Роман Романов
Танец Шивы
– Мне казалось, ты исключительно целительством занимаешься, шаман, – признался я. – А ты вон как размахнулся!
– Исцеление тела – это всегда работа один на один с клиентом, а исцеление души можно проводить в планетарных масштабах, – сказал Ашатаев. – По сути, буддизм сегодня возвращает здоровье душе всего человечества.
– Как даос, я придерживаюсь индивидуального подхода, – проворчал я, заранее ревнуя Абармида к его общественной деятельности. – Надеюсь, твой буддизм не помешает лечению моего тела? И не надо агитировать меня заниматься оздоровлением души – мне сейчас не до того!
– А без оздоровления души ни о каком исцелении тела не может быть и речи, – мягко возразил Ашатаев. – Но об этом мы побеседуем позже, хорошо?
– Ладно, уговорил, – кивнул я, чувствуя, что начинаю клевать носом и терять нить беседы. – Если я сейчас усну, разбуди, когда приедем…
И меня вырубило еще до того, как я окончил фразу.
Глава третья
Проснулся я от сильнейшего толчка: сначала машину подбросило в воздух, как на ухабах, а потом она остановилась, причем настолько резко, что меня чуть не вынесло через лобовое стекло. Я испуганно взглянул на Абармида – уж не уснул ли он, часом, за рулем? – но тот как ни в чем не бывало выключил зажигание и сказал, что мы на месте.
Мы вылезли из авто на какой-то узкой, темной улице, сплошь заваленной грудами мусора – его было хорошо заметно и без освещения. Абармид повел меня к одному из домов, которые тесно лепились друг к другу. Здание было белым, поэтому казалось, что его стены сами излучают свет во мраке.
Нырнув в арочный проход, мы обошли дом кругом и остановились перед массивной дверью. Ашатаев вытащил из кармана ключ и фонарик, посветил в замочную скважину и бесшумно отворил дверь.
– Друг дал ключи от нежилых помещений, чтобы мы могли действовать независимо и не разбудили хозяев, – объяснил гид, пропуская меня вперед. – Будем с тобой ночевать на складе.
– Где угодно, лишь бы поскорее вытянуть ноги, – сказал я, невероятно измотанный путешествием – оно ведь длилось целые сутки.
В скудном голубоватом свете мы взобрались по крутой лестнице на третий этаж и попали в узкий и длинный коридор с рядом дверей, ведущих в полуоткрытые комнаты. Это напоминало советскую коммунальную квартиру.
Абармид подтвердил, что когда-то здесь жила целая семья, но сейчас тыльную часть дома используют для хранения товара. Он открыл первую от входа дверь и, осветив фонариком комнату, широким жестом пригласил меня внутрь. «Наш гостиничный номер!» – объявил Ашатаев.
В нос ударил запах вековой пыли. В луче света было видно, как тысячи потревоженных пылинок взмывают вверх и начинают кружиться в воздухе.
– Сейчас попробую найти выключатель, – сказал Абармид, – должно же здесь быть электричество.
Пока Ашатаев бродил лучом по стенам нашего номера, я смутно разглядел его убранство – оно состояло из мешков на полу и шкафов, забитых пакетами. В дальнем углу стояла двуспальная кровать с помпезной спинкой. Сквозь тюки я пробрался в глубь комнаты и устало опустился на постель.
Поиски выключателя заняли массу времени, но в конце концов Ашатаев радостно вскричал: «Нашел!» – и посветил фонариком в пол рядом с дверью, где тот притаился. Абармид наступил ногой на выключатель, и я зажмурился от яркого света, залившего комнату.
В ту же секунду заработал висевший прямо над кроватью вентилятор – допотопный агрегат с мощными лопастями. Этот монстр оказался весьма кстати в помещении, где, как я выяснил, нет ни единого окна: он хоть немного охлаждал комнату и разгонял по углам пыль.
