bannerbannerbanner
Знак чудовища

Роман Афанасьев
Знак чудовища

Полная версия

Глава 1
ТЕМНАЯ МЕТКА

Из леса пахло едой: густой дух мясной похлебки витал над дорогой, вышибал слюну и заставлял шумно втягивать носом пыльный воздух. Живот сводило от голода, а разыгравшееся воображение рисовало картины королевского пира.

Сигмон учуял соблазнительный запах давно, еще час назад. Тогда, сидя на обочине, он как раз размышлял, стоит ли продолжать путь или лучше вернуться в Меран и отыскать того сержанта, что посоветовал короткую дорогу. На деле она обернулась пыльным проселком, совершенно пустым, тянувшимся бесконечной лентой среди густого леса. Для советчика уже было приготовлено много теплых слов, и Сигмон боролся с искушением немедленно развернуть коня и галопом отправиться назад, к большому тракту. Но вернуться – значит потерять два дня, а пакет, хоть и не срочный, ждут в гарнизоне. Пусть он только курьер, а не специальный гонец, и от него не требуются чудеса скорости, но рисковать не хотелось. Первое настоящее поручение нельзя провалить. Работу надо выполнить в срок, получить хорошие рекомендации и, наконец, поступить на действительную службу в штаб второго пехотного полка.

Сигмон ла Тойя, кадет пехотного корпуса, курьер на испытании, просто не мог опоздать. Права не имел. Поэтому сейчас он хотел знать, верно ли он едет и доберется ли до Пасама за четыре дня. Но, как назло, дорога пустовала: за два дня пути он не встретил ни единой живой души. Округа будто вымерла. Сигмон стал уже сомневаться в том, что поступил разумно. Наверно, следовало придерживаться карты и ехать положенным маршрутом, а не полагаться на советы в надежде выиграть день или два. Сейчас вся надежда была на то, что ему все-таки удастся встретить кого-нибудь, кто укажет верный путь. Поэтому, почуяв запах еды, Сигмон приободрился, справедливо рассудив, что где еда – там и люди. Когда же он увидел, что от дороги в лес уходит тропа, натоптанная, широкая, такая, что телега проедет, он, не задумываясь, повернул коня.

Гнедой жеребчик с белым пятном на лбу неторопливо брел меж зарослей орешника, затаптывая следы тележных колес, едва заметных на сырой земле. Сигмон его не торопил. Судя по запахам, до жилья было рукой подать.

Вечернее солнце катилось к закату, и бледные солнечные лучи едва пробивались сквозь раскидистые кроны деревьев. Курьер поднял голову, осмотрелся и решил: до темноты еще далеко, и он успеет выйти к людям. Это радовало: ему до смерти надоело спать на холодной земле. Конечно, курьер должен быть готов ко всему, но дело не срочное, и жертвовать ради него удобствами Сигмон не собирался. Оно того не стоит. Чтобы понять это, ему вполне хватило двух ночевок на обочине дороги.

Лес раздался в стороны, открывая вырубку и первые деревенские дворы. Сигмон с облегчением вздохнул. Все надежды оправдались, и он уже предвкушал, как завалится на печь и зароется головой в подушку. Он даже был готов довольствоваться охапкой соломы, лишь бы сверху не капал дождь и от земли не тянуло холодом.

Под несмолкаемый гомон деревенской живности и восторженные крики детворы курьер поехал по широкой улице, тянувшейся через всю деревню к просторной площади. Посреди нее красовался высокий сруб колодца. Деревня оказалась большой и, судя по всему, зажиточной. Бревенчатый дом с рисунком пивной кружки на дверях был, несомненно, кабаком, а это означало, что у крестьян водились деньги.

Его ждали. У дверей кабака стояли три крепких бородатых мужика и откровенно разглядывали гостя. Пялились во все глаза, если говорить без обиняков. Сигмон направил коня к ним, полагая, что почетного караула с фанфарами ожидать не стоит.

Навстречу гостю шагнул кряжистый мужик лет сорока. Был он невысок, не так широк в плечах, но зато упитан и одет лучше земляков. Да и вид имел солидный: подбородок чисто выбрит по городской моде, а шикарные сивые усы завиваются кольцами едва ли не до ушей. Судя по всему, именно он и был старшим.

