bannerbannerbanner
Каратель богов

Роман Глушков
Каратель богов

Полная версия

– Да, о нем я и толкую, – подтвердил я. – И он – вовсе не мифический, а вполне реальный герой. Только с недавних пор никакой он не Алмазный, а просто Мангуст. Талерман излечил его от этой болезни и вдобавок научил новому трюку: телепортации в пределах Пятизонья без помощи гиперпространственных тамбуров. Как он это вытворяет, можешь посмотреть в нашем видеоархиве. Мне удалось дважды заснять процесс его телепортации: первый раз, когда он навестил таким образом Упыря – забавный ролик, к слову, – и второй раз, когда он пришел убивать меня на нашу московскую точку «Ларго» и не застал там никого. Ту самую точку, которая была им же и рассекречена.

– То есть вы хотите сказать, что Мангуст вас знает и может в любой момент разыскать вас и убить?! Даже здесь и сейчас?! – Мамлюк оторопел настолько, что отложил отвертку, которой в этот момент что-то прикручивал.

– Здесь – крайне маловероятно, – утешил я опешившего коротышку. – Насколько я понял, Мангуст телепортируется лишь в те места, какие ему известны, а на «Ариозо» он никогда не был и вообще не знает о ее существовании. Да и со мной он знаком лишь поверхностно: незадолго до того, как он присоединился к Талерману, у нас с Мангустом были кое-какие общие дела. А ищет он меня вовсе не из мести – просто пытается выслужиться перед Умником, дабы тот почаще отпускал его к живущей за Барьером семье. Мангусту может повезти со мной лишь в двух случаях: если он прознает, где я буду находиться в тот или иной промежуток времени, или же наткнется на меня чисто случайно. Как видишь, оба варианта дают нам с Мангустом мало шансов столкнуться на узкой дорожке. Особенно с учетом того, что я умею полностью видоизменять свою внешность.

– Странно. – Мамлюк недоуменно наморщил лоб. – Что-то тут не вяжется… Если вы предугадали появление Мангуста на точке «Ларго», то почему не устроили там западню и не убили его, а дали спокойно уйти… в смысле телепортироваться оттуда?

– Несмотря на то, что Мангуст опасен, он в нашей игре фигура приоритетная и потому до поры до времени неприкосновенная, – пояснил я. – Именно через Мангуста и его жену нам удалось выведать реквизиты банков, пользуясь услугами которых G.O.D.S. финансирует проект Умника. Без этой информации разработка нашей операции застопорилась бы. Это во-первых. Во-вторых, у нас есть рычаг давления на нашего «прыгуна» – его семья, чье нынешнее местонахождение нам известно. «Гаранты», конечно, тоже за ней присматривают. Но Мангуст знает о наших возможностях и потому будет нервничать и колебаться, если вдруг однажды мы вступим с ним в открытое противостояние. Ну и, в-третьих, этот человек – правая рука Талермана, которую мы, теоретически, можем выкрутить болевым приемом и тем самым принудить Давида к капитуляции. Надо только надавить на него умело и ни в коем случае не переусердствовать, потому что со сломанной рукой он может стать неадекватным и непредсказуемым. Пока же ему фартит и его Исгор развивается более-менее стабильно, поведение Умника в целом укладывается в наши прогнозы. Как и поведение Мангуста, хотя прогнозировать его действия, а тем более перемещения по Пятизонью намного сложнее. Кроме Исгора, я знаю лишь одно место, где он наверняка еще не раз объявится. И оно расположено отсюда буквально в ста шагах. Это – бункер Упыря, которому Мангуст, насколько я понял из их последней беседы, задолжал денег и которому он прежде постоянно сливал добытую им в Зоне информацию. Вот почему Упырь также представляет для нас большую ценность.

– Спасибо, теперь все понятно… И с чего вы планируете начать подбираться к банковским счетам G.O.D.S.?

– С визита к Дьякону. И не намерен это откладывать. Я отправлюсь к нему уже сегодняшней ночью.

– Что-то я не улавливаю связи между этим религиозным фанатиком и покровителями Талермана. Разве они знакомы или у них есть какие-то общие интересы?