– Только в Индии электрик мог пристроить выключатель на полу, ни одному европейцу такое в голову не придет, – засмеялся Абармид. – Но самое интересное, что одной кнопкой включается и освещение, и вентилятор.
– Постой! Ты хочешь сказать, что если мы погасим светильник, то вентилятор уже не сможет работать? – воскликнул я. – Бедные наши легкие! Не возражаешь, если мы будем спать при свете?
– Да мне-то что! – хохотнул Абармид. – Лишь бы тебе не мешало.
– Кажется, мне сейчас даже танки под окном не помешают, – сказал я, снимая наконец куртку и ботинки, совсем неуместные в этом климате.
Перед тем, как лечь спать, я осмотрел содержимое шкафов: мне было любопытно, чем торгует друг Ашатаева. Все полки были завалены большими и малыми пакетами с бусинами самых разных размеров. В пыльных целлофанах они казались тусклыми и маловыразительными, но когда я ладонью стер толстый слой пыли с одного из них, крупные шарики заиграли в свете всеми красками морской волны.
Здесь были наборы с пурпурными, алыми, лазурными, фиалковыми бусинами. Одни были однотонные, другие – с прожилками или пестрые. Некоторые смотрелись просто, но были и такие, что наводили на мысль о настоящих драгоценностях.
– Да мы, похоже, попали в лавку Али-Бабы! – усмехнулся я.
– Ну, это так – дешевка, бижутерия, – отозвался Ашатаев. – А вот в мешках на полу, подозреваю, настоящие сокровища. Вообще-то мой друг – рубиновый король. Несколько поколений его предков занимались добычей и огранкой драгоценных камней, а он с братом продолжает семейный бизнес.
Абармид опустил ноги на пол и подтянул к себе один мешок. Развязав его, он зачерпнул ладонями горсть красивых камней розовато-красного цвета. Тотчас же вокруг его рук возникло свечение – это из центра каждого камня исходили лучи, порождающие мягкое сияние.
– Да, так и есть, это звездчатый рубин, – сказал мой гид. – Ты знаешь, что его называют «камень йоги»? У него, как у человека, семь чакр. В каком-то смысле он живой. Вот, возьми один, подержи немного.
Я взял из ладоней Абармида довольной крупный камень, прохладный на ощупь. Пока я держал рубин в руках, рассматривая прекрасные игольчатые лучи, прохлада начала распространяться по всему телу – от пальцев рук до шеи и дальше по позвоночнику до самых стоп. Учитывая жару в помещении, это было очень приятно. Я даже почувствовал себя немного бодрее и сказал об этом Абармиду.
– Ничего удивительного, – отозвался тот, – рубин обладает магическими свойствами. Если его положить рядом с ядовитым веществом, он тут же потускнеет и станет похож на обычную гальку. Благодаря этому камню многие королевские особы остались в живых, когда их пытались отравить.
– Никогда не слышал об этом, – сказал я. – Но мне кажется, рубин обладает и целебными качествами. Так ведь?
– Конечно, – кивнул Ашатаев. – Можешь положить камешек под голову – уснешь как убитый, а утром будешь огурцом. И вообще, возьми на время себе, пригодится. Потом я верну его хозяину.
– О, правда можно?! – воскликнул я, сильно обрадованный: за несколько минут я успел породниться с рубином, лежавшим у меня на ладони.
– Можно, можно, – уверил меня Абармид. – Мой друг не обидится и уж точно не обеднеет. Вот эти камни, что я держу, после окончательной огранки будут стоить от двух до пяти тысяч долларов каждый. Это уже целое состояние. А можешь представить стоимость всех рубинов в мешках?
– Стоимость представить могу, – ответил я, устраиваясь прямо в одежде в дальнем углу кровати. Я положил рубин под голову и с блаженством закрыл глаза. – Одного не могу понять: отчего рубиновый король не купит себе приличное авто? Ведь он же в один день разобьется на своем драндулете.
– Наверное, чтобы понять это, нужно самому быть рубиновым королем, – предположил Абармид и ссыпал сокровища обратно в пыльный мешок. – Или, по крайней мере, родиться и всю жизнь прожить в Индии. Спокойной ночи!
– Ага, и тебе тоже, – сказал я, накрыл лицо курткой и провалился в сон.
Мы проснулись на рассвете. Проспав всего три часа, я чувствовал себя необыкновенно свежим и полным сил. Было от чего уверовать в целебные свойства моего нового друга – звездчатого рубина.
Выйдя из «ночлежки», мы обошли здание, и Абармид сунул ключ под резиновый коврик у парадной двери. Я бросил ироничный взгляд на жилье миллиардера. Белый дом, во мраке испускавший таинственное свечение, сейчас выглядел далеко не так романтично. Судя по облезлым стенам, его много лет не ремонтировали.
Впрочем, он не слишком отличался от соседних построек: старые, тесно жавшиеся друг к другу, они, казалось, вот-вот рухнут от немощи. У некоторых домов верхние этажи находились в полуразрушенном состоянии.
– Такое ощущение, что мы попали в трущобы, – вслух подивился я, озираясь по сторонам. – Центр столицы, а вокруг сплошные руины. Тут что, люди вообще никогда не делают ремонт?
– Наоборот, здесь все время кто-то что-то строит, – возразил Ашатаев. – Когда у владельцев домов есть средства, они надстраивают целые этажи. Деньги иссякают – строительные работы прекращаются до очередного финансового вливания. По-моему, все логично.
– Ну хорошо, а почему бы хоть изредка не делать косметический ремонт? – не унимался я. – Побелить стены хотя бы? Черт-те что ведь, а не улица!
– Да кого они волнуют, эти стены?! Здесь на внешний вид никто не обращает внимания. Индийцы вообще не заморачиваются на этот счет. У них понятие комфорта в корне отличается от европейского.
– Это очень заметно, – фыркнул я. – Уж не поторопился ли я с решением остаться в этой стране навсегда?
– Уверен, пройдет немного времени, и тебе тоже станут до фонаря всякие бытовые мелочи. Потому что ты научишься видеть главное.
– А главное – это что? – полюбопытствовал я.
– Главное – это сама жизнь, – сказал Абармид. – Нужно каждое мгновение присутствовать в ее потоке, не выпадать из него ни на секунду. А если будешь забивать голову ерундой, постоянно думать о том, как купить модный автомобиль или сделать евроремонт, то жизнь пройдет мимо. Ты так и умрешь, не ощутив ее дыхания. Так и не поймешь, в чем ее смысл.
– А ты-то сам понял, в чем ее смысл? – спросил я не без вызова: слишком уж легко шаман втоптал в грязь европейские представления о жизненных ценностях.
– Давным-давно понял, – спокойно сказал Абармид, не реагируя на мой задиристый тон. – Правда, для этого мне пришлось пройти ряд жестких испытаний. Но в конечном счете игра стоила свеч.
– Расскажешь? – попросил я, успокоенный его безмятежностью.
– Хорошо, – согласился тот. – Сейчас сядем где-нибудь в кафе, и я тебе за завтраком поведаю свою историю.
Глава четвертая
Кафе находилось прямо напротив дома «рубинового короля», в таком же непрезентабельном здании с недостроенным верхом. Мы просто перешли дорогу, которую медитативно подметал дворник в белоснежных шароварах и белой чалме. Видать, он потратил на уборку немало времени, потому что вороха мусора, лежавшего на улице ночью, были уложены в огромные полиэтиленовые мешки – они стояли как раз у открытых дверей кафе.
Внутри помещение выглядело гораздо уютнее, нежели снаружи. Мы сели за столик у стены, где висел портрет какого-то горделивого индийца с седыми усами и красным пятном во лбу. Абармид сказал, что это портрет человека, открывшего ресторан сто лет назад – дедушки нынешнего владельца.
Ашатаев подозвал молодого официанта и заказал горячие лепешки роти и чапати, к ним несколько соусов и сиропов, а также велел сварить густого черного чаю с сахаром. Пока на кухне готовили завтрак, Абармид вкратце рассказал мне историю своей жизни.
В девяностых годах прошлого века шаман был весьма преуспевающим бизнесменом. В то время Абармид считался одним из богатейших людей в Улан-Удэ – слова «У меня нет денег» были для него лишены всякого смысла. На пике предпринимательской деятельности он женился, нажил двоих детей, и долгое время в его семейной жизни царила та же идиллия, что и в бизнесе.
Ко всему прочему, Ашатаев слыл выдающимся спортсменом, одним из лучших борцов страны. От профессиональной спортивной карьеры он отказался, но регулярно принимал участие в любительских соревнованиях и всегда побеждал: силищи был необыкновенной. Казалось, судьба чрезвычайно благоволила к молодому человеку и с готовностью выполняла все его прихоти.
Однако это была лишь прелюдия к драматическим событиям в жизни Ашатаева – событиям, надолго ввергнувшим его отлаженное существование в пучину хаоса и беспросветного отчаяния.
Однажды вечером, будучи совершенно трезвым, Абармид случайно угодил под колеса «Камаза». Его так переломало, что врачи даже не надеялись на какой-то иной исход, кроме летального: «Такие повреждения несовместимы с жизнью», – заявили медики жене Ашатаева.
Вопреки всем прогнозам он выжил, однако ноги были полностью парализованы: грузовик раздробил ему нижний отдел позвоночника.
В жизни Абармида наступила черная полоса – без движения, без работы, без друзей, без особых надежд на выздоровление. Надо отдать должное жене, она положила все силы на то, чтобы супругу вернули здоровье: обращалась к самым знаменитым докторам и настаивала на самых современных и дорогостоящих методах лечения.
Кое-чего врачи добились: после десятка операций собрали по кусочкам позвоночник, а спустя год интенсивной терапии Абармид стал слегка шевелить пальцами ног и даже сгибать их в коленях. Но о том, что он снова будет ходить, не могло быть и речи.
Все сбережения, накопленные за годы предпринимательства, разошлись на лечение, и семья осталась без средств к существованию. Тогда Ашатаев решил, что пришла пора собирать долги с друзей, которым он щедро занимал деньги в пору процветания. Составил список должников и начал засылать жену то к одному, то к другому с просьбой вернуть такую-то сумму.
Оказалось, к тому времени друзья напрочь забыли и о самом Абармиде, и о его былых благодеяниях – ни одна душа не пожелала отдать даже малую часть денег, хотя бы просто из сочувствия к его отчаянному положению. Бедную женщину отовсюду с позором гнали и чуть не плевали в лицо. Орали вслед, обвиняя в вымогательстве, и грозили физической расправой, если они с мужем еще раз осмелятся предъявить финансовые претензии.
В доме воцарились нищета и голод. Жена выбивалась из сил, зарабатывая копейки на еду, а некогда всесильный Абармид ничем не мог ей помочь.
Как-то раз супруга забрала детей и поехала в родную деревню навестить мать. Лежа в кровати, Ашатаев привычно делал гимнастику для верхней части тела и разрабатывал ноги: массировал, сгибал и разгибал в коленях, поочередно притягивал руками к груди, – как вдруг ему приспичило сходить по большой нужде. Казалось бы, никаких проблем, памперс всегда на нем, но тут случилось неожиданное. Абармид услышал голос, который четко и ясно сказал ему на ухо: «Быстро встал и пошел в уборную».
Отроду не веривший ни в духов, ни в привидения, Ашатаев так испугался, что от страха едва по привычке не сходил под себя, но голос крикнул ему, на этот раз в другое ухо: «Ты что, не понял?! Встал и пошел!»
От ужаса у бедняги вздыбились волосы, и, лишь бы только не слышать жуткие вопли бестелесного создания, он сидя развернулся на ягодицах и руками сбросил ноги вниз.
А потом, не отдавая себе отчета в том, что делает, Абармид поставил стопы на пол и, держась за спинку кровати, оторвал зад от постели. Ноги были абсолютно чужие – ватные, почти бесчувственные, от слабости исходящие противной мелкой дрожью, – но они держали на себе груз всего тела и не давали ему рухнуть вниз.
Держась за стенку, Ашатаев крошечными шажками начал передвигаться к туалету. Был уверен, что ноги не выдержат, откажут и он позорно свалится на пол. Однако произошло чудо: спустя, как ему показалось, целую вечность он добрался-таки до уборной и упал на стульчак, не веря, что проделал такой длинный путь самостоятельно, без чьей-либо поддержки.
А когда осознал это, разрыдался от невыразимого счастья: он уже знал, что снова будет ходить! Знал благодаря какому-то запредельному чувству, что это были его первые шаги к новой жизни и что она будет разительно отличаться от прежней.
В этой жизни не будет богатства, погони за деньгами и спортивными победами, но вместо привычных вещей появится нечто такое, что наполнит его существование доселе неведомым смыслом. И это нечто будет настолько больше, значительнее бывших ценностей, что ему даже в голову не придет променять его на все блага материального мира, вместе взятые. Вот такое озарение пережил Ашатаев, впервые за несколько лет сидя на унитазе.
По-настоящему Абармид начал ходить лишь полгода спустя, но все эти месяцы были наполнены изматывающими тренировками. Он часами нарезал круги по комнатам: сначала на костылях, потом с палочкой, затем без всякой опоры, а еще позже стал навешивать на себя утяжелители, чтобы полностью вернуть ногам былую силу.
Об этой работе не знал никто, кроме жены и детей, но однажды наступил день, когда весь город узнал о его возвращении к жизни. В тот день Ашатаев взял список должников, когда-то написанный для супруги, и начал делать обход своих знакомых.
Первым он навестил приятеля, жившего на соседней улице в красивом двухэтажном особняке – дом был построен не без содействия Абармида. Когда хозяин открыл дверь, он даже не сообразил, что произошло в следующий момент: нос вдруг пронзила ужасная боль, мир опрокинулся вверх тормашками, а откуда-то сверху нависло отрешенное лицо человека, которого все считали пожизненным инвалидом. Сквозь красную пелену он увидел, как Ашатаев занес над ним ногу, бывшую, по слухам, абсолютно безжизненной, а потом ощутил, как эта нога в сапоге сдавила ему грудь – да так, что стало невозможно дышать.
– Ну, сколько ты там мне задолжал? – удивительно спокойным голосом произнес гость. – Три тысячи баксов? Так уж и быть, проценты за три года брать с тебя не буду. Близкий друг, как-никак…
Бережно уложив во внутренний карман деньги, что со слезами на глазах вынул из сейфа окровавленный владелец особняка, бывший мастер спорта отправился на рынок: там содержала ларек предпринимательница средней руки – в свое время Абармид помог ей открыть дело и твердо встать на ноги.
Сказать, что при виде нежданного посетителя торговка была шокирована – значит ничего не сказать. Ее обуял такой ужас, будто она увидела человека, которого накануне проводили в последний путь. Возможно, бедняжка решила, что «вурдалак» сейчас заживо ее съест или прибьет на месте.
Понятно, что ни убивать, ни даже бить ее Ашатаев не стал – хоть и гнида, а все-таки женщина. Он просто устроил в ларьке погром: повыбивал оконные стекла, с мясом вырвал дверцы холодильников, опрокинул прилавок и изуродовал кассовый аппарат, а напоследок уничтожил весь товар, яростно растоптав дорогостоящие продукты своими якобы парализованными ногами.
– Ты давай подсуетись, к вечеру наскреби сколько там мне должна, а я часиков в семь еще раз загляну, – самым миролюбивым тоном сказал Абармид.
Он вытащил из холодильника уцелевший пакет молока, прихватил пару сырков – перекусить в обеденный перерыв – и, сверившись со списком, пошел взимать дань с очередного должника…
К ночи в карманах Ашатаева оказалось столько денег, сколько человек с приличным окладом тогда получал примерно за год работы. В доме наконец появилось вдоволь еды, нищета отступила – казалось бы, все нормализовалось.
Только ни с того ни с сего Абармидом овладела странная апатия, какой у него сроду не было. По характеру необыкновенно деятельный человек, он впервые в жизни ничего не хотел делать, целыми днями валялся в постели («по привычке», грустно шутила жена) и блуждал взглядом по потолку. Вставал только для того, чтобы поесть и сходить в туалет; на робкие предложения супруги прогуляться по городу отвечал презрительным молчанием.
Через несколько недель апатия переросла в тяжелую депрессию, и Ашатаев перестал выходить даже к столу. Взгляд его стал неподвижным, он часами мог, не мигая, смотреть в одну точку, никак не реагируя на домашних.
Однажды поутру жена проснулась и не обнаружила Абармида в постели. Сначала она обрадовалась, подумала, что супруг наконец-то пришел в себя и побежал на улицу делать утреннюю зарядку. Однако потом увидела, что вся его одежда по-прежнему сложена на стуле, а обувь стоит в прихожей.
Женщина страшно испугалась: а вдруг кто-то из знакомых решил отомстить Абармиду за налет и ночью расправился с ним или взял в плен, чтобы потом потребовать с нее выкуп?
Не позволяя себе впасть в истерику, она вызвала милицию, и спустя несколько часов пропавшего обнаружили в парке на краю города. Он был в состоянии, близком к помешательству: посиневший от холода, валялся в одних трусах на опавшей листве, бил себя по щекам и умолял невидимых мучителей прекратить курить и стучать в барабаны. Милиционеры доставили Ашатаева домой и велели жене, уже отчаявшейся увидеть его живым, вызывать санитаров психбольницы.
Она сначала хотела именно так и поступить, но передумала. Позвонила деду Абармида – тот был шаманом в пятом колене – и, вкратце обрисовав ситуацию, пригласила в гости: а вдруг он сможет своим «колдовством» вернуть внуку разум? Старик проворчал в трубку, что звать нужно было раньше, еще до того, как парень попал под колеса грузовика, однако пообещал приехать ближайшим рейсовым автобусом.
Женщина вздохнула с облегчением: она боялась, что родня супруга пошлет ее подальше точно так же, как когда-то он сам, ненавистник всякого «мракобесия», послал своих предков, запретив им появляться на пороге дома.
К приезду деда Абармид успел прийти в себя. Дрожа от холода, он сидел в шерстяном спортивном костюме под тремя одеялами и непрерывно хлюпал носом. Жена уверяла, что он простыл, когда в беспамятстве носился голышом по улицам, но супруг упрямо твердил, что это аллергический насморк: мол, в доме ужасно накурено и он не может дышать.
Старик-шаман, однако, поставил свой диагноз. Едва взглянув на Абармида, он сухо сказал:
– Ну что, внучек, могу тебя поздравить – у тебя шаманская болезнь. Как ни бегал ты от нас, как ни плевался, но от судьбы не уйдешь. Теперь у тебя только два пути – либо стать шаманом, как все в нашем роду, либо умереть.
– От чего умереть? – насмешливо скривился Ашатаев. – От соплей?
– Да, – последовал краткий ответ.
– Слышь, дед, – раздраженно вскрикнул молодой человек, – какого черта ты приперся? Мне и так хреново, хреновей некуда, а ты еще своими сказками масла в огонь подливаешь. Сам, знаешь ли, разберусь со своим здоровьем.
– Не разберешься, – сурово проговорил шаман. – Но выбор всегда за тобой. У твоего отца тоже был выбор, и он тоже решил идти своим путем. Куда это его привело, сам знаешь.
– Дед, уйди, прошу тебя, – устало попросил Абармид, трубно сморкаясь в мокрый платок. – У меня нос совсем не дышит, я не могу разговаривать.
– Хорошо, внук, я ухожу, – спокойно сказал тот, вставая. – Выкарабкивайся сам. Но если все же надумаешь, звони в любой момент. Да, еще: повесь над кроватью этот амулет, он будет тебя охранять. И даже не станет читать нотации.
Старый шаман снял с шеи золотой и серебряный диски, сцепленные черным бархатным шнурком, и протянул оберег внуку. Тот молча отвернулся и закрыл глаза. Улыбнувшись краешками рта, дед положил подарок на постель и бесшумно вышел из комнаты…
Три месяца у Абармида не переставая текло из носа. Слизистая перестала что-либо ощущать, кожа вокруг носа воспалилась и ныла от бесконечного сморкания – врачи же с их мазями и таблетками были бессильны облегчить его страдания. Несчастный переводил в сутки десятки платков и полотенец, жена не успевала их стирать и сушить. От насморка стала непрерывно болеть голова, поэтому Ашатаев не мог спать по ночам.
Вдобавок ко всему у него начались слуховые галлюцинации: чудилось, что кто-то все время шепчет на ухо неразборчивые слова, а на улице будто бы день и ночь бьют в барабаны.
Жизнь снова превратилась в сущий ад. Абармид понял, что еще немного, и он сойдет с ума. На четвертом месяце мучений не выдержал и позвонил деду.
– Сдаюсь, – без предисловий сказал он в трубку. – Делай со мной что хочешь, только избавь от напасти.
Эти слова рассекли жизнь Ашатаева напополам. Произнеся их, Абармид вступил в новую эпоху своего бытия – эпоху шаманизма. Чтобы выжить, ему пришлось научиться существовать по правилам мира, населенного духами, но это означало, что отныне вход в «сад земных наслаждений» был ему заказан. Любая попытка вернуть былое материальное процветание неминуемо привела бы его к гибели, и Абармид сделал свой выбор в пользу жизни…
– Вот так благодаря насморку я стал нищим шаманом, – со смехом сказал Ашатаев, наливая себе пятую чашку чая. – Не скажу, что мне это легко далось. Хотя, наверное, не так уж и сложно. К тому моменту я ведь уже прошел и через голод, и через предательство близких, и через физическую немощь – оставалось только потерять семью. Но со временем и это произошло. Жена не смогла больше жить в нищете, без всякой надежды на будущее. Кроме того, думала, что у меня окончательно поехала крыша. В общем, однажды она собрала детей и сказала, что уходит от меня навсегда. Как я мог ее остановить? Мой новый путь действительно был слишком тяжелый, и я не мог требовать, чтобы она мучилась со мной до конца дней.
– Послушай, Абармид, – осторожно произнес я, – а мне что, для исцеления тоже придется стать чем-то вроде шамана?
– Нет, не придется, – сказал Ашатаев. – На тебе нет шаманского знака.
– Это радует, – с облегчением выдохнул я. – Значит, ты просто вылечишь меня, и дальше я смогу жить по-прежнему?
– Я еще не знаю, разрешат ли мне вообще заниматься твоим лечением, – возразил он. – Духи по поводу тебя молчат. Информация о твоей болезни окутана какой-то завесой, и я не могу сквозь нее пробиться.
– И что же мы будем делать? – с тревогой спросил я.
– Мы поедем в один храм, довольно далеко отсюда, и там священники вынесут свой «приговор» – можно ли мне тебя лечить или нет.
– Когда поедем? – поинтересовался я. – Сегодня? Завтра?
– Нет, – покачал головой Абармид. – Не сегодня и не завтра. Поедем, когда скажу. А сейчас нам нужно заселиться в гостиницу. Так что, если ты уже все доел, мы можем выдвигаться.
И он знаком попросил официанта принести счет. К моему удовольствию, получилось совсем недорого.
