Роман Анатольевич Яценко
Господин Доминик
Глава VII. Кристиан и Валери
Граф Франсуа де Розен получил титул по наследству от отца. Двадцать три года тому назад он женился на кроткой, не знатной, но из состоятельной семьи девушке по имени Матильда Лярош. Супруга была моложе де Розена на три года. Вскоре она родила Франсуа двух наследников; оба эти мальчика умерли в младенчестве. Через год после смерти второго ребенка Матильда вновь забеременела, на этот раз на свет появилась девочка. Роды прошли тяжело, и в течение последующих лет совместного проживания с Матильдой Франсуа так и не дождался от супруги наследника мужского пола. Постепенно потеряв к молодой графине интерес, де Розен спровадил Матильду Лярош в обитель Сен-Пьер – старое аббатство города Ман, а говоря попросту, в монастырь, где она и живет по сей день.
Когда маленькой Валери исполнилось семь лет, граф неожиданно вспомнил, что она живет в его доме, у нянек, и Валери стали изредка приводить к родителю.
Пролетели годы, и в один знаменательный день Франсуа получил странное известие: он обнаружил, что вот уже на протяжении десяти лет родной отец Матильды регулярно навещает свою дочь в аббатстве Сен-Пьер. Все проведенное время в обители превратилось для графини в воистину тяжкое испытание, и причиною являлось то, что Матильда Лярош никогда не переставала преданно любить своего мужа, мучительно тосковала по нему, невзирая на горькие обиды отвергнутой супруги и оторванной от ребенка матери. Казалось, чем сильнее была боль, причинённая от Франсуа, тем прочнее становилась ее связь с ним, и этот странный болезненный процесс с годами только набирал силу. В конце концов, будучи состоятельным землевладельцем, отец Матильды заручился поддержкой своего сюзерена и ближайших вассалов, лично сам заявился к де Розену и потребовал, чтобы тот наконец вернул его дочь, и свою супругу из незаконного, как он с жаром выразился, заточения. Де Розен, как подобает графу, принял это требование с достоинством, даже заверив Ляроша, что они определенно придут к соглашению. Получив якобы необходимое время для раздумья, Франсуа за считанные дни собрал армию из вассалов и простых наемников и без всякого предупреждения средь бела дня напал на сеньорию Лярошей. Там он устроил поистине резню: убил отца Матильды, а заодно еще ее старшего брата, сжег деревню, забрал урожай и скот, а его наемники перерезали всех местных дворовых людей и крестьян, каких только им удалось поймать. В последствии эти душегубы – как и подобает, перед крестом и перед богом – поклялись, что де Розен заранее объявил своему тестю частную войну, а Лярош погиб в справедливом рыцарском поединке…
Присоединив к своим владениям сеньорию Лярошей (или то, что от нее осталось), граф Франсуа де Розен вошел, что называется, во вкус и более остановиться уже не мог. Он развязывал частные войны одну за другой и, хотя сами по себе они тогда были обычным делом, зловещая молва о кровавой свирепости его набегов разнеслась далеко за пределы Анжуйского графства. Не церемонясь со своими подручными и меняя одного за другим наемников в этой армии, Розен окружил себя самыми отъявленными головорезами.
Сегодня, когда де Розен пировал за одним столом с Бернаром де Дионом, и оба улыбались друг другу как добрые соседи и будущие родственники, трудно было представить, что еще меньше года тому назад они вели тяжелую междоусобную войну. Однако время и вправду не стояло на месте, как говорил Гаспар, и их давний конфликт уже не был таким кровавым, как прежние набеги де Розена. Помогла Святая церковь. Ужасаясь всем последствиям подобных разбоев, она повсеместно ввела Божий мир. Эта силовая мера не запрещала, конечно, частные войны, но хотя бы оградила законом от смерти людей, не имеющих никакого отношения к междоусобицам: крестьяне, ремесленники, землепашцы, мастеровые, священники, да просто женщины и дети раньше погибали на них почем зря. Теперь это стало печальным прошлым. Благие намерения Божьего мира на том не ограничились: стало строго запрещено разорять церкви, поджигать деревни, уничтожать скот, урожай и всякого рода имущество. За нарушение закона полагалось суровое наказание.
