Роман Романович Углев
Сердце у Господа
Сердце у Господа
Пролог
– Нет! Нет, я сказал! Я не стану этого делать!
Он стиснул зубы так, что у него заныли скулы.
Боль в груди не утихала. Больше всего ему хотелось сейчас изречь проклятие на того, кого он когда-то считал своим другом.
Человек уперся лбом в холодную грубую бетонную стену, запустил пальцы в волосы и до-боли стиснул кулаки. Какая разница, какая у него сейчас прическа?
В этот миг ему показалось, что он похож на раненого льва, которому хочется взреветь во всю мощь своей львиной глотки, но ему, как будто, перевязали голосовые связки, и вместо рычания остался только слабый сдавленный хрип.
– Нет! – вновь прохрипел он.
В его сознании из глубины сложного темного клубка души, состоящего в этот миг из смятения смешанных чувств, расшатанных нервов и изрядно измотанных эмоций, снова ясно всплыло видение – воспоминание того, чего он, к счастью, не видел своими глазами, но что так ярко рисовало перед мысленным взором его предательское воображение. Мучительная боль, а вместе с ней и желание изречь проклятие в который раз пронзили сердце, и человек, чтобы хоть как-то заглушить этот поток негативной энергетики, отчаянно ударил кулаком в бетонную стену.
Удар был сильным. Кулак хрустнул, и боль от удара действительно заглушила на какое-то время боль в груди, вырвав его из затуманенного гневом и отчаянием состояния рассудка.
На какой-то короткий миг ему показалось, что из воздуха на него смотрят тысячи злобных маленьких глаз с ехидной усмешкой. Ему даже почудилось, что он слышит коварное хихиканье и противный шорох как бы летучих мышей, шевелящихся под потолком, хотя в помещении ничего такого не было.
Человек упал на колени и, уткнувшись в них лбом, закрыл голову руками и горько безудержно разрыдался.
– Я все равно… не стану… не хочу желать ему зла, – сквозь рыдания упрямым шепотом твердил он. – Боже… Ты сказал, благословлять проклинающих вас. Ты сказал… любить врагов. Я… я… – каждое слово давалось ему с огромным трудом. – Я все равно… благословляю его… Пусть у… него… все будет… хорошо. Я желаю ему здоровья… счастья… долгие лета жизни…
Глава
1
Была ночь.
В окно светила почти полная луна. На улице ни ветерка.
Стоя на коленях, молодой семинарист пытался унять волнение в своем сердце.
Ему было тридцать два.
Невысокий, коренастый, со светлыми чуть вьющимися волосами и с выразительными серо-голубыми глазами. Звали его Эдик, хотя день, когда он будет посвящен на служение Богу, был не за горами, и тогда его уже точно будут называть не мирским именем, а именем того святого, которое было дано ему при крещении.
На дворе было удивительно тихо. Ни лая собак, ни стрекота сверчков, ни шума моторов автомобилей. Все, казалось, погрузилось в глубокий спокойный сон. Все, кроме него. Он слушал. Он недоумевал. Он боялся. Но Он все равно верил.
– Господи, я не понял. Скажи, ведь Ты, наверное, не это имел в виду? Или, может быть, я неправильно услышал Тебя. Повтори, пожалуйста. Ты говоришь, я должен жениться?
«Ты не ослышался, Эдик», – это был тихий голос, ясно звучащий в его сердце. Семинарист знал, что не многие даже из среды служителей Бога сегодня могут слышать и различать этот тихий, но такой отчетливый голос Святого Духа. Прошло много лет, прежде чем он сам научился слышать его и обращать на него внимание. Иногда этот голос можно было спутать со своими мыслями, но на этот раз он безошибочно знал – с ним говорит Господь.
– Но, скажи, зачем Ты хочешь, чтобы я женился? В этом есть какая-то необходимость, или… может быть, мне все-таки принять монашество?
«Но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе, – ответил Господь местом из Священного Писания. – Ты ведь сетовал Мне на свое одиночество, и ты просил Меня, чтобы Я научил тебя понимать Мое сердце?»
Где-то не очень далеко одинокий удар церковного колокола возвестил о начале ночной молитвы.
«Как поздно! – подумал он. – И как странно то, что предлагает мне Господь».
– Боже, я помню, говорил Тебе, что не уверен, что мне дано быть всегда одному, как апостолу Павлу, потому что мне… не хорошо быть одному. Но… я уже готов был принять целибат, а тут… Господи, а я знаю, кто она?
«Ты видел ее, и узнаешь ее в лицо, когда вы встретитесь. Она три раза присутствовала на твоей проповеди».
Немного подумав, Эдуард сказал:
– Хорошо, Господи. Если Ты так хочешь… Скажи мне, где ее найти?
«Улица Шарлотты Тэмми, дом шесть. Ее зовут Глория», – прозвучал короткий ответ.
– Дом шесть? А какой номер квартиры?
Ответа не последовало, и он понял, что разговор окончен.
Эдик распрямил спину, встал с колен и расправил плечи.
Даже священническая ряса не могла скрыть его спортивного телосложения и прекрасной осанки.
«Улица Шарлотты Теми, дом шесть», – повторил он про себя, выходя из молитвенной комнаты.
***
Утро выдалось пасмурным и серым.
Небо нахмурилось. Дул резкий ветер, несколько необычный для этого времени года.
Эдуард поежился, накинул на голову капюшон осенней куртки, одетой поверх его учебной рясы, и посмотрел на название улицы на углу дома, мимо которого проходил.
«Еще три дома», – подумал он, и поднял воротник.
Этот район был для него малознакомым. Глядя на высокие девятиэтажные дома, семинарист подумал:
«Интересно, как я смогу ее найти, если Господь не назвал мне номера квартиры?»
В этот момент он зашел за дом с номером «4» и в изумлении замер. Перед ним красовалось яркой неоновой вывеской и разноцветными витражами окон здание бара с противным названием «Фраерок».
Хлоп! Двери бара резко распахнулись, и за его порог вывалилась группа разнузданных подвыпивших молодых людей, шумно разговаривающих и с сигаретами в зубах. Представительницы женского пола были очень ярко накрашены. Все они были одеты в вызывающе короткие мини-юбки и капроновые колготки. Как выглядели парни, Эдик не успел обратить внимания, поскольку один из них в ярко-красной рубашке с золотой каемкой вдоль рукавов вдруг очень дерзко притянул к себе одну из молодых женщин, испуганно, но кокетливо взвизгнувшую. Он без стеснения схватил ее за грудь и в тот же миг заметил Эдуарда, ошеломленно наблюдающего эту сцену.
– Ну, чё уставился, поп? – нагло спросил он, насмешливо меряя семинариста своими маленькими колючими глазками. Может, хочешь попробовать на ощупь грудинку-то?
Теперь все глаза были направлены на Эдика. Его охватил страх.
– А, ну да, я же забыл. Вам же, попам, нельзя, – с сарказмом произнес парень, и все громко рассмеялись.
Он не нашелся, что ответить, и тогда парень насмешливо сказал:
– Вали-ка ты лучше отсюда, папаша. Иди, замаливай наши грехи. Мне кажется, здесь тебе не место.
Эдик молча, отвел глаза, опустил голову и побрел прочь, слыша вслед взрывы хохота и злые шуточки в свой адрес.
***
Солнце уже взошло и вовсю горело отражением огненных всполохов на золотых куполах семинарского храма, когда Эдик, зайдя в молитвенную комнату, устало преклонил колени и попробовал возобновить свой диалог с Господом. Иногда ему хватало нескольких минут, чтобы сосредоточиться и начать слышать голос Духа, а иногда пролетали часы, а Господь, казалось, просто молчит и не хочет говорить.
Семинарист какое-то время постоял, размышляя, с чего бы начать. Прочитал «Отче наш», а затем просто сказал:
– Господи, я в смятении. Этот дом, о котором Ты сказал мне… это бар. Я слышал про это место. Оно… одно из самых… развратных в нашем городе. Я не могу понять, как та, о которой Ты мне сказал, может находиться в таком месте? Может быть, Ты откроешь мне, кто эта девушка?
Он вздрогнул, когда услышал ответ.
«Она блудница, сын Мой».
– Блудница?! Но для чего мне связываться с блудницей?
«Ты просил Меня о жене, и Я услышал твою молитву. Познакомься с Глорией и возьми ее в жены».
Осию бросило в жар.
– Блудницу?! В жены?! Господи, Ты забыл, что я без пяти минут священник?
«Что я говорю? – тут же подумал он, осаживая себя. – Бог ведь никогда и ничего не забывает».
Спокойный ясный голос Духа Святого зазвучал в его сердце как никогда отчетливо.
«Ты просил помощницу, соответственную тебе. Когда ты увидишь ее, ты поймешь, что это она. Ты полюбишь ее. Она родит тебе прекрасных детей, и затем у тебя будет счастливая семья».
– Но, Боже, почему блудница? Разве вокруг мало порядочных девушек? К нам в храм часто приходят благочестивые приличные, как девушки, так и молодые женщины. Многие из них очень даже хотят стать женами священников. Почему я не могу жениться на какой-нибудь из них?
«Глория тоже приходила к вам в храм, – последовал ответ. – Кем бы она не казалась сейчас, Я вижу ее сердце».
– Но… даже если… это и так, неужели среди всех прихожанок нет ни одной… не блудницы?
– Сын Мой, не ты ли просил меня, чтобы в жизни твоей исполнилась Моя воля? Не ты ли говорил, не моя воля, но Твоя да будет? Я открываю тебе Мою волю, как ты и просил. Если хочешь, прими ее. Если нет, ты можешь отказаться. Но Я действительно хочу, чтоб ты понял состояние того народа, среди которого живешь, ибо это блудный народ. Глория – это твоя судьба от Меня, но решение за тобой».
И Господь замолчал.
***
Резкий детский плач вывел Осию из воспоминаний. Это имя Эдуарду дали, при крещении, и он с радостью принял его, как свою новую суть в Господе. Эдиком теперь его упрямо называла только жена, и каждый раз, хотя он к этому уже и привык, это все равно немного резало слух.
«Как не вовремя!» – с раздражением подумал он, но постарался подавить в себе этот негативный всплеск, быстро поднялся с колен и подошел к детской. В комнате горел небольшой ночник. Осия увидел, что его младший сын, Павлик, сидит на кровати и плачет, растирая кулачками заспанные глаза. Он подошел к нему и нежно обнял, садясь рядом с ним на кровати.
– Что случилось, мой хороший? Страшный сон? Ну, ничего. Я с тобой, папа рядом. Все хорошо.
Он посадил мальчика на колени и, поглаживая его по голове, прижал к себе, стараясь успокоить. Обняв отца, Павлик еще какое-то время хныкал, а потом, наконец, затих и успокоился, но, когда Осия попробовал уложить его в постель, снова заплакал.
– Ну, что ты опять? – Проговорил отец, чувствуя, как в нем вновь закипает раздражение. Однако сын тут же уловил эти резкие нотки в его голосе и заплакал еще громче. Испуганно оглянувшись на других детей, Осия тут же взял себя в руки и постарался заговорить с сыном как можно мягче. – Я здесь, я никуда не ухожу.
Пришлось снова брать мальчика на руки и ждать, пока он окончательно заснет. Только, когда малыш мирно засопел, уткнувшись ему в плечо, священник смог осторожно уложить его в постель. Глядя, как сынишка мирно спит, Он незаметно снова погрузился в воспоминания.
***
Солнце уже зашло, когда Эдуард подошел к небольшой группе молодежи, стоящей у входа в бар с яркой неоновой вывеской: «Фраерок». Ребята пили пиво, курили, и время от времени смеялись над чьей-нибудь удачной шуткой.
Преодолевая страх и чувство робости, семинарист обратился к молодежи, слегка запинаясь и чувствуя себя крайне глупо.
– Прошу п-прощения, молодые люди. Мне нужна девушка п-по имени Г-глория.
Разговор моментально прекратился, и все с удивлением уставились на Эдика. Высокий широкоплечий парень с мощным квадратным подбородком смерил его презрительным взглядом и нагло спросил:
– А ты кто такой? И зачем тебе понадобилась наша Лорка?
Эдик окинул всех быстрым взглядом, с трудом подавляя в себе желание убежать. Ребята смотрели на него с явной угрозой, а девчонки с любопытством и интересом.
«Какая из них Глория?» – мелькнула у него мысль, но ее прервал еще более грубый вопрос широкоплечего парня.
– Ты что, язык проглотил? Чё молчишь?
– Я… я из Духовной Семинарии. Проповедник храма в Лауре. А Лора мне нужна по одному очень важному делу.
Он пожалел, что на этот раз он не надел священническую рясу, не желая выделяться из общей массы толпы, гуляющей по украшенному неоновыми огнями бульвару, но вероятно, его борода довольно красноречиво свидетельствовала о роде его деятельности, поскольку высокий парень, говорящий с ним, моментально сменил тон и уважительно сказал:
– А-а, вы священник. Тогда ясно.
В это время из бара вышли парень и девушка, при этом парень явно пытался ее игриво обнять, а она решительно отстранялась. Один из ребят взглянул на них и насмешливо воскликнул:
– Эй, Толик! Хватит приставать к Лорке, а то глядишь, влетит от толстого. Причем, её здесь какой-то поп разыскивает.
Все дружно рассмеялись, а девушка резко отстранилась от парня, пристающего к ней, и окинула взглядом толпу молодежи, собравшуюся у бара.
Как по заказу, как раз в этот момент над входом в бар зажегся фонарь и ярко осветил всех собравшихся.
«Знакомое лицо, – подумал семинарист, – похоже, она действительно пару раз приходила в храм во время праздников».
У Глории была идеальная фигура, длинные темные, до плеч, волосы, но что привлекало больше всего, так это ее глаза – огромные светло-карие, очень красивые глаза. Когда она посмотрела на Эдика, ему показалось, что она заглянула в самое его сердце.
«Пленила ты сердце мое одним взглядом очей своих», – пришли вдруг ему на память строки из Священного Писания. У него внезапно перехватило дыхание, а сердце взволнованно забилось.
Неожиданно Глория покраснела и опустила глаза, а по молодежи, молчаливо наблюдавшей эту сцену, прошел удивленный гул. Преодолевая смущение, семинарист сказал:
– Здравствуй, Лора. Меня зовут Эдик. Я из Лауровской семинарии.
– Я узнала вас, батюшка, – не поднимая головы, ответила девушка.
«Ну, меня еще рановато так называть, но, ладно. Об этом не сейчас», – подумал он, и с чуть дрогнувшим голосом проговорил:
– Мне нужно тебе кое-что сказать. Ты не возражаешь, если мы пройдемся с тобой по… бульвару?
Она молча кивнула и, окончательно высвободив ладонь из руки оторопевшего Толика, с которым она вышла из бара, подошла к Эдику. Они пошли по улице, провожаемые широко раскрытыми от удивления глазами молодежи.
Глава 2
«Сын Мой, у тебя трое детей. Как часто, скажи, они думают о том, как ты себя чувствуешь? Как часто они спрашивают тебя об этом?»
Сердце Осии трепетало. Голос Господа звучал ясно и благостно.
«Почему Бог задает мне такой странный вопрос?» – подумал священник.
Он постарался вспомнить, как часто, на самом деле, его дети спрашивают его о его самочувствии.
Самый старший, обычно, когда Осия приходил домой, выглядывал из своей комнаты и спокойно, почти без эмоций, говорил: «Папа, привет». После чего шел заниматься своими делами. Думая о нем, Осия улыбнулся. Они назвали сына Петр в честь апостола. С самого раннего детства он был на удивление умным и смышленым. У него были такие же большие и выразительные глаза, как у матери, но остальные черты лица он взял от отца. Вихрастый и всегда любопытный – на него невозможно было смотреть без улыбки. В четыре года Петр уже научился читать, а с пяти лет уже пошел в школу. Он всегда задавал множество самых разных вопросов, но Осия не помнил, чтобы старший сын хоть раз спросил его о его самочувствии. Иногда Осия входил в комнату и устало опускался на диван, изрядно вымотанный после вечерней службы. Сын подходил к нему, показывая какую-нибудь новую штуку, которую он сам придумал и смастерил, стараясь рассказать отцу до мелочей, как это нечто работает. При этом он требовал от отца максимум внимания, но ни разу, насколько Осия помнил, Петя не заметил, что отец устал.
Дочь… ее они назвали Машей. Когда Осия приходил домой, она всегда радостно выбегала навстречу с распростертыми объятиями и прыгала ему на шею. Она целовала его и сразу начинала рассказывать все новости дня, тараторя без умолку. Как только отец садился на диван, она взбиралась к нему на колени, продолжая щебетать ему обо всем на свете: что она слышала от матери, что ей приснилось, что случилось в детском саду, и т.д. Глаза у нее тоже были большие, как у Глории, но формой и цветом как у отца. Волосы прямые, а нос слегка курносый. Будучи девочкой, Маша была очень аккуратной и обожала причесывать длинные волосы Осии, но он так и не вспомнил, чтобы она хоть раз справилась о его самочувствии, хотя она была не менее любопытной, чем Петр, и очень любила отца.
Самый младший, Павлушка, всегда встречал Осию вопросом: «Папа, а что ты мне купил?» – огорчаясь, если отец ему ничего не приносил. Он был еще слишком мал, чтобы задумываться о состоянии отца. В его маленьких, но сильных руках игрушки ломались очень быстро, но малыш не задумывался, что это огорчает его папу. Он приходил и просил Осию купить ему что-нибудь еще. Какая разница, сколько это стоит? Важно, чтобы папа это купил, и купил для него.
– Господи, я не помню, чтобы дети хоть раз спросили меня о том, как я себя чувствую. Я не знаю, думают они об этом, или нет. Мне кажется, нет. Но зачем Ты мне задал такой вопрос?
«Мои дети почти всегда приходят ко Мне со своими просьбами, но они не спрашивают Меня о том, что у Меня на сердце. Они очень хотят иметь то, что Я для них «купил» на Голгофском кресте, заплатив за это Своей кровью, но они не интересуются, чего это Мне стоило. Они думают о себе».
С огромным удивлением Осия выслушал эти слова.
– Боже, Ты хочешь сказать, что мы люди можем знать, что у Тебя, Бога, на сердце?
«Прочти внимательно историю Всемирного Потопа», – последовал ответ.
Осия почувствовал, что разговор окончен. Он посмотрел на часы. Было всего семь утра.
«Как рано!» – подумал он и оглянулся.
За окном уже рассвело. В доме было тихо. Жена и дети все еще спали.
Он вышел из кухни слегка шокированный тем, что услышал. Всякий раз, когда Бог говорил с ним, это оставляло неизгладимое впечатление, но этот раз был особенным. Осия как будто посмотрел на мир другими глазами. Господь стал таким близким и понятным! Совсем, как человек.
«В самом деле, – думал он, – ведь Бог для того и пришел на землю в человеческом теле, чтобы стать близким и понятным для нас, людей. Чтобы мы могли приходить к Нему и разговаривать с Ним просто по-человечески, без заумностей. Боже! как это контрастирует с теми обрядами, к которым мы так привыкли в церковной литургии!»
По пути в спальню Осия заглянул в детскую.
Дочка спала, смешно уткнувшись носом в подушку. Младший, высунув из-под одеяла левую ногу, громко сопел, а самый старший смачно чмокал губами, видя что-то во сне. Улыбнувшись, Осия тихо прошел в спальню. Его жена, Глория, тоже все еще крепко спала, грациозно изогнувшись на широкой двухместной кровати. Ее длинные темные волосы разметались по подушке, а изящная фигура, на которой, казалось, никак не отразились роды троих детей, угадывалась даже под одеялом. Она была прекрасна!
Осия быстро взял со своего письменного стола, стоящего у окна, маленький листок бумаги и написал на нем сходу придуманное четверостишье:
С добрым утром, милый друг!
Просыпайся,
Посмотри скорей вокруг,
Все прекрасней стало вдруг,
Так вставай же, и быстрее одевайся.
Он осторожно, чтобы не потревожить ее сон, положил листок с четверостишьем на подушку у ее изголовья и отправился одеваться. Заутреню сегодня должны были отслужить без него, а вот сразу после заутрени ему предстояло провести три крещения.
Когда он был уже почти в дверях, Глория вышла из спальни, и остановилась в коридоре, глядя на него с легкой укоризной.
– О, Лорчик! Доброе утро, милая.
– Уже уходишь?
– Что поделать, служба.
Осия постарался сказать это как можно мягче, но она молча развернулась и снова ушла в спальню, нахмурив брови.
Скинув туфли, Осия быстро прошел в спальню и подошел к жене, которая лежала, отвернувшись.
– Милая, что случилось? Я чем-то тебя обидел?
Она молчала, уставившись в одну точку где-то на стене. Стараясь подавить в себе начинающееся раздражение, Осия миролюбиво проговорил.
– Лора, ну перестань, прошу тебя. Ты знаешь, что мне нужно спешить. Давай не будем ссориться. Что случилось? Если что-то от меня требуется, ты только скажи.
– Требуется, не требуется… я тебе уже миллион раз пыталась об этом сказать, а что толку? Ты сейчас уйдешь, а я снова останусь одна. И никому нет дела! А тут еще Павлушка заболел. Придется весь день дома сидеть, не сходить никуда. А ты, небось, опять раньше десяти не вернешься. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать? Счастливой? Я уже устала от всего этого, а у тебя все служба, служба. Если б я знала, что все так будет… – она тяжело вздохнула.
С тоской взглянув на часы, Осия сказал, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие:
– Лора, давай не будем сейчас. Я постараюсь сегодня прийти пораньше, и мы с тобой обо всем поговорим.
– Ты уже сколько раз мне это обещал, и что? Так ничего и не изменилось.
Она явно не хотела прекращать разговор, но у Осии уже совсем не оставалось времени, поэтому он обнял жену и, поцеловав ее в щеку, сказал:
– Извини, милая, мне нужно идти.
Он поднялся и решительно отправился к двери, услышав позади только очередной вздох Лоры.
«Ну, почему все так? Что еще ей нужно? Чем ее не устраивает наша жизнь? – Думал он, выходя из подъезда. – Вроде бы и так все делаю для нее, а ей всегда что-то не нравится».
Слушая его удаляющиеся шаги в подъезде, Глория грустно опустилась на стул на кухне, пожала плечами и снова прочитала короткое четверостишье, оставленное Эдиком у нее на подушке.
«Ну, зачем я опять так? – со вздохом подумала она. – Зачем я снова испортила ему настроение?»
Незаметно для себя она погрузилась в воспоминания…
***
…Звонок.
На мониторе высветилось имя абонента. Это была Ленка, ее подруга еще со школьных времен.
Глория нехотя ответила на звонок.
– Але.
– Лорка! Лорка, это ты?
– Что ты хотела, Лен?
– Это ты только сейчас пришла?
Лору сразу начал раздражать ее тон.
– Да, только сейчас пришла, и что?
– Ну, ты даешь, девка! И что, ты все это время с этим, как его там… попом гуляла?
Глории стало неприятно.
– Слушай, Лен, мне сейчас говорить совершенно не хочется. Если тебя интересует только то, где я была, то я была с выпускником духовной семинарии Эдиком, и мы с ним… гуляли весь вечер. Что ты еще хочешь знать?
Какое-то время телефон молчал. Видимо ее подруга никак не могла сообразить, что же еще такое спросить. Глория боролась с сильнейшим желанием и прекратить этот, как ей казалось, бессмысленный разговор. Наконец Ленка прервала молчание и спросила:
– Ну, и… как он? Ничего?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, это… – Ленка замялась, не зная, какими словами уместно выразить то, что ей хотелось спросить. – Э-э… как мужчина он… ничего?
Глория ответила, не скрывая своего раздражения.
– Лена, он без пяти минут священник. Понимаешь? Он не такой, как все эти грязные потные мужики, с которыми ты гуляешь.
– А ты, как будто бы, не гуляешь?
Глория замялась. Подруга, хоть и частично, но была права. Однако Ленка не унималась и продолжила свои глупые рассуждения.
– Да и потом, что священники, не люди, что ли? Они такие же мужики, как и все. Вон, Иринка рассказывает, у нее клиент был. Так тот вообще пастор, как его, этих, протестантов, во. Эти же ребята вообще ни-ни. А вот, видишь, люди как люди, оказывается. Ничего земное им не чуждо. Так что, этот твой, как его… поп… тоже, наверняка, нормальный мужик. И денег у него, должно быть, порядком. Попы же, знаешь, как зарабатывают, о-го-го! Ты давай, не теряйся, девка. Бери его за бороду и в оборот, раз он сам к тебе в руки просится…
Неожиданно Ленка осеклась. Связь прервалась с характерным звуком. Глория отключилась. Разговор был ей неприятен. Ленка попыталась еще несколько раз набрать номер подруги, но безрезультатно. Лора слишком хорошо ее знала и была уверена, что Ленка будет доставать ее звонками почти до утра, если она оставит включенным телефон. Глядя на экран, она поморщилась. У нее было чувство, что кто-то грязными, как после туалета, руками берет чистого невинного младенца.
***
Топот босых ног по полу вывел ее из задумчивости.
Она подняла глаза. Перед ней стоял маленький Павлик, смешно морща нос и растирая ладошкой заспанный лоб.
– Мама, я чай хочу.
– Хорошо, хорошо, только сначала поешь кашку, и я тебе налью чаю. Так что, иди пока оденься быстренько, а я все приготовлю.
– Мама, я не хочу кашу, – буркнул, было, он, но она, не обратив на это внимания, погладила его по голове и легонько подтолкнула к выходу из кухни.
Нехотя, он пошлепал босыми ногами в детскую, а Глория поднялась, чтобы приготовить завтрак, но, вдруг обнаружила на плите чай, предусмотрительно подогретый мужем, а на небольшом столике рядом с плитой уже лежали бутерброды по вкусам и привычкам каждого из детей, и стояли чашки на каждого из них, включая небольшую кастрюльку все еще теплой манной каши. Кроме того, на отдельном блюдце лежали ломтики порезанного яблока, и кусок шоколада. Это было для нее.
«Молодец он, все-таки! – подумала она. – Никого не забыл».
Глория подняла блюдце и обнаружила под ним маленькую записку.
Доброе утро, милая. Желаю тебе хорошего дня. Твой Осия.
И воспоминания об их встрече снова полились в ее разуме как могучая широкая река, начиная с того необыкновенного чувства, которое охватило ее, когда Эдик обратился к ней впервые.
***
Его голос всегда казался ей особенным. Она была на службе в храме семинарии всего пару-тройку раз, и всегда, когда Эдуард выходил на амвон и начинал говорить, ее охватывало трепетное благоговение. Однако в этот раз удивительное чувство было несравненно сильнее. Как только звук голоса семинариста дошел до ее слуха, по всему ее телу прошла сладостная дрожь, а сердце взволнованно заколотилось и как-то радостно запело.
Она не помнила, что она ответила, и как она оказалась рядом с семинаристом. Все происходило, как в тумане. Они вместе шли по аллее. Вокруг почему-то, несмотря на позднее время, пели птицы, а небо было просто усеяно яркими разноцветными звездами.
Он говорил, и каждое слово отзывалось в сердце Лоры счастливым всплеском, отчего ей хотелось одновременно плакать и смеяться.
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я не знаю, полюбишь ты меня или нет, но я твердо знаю, что этого хочет Бог. Я буду тебе верным мужем и заботливым отцом для наших будущих детей. У нас будет прекрасная семья, а ты станешь моей помощницей в моем духовном труде.
О, как сладостно звучали его слова! Глории казалось, что все ее существо просто тает от восторга и благодарности. В какой-то момент она спросила его, не вполне осознавая, что говорит:
– Батюшка, а вас всегда будут звать Эдуард?
– Нет, это мое мирское имя. Когда я получу священнический сан, скорее всего я возьму себе имя, которое мне дали при крещении, а это, наверное, просто забудется.
– А как вас называла мама?
– Мама… просто Эдик.
– Эдик, – повторила Глория, мечтательно улыбаясь. – А можно я буду звать вас все-таки просто отец Эдуард?
– Ты можешь звать меня и просто Эдик. А если хочешь, ты можешь уже сейчас обращаться ко мне на «ты».
Это было чудесной музыкой в ее ушах. Глория не понимала, что с ней творится, но, как ей казалось, она влюбилась в этого человека, как говориться, «по уши», и готова была идти за ним хоть на край света.
Думая обо всем этом, наедине с самой собой, она в счастливом недоумении пожимала плечами и улыбалась.
«Я выхожу замуж за священника! Ну, надо же! Неужели это правда? Кажется, я сошла с ума. Точно, сошла с ума. Ну и ладно! Пусть я лучше буду сумасшедшей, но зато счастливой. Я люблю его, и мне больше ничего не надо. Я буду принадлежать ему, и это моя судьба свыше…»