– Нету, насколько я в курсе. Но это не имеет для нас значения. У Дьякона я возьму, фигурально выражаясь, ключ зажигания, который запустит двигатель нашей операции и стронет ее с места. И едва это произойдет, вернуться на исходную точку и начать все сначала будет уже невозможно…

Невозможно вернуться на исходную точку… Девиз, который я непременно выбил бы на своем гербе, будь у меня таковой. Лишь однажды мне посчастливилось исправить допущенную мной фатальную ошибку и начать жизнь заново, но цена, какую я за это заплатил, устроила бы далеко не каждого. Даже удивительно, что она вообще оказалась мне по карману…

Трудно сказать, согласился бы я сегодня добровольно сгореть заживо, но четыре года назад эта идея не выглядела такой уж дикой. Почему? Ну, во-первых, меня намеревались поджарить в исключительно научных целях умнейшие на планете люди, которые, разумеется, не были заинтересованы в моей гибели. А во-вторых, мой жизненный путь на тот момент уперся в глухой, непроходимый тупик, и иного способа выбраться из него, кроме как подвергнув себя экспериментальному самосожжению, я попросту не видел.

У каждого Наполеона и Гарри Каспарова есть свои Ватерлоо и «Deep Blue». Ареной моего судьбоносного поражения стал Габон, где я – оперативный агент Ведомства, – противостоял давно спевшемуся альянсу сразу трех игроков: ЦРУ, египтян из «Мухабарат аль-Харбии» и СОР Иордании. Гражданская война, охватившая Габон в 2054 году, являлась благодатной почвой для того, чтобы пополнить Ведомственные банковские счета, в чем я по долгу службы был большой специалист. И хоть чутье подсказывало мне поумерить амбиции, взять передышку и уступить этот лакомый пирог кому-нибудь из сослуживцев, я не прислушался к собственной интуиции.

А зря.

Несколько побед подряд, одержанных мной до этого в других концах света, вскружили мне голову. Вот я и решил, пока прет масть, занести в свой послужной список еще один плюсовой пунктик. Тем более что грубые политические игры Африки с их изначально простыми – практически хрестоматийными – раскладами не требовали от нашего брата-комбинатора особого напряжения ума и сил.

Допущенная мной на сей раз ошибка заключалась в одном: как бы я ни спешил, как бы ни рвался из кожи, мои противники меня опередили. Проведя в нашей игре весьма изящную дебютную комбинацию, они изловчились одним махом настроить против меня всех моих потенциальных союзников. Чем и определили свой дальнейший успех в этой партии. Приноровиться к ней и отыграть инициативу я не сумел при всем старании. И в итоге был досадным образом разоблачен, после чего едва унес ноги, бежав с позором из Габона под дружный хохот оперативников трех разведок, а также перекупленных ими моих бывших резидентов.

После столь сокрушительного фиаско и рассекречивания моей личности мне светила лишь работа каким-нибудь инструктором или консультантом в нашем учебном центре. Это в лучшем случае. А в худшем – бесславная и бесперспективная служба до пенсии в Ведомственной бухгалтерии или архиве. Ни то, ни другое меня категорически не устраивало. Особенно беря во внимание то, сколько времени, сил и нервов мне стоило дослужиться до должности комбинатора – командира оперативной группы отдела «Гермес». К тому же этот пост мог стать плацдармом для продвижения вверх по служебной лестнице – из взмыленной, пропыленной полевой грязи в полноценные, гладко выбритые штабные князи.

Я был и по сей день остаюсь ярым приверженцем заповеди, гласящей, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Ну, или на худой конец – полковником. Но ткните пальцем в любого другого сотрудника Ведомства, и вы с высокой вероятностью попадете в такого же фанатика своего специфического ремесла. Мы живем в нашем закрытом шпионском мире и считаем его единственным реальным миром на этой планете. И он – отнюдь не аллегория, ибо его законы позволяют нам много такого, что под страхом смерти не дозволено обычным людям. Вот почему все обитатели этого мира, включая меня, в той или иной степени поражены синдромом бога. И мы тяжко страдаем, когда повелевающие нами, более могущественные боги лишают нас наших полномочий. Один серьезный провал – и мы низведены до уровня простых смертных, коим навсегда отрезаны все пути в элитарный клуб, на самую вершину Олимпа.

Я потерпел непростительное поражение, прогневал верховных богов и был низвергнут ими на окраину моей вселенной. Где, пребывая в глубокой депрессии, начал влачить жалкое существование, когда мне неожиданно представилась возможность реабилитироваться. Вот только назвать ее удачей язык не поворачивался. За шанс вернуть себе все, что у меня отняли, я должен был пройти через натуральный ад. А затем, если повезет, вернуться оттуда живым и в здравом уме, после чего сразу приступить к долгому обучению по специальному курсу. Его программа являлась экспериментальной и была опробована до меня всего на пяти или шести подобных мне «добровольцах поневоле». В каждом случае ее успех носил переменный характер, и поэтому благополучное начало моей переподготовки отнюдь не гарантировало, что я переживу последующую пару лет в шкуре подопытного кролика.

Меня честно предупредили, что мне уготовано, если вдруг мое возвращение в строй сорвется из-за сбоя научной программы. Мне показали жертву такого сбоя, списанную в запас после полутора лет экспериментов. Это был изуродованный, безвозвратно сошедший с ума, седой инвалид, в коем я едва опознал парня, с которым мы когда-то учились на параллельных курсах Ведомственной учебки. Короче говоря, командование поступило со мной предельно честно: без обиняков дало понять, чем я рискую, подписывая контракт с теми, кто может превратить меня в неизлечимого калеку-идиота. Такого, которому не только файлы в архиве сортировать не дадут, но даже улицу подметать не доверят.

И тем не менее я согласился. Это был, пожалуй, самый смелый мой поступок в жизни, и он, как мне тогда казалось, того стоил. Я горел желанием стать прежним комбинатором и вернуться в настоящую игру по крутым ставкам, а не прозябать на задворках, документируя подвиги более успешных сослуживцев. И если ради этого меня заставляли сыграть в научный аналог русской рулетки, что ж, так тому и быть. В конце концов, разве работа, какой я занимался восемь лет до своего габонского провала, была сахаром и не грозила мне всякий раз скоропостижной смертью или увечьями?..

 

Мне повезло: я не пополнил собой статистику неудач ученых-экспериментаторов. И стал именно тем, кого они пытались из меня сотворить: одним из первых в мире редупликантов – оборотней, способных менять свой облик одним лишь усилием воли.

Я могу за считаные минуты полностью перестроить собственный организм на клеточном уровне посредством вживленных мне в тело уникальных наномодификаторов. Из-за биотехнологических ограничений я не могу перевоплотиться в женщину, ребенка, дряхлого старца или животное – только в мужчину от восемнадцати до семидесяти лет. Зато я умею менять, помимо собственного роста и комплекции, также тембр голоса и национальность – естественно, тоже в разумных пределах. Именно этому искусству – искусству глобального перевоплощения, – меня и обучали на протяжении двух лет, что были отпущены на мое перерождение и переподготовку.

Я не оговорился: иначе как перерождением произошедшие со мной метаморфозы назвать нельзя. Чтобы перекроить меня, обычного человека, в оборотня-редупликанта, мой организм пришлось подвергнуть сильнейшему болевому стрессу. Такому, после которого он, балансируя на грани смерти, начал отчаянную борьбу за жизнь – главное условие, при котором клеточные наномодификаторы могли прижиться в моем теле, восстановить поврежденные ткани и вернуть меня с того света. Крайне опасная процедура, потому что в случае неудачи тело попросту отторгло бы их. После чего я скончался бы в страшных муках от усугубленной ожогами обширной интоксикации.

Хвала всесильной науке и грамотно проведенным подготовительным тестам! Ученая братия не подкачала. И когда я, заполучив по ее приказу обширные ожоги в печи Ведомственного крематория, был помещен в реанимацию, мой многострадальный организм отреагировал так, как от него и требовалось. Он воспринял введенные мне наномодификаторы как спасительную панацею, быстро «породнился» с ними и призвал их на борьбу с моим недугом. Не прошло и суток, а я уже был совершенно здоров, и на моей коже не осталось ни единого следа от ожогов.

Ну разве не замечательно? И впрямь, ради обладания таким полезным даром стоило побывать в шкуре сказочного феникса, пускай я и не ощутил себя после воскрешения сколько-нибудь помолодевшим.

Но радость моя продлилась недолго. Когда ученые начали открывать мне иные грани моего нового таланта, выяснилось, что адская боль от ожогов никуда не ушла. Она всего лишь трансформировалась и затаилась во мне, чтобы оскалить свои клыки сразу, как только я приступлю к тренировкам навыков оборотня. Боль и стала моей расплатой за обретенный дар. Крайне полезный дар в моей работе, к которой я жаждал вернуться, но высасывающий из меня все соки, когда приходило время использовать его на практике.