Но ни Божий мир, ни Божье перемирие, которое запретило вести войны в определенные дни и недели, не мешали сеньорам и их вассалам продолжать убивать друг друга. День за днем Бернар терял преданных ему людей, и это наводило на размышления о будущем. Мы уже говорили, что Дион был примером практичного человека и во всем преследовал собственную выгоду. Взирая на необъяснимую жестокость в поступках де Розена, Бернар, тем не менее, никогда не испытывал к нему ненависти или презрения. У Розена были графский титул и герб, а эти вещи Бернар очень уважал, кто бы их ни носил. Его нисколько не волновало, был граф негодяем или не являлся таковым, но беспокоило другое – потеря верных вассалов. К этому времени он уже твердо решил совершить поход в Святую землю, встать под знамена Ричарда – сына короля – с целью все того же обогащения, и для выполнения задачи ему были необходимые преданные люди. Все эти разумные мысли вывели для Бернара итог: пришла пора заключить мир.
Легко было сказать – заключить мир, но намного труднее это сделать. Такой договор всегда влек за собой разного рода уступки, проще говоря, предстояло платить, а тут у Бернара было слабое место. Дело затягивалось, решение не приходило, а вместе с тем, пора уже было идти за Гробом Господним. Когда мы рассказывали читателю об участниках дружеского пира в замке барона, то упомянули о рыцаре из его окружения по имени Жан Колестан. Вот именно этот шевалье и предложил Бернару блестящее решение. Он рассказал барону о юной Валери, которой к тому времени исполнилось семнадцать лет, и которую де Розен никому не показывает, хотя молва о пленительной красоте его дочери разнеслась далеко за пределы сеньории. Жан Колестан дал барону дельный совет, что брачный союз Кристиана де Диона и Валери де Розен решил бы разом все острые вопросы, а также скрепил бы воедино все титулы, земли и состояния обоих отцов!
Все это молча выслушав и не рассуждая далее ни минуты, Барон отправил к графу гонца с посланием о назначении даты и места встречи проведения мирных переговоров, в котором ни словом не обмолвился об их настоящей цели. Граф ответил на послание согласием, и они встретились на следующий же день.
Одержимый будущим Крестовым походом не меньше, чем сын Генриха Второго, Бернар де Дион ни минуты не сомневался, что поступает правильно, увозя с собой Кристиана на войну буквально из под венца. Кристиан, по его убеждению, должен был твердо понимать, что мирные переговоры и свадьба – все это им нужно для дела. Но Кристиан усвоил другое. В свои двадцать два года он не был зеленым юнцом. Его воспитанием занимались с раннего детства, и сегодня это был рыцарь и мужчина. Временами его даже посещала не свойственная юному возрасту меланхолия. Прожитые годы казались уже такими длинными, а будущая жизнь вообще бесконечной. Плотские удовольствия Кристиан давным-давно уже познал, но не было в этом богатом прошлом лишь самого главного, что и действительно делает из юноши мужчину – не довелось ему никого полюбить. В доме де Розена Кристиан встретил Валери, и с этого дня жизнь его переменилась, и сам он стал другим; глаза по-другому смотрели на мир, иначе он стал все чувствовать и даже иначе говорить. Теперь Кристиан постоянно думал лишь о том, когда же он снова увидит эту удивительную, волшебную, добрую девушку.
Но несмотря на сильные благие потрясения, имя которым – любовь, никогда в своей жизни не ослушался бы Кристиан своего отца. Сызмальства он жил в отчем доме почти по военному уставу и даже сейчас, мечтая лишь о союзе с Валери, Кристиан все-равно твердо знал, что в недалеком будущем оставит ее, быть может навсегда потеряет и отправится в Иерусалим, – ведь приказ не нарушишь и судьбу не изменишь – и будет там погибать от тоски по своей любимой. Он мужественно отгонял эти черные мысли, утешал себя тем, что у них будет еще много светлых счастливых дней задолго до горькой разлуки. Да, Кристиан и вправду был сильный духом человек. Одним из таких безоблачных моментов стал день их помолвки. Франсуа де Розен, не раздумывая, принял деловое предложение Бернара о союзе их детей; Дион был богат, а вот состояние Розена уже трудно было оценить, настолько он погряз в своих войнах, судах, тяжбах и прочих неприятных занятиях. Конечно, этот альянс был ему на руку.
А что же Валери? И она была, подобно Кристиану, сильной натурой или же, напротив, беззащитной и уязвимой? Любила она своего будущего мужа или только подчинялась воле отца? Дочь Матильды Лярош осталась без матери в шесть лет, но при том была ее точной копией – как снаружи, так и внутри. Черты ее внешности и вся благородная красота полностью передались от матушки. То же самое и с характером. Матильда Лярош, встретив на своем жизненном пути Франсуа де Розена испытывала к нему три мощных душевных порыва: любовь, преданность и женскую доброту. К сожалению, супруг не оценил сокровищ ее сердца, что, как мы уже говорили, не мешало Матильде и на расстоянии по-прежнему его любить. С детства Валери не боялась мужчин; граф сумел оградил девочку от созерцания любых проявлений жестокого обращения, как с другими людьми, так и с животными, и даже с неодушевленными предметами. Можно было сказать, что Валери росла в закрытом искусственном мире, особенно принимая во внимание свирепый образ жизни самого де Розена. По причинам, не известным даже ему самому, Франсуа постепенно сильно привязался к дочери. Правда, справедливости ради надо повторить, что привязанность возникла только через семь лет после ее появления на свет, но уж лучше поздно, чем вовсе никогда. До достижения данного возраста Валери получила от своих наставниц все подобающее воспитание. О настоящих причинах доброго отношения де Розена к дочери можно только гадать: то ли призраки прошлого не так сильно его беспокоили в присутствии Валери, то ли она кого-то ему напоминала, а быть может не было вовсе никакой причины; просто она делала мир вокруг себя немного более привлекательным. Ведь умеют же и самые черствые среди нас радоваться весеннему солнцу или радуге после дождя. Словом, кто его знает. Ничуть не оробев перед взрослым Кристианом, Валери сходу разглядела в нем черты, порой не известные даже ему самому: доброту, заботливость, находчивость ума, сознание ответственности за свои деяния – качества присущие, к сожалению, не всем рыцарям, исключая конечно тех славных мужей, воспетых в древних легендах. Девушка, полагаясь на интуицию, слушая свои чувства, ведомая на расстоянии своей матерью, она (как и та в свое время) преданно полюбила. Ответив Кристиану взаимностью, Валери замкнула круг: от матери она переняла опыт и пронесла его через собственное сердце, становясь женщиной. Но окрыленная своими порывами, она не знала, что сердце Матильды Лярош безжалостно разбито. Она полюбила Кристиана, а остальное было не важно.
Сегодня, во время праздничного пира, в окружении мужчин и единственной женщины в лице ее будущей свекрови, Валери действительно была украшением общества. Каштанового цвета пышные волосы, распадаясь на прямой пробор, лежали густыми каскадами и, словно изысканный орнамент, окружали ее лоб, овал лица, струились на плечи. Если какому-нибудь зачарованному гостю удавалось на миг перехватить ее взгляд, на этого счастливца смотрели большие серые глаза, глубокие как предрассветные сумерки. Оторваться от них было уже невозможно, но приличия требовали свое; отведя взор, зачарованный гость ждал удобного момента, чтобы украдкой снова посмотреть на Валери. Особенными чертами, несмотря на нежность молодости, были ее любознательность и ум. Они отражались во всем: как она смотрит, слушает, говорит, и производили на окружающих незабываемое впечатление. Эти качества были ее очарованием, Валери была умной девушкой. Не мудрено, что ее магия действовала и на Доминика, ведь он годился на роль зачарованного гостя и за столом сидел напротив Валери. И так же украдкой Доминик разглядел изогнутые дуги бровей, тонкий нос, алые губы. На лице у Валери играл нежный румянец, кожа рук и плеч была смуглой и загорелой. Одетая в белое парчовое платье, отделанное вышивкой и серебром, высокая, с гордой осанкой и длиной талией, Валери была похожа на принцессу из волшебного королевства. Гофрированный лиф подчеркивал ее идеальную фигуру, рукава расширялись от локтей, а длинную юбку украшали разрезы по бокам. Поверх широкой ленты ее талию украшал плетеный шелковый пояс, сложно и искусно завязанный. За столом она бросала взгляды на Кристиана, он – на нее, оба улыбались, отводили глаза, потом заново все повторялось, и этой игре не было конца. Валери никого здесь больше и не замечала.
А пир протекал своим чередом. Подавали десерт: конфеты из фруктового мармелада, пряники и пирожки со сладкой начинкой. Менестрель запел балладу о любви. Ритмичные музыкальные фразы уступали место нежной мелодии. От одного куплета к другому разговор за столом постепенно затихал, и вскоре все общество подчинилось власти музыки; все важное уже было сказано, а песня вырвалась за границы земных тем, летела в пространство. Каждому она напомнила свое; одним стало грустно, другим весело, но всем – хорошо…
Весенней порою, ты помнишь, Мария,
День, когда мы повстречались впервые?
Прошлое, нашим сердцам дорогое,
Как я тогда любовался тобою.
В гордых глазах пляска огня.
Вижу улыбку твою.
С тех пор и поныне люблю тебя,
Единственную мою…
Родителям я не понравился сразу,
И от отца натерпелся отказа;
Мало земли у меня, нету денег,
И не красавец, мол, хоть не бездельник.
Я стану бороться, ты будешь моя,
И бога об этом молю.
Преградам назло, я люблю тебя,
Сильнее чем прежде люблю!
В битве я за Короля и за веру
Теперь на войне. Здесь я стану примером
Мужества, меч, прославляя булатный,
Я завоюю трофеи и злата.
Голову мертвого друга держу,
Слезы роняю, скорбя,
Но знай, что живу и знай, что держусь,
Потому что люблю тебя.
Удача – птица, но знаешь, Мари,
Когда на душе горячо,
В ответ на любовь она прилетит
И сядет к тебе на плечо.
Так улыбнись, накрывай на стол,
Друзей и гостей встречай.
Не один уж десяток лет прошел,
Пройдет и эта печаль…
Ты мне нужна без остатка вся,
Как паруса кораблю.
Ведь я, как прежде, люблю тебя,
Еще сильнее люблю…
Глава VIII. Турнир
Гаспар, Доминик и Анри гостили в анжуйском замке уже четвертый день. Общество, в котором проводили время наши герои, по своему составу было неизменным. На следующий день после приезда гостей вся компания отправилась осматривать Анжу и его окрестности, а также наблюдать подготовку к турниру. Когда перевалило за полдень, Бернар любезно пригласил всех участников прогулки посетить его городской дом. Там было решено остановиться на ночлег. Погода стояла превосходная, летняя пора в самом разгаре. В этот второй анжуйский вечер пир в усадьбе де Диона отличался от трапезы в его замке разве что только большим количеством жонглеров, поэтов, менестрелей и прочих артистов. Бернар действительно готовил праздники заранее и с размахом. На третий день все вернулись обратно в замок, и тем же вечером Бернар прямо с наружной крепостной стены под звуки труб герольдов торжественно объявил о начале рыцарского турнира. Он был запланирован на ближайшие два дня. В первый вечер прошли состязания между рыцарями из провинции Фландрии и их французскими соперниками из Анжу, причем все представители анжуйского лагеря, на самом деле, явились неизвестно откуда, – эти рыцари просто примкнули к нему накануне ристалища. Они, подобно нашим героям, прибыли сюда издалека в поисках славы, подвигов и денег, только, в отличие от Гаспара и Доминика, были среди них и совсем небогатые смельчаки. В турнире участвовало по четыре рыцаря от каждого отряда и, с незначительным перевесом, к неудовольствию и разочарованию Бернара, победа досталась Фландрии. Однако де Дион планировал решительно взять реванш на завтра: в качестве сюрприза для Гаспара Грекко он подготовил главное состязание между тремя рыцарями из Анжу, с одной стороны, и воинами от графства Пуату с другой. В анжуйскую “тройку” теперь входили вассалы Бернара, вышеупомянутые нами рыцари: Ричард Керрон и Жан Колестан, а главной надеждой и гордостью организатора был, разумеется, его сын Кристиан. Что касается представителей от Пуату, как было и накануне, в отряд вступили три рыцаря, каждый из которых с готовностью заявил, что он именно из этих мест. Их звали Жильбер Мессель и Клод Дамбре, а третий участник поединка вообще назвал себя до поры Серым рыцарем. Видимо этот господин решил открыть свое настоящее имя только после безоговорочной победы над соперниками и никак иначе. Весь состав предстоящего турнира был накануне вечером торжественно объявлен герольдами. Полагаем нет смысла особо объяснять, почему в играх не принимали участия главные герои нашей истории. Просто напомним, что устав святого ордена не позволял этого Гаспару, преклонный возраст – Анри, а Доминик вообще не был рыцарем.