– Здрав будь, господин военный, – сказал усач. – Я староста деревни, звать Поттон. По делу к нам, в Холмовицы, или проездом?

– Проездом, – отозвался Сигмон и спрыгнул в бурую пыль. – Найдется где переночевать?

– Отчего ж не найтись, – отозвался староста, щурясь на мундир гостя. – А кто сам будешь, куда следуешь?

– Сигмон ла Тойя, курьер второго пехотного Вентского полка, следую в Пасам с поручением, – отчеканил Сигмон, не упустив случая подчеркнуть, что находится на службе.

Староста моргнул и почесал нос. Мужики за его спиной зашептались: служивым людям было предписано оказывать всяческое содействие, о том помнили все.

– Мне бы переночевать и дорогу узнать, – добавил Сигмон, понимая, что деревенские опасаются за своих коней. Гонец на службе вправе потребовать, какого захочет.

– Будь моим гостем, господин военный, – сказал Поттон, довольно разглаживая усы. – Пройдемте в дом. Как раз Мариша на стол собирает. Солнышко садится – ужинать пора.

* * *

Угощение пришлось как нельзя кстати. Стол был накрыт богато, словно здесь ждали гостей. Жареная курица с румяной корочкой, густой подливой и посыпанная от души зеленью занимала почетное место в центре стола. Впрочем, и другой снеди хватало. Распаренная гречка, маринады, непременная капуста, длиннющая колбаса, пироги – все это исходило таким ароматным духом домашней еды, что оголодавший курьер едва не лишился чувств.

– Хорошо живете, – бросил он старосте.

– Не бедствуем, – согласился тот и предложил садиться за стол.

Первым делом отдали должное курочке. Потом добрались и до колбас и до маринадов. Сигмон ел с охотой, смакуя каждый кусок, – понимал, что не скоро еще доведется отведать такого угощения. Запивая еду крепким пивом, отдававшим медом, он поглядывал на старосту. Тот, приметив, что гость голоден, с разговорами не лез и старался в еде не отставать. Его жена, длинная и тощая, как жердь, женщина со светлыми волосами, едва успевала подавать тарелки со снедью. Женщине помогала дочка – симпатичная девица на выданье. С пшеничными косами и озорными синими глазами. Ими она постреливала в сторону Сигмона так, что тот порой давился пивом.

Один такой взгляд перехватил староста, нахмурился и велел оставить их с гостем наедине. Женщины ушли из горницы, но Сигмон успел поймать еще один взгляд синих глаз. Игривый такой взгляд, каким порой его одаряли барышни из Вента.

– Ну, стало быть, – начал староста, наливая себе пива из большого глиняного кувшина. – В Пасам путь держите?

– Точно так, – откликнулся Сигмон, возвращаясь в реальный мир. – Решил срезать дорогу, да, похоже, заплутал.

– Отчего ж, – буркнул Поттон. – Верно все. Отсюда на юг три дня конному, потом свернуть у Сивого луга на запад, а там рукой подать до Пасама.

– Отрадно слышать, – кивнул курьер. – Этой дороги я не знаю, пришлось положиться на совет. Но за два дня пути я не встретил ни одной живой души и подумал, что заблудился.

– Бывает. Сейчас у нас работы много, в город редко кто ходит. Вот через седмицу, пожалуй, народу на дороге прибавится. Хотя тут редко кто, кроме нас, деревенских, бродит. Там, на юге-то, поживей будет. У Сивого Луга народу больше живет, но они к нам не суются. До Мерана им далеко, до Пасама много ближе. Нам же – что так, что эдак. В самой середке мы, меж городами. Но от того не грустим, господин военный. Живем тихо, никого не трогаем и рады, когда нас не трогают.

Сигмон опустил глаза и уставился в кружку с пивом. Староста все бормотал, рассказывая про загадочный Сивый Луг, но курьеру не было до этого никакого дела. Все, что было нужно, он уже узнал и теперь вспоминал голубые глаза и пшеничные косы дочки Поттона. Погружаться в обсуждение дел деревенских он не хотел – даже из вежливости. Но, заметив, что староста внимательно его изучает, дожидаясь ответа, курьер кивнул.

– Спасибо за угощение, – сказал он. – Давно так вкусно не ел.

– А на здоровьице, господин военный. Вы, ежели не ослышался, из Вента?

– Точно так.

– Значится, про нас вряд ли слышали. Про деревню-то, про Холмовицы?

– Не слышал, – отозвался Сигмон и насторожился. – А что?

– Да писали мы в Меран, господину Страмону, городскому главе. А ответа нет. Жаль, что вы не из Мерана. А то, может, слышали про наше письмо?

– Не слышал, – отрезал Сигмон, не желая внимать крестьянским жалобам. Наверняка пишут, что налоги велики, да ябедничают на жадных соседей, отхвативших какой-нибудь лужок, принадлежащий, разумеется, от века холомовицким.

– Нет ответа и нет, – проговорил староста, игнорируя слова гостя. – Все впустую. Жаль, жаль.

Он придвинул к себе кувшин с пивом и наполнил кружку. С верхом, так что пена плеснулась через край. Задумчиво заправил пену пальцем обратно в кружку и задумался, изучая ноготь.

– А что случилось? – спросил курьер, чтобы поддержать затухающий разговор, и тут же пожалел об этом.

– Донимает нас, понимаешь, колдун. Живет тут недалеко, под боком, почитай, да насылает на деревню тварей. Сначала скотину изводили, потом, слышь, и до мужиков добрались.

– Ага, – глубокомысленно заметил курьер. Он понял, что ему придется выслушать одну из деревенских баек, сильно разбавленную жалобами на тяжелое житье-бытье. Впрочем, вечер только начинался, пива и закуси еще в достатке… Почему бы нет?

– Он пришел лет десять назад с севера. – Поттон хлебнул пива и намочил в пене левый ус. – Маг то бишь.

– Как же маг? – переспросил Сигмон. – Колдун?

– Тогда, стало быть, маг это был. Самый настоящий, по всему видать, из коллегии магов. Из Мерана, а то даже и из Вента.

– Так все же маг или колдун?

– Вы, господин военный, уразумейте. Пока он служит королю и людям – он маг. А как пакостить начинает, то сразу колдун.

– Ага, – снова сказал Сигмон, поразившись простоте и точности определения.

Староста попробовал пиво, замочил в пене и правый ус, крякнул и одним глотком вымахнул всю кружку.

 

– Так вот, стало быть, пришел он с севера. Ничего не просил, сказал только: жить тут буду. Правильно так сказанул, по-соседски. И ушел за лес, к холмам. Тут недалеко, две лиги, если по прямой. Там и осел. Дом построил. Мы ему не помогали, он все сам. Магией, стало быть. Ну и стал поживать. Мы его не видели и не слышали. Бабы, конечно, сначала бегали к нему. Просили отваров, зелий всяких. Даже погадать просили. Я забеспокоился, как бы смуты не вышло: от приворотных зелий порой такая кутерьма случается… Но маг на баб осерчал. Прогнал их в шею, кричал, что не ведунья и не ведьма деревенская. На том бабы и успокоились. Пару лет не было от него вестей. Он к нам не лез, мы к нему. Но полгода назад началось.

– Что началось? – переспросил Сигмон, так как староста крепко задумался, разглаживая мокрые усы толстыми, как сосиски, пальцами.

– Неприятности, – наконец веско уронил староста и наполнил кружку пивом.

Сигмон последовал его примеру. История про мага его заинтересовала. Похоже, речь шла о чем-то интересном, о таком, что не стыдно будет рассказать в казарме после отбоя.

– Неприятности, стало быть, начались полгода назад, – повторил староста, припоминая, что именно случилось. – А началось все с коровы старой Мирены. Задрали ее насмерть. Корову, стало быть. А потом пошло-поехало. Курей передавили, лошадь у меня задрали. Все – по ночам. Озоровать, стало быть, нечисть начала. И главное – следов никаких. Ни на земле, ни на траве… Собаки как сбесились. След не хотели брать, визжали, пятились, ну ровно кто их напугал. Да только моего брехуна мало кто напугать может.

– Может, медведь? – предположил Сигмон.

– Какое там. Медведей тут нет. Да и следы от медведя – слепой заметит.