Только боль, что сопровождала каждое мое перерождение, мешала мне создавать абсолютно точных двойников тех личностей, за которых я себя выдавал. Моего терпения хватало лишь на пять, максимум восемь минут трансформации, после чего я или падал в обморок или сдавался и прекращал самоистязание. Продолжить же дублирование конкретного человека даже после короткой паузы, увы, не удавалось. Пока я концентрировался, пытаясь возобновить прерванный процесс, незавершенный образ успевал «расплыться», и тогда все приходилось начинать заново. Поэтому, дабы сэкономить время и не подвергать себя лишним мучениям, я доделывал свои специфические художества при помощи обычного театрального грима. Точнее, тех его современных разновидностей на основе био– и нанотехнологий, что ныне облегчают и ускоряют работу гримеров голливудских киностудий.

Со временем я натренировался менять свои личины максимально быстро. Но вот привыкнуть к боли, научившись терпеть ее хотя бы на полминуты дольше, так и не сумел. Всякий раз при подобных метаморфозах клетки моего организма стонали от неестественных нагрузок и, казалось, были готовы вот-вот погибнуть все до единой. И тем не менее каким-то чудом этого не происходило. Надолго ли хватит их выдержки, ученые не имели представления. А может, имели, но не сообщили мне об этом, дабы не отравлять остаток моей жизни знанием сей горькой истины.

С тех пор, как я впервые видоизменил собственное тело до полной неузнаваемости, я утратил все шансы вернуть себе свой настоящий облик. Утратил так, как скульптор утрачивает возможность воссоздать из одной и той же глины одну и ту же статую, которую он по какой-либо причине уничтожил. И даже если мне удастся восстановить свою личность по старым голографическим отпечаткам, это буду уже не прежний я, а моя высококачественная биологическая копия, хоть и наделенная моим разумом.

Впрочем, невелика утрата для агента, который на протяжении полутора десятков лет каждодневно соблюдает строжайшую конспирацию. Довольно скоро я перестал скорбеть по своей оставшейся в прошлом оригинальной личине так же, как лишившийся пальца человек рано или поздно смиряется с этой потерей. Тем паче что в моем случае я все равно приобрел намного больше, нежели потерял.

Через два года после того, как я подписал с учеными контракт и побывал в печи крематория, меня восстановили в прежней должности и допустили к службе. А еще через год, когда я поднаторел в использовании своих новых талантов на практике и окончательно реабилитировался в глазах командования, оно забросило меня в Пятизонье – аномальный регион планеты, с которым, как выяснилось, у Ведомства были связаны далеко идущие планы…

И вот теперь, спустя год кропотливой подготовительной работы под куполами Барьера, я и моя группа наконец-то приступали к настоящему серьезному делу, от успеха которого зависело очень многое. В том числе и наши повышения, крупные денежные премии и прибавки к пенсии. До какой, однако, на нашей службе не так-то легко дожить – подвиг, который удается не каждому полевому оперативнику Ведомства…

…Сукин сын Мамлюк и впрямь сдержал свое слово! К вечеру у нас действительно появилась связь не только с Чернобыльскими, но и со всеми остальными нашими базами Пятизонья. Работающий в Выгребной Слободе Гаер был немало удивлен, когда мы «достучались» до него напрямую из далекого Питера. Это избавило нашего агента от рискованной командировки в Сосновый Бор, дабы доставить на «Ариозо» свежие данные о Дровосеке. Благодаря башковитому электронщику Гаер мог и дальше оставаться в Чернобыле, снабжая нас информацией в режиме онлайн.

– Твоя версия полностью подтвердилась, – доложил Гаер о результате своей трехдневной разведки на Обочине. – Дровосек в розницу не торгует и с незнакомыми клиентами не работает. Даже со знакомыми он ведет бизнес только по собственным правилам. Причем весьма жестким. Главное из них: если я доверял тебе вчера, это еще не значит, что продолжаю доверять сегодня; докажи, что сегодня тебе по-прежнему можно доверять, или проваливай к чертовой матери.

– Серьезный мужик, – заметил я с ухмылкой. – Этим он мне и нравится. Обожаю параноиков – у них со мной так много общего… Что говорят на Обочине по поводу его слабости к искусству? Удалось узнать, к какому именно?

– Ходят слухи, будто бы он тяготеет к живописи и вообще заядлый ее коллекционер. Собрал примерно тридцать или сорок полотен из тех музеев Москвы, какие угодили под Барьер и были разграблены после Катастрофы. Дровосек и сам тогда активно участвовал в грабежах и после не раз сокрушался, что не он первый добрался до Третьяковской галереи с ее филиалами и вытащил оттуда все тамошние «сливки». Поэтому в его коллекции так мало картин из Третьяковки. Да и те, что есть, не самые известные.

– Прекрасно! – оживился я. Если бы Мамлюк не одарил нас глобальной сетью, озвученная Гаером новость стала бы лучшей из всех сегодняшних новостей. Или нет, вру: никак не стала бы, поскольку без помощи Мамлюка она дошла бы до меня не раньше, чем через три дня. – Ты славно поработал, Гаер. Я непременно отмечу это в своем следующем отчете. А теперь у меня есть для тебя новое задание. Несложное, но весьма срочное. У тебя работает нанопринтер?

– Да, здесь он в полном порядке. Это у нас на «Морденте» принтер барахлит и оттенки путает, о чем я тебе уже трижды докладывал. А на «Фугетте» с ним проблем нет…

Широкоформатные нанопринтеры, которые стояли почти на всех наших точках, предназначались для замены и восстановления камуфляжного покрытия маскировочных накидок и комбезов. Напыляемый на них слой наноботов-хамелеонов перекрашивал их в нужный цвет и задавал поверхности необходимую текстуру. Или, говоря незамысловатым армейским языком, шершавость. То есть если в районе, который нам предстояло исползать на брюхе вдоль и поперек, преобладали песчаники, то покрытие нашего обмундирования имело цвет песка и внешне напоминало грубую наждачную бумагу. А при переходе в боевой режим оно подстраивалось под окружающую среду с еще большей точностью.

Но сейчас нанопринтер был нужен Гаеру для иной работы. Такой, которую вне Зоны сочли бы мошенничеством, займись он ею не для души, а с целью наживы.

– …Открой нашу общую энциклопедическую базу, – продолжал я вводить Гаера в курс новой задачи, – найди в ней каталог работ Третьяковской галереи и выбери оттуда самую качественную репродукцию, на которой изображена голая баба. Только смотри, чтобы она была не слишком крупная… в смысле не баба, а картина. И чтобы автором ее был художник с более-менее знакомой фамилией – это тоже важно. Затем возьми в каптерке простыню покрепче и при помощи нанопринтера перенеси на нее изображение в масштабе один к одному. Только не простым копированием, а… как бы это правильнее сказать?.. С соблюдением всех старинных художественных технологий… Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, не дурак. Сначала заставлю наноботов облепить и перекрасить на простыне нити так, чтобы они стали толстыми и грубыми, как у льняного холста. Затем смоделирую на нем слой грунтовки. А поверх нее нанесу уже само изображение. Тоже, разумеется, по науке: мазки, чешуйки, трещинки, потеки, выцветшие оттенки, эффект старения и все такое. А для полной аутентичности грубо обкромсаю края холста ножом – так, будто картину из рамы в спешке вырезали.

– Твою мать, откуда такие глубокие познания? – поразился я.

– Как откуда? Зря я, что ли, в Выгребной Слободе столько времени проторчал? – ответил Гаер, явно довольный тем, что опять угодил боссу. – Когда я узнал про коллекцию картин Дровосека, сразу подался к здешним скупщикам антиквариата за консультацией. Кто еще, кроме них, знает на Обочине толк в живописи? Вот один из этих парней, чей папа был когда-то известным реставратором, меня и просветил – очень уж польстила ему моя любознательность. И как оседлал он своего любимого конька, насилу я от него отбился. Взялся всерьез учить меня, как правильно настоящие картины от конвейерных фотокопий отличать, дабы я к нему всякий мусор потом на продажу не таскал… И что мне делать после того, как я голую третьяковскую бабу на нанопринтере отпечатаю?

– Перешлешь мне на мини-комп ее изображение. Только не слишком четкое, любительского качества. Затем получишь инструкции, куда доставить картину. На этом пока все…

– Так что там насчет моего оперативного псевдонима? – робко напомнил о себе Мамлюк, когда я, переговорив с Гаером, взялся дотошно изучать фотографии убитых нами сегодня праведников. Не всех, а лишь тех двух, чьи головы остались после смерти на плечах. А в особенности – ублюдка по имени Цефон, на которого у нас в архиве отыскалось досье. Не слишком подробное, но и то хлеб.

– Ну да, разумеется, я про тебя не забыл, – заверил я коротышку. Пришлось слукавить, поскольку, если бы он не завел речь о моем обещании, сам бы я, погрузившись в работу, отложил решение этого вопроса на потом. Невелика беда, поотзывался бы еще два-три дня на Мамлюка, Помпей недоделанный!

– И… что? – с надеждой осведомился он и затаил дыхание в ожидании моего вердикта.

Я отвлекся от работы, наморщил лоб, неторопливо смерил Мамлюка взглядом с ног до головы, почесал макушку… В общем, продемонстрировал ему громадное напряжение командирской мысли, хотя на самом деле она напряглась не больше, чем при вычислении квадратного корня из девяти. И выдала ответ, адекватный количеству затраченных усилий:

– За твой сегодняшний вклад в наше великое дело и за твои выдающиеся таланты приказываю тебе прекратить именоваться Мамлюком и отзываться на новый псевдоним – Башка.

– Башка?! Вы уверены?!

– Да… А что не так?

– Э-э-э… нет, ничего… Просто подумал, что неверно вас расслышал, – замялся Башка, состроив такую недовольную мину, будто я не осчастливил его новым именем, а наложил на него дисциплинарное взыскание.

– Однако, вижу, что-то ты не слишком рад подарку. – Я притворно нахмурился. – В чем дело? Не доверяешь авторитарному решению босса? Хорошо, давай поступим иначе. Тебе наверняка объяснили в учебке, что у нас не чисто армейские порядки и что в полевых условиях каждый член оперативной группы имеет право совещательного голоса. А посему я обращаюсь ко всем присутствующим с просьбой высказаться касательно обсуждаемого вопроса. Итак, господа, прошу проголосовать: кому из вас нравится новое имя нашего эксперта по электронной разведке?

 

И я поднял вверх правую руку. Вектор с Астатом переглянулись, ухмыльнулись, кивнули и тоже высказались за.

– Крутое имя, – подыгрывая мне, добавил при этом Астат. – Сразу внушает уважение, не то что какой-то там Помпей. И я бы от такого имени не отказался, да только кто же мне его даст? Чтобы меня так нарекли, мне потребуется лишний килограмм мозгов нарастить.

Башка тоже дернул было рукой, но, надо отдать ему должное, не поднял ее и не стал кривить душой, делая вид, что всем доволен. Честный поступок. Еще один плюс к реноме коротышки, проходящему сейчас очередную командирскую проверку. Терпеть не могу у себя в команде подхалимов, и потому отрадно, что Башка не из таких.

– Кто против? – продолжил я опрос, опуская руку.

Рука Башки снова дернулась и снова не поднялась, хотя он по-прежнему выражал немое нежелание носить дарованный ему с барского плеча тулуп. Что ж, дополним парню характеристику: честный, но осторожный. Способен выразить несогласие, но более решительно протестовать не осмеливается. И это тоже ему в плюс – упрямцы, как и подхалимы, мне здесь ни к чему.

– Итак, подытожим, – заключил я. – Трое за и один воздержавшийся. Вопрос решен положительно и посему снят с повестки дня. Как видишь, Башка, ты зря переживал: босс и команда в восторге от твоего нового оперативного псевдонима. И, насколько я знаю Гаера, он тоже вряд ли проголосовал бы против. Так что отпразднуй это дело, пока есть время, потому что завтра у тебя начнутся суровые и беспросветные трудовые будни… Ладно, а теперь больше меня не отвлекай – босс должен подготовиться к внедрению в Пламенный Крест. А пока я меняю личину и зубрю Завет Дьякона, ты, Башка, перепрошей мини-комп этого Цефона и синхронизируй его с моим… – И, поморщившись, проворчал под нос: – Цефон! Ну что за имечко! И охота Дьякону давать своим людям такие идиотские псевдонимы?..

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru