков я направилась прямиком в класс рисования. Кабинет практически пустовал. За столом сидел лишь учитель и юная художница, не сводившая глаз от, заполненного красками, холста. Завидев меня, учитель вытянул губы и указал на свободный стул. Стул выглядел иначе, чем вчера. Широкий, несильно высокий, с мягкой спинкой и миниатюрной подушкой у поясницы.
– «Это для меня?» – первая мысль, которая заползла мне в голову.
Я расположилась на новом стуле, вытянув ноги вперед. Ничего мне не мешало. Подушка приятно массировала спину и мне не приходилось елозить по стулу в поисках удобной позы. Класс постепенно заполнялся художниками, которые рассаживались по своим привычным местам. Учитель бродил вдоль холстов, наблюдая и давая советы ученикам, которым они требовались. Он остановился позади меня, с любопытством взглянув на мои усердные попытки рисования.
– Ты слишком напряжена, Рин, – отметил учитель, присмотревшись к моему рисунку. – Я же говорил тебе, не пытайся создать шедевр. Поверь, у тебя еще будет возможность воплотить свои мечты на поверхности бумаги.
Я понимала, о чем он говорит. Я кивнула в знак понимания, но лишь вызвала у учителя ухмылку.
– Ты должна научиться видеть прекрасное во всем, Рин. В этом и заключается талант художника.
Видеть прекрасное во всем? Часто ли я замечаю прекрасное? Часто ли я замечаю детали, о которых говорил Джонатан? Может я и правда не до конца понимаю смысл искусства. Мои глаза медленно бродили вдоль холста, стараясь лицезреть каждую деталь. Лицезреть прекрасное. Моя картина напоминала детскую мазню. Краски сгущались, создавая радужный, привлекательный эффект. Мои ноги были измазаны яркими чернилами, а ногти переливались оранжевыми блесками, словно окрашенные в декоративный лак.
– Кажется, я понимаю, – радостно улыбнулась я, любуясь своим шедевром.
Учитель широко улыбнулся, будто мое замечание искренне его осчастливило.
– Трудно найти точный ответ на то, что такое искусство, но благо все подходящие слова придумали уже за нас. Я расскажу тебе стих, который помог мне когда-то понять смысл искусства и я, надеюсь, поможет и тебе.
Учитель робко откашлялся и выпрямил спину. Ученики оторвались от своих холстов и разом бросили изумленные взгляды на него, будто он готовился произнести предвыборную речь:
– Увидеть небо в полевом цветке,
В песчинке малой – бесконечность.
Мир целый удержать в своей руке
И уместить в мгновенье вечность.
Его голос повышался с каждым словом, которое он медленно и уверенно произносил. Ученики поаплодировали своему мастеру и вернулись к своим работам. Он улыбнулся мне вновь, и, похлопав по плечу, продолжил задумчивый обход. Я взглянула из-под своего холста. Джонатан робко смотрел на меня. Его розовые щеки горели, а в глазах сверкал чарующий отблеск солнца. Он с трудом улыбнулся, краснея все больше, но стоило мне улыбнуться ему в ответ, как он тут же нырнул за холст, вызвав у меня озорной смешок.