И вот день настал. Главные участники турнира (как, впрочем, и сторонние его участники – зрители) встретили его восторженно, несмотря на погоду. А погода и впрямь перестала баловать: ранним утром с западной стороны налетел сухой ветер, пригнал за собою серые облака, и они заслонили от глаз ласковое июньское солнце, заволокли небо. Впрочем, дождя не было. Турнир проходил прямо в чистом поле у подножия замка. Это было довольно большое открытое пространство; на востоке оно граничило с дубовой рощей, куда в любой момент мог переместиться театр военных действийс засадами и маневрами. Мы говорим здесь “военных”, поскольку игра почти ничем не отличалась от настоящей войны, и оружие было настоящим. Пространство для ристалища никак огорожено не было, если не считать огромную толпу по его периметру с двух сторон. Людскую массу строго ограничивали лучники и солдаты, не давая ей напирать. Третьей и четвертой сторонами прямоугольной площади являлись сам замок и упомянутая дубовая роща соответственно. Бернар, все его приближенные, а также почетные гости разместились прямо на валу наружной оборонительной стены. Взорам открывался превосходный вид на будущее поле боя, и здесь каждый зритель чувствовал себя главным полководцем генерального сражения. На специально сколоченном деревянном настиле были установлены кресла и скамьи. Над постройкой, по всей ее длине раскинули большой синий шатер для защиты от солнца или дождя; теперь его ткань атаковал и трепал ветер, словно в нетерпении подгоняя всех, скорее уже начинать турнир. Гаспар подошел к креслу Валери, с поклоном обратился к ней:
– Любезная Валери… Я, признаюсь, замечаю чужое волнение; вы уже целую вечность, точнее, с тех пор как мы сюда поднялись, держите прямую осанку и не даете своей спине опереться на кресло. А руки у вас, напротив, не могут места найти. Пожалуйста, дорогая, не волнуйтесь так. Турниры стали повседневным делом. Поверьте, его участники не испытывают друг к другу ненависти.
– Вы правы. Я всегда нервничаю перед этой встречной атакой на копьях, – она еле заметно улыбнулась Гаспару. Замечание Валери его удивило.
– Вы раньше бывали на турнирах?
– На таком как этот – впервые. Отец часто устраивает состязания во дворе нашей усадьбы. Он сам принимает в них участие. Признаюсь, я там много раз наблюдала турниры и, последнее время, уже не украдкой. Все это азартные игры. К нам съезжаются гости и проигрывают вот таким образом много денег моему отцу. Он сильный рыцарь. Что же делать? Землевладельцы богатеют, но стоит признать, нынче и затраты у них немалые. Посмотрите, хотя бы, на этот турнир…
– Валери. Всю свою жизнь я был достаточно высокого мнения о женщинах, но своим умом и силою убеждения вы определенно заставляете меня изменить точку зрения. Теперь я ими восхищаюсь… – Гаспар еще раз поклонился.
– Однако, господин Грекко, не будут ли ваши слова о женщинах излишне смелыми для святого ордена Калатравы?
– Они чрезвычайно смелы, Валери, потому что я уже давно ничего не боюсь. Я даже не робею бравировать этим перед вами. Причина моей бесконечной храбрости в том, что я старый; все самое страшное в моей жизни уже давно случилось, ну или почти все, и теперь я определенно больше не боюсь. Да, старый, но может статься, только кажусь себе таким. Так или иначе, к нам сейчас направляется сама молодость и, повинуясь законам природы, я со смирением уступаю ей место. – Гаспар поклонился в третий раз, теперь уже Кристиану и с улыбкой отправился к своему креслу.
Кристиан поднялся сюда перед состязанием, чтобы навестить Валери. Он уже успел заскучать в одиночестве. Нам до сих пор не довелось описать его внешность. Сейчас самое время это сделать потому, что Кристиан вошел на бастион в рыцарском облачении, а не каждому мужчине оно было так к лицу. Он был красив, могуч, высокого роста, абсолютно пропорционального телосложения. Всегда стремительный, порывистый, словно на пружинах; его движения были точные, законченные, напоминали силу и грацию дикого животного. При этом он не был нарциссом и никогда не рисовался перед другими людьми внешностью и фигурой – Кристиан получил хорошее воспитание, – он просто был таким, каким был. Излишне здесь говорить, что они с Валери представляли собой прекрасную пару.
Камзол синего цвета, надетый поверх длинной до колен кольчуги, был украшен геральдическим символом Дионов: лев, стоя на задних лапах, атаковал извергающего пламя дракона. Руки – в кольчужных перчатках без пальцев. На голове капюшон; он служил подкладкой под шлем, оставляя открытым только лицо рыцаря. Меч с костяной рукоятью висел у него на поясе. Лицо походило скорее на восточный тип: большие черные глаза, тонкие брови того же цвета и, хотя его нос был прямой, в профиль Кристиан все-равно чем-то неуловимо напоминал птицу. Черты лица были крупными и выразительными. Кристиан брил усы и бороду, носил длинные волосы, спрятанные сейчас под капюшоном. Он был радостно возбужден, но вместе с тем преисполнен достоинства. Поддерживая на согнутой руке шлем, он стремительно подошел к креслу Валери, притом с такой легкостью, словно на нем не было оружия и кольчуги. Она поднялась ему навстречу.
– Благородный рыцарь! Пусть вам сопутствует удача во славу этого дома и во имя процветания нашего графства. А для себя прошу лишь одного: будьте осторожны, и да поможет вам бог.
– Благодаря вам, мой ангел, удача не изменит. Так пусть же скорее настанет славный миг – коронация королевы турнира. Воистину, здесь сегодня нет соперницы, способной затмить своим блеском вашу красоту, любовь моя.
– Я буду ждать этой чести, мой друг, и обещаю за вас молиться.
Кристиан взял ее руки и прижал к своему сердцу. Потом он два раза кивнул, улыбнулся и направился вниз, так же стремительно, как и возник на смотровой площадке. Бернар хотел сейчас подойти к сыну, чтобы перед состязанием дать ему пару напутственных советов и от себя пожелать удачи, но, бог свидетель, он просто не успел этого сделать. В итоге отец, молча, махнул рукой, потому что привык…
Герольды внизу прокричали несколько раз, что никто из оруженосцев, ни при каких обстоятельствах, не вступит в бой на стороне своего рыцаря, дабы этим вмешательством не ввергнуть последнего в бесчестие и позор. Также было объявлено, что оруженосцам запрещено вступать в сражение друг с другом, ибо каждый из них обязан, при первой необходимости, предоставлять своему рыцарю резервного коня и любое оружие. Смертельные поединки запрещены, за исключением смерти от несчастий и роковых случайностей, и на то есть воля божья. Так пожелали рыцари – участники турнира, – и таким правилам быть!
Доминик сидел рядом с Гаспаром, Он крутил головой и все время вытягивал шею, стараясь ничего не пропустить из предстоящего зрелища; он впервые смотрел турнир и, стало быть, впервые присутствовал среди почетных гостей. Юноша заметил, что рыцари пренебрегли серьезными знаками отличия одного лагеря от другого. Кристиан украсил свой шлем под цвет камзола синим пером, и такими же перьями отметились оба других анжуйских рыцаря. Так называемые представители Пуату вообще отказались от командных символов; в них не было необходимости, поскольку все рыцари принимающей стороны хорошо знали друг друга, и любая возможность недоразумений была здесь исключена. Все участники носили свои личные геральдические знаки на щитах и одежде, а таинственный Серый рыцарь подтвердил свое прозвище соответствующего цвета камзолом. Каждый анжуйский оруженосец держал в поводу еще двух запасных лошадей, причем одну готовую налегке, а вторую с целым арсеналом оружия. У оруженосцев противника благосостояние оказалось скромнее: у Серого рыцаря и Жильбера Месселя было в резерве по одной лошади, а вот у Клода Дамбре и того меньше, – его оруженосец аккуратно разложил доспехи прямо на земле. Несмотря на это, никто не был против участия Дамбре сегодня в турнире.
Кристиан спустился на турнирное поле. Рыцари сели на коней и разъехались к противоположным границам ристалища. Таким образом, каждый оказался напротив своего соперника. В конной атаке с копьем Клоду Дамбре – рыцарю с одной лошадью – выпал жребий стать противником Кристиана. На поле вынесли длинные копья, изготовленные из крепкой яблоневой древесины. Каждый оруженосец помог своему рыцарю закрепить копье на поясе специальным упором. Почти на уровне острия наконечников на этих копьях были установлены плоские железные диски; они не давали возможности пронзить противника. Известно, что прямой удар в одну лошадиную силу, нанесенный открытым боевым копьем – смертелен.
Объявили поименно всех участников. Рыцари проверили надежность перекинутых от щитов ремней, – щиты закрывали грудь с левой стороны, – каждый надел шлем. Кристиан отпустил поводья и перехватил подальше свободною левой рукою древко копья, впереди правой, удерживая его теперь, для верности, двумя руками. Это был прием, который он уже не раз использовал. Герольды протрубили призыв к атаке. На толпу, которая непрерывно гудела, внезапно опустилась тишина. Взвился вверх флажок на длинном древке и через секунду упал к земле, – сигнал старта.
Два столба пыли закружились и полетели вверх, ощетинившись длинными копьями. Лошади рванули с места. С каждой секундой бешено ускоряясь, вытянув вперед морды и с грохотом молотя землю, они ураганом понесли всадников друг на друга.