– И все же…

– Дальше, стало быть, послушайте. Когда пятую корову задрали, наши мужики взбеленились. Особо кумовья Тимор и Панаш – их это корова была. Ну и устроили засаду, стало быть. В лесу козу на ночь оставили, вроде заблудилась, а сами за ней следить. Все честь по чести. Думали, что волчара больно умный объявился. Бывает такое.

– И как, поймали?

– Нашли мы их утром. Подранные в клочья, будто зверюга тигра их драла. Тимор к вечеру умер, а Панаша откачали. Он-то про нечисть и рассказал. Вроде как ночью напала на них тень, обличьем на человека похожая. Но с когтями. И так быстро бегала, что и не рассмотрели они ее толком. Не успели. Одно слово – нечисть. Панаш-то потом оклемался, но до сих пор ходит, как пришибленный, от каждого шороха вздрагивает. И заговариваться начал. Везде ему привидения мерещатся. Даже на покос и то с копьем дедовским ходит.

– А что колдун-то? – напомнил курьер, опасаясь, что староста собирается поведать о нелегкой судьбе кума Панаша.

Староста хмыкнул, хлебнул пива и уцепил с блюда кругляш кровяной колбасы. Жадно сжевал, запил из жбана и шумно рыгнул. Потом продолжил:

– Мы сразу смекнули, что нечисть от колдуна. Тут до него отродясь такого не видели. И не слышали. Так вот, стало быть, собрались мы кучей и двинули к нему в гости, разобраться, что к чему.

– И что? – заинтересованно спросил Сигмон, предвкушая, как поведает эту историю сержанту Трегору, охочему до деревенских баек.

– Поссорились мы. Напустился он на нас, как цепной брехун. Он, вишь, жизнь положил на борьбу с нечистью, не нам его винить. Что, стало быть, знать ничего не знает. Ну, поругались мы маленько и разошлись.

– И все? – разочарованно спросил Сигмон, ожидавший более энергичной развязки.

– Какое там. Нечисть за людей принялась. За последний месяц двоих прикончила. Теперь не дерет – кровь пьет. Утром, помню, нашел кума у околицы. Лежит в траве, холодненький. И без кровиночки. Ходили мы еще раз к колдуну, грозились, а он нас в ответ огнем пугнул. Колдун, одно слово. Вот мы в город и отписали. Только ответа все нет, хотя почитай, две седьмицы прошло. Я, как вас, господин военный, увидел, подумал, что вы по нашему делу.

Сигмон отхлебнул пива и довольно прищурился: вежливое обращение грело душу. Тут он – господин военный. Уважают. А в казарме он кадет – то подзатыльник отвесят, то мыть полы заставят. Сигмон снова приложился к кружке, радуясь, что так удачно вырвался из Вента. Похоже, большинство историй о курьерской жизни, что рассказывали старички, оказались сущей правдой. Хорошо все же быть курьером. Это не солдатская доля – пыль на плацу глотать. И воли чуть есть, и приключения стороной не обходят. А еще – почет и уважение от местных.

Сигмону вспомнились голубые глаза дочки старосты, и он задумался, пытаясь припомнить, что там Трегор рассказывал о сеновалах.

– Так, стало быть, поможете нам? – спросил староста, подливая пиво в кружку гостя.

– Что? – Сигмон заморгал, понимая, что, замечтавшись, пропустил последние слова старосты.

– Я говорю, сходите к колдуну завтра? Потолкуете с ним? Нас-то он теперь и близко к дому не подпускает.

– И о чем с ним толковать? – спросил Сигмон, отодвигая наполненную кружку.

– Ну, спросите про нечисть-то. Слыхали, мол, как она тут лютует. Может, испугается колдун, притихнет. Вы – человек военный, на службе. Ему, чай, такой интерес не с руки. А наша весточка тем временем дойдет до кого надо.

– Не знаю, не знаю, – протянул Сигмон, не решаясь напрямую отказать старосте.

Связываться с колдуном ему не хотелось. Расследовать такие случаи – дело коллегии магов, а не военных курьеров. Тут мечом делу не поможешь, будь ты хоть первым клинком королевства. С другой стороны, приняли его в деревне хорошо, по всем правилам. Отказать хозяевам в просьбе – обидеть. Тем более что она на первый взгляд пустяковая. Просто сходить к магу, поговорить с ним. Но дело в том, что не маг то – колдун.

– Просто поговорите с ним, господин Сигмон, – не отставал староста. – Не обидит он вас, забоится военных.

– Обидит! – выдохнул курьер и расправил плечи, показывая, что плевал он на всех колдунов королевства. Разом.

– Я ж говорю, что забоится, – подхватил Поттон.

– Не в этом дело, любезный староста, – отозвался Сигмон, жалея, что к двадцати годам так и не обзавелся усами, которые можно лихо подкрутить. – Я на службе. Тороплюсь с пакетом в Пасам и задерживаться в пути мне непозволительно.

– А вы и не задержитесь, господин военный. Тут до Пасама рукой подать. Вы же сначала через Мибер хотели ехать? А потом к нам свернули? Все верно. На два дня раньше доберетесь. Я вам картейку начерчу, не ошибетесь.

– Ну, не знаю. – Сигмон покачал головой, начиная жалеть, что свернул к деревне. – Далеко ли до колдуна?

– Да туточки он, рядышком. Верхом до его дома быстро обернетесь. Туда и обратно – к обеду управитесь.

– К обеду? – переспросил курьер, все еще не решаясь отказать.

– Как есть к обеду. Откушаем все вместе, а потом вы спокойно отправитесь в Пасам. И вот что, господин военный…

Староста тяжело поднялся из-за стола, опираясь на гладко выструганную столешницу обеими руками.

– Вот что. Давайте-ка переночуйте у меня, господин военный. Вон уж и солнышко село. А утром, на свежую голову, и поговорим о деле.

– Идет, – быстро согласился Сигмон, рассчитывая, что за ночь придумает, как вежливо отказать старосте.

– Ночевать где будете? Могу здесь, в горнице прямо постелить, у печи.

– Я буду спать рядом с моим конем, – гордо заявил Сигмон, припоминая рассказы Трегора. – Где он?

– А в сарае, там и моя сивка стоит. Что ж, сейчас лето, тепло. Сразу видно настоящего военного – от боевого товарища ни на шаг.

Курьер поднялся из-за стола, стараясь сохранить гордую осанку. Слова старосты ему понравились. Он, в общем-то, имел в виду вовсе не это, но и так хорошо получилось.

– Куда идти? – спросил Сигмон и чуть покачнулся. Во всем теле ощущалась приятная тяжесть, голова немного кружилась. Пиво оказалось добрым – мягким и крепким.

– Да за дверью сразу налево, там конюшня. И вот еще что. Ежели соберетесь на двор, господин военный, так лучше идите на огород, за овин. Там всего сподручней.

Сигмон кивнул и направился к двери, чувствуя, что за овин ему надо прямо сейчас.

* * *

Все оказалось именно так, как он себе представлял. Большой сарай, переделанный под конюшню, тихое посапывание лошадей, колкое сухое сено… И томительное ожидание. Сигмон ждал, надеялся и все же, когда скрипнула дверь сарая, не сразу поверил, что это происходит на самом деле.

Он заворочался, разбрасывая сухое сено, и сел. Она подошла ближе. Светлые волосы были распущены и стелились по плечам, как река мягчайшего шелка. Курьер приподнялся, чувствуя, как сердце выдало барабанную дробь, – дочь старосты все-таки пришла. Сама. К нему. В распахнутую дверь ярко светила луна, заливая сарай молочным светом, и силуэт девушки казался вырезанным из черной бумаги. Прекрасный силуэт, такой близкий и желанный…

– Сигмон, – шепнула она, опускаясь на сено.

Курьер потянулся к ней, обнял, жадно прижал к себе, желая слиться в одно целое, не упустить ни единого мгновения наслаждения. Голова девушки запрокинулась, луна высветила ее профиль, сделав его белоснежным, как у мраморного изваяния. Она прикрыла глаза и потянулась губами к лицу курьера – робко, не надеясь на ответ. Сигмон не выдержал и впился в ее уста, прижимая к себе податливое и теплое, как пуховая перина, тело. Девушка вздрогнула, обхватила руками его плечи и мягко, но настойчиво потянула на себя…

Она оказалась совсем не такой, как те городские девицы, с которыми Сигмон весело проводил время. Ее тело было по-крестьянски крепким, плотным и в то же время податливым. Она таяла в его руках, вся, без остатка, отдаваясь ласкам гостя. Никаких затей, все просто и естественно, по-доброму провинциально, так, как оно и должно быть. И так было.

Позже, много позже, лежа на сене, пахнущем луговыми травами, и слушая тихое сопение лошадей, Сигмон сообразил, что не знает, как ее зовут. Ему сделалось страшно неловко. Он пошевелился, и девушка подняла голову. Сигмон протянул руку и вытащил длинную соломинку из распущенных пшеничных волос.

– Какой ты сильный, – прошептала она и провела ладонью по вспотевшей груди курьера. – И храбрый.

– Тут храбрости не надо, – отозвался Сигмон и смущенно кашлянул.

– Отец сказал, что ты поедешь завтра к колдуну. Никто из наших не пошел, все боятся. Ты храбрый.

– Я… – Сигмон замялся и снова кашлянул. – Да. Поеду.

– Сигмон, – прошептала она, обнимая его широкие плечи. – Сигмон....

Курьер навалился на нее, обнимая. Она пахла травой и молоком, и этот запах сводил его с ума. Зарывшись лицом в ее волосы, он подумал: почему бы нет?

– Как, – прошептал он, – как тебя зовут?

– Иша. Можно просто Ишка.

– Ишка.

– Сигмон…

Их губы встретились, и курьер тут же позабыл и о колдуне, и о своем обещании. Для него не существовало ничего, кроме девичьего тела, пахнущего травой и парным молоком…

Проснулся он с первыми лучами солнца. Довольно потянувшись, курьер поднял голову. Рядом никого не было, и только разворошенное сено напоминало о том, что ночью гостя посещала прекрасная хозяйка дома. Сигмон приподнялся, осмотрелся и с довольным стоном повалился обратно. Чувствовал он себя прекрасно, несмотря на то что не выспался. Деревня, крестьяночка с голубыми глазами, сеновал… Определенно, в жизни курьера есть свои прелести. Сигмон потянулся, сладко зевнул. День начинался отменно.

– Эгей! – донеслось снаружи. – Господин военный!

Сигмон вскочил, подхватил штаны и запрыгал на одной ноге, пытаясь втиснуть другую в тесную штанину. Голос принадлежал старосте, отцу Ишки, и курьеру не хотелось, чтобы его прихватили в сарае со спущенными портками. О том, как незадачливых любовников крестьяне потчевали дрекольем, он тоже слышал.

– Господин военный!

– Иду! – заорал Сигмон, натягивая камзол. – Иду!

Староста ждал снаружи. Гость вывалился из сарая, растрепанный, с соломинками в волосах, но Поттон только ухмыльнулся. Курьер, озабоченный тем, как сохранить солидный вид, этого не заметил. Пригладив волосы, Сигмон откашлялся. Потом поправил пояс, перевязь с кавалерийской саблей, одернул камзол и решил, что выглядит вполне прилично.

– Как спалось? – спросил староста.

– Благодарю, отменно, – вежливо ответил Сигмон.

– Прошу к столу. Позавтракайте с нами перед дорожкой.

– Конечно. Но не рано ли еще?

– В самый раз. Народ уже на работу потянулся. Откушайте с нами, а потом можно и ехать к колдуну.

– К колдуну? – переспросил курьер.

– А то как же. Помните наш вчерашний разговор?

– Помню, – кивнул курьер, хотя совершенно забыл о просьбе Поттона.

Ехать не хотелось. Настроение сразу испортилось, и Сигмону отчаянно захотелось вскочить на Урагана и дать деру. Ведь он ничего не обещал! Собирался только подумать над предложением и обсудить его с утра, на свежую голову.

 

Староста молчал, выжидающе смотрел на гостя и ждал ответа. Усы Поттона воинственно топорщились, а на лбу явственно проступили морщины. Отступать он не собирался.

