Роман Романович Углев
Обнаженное и Сокровенное
Глава 3
«Всемирный потоп. Почему Господь повелел мне прочитать эту историю? Как она может ответить на вопрос, что на сердце у Бога?» – размышлял Осия, подходя к высоким дверям храма.
Когда он вошел внутрь, молодой алтарник Виталий по прозвищу Тит почтительно поприветствовал его при входе. Этот светловолосый парень, которого Осия намеренно приблизил к себе, чтобы помочь ему избавиться от наркотической зависимости, был здесь с самого раннего утра, помогая сестрам, добровольно служащим при храме, подготовить все для утреннего богослужения. Прозвище Тит ему дали в реабилитационном центре, находящимся при монастыре, и оно так всем понравилось, включая Осию, что Титом его называли чаще, чем Виталиком. Заглянув с улыбкой в его голубые глаза, Осия ободряюще сказал, хлопая парня по плечу:
– Молодец, Тит, так и продолжай. Бог обязательно почтит тебя за твое смирение и рвение.
Он поднялся на второй этаж, где любил уединяться в небольшой светелке для чтения Священного Писания. До службы оставалось еще минут сорок, как раз подходящее время, чтобы в тишине сосредоточиться на чтении.
«Всемирный потоп… – продолжал размышлять Осия, – как странно».
Он открыл большую библию с золочеными страницами и с большим крестом на обложке, и стал искать нужный отрывок. Простым повествовательным языком в священной книге описывалась история о том, как Бог повелел праведному Ною построить огромную баржу с тремя отделениями, чтобы спасти его в ней от всемирного потопа. Через примерно сто лет ковчег был готов, и Ной со своей семьей вошел в него, после чего на землю обрушились огромные массы воды, которые затопили весь мир, истребив на ней все. В живых осталось лишь восемь человек – сам Ной, его жена, и его трое сынов с их женами.
Осия вспомнил, что совсем недавно ему принесли документальный фильм о том, как группа ученных пыталась найти ковчег на горе Арарат. Фильм был очень впечатляющим, но ковчег так и не нашли.
«Каким образом эта история может открыть мне, что на сердце у Бога? – еще раз задумался Осия. – И вообще, мысль о том, что у Бога есть сердце, сама по себе как-то необычна».
В тот же самый миг его глаза выхватили один отрывок из повествования о потопе.
«И увидел Господь, что велико развращение людей на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и опечалился в сердце Своем».
«Какое странное место! – подумал священник. – Может быть, именно это и имел в виду Господь? «Опечалился в сердце своем»… хм! Это как-то по-человечески! Неужели Бог может грустить в своем сердце так, как грустит человек?»
Ему на память пришла история с блудницей, которую привели к Иисусу. Осию всегда изумляло это удивительное милосердие Господа, с которым Он относился к грешным людям. Она была взята прямо во время измены мужу, но у Иисуса не было и тени осуждения в ее адрес.
«Иисус сказал: «Видящий Меня, видел Отца». Значит, и у Отца Небесного такое же великодушие и терпение, какое являл к людям Иисус, – думал он. – Тогда какой же степени могло достичь развращение людей на земле, если даже Бог, с Его потрясающим терпением и человеколюбием не вытерпел этой сердечной боли и решил истребить весь первый мир?»
Незаметно для себя он снова погрузился в воспоминания.
***
Это было в небольшом, но очень уютном и красивом храме Лауровской семинарии. Эдуард стоял на коленях перед алтарем и молился:
– Господи, я сделал так, как Ты повелел, и она дала мне свое согласие. Я не знаю, что из этого всего получится, но меня терзают сомнения. Боже, Ты сказал, что эта женщина блудница. Если это так, что скажут люди? Ведь кто-нибудь обязательно узнает о ее прошлом! Я не могу сказать, что она мне не понравилась. Она молода и красива. Я с удовольствием пообщался с ней, но мне довольно трудно полностью отдаться тому чувству, которое, должен признаться, наполнило мое сердце, когда я увидел ее. Это все так непривычно! Я не могу избавиться от ощущения, что делаю что-то неправильное, во всяком случае, в глазах у людей. Как я объясню свое поведение другим семинаристам?
Он вспомнил благочинного Макария, и у него похолодело внутри. Что он скажет? Он ведь будет наверняка против, и Осии не избежать серьезных неприятностей.
– Господи, я не сомневаюсь, что это Ты проговорил ко мне, но как мне доказать другим, что это Твоя воля? Ты знаешь, что большинство из братьев старших считает, что в наши дни Ты уже не разговариваешь с людьми. Им бесполезно доказывать, что это Ты сказал мне так поступить. Я в смятении, Господи. А вдруг я ошибаюсь? А вдруг это не Ты? Хотя, как тогда я узнал бы ее имя и то, где она находится? В общем, помоги мне, Боже…
Эдуард еще долго стоял у алтаря и изливал свое сердце, ожидая, что Господь заговорит с ним, но в этот раз Бог молчал. Однако всякий раз, когда он вспоминал Глорию и думал об их предстоящей женитьбе, его сердце наполнялось радостью и утешением. Глубоко внутри себя он знал, что поступает правильно, и Господь с ним. Эта уверенность крепла с каждым словом молитвы и, в конце концов, он встал и сказал сам себе.
– Ну, что ж. Нужно готовиться к свадьбе. Похоже, что у меня на самом деле скоро будет семья.
От этих слов он радостно засмеялся, чувствуя себя счастливым, несмотря на все страхи и сомнения. В этот миг он вспомнил ее глаза. Огромные, выразительные, бездонные как море глаза.
***
Это был потрясающий момент!
Они остановились под каким-то большим ветвистым деревом, непонятно как сохранившимся нетронутым в конце аллеи прямо в центре города. Эдуард повернулся к Глории и, глядя на нее, дрогнувшим голосом спросил:
– Скажи, Лора, ты согласна стать моей женой и разделить со мной свою судьбу?
Именно тогда она подняла на него свои огромные счастливые влажные от слез глаза и твердо сказала всего одно слово.
– Да.
После этого произошло что-то очень странное для Эдика. Нечто, за что, он точно знал, его осудили бы и преподаватели семинарии, и большинство из семинаристов, но он чувствовал, что несмотря ни на что, Бог не осуждает его. Повинуясь неведомому доселе порыву чувств, Эдуард привлек Глорию к себе, и их губы слились в долгом нежном поцелуе.
Это был не первый поцелуй в жизни Эдика. Когда-то, в студенческом возрасте он встречался с девушкой, и они даже целовались, но это было что-то совсем другое…
Впервые в жизни Эдуард целовал девушку в губы вот так!
И… как ни странно, единственное, с чем он мог сравнить свои ощущения, это с глубокой очень личной молитвой, когда сердце просто плавится от благодарности и любви к Богу.
***
В небольшой горнице на столе потрескивали три свечи на подсвечнике, отчего на стенах плясали причудливые тени. На дворе время от времени лаяли уличные собаки, тем самым только усиливая ощущение тоски и одиночества. Электричество было выключено, а в открытую форточку заглядывала огромным круглым бельмом полная луна.
Освещенное снизу восковым светом лицо благочинного Макария казалось безжалостно злым, особенно из-за пронизывающего блеска его маленьких глаз за толстыми стеклами очков, в которых отражались три зловещих огонька свечей.
Несмотря на жуткий вид, священник говорил тихим мягким басом, способным загипнотизировать незадачливого слушателя. Эдику приходилось напрягаться всеми фибрами своей души, чтобы не поддаться укачивающему ритму вкрадчивых слов игумена.
– До меня дошли пренеприятнейшие слухи о тебе, сын мой. Я, как ты понимаешь, не стал сразу им верить, но, несмотря на все мое уважение к тебе, брат Эдуард, все же навел справки об этой… леди… И что же? Скажу тебе, я узнал нечто, что меня обеспокоило еще больше. Как случилось брат, что ты связался с женщиной легкого поведения и даже, как я узнал, сделал ей предложение? У тебя, часом, – Макарий выдержал долгую тяжелую паузу, – рассудок не помутился?
Маленькие глазки благочинного сверлили Эдика, требуя немедленного ответа и мешая ему думать. Преодолевая чувство сковывающего страха, он ответил:
– Ни наш устав, ни Священное Писание не запрещают, отец Макарий, жениться на сестре в Господе. Глория является православной верующей. Она крещена и посещает службы. А что касается ее не совсем благополучного прошлого, то она прошла исповедь, и теперь, согласно нашим верованиям, прощена и свободна. Лично я не вижу никаких препятствий к заключению брака.
Макарий опустил голову и, раздувая ноздри, уставился на свои пальцы, которыми он нервно барабанил по столу. Эдика бросило в жар, он достал носовой платок и вытер пот со лба.
После долгого молчания Макарий резко поднял глаза на Эдика. Казалось, еще миг, и благочинный разразится громом и молнией, но тот, на удивление, спокойно продолжил:
– Мне кажется, сын мой, что ты забыл устав. Разве ты не знаешь, что для того, чтобы заключить брак, тебе нужно было попросить благословения у вышестоящего духовного лица, и подать заявку на возложенную кандидатуру.
– Я собираюсь это сделать, отец Макарий.
Эдуард осекся о жесткий взгляд игумена и замолчал.
– Ты должен был сначала попросить благословения, и только после нашего разрешения предпринимать какие-либо действия по отношению к этой… так сказать… женщине. Ты же, дорогой, поступил с точностью наоборот. Ты сначала сделал ей предложение и стал за ней ухаживать, не обращая внимания на общественное мнение… И теперь… ты хочешь попросить благословения на свои блудные действия?
Эдуард понимал, что оправдываться бесполезно, поэтому он просто выслушивал нападки благочинного, внутренне взывая к Богу: «Господи, если это от Тебя, помоги мне. Дай мне ответ для Макария».
Внезапно поток слов прервался и, ухмыльнувшись какой-то своей мысли, настоятель вдруг спросил, глядя Эдику прямо в глаза.
– Скажи мне. Если я и епархиальное собрание не дадим тебе благословения и разрешения жениться на этой женщине, ты послушаешься нас?
У Эдуарда противно «засосало под ложечкой» и перехватило дыхание. Ему стоило огромных усилий выдержать сверлящий взгляд благочинного и тихо, но все же достаточно твердо ответить.
– Нет, отец Макарий. Я все равно женюсь на ней.
– А если мы не допустим тебя до рукоположения на священство?
Неожиданно Эдуард почувствовал еще больший прилив твердости и даже какого-то необъяснимого упрямства.
– Все равно.
– Даже если мы предадим тебя анафеме?
– Отец Макарий, – теперь семинарист говорил хоть и очень взволнованно, но уверенно, – если вы сочтете мои действия настолько греховными, что посчитаете нужным меня так наказать, я готов принять это в смирении, и все же, при всем моем уважении к вам и к вашему сану, я не считаю, что согрешил. А потому, я все равно скажу, что женюсь на ней, как бы вы со мной ни поступили.
– Хм, и откуда у тебя такая твердость? – Макарий был явно удивлен.
– Я уверен, что это моя судьба от Господа, – спокойно ответил Эдуард.
– Тебе, что, был какой-то знак свыше, что ли? – недоуменно нахмурившись, спросил благочинный.
– Да, – еще тверже ответил Эдуард.
Макарий немного помедлил, размышляя над чем-то, а затем наклонил голову к самому столу и, лукаво глядя на собеседника, вкрадчивым шепотом спросил:
– Ты хоть знаешь, как она зарабатывает на жизнь?
Семинарист почувствовал что-то недоброе. Глория исповедовалась не перед ним, и он знал только, что она подрабатывает в том же баре, рядом с которым они встретились. Ему показалось, что прямо сейчас под ним разверзнется пол, и его поглотит преисподняя. Он ничего не ответил, и лишь, затаив дыхание, ожидал продолжения.
С жуткой улыбкой, наблюдая за реакцией семинариста, Макарий медленно проговорил:
– Она работает стриптизёршей в баре «Дионис Клуб».
Это был удар ниже пояса. Крупные капли пота покатились по лбу, но он их не замечал. В голове звучала только одна мысль: «Господи, это конец!»
Благочинный замолчал, задумчиво потирая ладонями веки, а затем встал и, расправив широкие плечи, пророкотал могучим басом.
– Ну, что ж. Женись, Эдичек, – семинарист не поверил своим ушам. Насколько он помнил, отец Макарий впервые в жизни так его назвал. – Женись, если хочешь, но знай, ни я, ни кто-либо из епархиального собрания или преподавателей не благословит такой твой брак, и никто не станет вас венчать, так что ответственность за твой поступок ложится целиком и полностью на тебя. Не знаю, как ты там ее исповедовал, если ты не знал даже такого очевидного факта. Подумать только, без пяти минут священник берет в жены женщину, тело которой видели почти все мужчины города. И при этом он утверждает, ха-ха, что это ему судьба… от Господа! Хм… если у тебя не пропало желание жениться на ней, тогда пусть Бог будет тебе Судьей. А я, изволь, в этом участвовать не хочу. Будь здоров.
С этими словами благочинный вышел из светелки, хлопнув дверью и оставив его одного.
Эдуард постепенно перевел дух и вытер пот со лба. Макарий был не первым, с кем ему пришлось разговаривать, после того как слухи о происшедшем с ним стали стремительно распространяться среди его коллег, однако этот разговор оказался самым тяжелым.
Дождавшись, когда внизу хлопнет входная дверь, показывая, что игумен окончательно ушел из храма, Эдик, шатаясь, тоже спустился вниз в основной зал к алтарю. Ему очень хотелось помолиться, но, когда он преклонил колени у алтаря, молитва не шла. Он был полностью раздавлен.
***
Телефон мелодично застрекотал, и определитель монотонным голосом объявил номер абонента. Сердце Глории радостно подпрыгнуло – это был Эдик.
– Привет, батюшка ты мой хороший. Я так ждала твоего звонка. – Шутливым голосом сказала она, порывисто схватив трубку.
– Привет, Глория, – голос Эдуарда, как ей показалось, был несколько натянутым.
– Что-нибудь случилось?
– Почему ты спрашиваешь?
– У тебя голос слегка расстроен.
– Слушай, от тебя ничего невозможно скрыть.
– А зачем скрывать? Лучше говорить, как есть. Не ты ли учил меня, что нужно во всем и всегда поступать честно. Ну-так, что случилось?
– Да, в общем-то, ничего особенного. Все могло быть намного хуже, но без неприятностей все же не обошлось.
– Что именно Эдик?
Ему обычно очень нравилось, когда она его так называла, но в этот раз все было омрачено разговором с благочинным.
– Я вчера вечером с отцом Макарием говорил.
– Этот тот самый страшный, про которого ты рассказывал, главный который?
– Ну почему страшный? Обыкновенный священник, просто очень строгий, – ответил Эдуард, но про себя отметил, что она права. Благочинный был именно страшным.
– Ну, и что он? Как вы поговорили? – Глория внутренне напряглась. Она знала, что от этого разговора могло зависеть очень многое. Только бы Эдуард не отказался жениться на ней.
– Тебе какие новости хочется услышать плохие или хорошие?
– Сначала хорошие, а потом… можно будет и плохие послушать.
Ее детский, игривый тон всегда вызывал у него улыбку.
– Хорошие; он пока не лишил меня возможности рукоположения на священника, не запретил служить в храме и не запретил жениться на тебе.
– Правда?! – Глория аж взвизгнула от радости. – Тогда какими могут плохие новости?
– Первая плохая новость, он сказал, что никто из священников не согласится венчать нас.
– Ну и что? – ей это показалось сущим пустяком. – Мы с тобой и так можем пожениться.
– Глория, ты же знаешь, что я так не могу. Как можно жениться, не получив благословения?
– А разве недостаточно того, что мы любим друг друга?
– Для меня недостаточно. Как бы ни были сильны чувства, поступать нужно все равно правильно.
– Но ты же сам сказал, что это от Бога?
– Да я сказал, но в Библии написано: «Если пути человека угодны Господу, Он и врагов его примиряет с ним». Я думаю, что, если наш брак от Него, Он обязательно должен обеспечить для нас благословение.
Глория закусила нижнюю губу. Ей показалось, что весь мир сейчас рухнет. К горлу подкатил комок, и на глазах навернулись слезы. Неужели какое-то благословение может помешать им, быть вместе? Ей это казалось ужасно несправедливым. С трудом овладев собой, она спросила дрогнувшим голосом:
– И что, теперь мы никогда не поженимся?
Эдуард вздохнул:
– Глория, сейчас я знаю только одно, нам нужно дождаться, когда Бог откроет для нас Свои двери и благословит нас.
Ждать! Сейчас для нее это было ненавистное слово. Ей хотелось ругаться, кричать и плакать. Ее сердце мгновенно наполнилось болью и обидой на тех людей, которые сейчас мешали им соединить их жизни воедино. Если бы Глория умела заглядывать в свое сердце глубже, она бы заметила, что у нее есть обида не только на людей, но и на Бога, Который почему-то не вложил в сердца этих людей благословить их брак. А еще труднее Глории было признаться самой себе, что где-то очень глубоко в ней таится едва заметная обида на Эдика за то, что он почему-то слушался больше Бога, нежели этого опьяняющего головокружительного чувства под названием «любовь». О да, конечно, она влюблялась и раньше. Но все это казалось неглубоким, ненастоящим и поверхностным в сравнении с тем, что она чувствовала сейчас.
– Дорогая, не переживай, все будет хорошо, – утешающе раздался его голос в трубке.
Глория всхлипнула.
– А вдруг у нас ничего не получится? Вдруг Бог не благословит наш брак, что тогда? Я же тогда жить не смогу!
– Иисус сказал: не бойся, только веруй. У Бога обязательно найдется какой-нибудь выход.
Ее восхищала его вера.
– Как ты можешь быть так уверен, Эдуард?
Этого он не знал. Он просто верил, и все. Поэтому он промолчал.
– Ну ладно, – взяв себя в руки, продолжила Глория, – а какая вторая плохая новость?
– Вторая – отец Макарий соберет по этому поводу епархиальное собрание, а оно может все решить по-другому.
– Они, что, могут тебе запретить жениться на мне?
– Не только запретить, но и лишить меня рукоположения в священнический сан.
– Ого! А это серьезно?
– Конечно, серьезно. Хотя, честно говоря, я собрания епархии не так боюсь, как боялся разговора с Макарием. Обычно его мнение является решающим, так что, вряд ли они примут какое-нибудь другое решение, хотя, может быть, я и ошибаюсь.
– А еще плохие новости есть?
– Есть еще одна, и мне она кажется еще хуже, чем первые две.
Глория насторожилась.
– И что же это за новость?
Медленно выговаривая слова, Эдуард ответил:
– Благочинный Макарий навел о тебе справки и сказал, что ты работаешь в баре стриптизершей. Это правда?
Гром среди ясного неба! У нее потемнело в глазах, и закружилась голова.
– Скажи, это правда? – настойчиво прозвучал вопрос Эдика в трубке.
Еле слышно, охрипшим голосом Глория все же выдавила из себя.
– Правда… – Она немного помолчала и совсем уже по-детски спросила. – А это грех, да?
Ее наивность иногда поражала.
– Библия учит, что наготу взрослого человека можно видеть только супругам, – ответил он натянутым тоном.
У нее подкосились ноги, и она села прямо на пол рядом с журнальным столиком, запустив пальцы свободной руки себе в волосы. Второй рукой она все еще держала телефон, хватаясь за него, как за последнюю соломинку надежды.
Молчание показалось ей бесконечностью. Там, где-то далеко, на другом конце телефонной связи сейчас решалась ее судьба. Не в силах больше ждать, Глория упавшим голосом все же спросила:
– Теперь… ты бросишь меня?
Эдуард глубоко вздохнул и ответил:
– Нет, не брошу.
Она не поверила своим ушам. Неужели у нее все же есть надежда?
– Ты… ты женишься на мне?
Долгое молчание в трубке. Глория не решалась прервать его. В висках с шумом пульсировала кровь. Кончики пальцев похолодели. Но она все равно не решалась прервать это бесконечно долгое молчание. Наконец в трубке раздался долгожданный глубокий вздох, и Эдуард тихо проговорил:
– Да, Лора. Я все равно женюсь на тебе.
– Несмотря на то, кто я?
– Да.
– Но… почему? – сейчас ответ на этот вопрос был для нее важнее всего на свете.
Немного помедлив, он твердо, но нежно проговорил:
– Во-первых, потому, что мне это сказал Бог. А во-вторых, – он снова чуть помедлил, – потому что я люблю тебя.
Глория посмотрела полными слез глазами в окно и зажмурилась – яркие могучие лучи весеннего солнца светили прямо ей в лицо.
– Я завтра же уволюсь, Эдик. Обещаю тебе, – дрожащим голосом проговорила она.
Глава 4
Капля воды упала на открытую библию. Затем другая… к Осии на ладонь. Он достал носовой платок из кармана и промокнул свои глаза.
«Слезы совсем не кстати сейчас. – Подумал он. – Господи! Ведь ты обещал нам счастье. Как получилось так, что наша жизнь превратилась в сплошное мучение? Ведь мы искренне любили друг друга. И все еще любим, насколько я понимаю. Почему же нам никак не удается найти гармонию и взаимопонимание? Почему мы ругаемся почти каждый день? Куда девалась вся наша романтика? Почему Глория из-за каждой мелочи мотает мне нервы? Ее всегда что-то не устраивает. Когда Ты сказал мне, чтобы я взял ее в жены, я думал, что у нас все будет хорошо. Я молился, что нехорошо человеку быть одному. Ты ответил на мою молитву, но на самом деле мне иногда кажется, что, когда я был один, все было гораздо лучше. Я ничего не понимаю. Зачем Ты сыграл со мной такую злую шутку?»
Он опустил глаза на открытую страницу Писания и вытер с нее слезу. Его взгляд выхватил отрывок из библии, сделавшийся ярче из-за попавшей на него влаги: и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем.
«Опять этот же отрывок… Ну, и что? Что Ты хочешь мне сказать этими словами?» – мысленно обратился Осия к Богу с обидой, не особенно ожидая услышать ответ.
«Скажи мне, Осия, как история о Потопе стала известна твоим современникам?» – услышал он тихий голос Духа Святого в своем сердце.
– Они прочитали ее в библии, – ответил Осия, недоумевая, зачем Бог задает ему такой элементарный вопрос.
«А как она оказалась в библии?» – продолжал спрашивать Господь.
– Ну… – Осия задумался, – наверное, она передавалась из уст в уста, пока не появилась письменность, и так дошла до наших дней.
«И кто, как ты думаешь, был первым рассказчиком этой истории?»
– Наверное… хм… Ной, и… его дети, – Осия сам удивился этой своей мысли. Он почувствовал, что Бог хочет донести до него что-то очень важное.
«Ты внимательно прочитал историю о Всемирном потопе?»
– Да… вроде бы, – неуверенно ответил Осия. Он прочитал ее около двадцати раз.
«Тогда ответь мне, откуда Ною стало известно, что у Меня на сердце?»
Неожиданно Осию осенило.
«Ах, вот на что Бог хотел обратить мое внимание!»
– Не хочешь ли Ты сказать, Господи, что Ты ему сам об этом рассказал?
На этот раз ответа не последовало, но Осия уже и так понял, что именно это Бог ему и хотел сказать. Ему ужасно захотелось узнать, есть ли у Господа на сердце что-то, чем Он хотел бы поделиться с ним, Осией, но каким-то внутренним чутьем понял, что разговор окончен и, взглянув на часы, увидел, что пришло время ему идти, и проводить крещение.
Когда он спустился вниз, в помещение уже было несколько человек. Два молодых парня, ожидавшие крещения, стояли около стойки для продажи свечей и церковной литературы. Они приглушенно разговаривали с алтарником Титом, который, как только Осия поравнялся с ними, обратился к нему, указывая на парней.
– Отец Осия, я знаю этих ребят. У одного из них такая же проблема, как у меня. Он хочет к нам в центр.
Ободряюще улыбнувшись парням, Осия ответил Титу.
– Хорошо, хорошо, мы поговорим после крещения, и еще… – Осия взглядом окинул собравшихся людей и спросил Тита. – Твоя мама еще не пришла?
– Нет, но она должна быть с минуты на минуту.
– Попроси ее, чтобы она позвонила мне сразу после службы.
***
Весна была в самом разгаре. День был жарким.
В просторном зале семинарии было душно. Здесь собрался почти весь преподавательский состав и на удивление почти все семинаристы. По лицам большинства из присутствующих стекал пот, и почти каждый из них с радостью сменил бы сейчас священническую рясу на шорты и майку, но, увы, этого никак нельзя было сделать. Поэтому время от времени кто-нибудь из них вытирал потный лоб носовым платком, а кто-то жалел, что не захватил из дома полотенце и не купил по пути на собрание синода пачку салфеток.
Тема обсуждения была также весьма жаркой. Предугадать, чем закончится столь горячий диспут, было невозможно. Мнения были очень разными и порой совершенно противоположными. Благочинному Макарию с трудом удавалось удерживать епархиальное собрание в более-менее благостном расположении духа, поскольку в процессе разговора у некоторых из присутствующих возникало совсем недуховное желание дернуть кого-нибудь из своих собратьев за бороду. Что греха таить, несмотря на уважаемый титул и занимаемый пост, далеко не всегда служителям Божьим удается сохранять мир в сердце и относиться с любовью даже к своим коллегам, особенно когда им не удается найти согласие по какому-нибудь животрепещущему вопросу. Так что, в том, то происходило на собрании епархии, не было ничего удивительного.
– Вы только подумайте! Это же не просто какой-нибудь алтарник! Это же будущий священник! И притом, он уже сейчас уважаемый проповедник! Как он мог такое даже помыслить!? Ни с кем не посоветовался! Самовольно все решил! И ведь он не собирается отступать от своего решения. Он утверждает, что это воля Господа. Как Господь может позволить, чтобы служитель церкви, достойный человек, женился на какой-то… презренной стриптизерше? – отец Марк, заведующий отделом герменевтики тряс жидкой бородкой, сопровождая свою пламенную речь обильной жестикуляцией.
Когда он закончил, слова попросил уже пожилой священник, протоирей Евлампий, один из самых уважаемых преподавателей семинарии и членов правления епархии.
Хриплым от возраста, но все равно сильным голосом Евлампий уверенно сказал:
– Я хочу напомнить вам, собратья и коллеги, что Эдуард, это достойный образец для подражания всем нам. За годы обучения и служения в храме семинарии он ни разу не был замечен в отступлении от заповедей нашего Господа Иисуса Христа и святых отцов, чего нельзя сказать о многих из нас. – При этих словах некоторые из присутствующих задумчиво опустили глаза, а кто-то стал усиленно вытирать пот со лба. – Как-то в Священном Писании Господь наш сказал: «Кто из вас без греха, первым брось камень». Я бы осмелился напомнить вам, отцы и братья, что и мы, здесь собравшиеся, тоже не без греха. Брат Эдуард, насколько я знаю, не позволяет себе употреблять спиртного даже в небольших количествах, кроме как на причастие, что весьма достойно звания священника. Не позволял он себе и слабостей по отношению к женскому полу, чего нельзя сказать о некоторых из нас. Он не вступил в блудные отношения с этой женщиной, кем бы она ни была, но предложил ей законный брак. Разве не простил Господь наш блудницы, хоть и взятой непосредственно в прелюбодейном акте? Разве не сказал Он, что кому много прощено, тот много любит? Пусть и к стриптизерше… пока… поскольку я слышал, что она уже уволилась, но может быть, это действительно Бог являет Свою великую милость этой женщине, давая ей таким образом шанс измениться через брак со священнослужителем?
Когда пожилой Евлампий закончил, в помещении какое-то время царил возмущенный гвалт. Казалось, что еще немного, и в зале монастыря станет почти так же невыносимо жарко, как в преисподней. Насилу успокоив собрание, благочинный Макарий, наконец, попросил слова, и все взоры устремились на него. Его мнение, как правило, было решающим. Многие из тех, кому было предоставлено слово, очень надеялись, что мнение благочинного совпадет с их собственным мнением хотя бы частично.
Выдержав долгую паузу, Макарий поправил очки, воротник, вытер пот со лба, расправил плечи и обратился к собранию благородным басом:
– Мужи, братья и отцы, коллеги, служители, учители и учащиеся. Внимательно выслушав всех вас, я хочу высказать так же и свое мнение по поводу обсуждаемого вопроса. Надеюсь, что и вы терпеливо выслушаете меня, и не будете прерывать мою речь неуважительными выкриками.
Макарий всегда с легкостью владел аудиторией, и умел своим внушительным тоном достичь такой реакции слушателей, какой он хотел. В зале моментально воцарилась полная тишина, и все сидели не шевелясь. Благочинный внушал какой-то благоговейный страх.
– Я буду краток, как никогда. Сказано было много, и я думаю, что все, что необходимо было услышать, здесь уже прозвучало. Мы услышали много хорошего в адрес брата Эдуарда, также много далеко не лестного, хотя, как оказалось, это касается только его последнего неординарного поступка. Хочу лишь добавить, что лично я не хочу препятствовать семинаристу Эдуарду, жениться на этой… – Макарий кашлянул, – женщине.
По залу прошел удивленный гул, но благочинный обвел властным взором присутствующих, и гул сразу же стих.
– Я не буду препятствовать брату Эдуарду, жениться на этой женщине, – многозначительно повторил Макарий последнюю свою фразу, намеренно поставив акцент на слове «жениться» и, сделав внушительную паузу, продолжил. – Однако я так же и не дам благословения на подобный брак. – В этот раз по залу прошел одобрительный гул. Однако, прежде чем продолжить, настоятель снова подождал, когда в зале воцарится полная тишина. – Поскольку, мы не можем предъявить каких-либо обвинений против брата Эдуарда, кроме того, что для нас непонятен его странный выбор в отношении брака, я считаю, что ответственность за этот поступок ложится целиком и полностью на его плечи. Лично я отказываюсь как-либо участвовать в этом деле, и не рекомендовал бы и вам, дорогие коллеги, каким бы то ни было способом участвовать в этом. Если брат Эдуард пожелает жениться, не получив должного священнического благословения на свой брак, и не пройдя соответственного обряда венчания, что ж, это его выбор. Мы отдаем это в руки Господа. Хотя, тогда у нас будет вполне весомая причина применить к нему соответствующие взыскания согласно нашему уставу.
Макарий снова сделал внушительную паузу и, оглядев всех собравшихся, закончил:
– Я думаю, что я сейчас выражаю не только свое мнение, но и мнение общественности. Поэтому, если кто-то посчитает мое мнение неправильным, таковой должен знать, что он идет и против мнения общественности.
Благочинный замолчал, и в зале повисла тишина. Многие поглядывали на Эдика, который в напряженной позе сидел на своем месте с закрытыми глазами, потирая пальцами виски. Казалось, что невидимый груз лежит на его плечах, а ему стоит огромных усилий, не согнуться под его тяжестью.
– Еще какие-нибудь мнения будут? – спросил Макарий.
Никто не ответил. Кто-то одобрительно кивал, кто-то очень сосредоточенно разглядывал свои туфли, выглядывающие из-под рясы, кто-то продолжал тщательно вытирать пот, а кто-то тупо смотрел в одну точку так, будто его не касалось происходящее.
– Ну, что ж. Если больше никто высказываться не хочет, я думаю, наше епархиальное собрание можно считать закрытым. С миром Божьим, братья.