Сигмону же вспомнился жаркий шепот Ишки, как она называла храбрым и сильным. Вот ей-то он обещал, что поедет. И если сейчас откажется от своих слов… Курьер поморщился. Нет. Это не дело. Воины второго пехотного полка не отступают. Солдату трусить нельзя и тем более позориться перед дамой. А хоть бы и крестьянкой. Что она запомнит? Сладкую ночь? Вовсе нет, она запомнит утреннее бегство кавалера. Никак не возможно.

Сигмон расправил плечи, набрал полную грудь воздуха и снова пожалел о том, что у него нет усов.

– Разумеется, – выдохнул он. – Сначала завтрак – потом поездка. На голодный желудок с колдунами разговаривать несподручно.

– Само собой, – подхватил Поттон и снова ухмыльнулся в усы. – Прошу господин военный, за мной. Завтрак ждет.

* * *

Дорога к дому колдуна шла мимо полей. Отяжелевший от обильного завтрака, больше напоминавшего праздничный обед, Сигмон покачивался в седле и лениво посматривал по сторонам. По всему выходило: нужно поторапливаться, чтобы после обеда выехать в Пасам, но спешить не хотелось. Мирный деревенский пейзаж успокаивал, а мерное покачивание в седле убаюкивало. В воздухе разливался аромат свежескошенной поутру травы, округа дышала благостью… И напоминала о детстве.

Сигмон хорошо знал такие деревеньки, где жители просты, трудолюбивы и не любят лишней суеты. Отец Сигмона, тан ла Тойя, владел тремя подобными деревушками, и Сигмон, единственный ребенок в семье, часто сбегал из поместья в ближайшую. Он предпочитал играть с деревенскими ребятами, а не сидеть в душном зале за книгами. Матушке это не нравилось, а вот отец – широкоплечий добродушный великан с черной гривой волос – всегда был на его стороне. Это было чудесное время. Но когда Сигмону исполнилось двенадцать, отец умер от лихорадки. Исчах он быстро, за несколько дней. Следующие пять лет Сигмон не отходил от матери. Ни на один день не отлучался из поместья, не решаясь расстаться с Мирандой ла Тойя, подавленной смертью супруга, но несломленной.

С этого времени Сигмон засел за учебу, выполняя указания матушки. Он научился читать и писать, прочитал все книги в домашней библиотеке, собранной еще дедом, и навсегда влюбился в военное дело, изученное по десяткам книг. Стать бравым воином, сделать карьеру в армии – это стало пределом мечтаний молодого тана. Судьба землевладельца не привлекала его. Да и как может привлечь учет доходов и расходов юношу, день и ночь машущего старым дедовским мечом? Зов боевых труб, кавалерийская атака, осада городов – вот о чем грезил Сигмон. И это стало трагедией. Паренек из захолустного поместья, выросший под надзором матери, не мог рассчитывать на карьеру военного. Наемник, солдат – вот и все, что ему было доступно. Бравые капитаны, суровые полководцы, маршалы – все они с детства готовились к карьере. Военные династии, где внук повторял путь деда, не были редкостью, к тому же большинство военных обладали высокими титулами, будучи наследниками знатных родов. В этом мире мальчишке из тихого деревенского уголка места не было.

По вечерам, ворочаясь в холодной постели, Сигмон мечтал о военных подвигах, о масштабных баталиях, о жезле полководца… А днем, видя, что в волосах матери прибавилось седых волос, клялся себе, что не оставит ее. Никогда.

Миранда ла Тойя продержалась пять лет. Но все же так и не смогла смириться с потерей мужа. Она тихо стаяла, как свеча, и отошла в мир иной во сне, ровно через три дня после семнадцатилетия сына. Сигмон был безутешен. Весь следующий месяц он ни с кем не разговаривал, замкнулся, стал избегать людей. Все дни проводил в библиотеке, листая старые книги, пытаясь забыться и затерять свое горе среди придуманных историй. Потом он оправился от удара и все же взялся за дела имения. Но через полгода, весной, он принял решение, изменившее его жизнь.

Он никогда не хотел быть землевладельцем, собирающим дань с мелких деревушек – где медяками, а где и провиантом. Сигмона манили города, людные, шумные, где можно встретить и рыцарей, и магов, и старых вояк, и прекрасных дев. Деревня опостылела ему, въелась в печенки, и он тосковал так, как может тосковать только молодой парень, запертый в четырех стенах и вынужденный просматривать бухгалтерские книги. Поместье представлялось ему пыльной и душной ловушкой, склепом, где хорошо горевать по ушедшим родителям, но не жить. Каждая вещь в доме напоминала ему об отце или о матери. Сигмон чувствовал, что еще полгода такой серой жизни среди осколков прошлого, и он сойдет с ума. Поэтому однажды мартовским днем, холодным и сырым, он стал собираться в дорогу.

Поместье оставил на управляющего – Дита Миерса, служившего еще его отцу. Дит, заменивший Сигмону деда, любил сына хозяина, как родного внука. У самого Миерса не было ни жены, ни детей, так уж сложилась его жизнь. Поэтому, когда Сигмон сказал ему, что оставляет поместье, Дит заплакал. Потом обнял молодого хозяина и пошел седлать коня. Управляющий понимал, почему уезжает тан, и не уговаривал остаться. Только попросил его обязательно вернуться. Сигмон обещал.

Через два дня он был уже на пути, ведущем в Вент, столицу Южного герцогства. Хотя его поместье и располагалось в Западном, до Вента было не так уж далеко. Но и не близко. Как раз достаточно для того, чтобы не сбежать ночью домой, поддавшись искушению покинуть армейскую жизнь. Кроме того, в Венте жил старый знакомый Дита – конюший Бернем. Он переписывался с управляющим и был в курсе бед, постигших семью ла Тойя. У него Сигмон и остановился. На счастье, Бернем оказался знаком с конюшим графа Тиффера, командующего вторым пехотным полком. От него-то Сигмон и узнал о наборе в корпус кадетов и явился на комиссию. Юноше снова повезло – он очутился в нужном месте в нужное время.

Кадетский корпус, затея графа Тиффера, был предназначен как раз для имевших образование отпрысков небогатых, не очень знатных семей. Для таких, как Сигмон. Армейским офицерам нужны толковые ординарцы, подручные, курьеры, причем такие, что разбираются в военном деле. Деревенских и простолюдинов забирали в солдаты, знать шла служить на заранее выторгованные места, а вот сообразительной и расторопной молодежи не хватало. И граф Тиффер решил ее воспитать.

Сигмон был принят в корпус сразу после комиссии. Здоровье у него было отменное, образование подходящее. Кроме того, он был сообразителен и страстно желал стать военным. Он пришелся в самый раз для кадетского корпуса, как клинок к ножнам, сделанным на заказ.

Три года пролетели незаметно. Сигмон подружился с такими же сыновьями танов, как и он, пожил в казарме. Его вымуштровали и натаскали в военном деле. Заметив, что парень хорошо ладит с лошадьми и любит путешествовать, его перевели в курьеры. Сигмон был этому рад.

Все это время он переписывался с Дитом. Дела дома шли неплохо – управляющий знал свое дело и не позволял хозяйству развалиться. Он ежемесячно присылал деньги молодому хозяину – немного, но достаточно, чтобы не голодать. Сигмону нравилась новая жизнь, и он пока не собирался возвращаться. Хотел он лишь одного, чтобы его перевели из кадетов в действительные курьеры второго пехотного полка. Только тогда он получил бы право называться военным. И носить форму. И вот неделю назад ему наконец-то поручили задание – доставить пакет в гарнизон Пасама. Это была прекрасная возможность показать себя в деле.

Припомнив о поручении, курьер вздохнул. На самом деле он был не прочь бросить глупую затею с колдуном и отправиться в Пасам. Но отступать не хотелось – с половины дороги не поворачивают. Тем более что она, судя по всему, подходила к концу: давно уж вела по лесу и теперь больше напоминала нехоженую тропу.

Ла Тойя стал оглядываться, тревожась, не пропустил ли нужный поворот. Но вроде их быть не должно, Поттон говорил, что дорога выведет к дому колдуна. Он подхлестнул Урагана, конь обиженно фыркнул, но пошел быстрее.

Вскоре Сигмон увидел невысокий забор из камней, уходящий в заросли орешника, и большие кованые ворота, оплетенные вьюнком. За воротами виднелся сад, заросший сорной травой, а дальше – стена дома, скрытого кронами диких яблонь. Курьер тяжело вздохнул и спешился. Пора было исполнять обещание.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru