Роман Афанасьев
Механика Небесных Врат
Часть первая
Тени в переулках
Тяжелые капли дождя гулко стучали по крыше кареты, барабанной дробью вплетаясь в грохот колес. Ридус Ланье, крепко державшийся за ручку на двери экипажа, сидел ровно, глядя в полутьму перед собой. В карете, нанятой на вокзале, он оставался единственным пассажиром. Никто не мешал ему сосредоточиться, никто, кроме проклятого дождя, уже неделю заливавшего Магиструм, да жестокой тряски, которую не могли предотвратить даже новейшие патентованные шины, отлитые в мастерских на южных окраинах города. Осень уже начинала отбирать дни у лета, и погода портилась день ото дня.
Нахмурившись, Ридус спрятал острый чисто выбритый подбородок в высоком вороте черного плаща. Съежился, пытаясь скрыться от пронизывающей осенней сырости, захватившей власть в городе, так неосмотрительно построенном недалеко от болотистого русла Ильда. Спрятаться не удалось. Намокший под дождем плащ неприятно холодил плечи, а ставший влажным ворот раздражал кожу.
Раздраженно расстегнув верхнюю пряжку плаща, Ланье вытащил белый шелковый шарф и плотнее обмотал горло. Он был зол – на погоду, на опоздавший пароход из Механикуса, на самого себя и на весь белый свет. Детали, что он заказал еще неделю назад в городе механиков, задержались. Он ждал целую неделю, мучаясь от вынужденного безделья, и ничуть не продвинулся в теории механизма, потому что никак не мог подкрепить свои изыскания практикой.
Сегодня, в день прибытия долгожданной посылки, он с обеда дежурил на вокзале, дожидаясь ежедневного парохода из Механикуса. Но, словно назло ему, чудесная машина на паровом ходу, что двигалась по двум железным рельсам, опоздала. Изобретение механиков снова дало слабину, и, как выяснилось уже после прибытия парового экипажа, его чинили полдня, прямо посреди пустоши, через которую и был проложен железный путь. К тому времени, когда пароход прибыл на вокзал, вечер уже плавно перешел в ночь, а Ланье искусал до дыр свои новые перчатки, что заказал в лавке Петруса не далее как три дня назад.
Едва заполучив в руки саквояж с деталями, собранными механиками по его собственным чертежам, Ридус, бледный от бешенства, нанял первый попавшийся экипаж. Переплатив за дорогу вдвое, он добавил сверху за то, чтобы кучер не брал попутчиков. Теперь, трясясь на жестком сиденье, он никак не мог вспомнить то изящное решение, что пришло ему в голову сегодня с утра. Он ясно помнил, что придумал, как вычислить верный угол сочленений при движении по неоднородной поверхности, но никак не мог вспомнить, что именно он придумал. Проклятая нервотрепка вышибла из головы все идеи.
Раздраженно махнув рукой в темноте кареты, Ридус нахмурился. Ему хотелось надеяться, что все эти треволнения того стоили. Но если инженеры ошиблись хоть на долю миллиметра и детали не подойдут к его новому механизму…
Ланье глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Холодный влажный воздух мигом остудил его гнев. Поежившись, он поднял руку и отдернул бархатную шторку на дверце кареты.
За мутным стеклом проплывал Магиструм. Огромные каменные дома высились над мощенной булыжником мостовой, как острозубые скалы. Взглянув наверх, Ланье не заметил ни малейшего просвета, – казалось, стены домов, эти бурые полотнища с окнами и железными перилами балконов, уходят в бесконечную хмарь, окутавшую город. Тяжелые тучи опустились мохнатыми боками прямо на дома, заставив погаснуть и солнце и луну. В этом густом супе из ночи и дождя были видны лишь редкие светлые пятна газовых фонарей. В домах светились окна, но робко, едва заметно, прячась за шторами и тяжелыми ставнями.
Экипаж замедлил ход, повернул и начал спускаться по дороге, ведущей к центральной площади. Ридус приник к окну, – отсюда было прекрасно видно здание Магиструма, давшего название всему городу.
Оно стояло в самом центре, возвышаясь над остальными домами, словно великан над простыми людьми. Огромная площадь была занята внутренним двором, давно уже покрытым крышей, что придавало основанию строения вид то ли вокзала, то ли огромного склада. Четыре башни с узкими бойницами, расположенные в углах двора, намекали на бывшее военное назначение толстых стен. А в центре высилось основное здание – огромная четырехугольная стрела, что устремлялась вверх, сияя огнями сотен окон и постепенно теряясь в низких грозовых тучах. Шпиля не было видно в наступившей темноте, но Ланье помнил каждую башенку, каждый шпиль, каждое окно.
Магиструм – город в городе, огромный муравейник, государство в государстве – долгое время оставался пределом его мечтаний. Сын городского часовщика мог только мечтать об обучении в этих крепких стенах. Центр науки и магии, сердце всего просвещенного мира, место, где жили, учились, работали и умирали величайшие умы континента, все это – Магиструм. Ридус Ланье грезил им, как юные девы грезят вечною любовью. Он хотел быть там – учиться, работать, умереть и быть похороненным рядом с величайшими магистрами, прямо в стенах Магиструма, в знак признания его заслуг. Никто не верил, что простой сын часовщика, в чьем роду никогда не было магистров, сможет пройти экзамен на поступление. И когда Ланье, которому едва исполнилось десять лет, прошел конкурс в начальное училище Магиструма, то удивил всех знакомых и родных. Больше всего был удивлен сам Ридус, к тому времени обучившийся читать, писать, вычислять и чертить. Он почти смирился с тем, что мечта всей его жизни неосуществима, настолько привык рваться к этой цели, что, когда достиг ее – растерялся.
Когда прошел первый испуг, Ридус взялся за учебу по-настоящему. Он проводил в Магиструме дни и ночи, месяцами не появляясь дома. К четырнадцати годам он перевелся в высшее училище. К шестнадцати с отличием окончил его и устроился в лабораторию элементальных энергий.
Молодого выпускника многие звали на работу. Даже отец надеялся, что сын вернется и поднимет крохотную часовую мастерскую на новый уровень, недосягаемый для конкурентов. Но Ридус точно знал, чего он хочет, а хотел он работать, жить и умереть в Магиструме. К двадцати он стал самым молодым кандидатом. В двадцать четыре, после недельного экзамена – самым молодым магистром. Получив в свое распоряжение лабораторию, он проводил в ней все дни и ночи, забывая спуститься в столовую к обеду и забывая сменить постельное белье на диване в лаборатории.
В двадцать шесть, когда его проекты начали воплощаться в жизнь, он стал одним из самых известных юных магистров, противостоявших замшелым ретроградам. Здоровье его подкосилось, он стал нервным, дерганым, почти не спал, весил не более сорока килограммов. Но жалел только об одном – что год назад, когда умирал отец, его самого не было рядом. Ланье тогда всю ночь провел в лаборатории, пытаясь получить новый тип фольгированных пластин, и узнал о смерти отца только утром, когда к нему пришел посыльный.
Тогда он впервые оставил Магиструм больше чем на неделю. Первые два дня он провел дома, организуя похороны отца. Потом, успокоив мать, он зашел к соседям, которых не видел много лет. И следующие несколько дней потерялись в тумане. Потом ему говорили, что он дебоширил в местных кабаках и домах терпимости, прошелся ураганом по всем злачным местам родной улицы, словно возмещая себе то, чего недобрал в юности. Но сам Ланье помнил это плохо. И не хотел помнить.
Стыдясь самого себя, он вернулся в лабораторию и с головой погрузился в работу. Часовая мастерская отошла дядьке – младшему брату отца, что никогда особо не жаловал племянника. Правда, он всегда хорошо относился к Ирен, жене своего брата и матери Ридуса. И потому Ланье без колебаний отписал дяде мастерскую и все, что было с ней связано, – он знал, что теперь о его матери позаботятся. Сам он клятвенно обещал самому себе, что будет навещать ее раз в неделю. И, конечно, позабыл об этом, едва натолкнувшись на проблему уменьшения мощности магического поля в зависимости от плотности материала, на котором чертились рунные знаки.
Ланье вздрогнул, помотал головой, отгоняя неприятные мысли. Экипаж уже подъезжал к Магиструму, и пора было собираться. Застегивая воротник, Ридус строго-настрого наказал себе не позднее, чем завтра, навестить мать. Завтра. А сегодня у него впереди была целая ночь.
Когда экипаж устремился в жерло огромной каменной арки, ведущей к парадному входу в Магиструм, Ридус застегнул плащ, надел черный блестящий цилиндр. Карета проехала сквозь арку, въехала во внутренний двор, накрытый стеклянным куполом, и остановилась на камнях напротив каменных ступеней, ведущих к парадному входу в Магиструм.
Ланье распахнул дверцу и выбрался из кареты, поправляя плащ. Огляделся. Ему всегда нравилось это место – строгие стены огромного холла, скрытые в темноте, уходили в вышину, а там, над самой головой, виднелся круглый купол из закаленного стекла лучших мастерских Магиструма. Сейчас его не было видно, казалось, отсюда видно просто темное ненастное небо, но в солнечный день лучи света, преломленные куполом, освещали каждый уголок этого холла.
Обернувшись, Ланье аккуратно снял с сиденья саквояж из черной кожи, с заметным усилием вытащил его из экипажа и поставил на гладкий каменный пол. Потом подобрал с пола кареты свою трость и захлопнул дверцу экипажа. Кучер, с ног до головы закутанный в черный плащ, с которого ручьями стекала дождевая вода, вопросительно глянул через плечо. Ланье небрежно махнул рукой, и кучер взмахнул кнутом. Вышколенная четверка лошадей разом взяла с места, и экипаж помчался к выезду – такой же огромной арке, что располагалась напротив въезда. Кареты могли свободно проезжать сквозь холл, что позволяло избежать толкучки в праздничные дни, когда гости съезжались в Магиструм со всех концов огромного города.
Карета с грохотом нырнула в арку и скрылась в пелене воды, низвергавшейся с небес мутным водопадом. Ридус проводил экипаж взглядом и обернулся к лестнице, начиная потихоньку раздражаться. Привратникам пора было уже спуститься, но почему-то они не торопились.
Огромная лестница, широкая, как проезжая дорога, поднималась к воротам, построенным прямо в стене. Широкие каменные ступени были освещены, – вдоль всей лестницы горели глоубы – светящиеся кристаллы, наполненные энергией первоэлементов, подобной той, что обычно использовали маги. Глоубы были дороги, много дороже газового освещения, но Магиструм мог себе позволить не экономить на собственных изобретениях. Однако и они не могли до конца рассеять тьму, сгустившуюся в холле. Ланье пришлось даже прищуриться, чтобы разобрать темный силуэт привратника на самом верху лестницы. Тот, похоже, все-таки спускался, чтобы посмотреть, какого это гостя принесла нелегкая в такую ненастную ночь.
Ланье раздраженно хлопнул тростью по ладони и прищурился. Огромные ворота, собранные из тысяч разноцветных осколков стекла, были закрыты, – на дворе ночь, Магиструм готовится ко сну. За ними, правда, располагался огромный холл, где денно и нощно дежурили привратники и вооруженная охрана. Они-то и должны были спуститься вниз, к незваному гостю. Сам Ридус и не думал подниматься, – саквояж оказался довольно тяжелым, и тащить его самому не было никакого резона. К тому же он не хотел лишний раз напрягать руки перед ночной работой. Но проклятый привратник так медленно спускался по широким ступеням… Вот пусть только доберется сюда и поймет, что держал на пороге действительного магистра. Уж этот означенный магистр заставит его нести саквояж до самой лаборатории на восьмом этаже.
Странный звук заставил Ланье вздрогнуть. Мигом забыв о нерадивом привратнике, магистр обернулся к арке входа. Из сплошной пелены дождя, закрывавшей арку сверкающей вуалью, выступила странная фигура, закутанная в черный дождевик. Сутулясь и кашляя, она заковыляла прямо к магистру, застывшему над драгоценным саквояжем, лежащим у его ног.
Ридус развернулся к незнакомцу, быстро переложив трость в правую руку. Он рос на улицах и знал, чем может окончиться неожиданная встреча в темноте. И даже став магистром, не избавился от настороженности. Ладонь в перчатке плотно сжала тяжелую черную трость с круглым набалдашником из темного стекла. Это, конечно, не магический жезл и не самострел механиков, но она не раз уже выручала молодого магистра, что частенько возвращался в отчий дом среди ночи, чтобы навестить семью.
Но, хорошенько рассмотрев незнакомца, Ланье вздохнул с облегчением. Горбун в изодранном плаще, хром на правую ногу, и кашляет так, словно не доживет до утра. Наверняка один из нищих, решивший, что в такую ненастную ночь даже магистры, обычно витавшие в облаках знаний, проявят хоть немного сочувствия к бездомному.
Тот, словно подтверждая мысли Ланье, откинул колпак капюшона, явив на свет серое лицо, украшенное огромными рыжими бакенбардами, выбивавшимися из-под черного потрепанного котелка. Огромный нос в сизых прожилках, выпученные водянистые глаза, сросшиеся брови – горбун словно вобрал в себя все черты бродяг, в изобилии отиравшихся возле Магиструма в надежде на подачку.
Ридусу действительно стало жаль это несчастное создание. И в самом деле, в такую отвратительную ночь не каждому дано найти приют, даже в таком богатом городе, как Магиструм. Когда горбун приблизился, магистр запустил руку в карман плаща, пытаясь нащупать мелочь, оставшуюся после расчета с кучером наемного экипажа. Монетки, как назло, запрятались в самый уголок кармана и никак не хотели выбираться из своего убежища. Ланье запустил руку глубже и немного глупо улыбнулся подошедшему горбуну, словно извиняясь за задержку. Но тот стиснул синие от холода губы и бросился к Ридусу.
– Магистр Ланье! – выпалил он, брызгая слюной. – Ланье!
– А? – переспросил опешивший Ридус, отступая на шаг, пытаясь выпутать руку из кармана.
– Только вы, – зашепелявил горбун, наступая на магистра. – Только вам!
Он сунул руку в глубины своего дырявого плаща, и только тогда магистр очнулся. Он мягко отступил еще на шаг и вскинул трость. Но горбун, не обращая внимания на угрозу, подступил еще ближе. Ловким движением он вытащил из-под плаща длинный жестяной чехол и ткнул им в сторону магистра.
– Возьмите, – зашипел он. – Это вам, магистр! Я ждал вас весь день. Вам, только вам я могу отдать.
Ланье, на миг решивший, что пришел его смертный час, осторожно протянул руку и взял длинный цилиндр из легкой жести. В таком обычно хранились чертежи механикусов и инженеров. И, судя по весу, этот предмет не был исключением. Чертеж?
– Что это? – резко спросил Ланье у горбуна, не опуская трости. – Кто это послал?
– Это вам, – прошепелявил горбун, бешено вращая выпученными глазами. – Вам! Вам!
Ридус посмотрел на тубус. Исцарапан, словно с ним играли кошки. Завинчивающаяся крышка помята. Никаких надписей, никаких гравировок. Что за дурная шутка?
– Что это? – спросил Ланье, поднимая взгляд, но увидел только спину убегавшего горбуна. – Стой, проклятое отродье!
Но странный гонец только прибавил ходу и в мгновение ока растворился в пелене дождя, словно его тут никогда и не было. Ланье в растерянности посмотрел на тубус в руке, потом перевел взгляд на саквояж под ногами. Бежать за горбуном? Бросить все и пуститься в погоню, чтобы узнать… что? Ланье медленно опустил руку с тростью, взвесил в руке жестяной цилиндр. Судя по весу, внутри, скорее всего, тяжелая и наверняка намокшая бумага. Вряд ли взрывной механизм. Но если это опять глупая шутка Карагозиса из пятой лаборатории, то он за себя не отвечает. На этот раз негодяю придется ответить за все сполна.
Услышав шаги за спиной, магистр резко обернулся. К нему как раз подбежал запыхавшийся привратник – старик с пышными седыми усами, облаченный в форменный темно-красный камзол с золотым шитьем.
– Магистр, – шумно выдохнул он, пытаясь отдышаться. – Магистр Ланье!
– Долго вы добирались, Эдмунд, – сдержанно отозвался Ланье, не решаясь выбранить старика.
– Простите, магистр, – выдохнул тот, – кто это был? Я как увидел, пустился бегом, так торопился…
Ланье вздохнул. Его гнев прошел. Он не мог, как потомственные магистры, выросшие в домах с прислугой и няньками, устраивать выволочку старику лишь за то, что он медленно ходит.
– Ерунда, Эдмунд, – мягко сказал он. – Это просто бродяга. Он напугал меня, но теперь ушел.
Старик расправил широкие плечи, подкрутил седой ус, давая понять, что если бы противник не ретировался, то был бы повержен в прах. Бывший военный никак не хотел мириться со своим возрастом, и Ланье, сдержав шутку, лишь тяжело вздохнул.
– Помогите мне с саквояжем, Эдмунд, – тихо сказал он.
– Конечно, магистр Ланье, – бодро отозвался привратник, легко поднимая с пола саквояж, – куда изволите?
– Ко мне в лабораторию, – отозвался Ридус и, сунув под мышку загадочный тубус, начал медленно подниматься по лестнице.
* * *
К вечеру проезжий тракт так развезло, что ноги скакуна, нанятого на почтовой станции, проваливались в грязь по самые бабки. Альдер, предполагавший к вечеру добраться до Магиструма, тихо бранился и плотнее заворачивался в промокший насквозь кожаный плащ. Выбора не было – жеребец медленно шагал по раскисшей дороге, и подгонять его не имело никакого смысла. Сломает ногу, и что тогда, прирезать его, чтобы не мучался? Смысла нет. Поэтому Альдер, не любившей лишней жестокости, хоть и торопился, бросил поводья, предоставив умной животине самой выбирать дорогу.
Поудобней устроившись в седле, он натянул капюшон до самой переносицы, ругая себя за то, что не взял, по обыкновению, широкополую шляпу. Дождь низвергался с темных небес водопадом, и потоки воды стекали по капюшону прямо на лицо. Борода давно намокла, и теперь неприятно холодила подбородок. Альдер отжал бы ее, да боялся, что пока он будет возиться с бородой, промокнет весь до нитки.
Надвинув капюшон, Альдер Верден уставился перед собой, с сомнением рассматривая мокрую гриву скакуна. Тракт, связывающий Малефикум и Магиструм, в этом месте пролегал через густой лес, и глазеть по сторонам не хотелось. В такую погоду даже разбойники, которые, говорят, появились в этих краях, должны были сидеть под крепкой крышей. Впрочем, разбойников Альдер не опасался. Еще не родился тот бандит, что сможет напасть на потомственного мага из Малефикуса и остаться в живых. Боялся он другого – опоздать. Заказчик недвусмысленно выразился насчет времени исполнения задания. Работу нужно было выполнить, что называется, вчера. Время играло решающую роль, именно от него зависел гонорар самого Вердена.
Маг нахмурился, припоминая тот вечер, когда на пороге его дома, расположенного на окраине Малефикума, появилась странная фигура. Серый кокон вместо посетителя – такое Вердену уже доводилось видеть. Многие его клиенты предпочитали скрывать свой облик с помощью простейших заклинаний иллюзии. Удивило его другое – прямота, с которой заказчик, так и не представившийся, сразу перешел к делу.
Верден не входил ни в один Орден магов, не состоял на службе у Совета, управляющего огромным городом, и не занимался изучением мирового эфира, пытаясь поднять магическую науку к новым вершинам познания. Он был известен в определенных кругах другим – его специализацией была боевая магия. Как защита, так и нападение. Фактически, он был едва ли не единственным боевым магом, не состоящим на службе у города. Нет, конечно, не единственным. Но самым опытным.
Он отдал службе пятнадцать лет. Его способности, данные от рождения, развивались и формировались Военным Орденом, что наложило отпечаток на всю дальнейшую жизнь Вердена. Он патрулировал края Пустоши, ликвидируя последствия опаснейших заклинаний, все еще действующих в этих проклятых местах, стоял на заставах, граничащих с землями механиков, ловил шпионов и дезертиров. Через десять лет, когда ему исполнилось двадцать пять, он из восторженного юноши, наслаждавшегося своими способностями, превратился в нервного и циничного мага, не соблюдавшего субординацию и не терпевшего чужих мнений. Он уволился, хотя многие сказали бы, что его вышвырнули из армии. И еще пять лет работал на Гражданский Орден, охраняя порядок в Малефикуме. Искал убийц, уничтожал сошедших с ума магов, устранял последствия опасных экспериментов. К тридцати на цинизм наслоился сарказм, а порывистость сменилась расчетливостью. Альдер Верден, известный своими скандалами не меньше, чем своими успехами в расследованиях, так и не продвинулся по службе. Впереди не было ничего, кроме расчлененных трупов, визжащих психов, устраивающих кровавые пиршества в подвалах собственных домов, и дна бутылки. А он хотел другого. Всегда. Втайне от всех, даже от самого себя. И только к тридцати осознал, что на самом деле он занимается не тем и не так. Он родился боевым магом. Из него растили боевого мага. Он стал им, убежденный в том, что это единственная его судьба. И даже самому себе не решался признаться, что отдал бы свой дар, не колеблясь, за место в Башне Исследований. Он хотел разбираться в теории, а не практике, исследовать, а не преследовать. Хотел сотворить нечто такое, чего раньше, до него, никто не делал. Открыть новое направление в современной науке и оставить неизгладимый след в истории магических искусств. Ему это было не дано.
К разочарованию в самом себе примешивалось ожесточение. Верден окончательно разругался и с Гражданским Орденом, и с Советом Магов Малефикума. Помня о былых заслугах, ему позволили уйти мирно. Уволиться самому. Поселиться в крохотном одноэтажном домике на окраине города и уйти в алкогольное забвение. Его никто не преследовал, не звал обратно и не пытался отговорить. Альдер, конечно, никогда не согласился бы пойти на попятный, но почему-то от этого становилось только хуже.
Он вышел победителем из схватки с алкоголем. Всего месяц понадобилось ему на то, чтобы вынырнуть из сладких паров отравы – еще более злым, холодным и расчетливым. И когда один из старых знакомых городских приставов попросил помочь скрутить помешавшегося от очередного эксперимента главу Ордена Масок, Верден знал, что нужно делать. Он попросил гонорар.
Это было его первым частным делом. В последующие пять лет его часто просили помочь в том или ином сложном деле. Он помогал Гражданскому Ордену при облавах. Консультировал военных магов насчет магических ловушек Пустоши. Тихо разыскивал воров-неудачников, стащивших артефакт у очень уважаемого мага. Или у не очень уважаемого. И даже у совсем неуважаемого, что было лучше всего – такие платили вдвойне.
Через пять лет он приобрел иную славу. Уже никто не считал его скандалистом и глупым магом, погубившим свою карьеру. Теперь его боялись. Или ненавидели. Некоторые – уважали. А то и все разом. Верден давно уже мог позволить купить себе одну из башен в центре Малефикума, но продолжал жить в крохотном доме на окраине. Ему все еще были нужны деньги. Он знал, на что их потратить – понял в тот самый миг, когда сделал последний глоток вина. Именно тогда он понял, что должен уйти на Запад.
В последний десяток лет идея обследования дальних островов будоражила весь город. Совет вкладывал в путешествия кораблей огромные деньги – и не зря. Малефикум, стоявший на берегу океана, нуждался в новых землях. Снизу его подпирали границы Магиструма. А выход к равнинам перекрывал город-государство механиков, с которыми нельзя было ни о чем договориться, потому как и по сей день Малефикум и Механикум разделяла огромная, выжженная войной территория, прозванная Пустошью. Война между магами и инженерами случилась две сотни лет назад, но воспоминания о ней были свежи у обеих сторон. Схватка магии и технологии окончилась разрушением сотен миль леса и равнин, навсегда ставших непригодными для обоих государств. На севере были горы, за ними – северные поселения, что уже подумывали войти в состав империи механикусов. Южнее – опять же горы и болота. У магов оставался единственный путь – на запад. Именно поэтому десятки кораблей уходили в дальнее плаванье из Белой гавани, пытаясь разыскать новые земли, где не будет таких опасных соседей – непредсказуемых инженеров и набирающих силу магистров. И вот смелые прогнозы сбылись – далеко за океаном разведчики Малефикума наткнулись на архипелаг островов, что мог бы стать раем для тех, кто не собирался ютиться на краю континента рядом с людьми, отрицающими магию.
Верден был одним из тех, кто всей душой приветствовал переселение на Запад. Втайне. Он не посвящал в свои планы никого, да и некого было – друзьями не обзавелся, семьей тоже, а его родители, которых он не видел с пятнадцати лет, по-прежнему жили раздельно, углубившись в дела своих Орденов и не интересуясь делами своего отпрыска. Пока острова только исследовали, путь к ним был далек и опасен, а в тех краях магия действовала иногда непредсказуемо, что открывало огромные просторы для развития новых направлений науки. Многие маги отправлялись в эти рейсы. Но Альдер не хотел быть одним из них – оборванцем с горящими глазами, отплывавшим в дальний путь лишь с крохотным узелком с книгами. Он ждал, когда начнется переселение. Он собирался устроить свой рейс – отдельный корабль, все необходимое, отряд наемников. Верден хотел ни много ни мало личный остров. Как минимум. Там, где он будет сам себе хозяином. Это было эгоистично, но вполне укладывалось в традицию магов, каждый из которых традиционно считал себя пупом земли и неохотно сотрудничал с другими.
Верден знал, что и другие вынашивают подобные планы, но не торопился. Ему были нужны деньги – много денег. И – подходящий момент. Пока он еще не настал, и Альдер в поте лица зарабатывал капитал, порой весьма сомнительными путями. А этот странный заказ пришелся как нельзя кстати.
Маг нахмурился, припоминая откровенный разговор. Его попросили разыскать в Магиструме одну личность. И без лишних слов убить несчастного. Столь откровенные заказы попадались ему весьма редко. До роли простого наемного убийцы он еще не опускался. Чаще всего он решал проблемы, не прибегая к крайним мерам. А если кто-то и отправлялся по ходу дела в мир иной, то не раньше, чем пытался отправить туда самого Альдера. Он даже собирался отказаться, но вознаграждение, правда, было столь велико, что Верден заколебался. И все же ответил отказом. Что-то в глубине души все еще противилось подобным заданиям.
Но дело приняло необычный оборот – клиент, впервые на памяти Вердена, снял маскирующую завесу и явил наемнику свой истинный облик. Признаться, маг был удивлен как никогда в жизни. В его скромное жилище явился один из членов Совета Магов – Маркус. Мшистый старикан, помнящий, по слухам, войну магов и механиков. Без лишних слов он предложил выбор – поработать на город за приличное вознаграждение или навсегда распрощаться с идеей отправиться в путешествие на Запад. Это меняло все. На этот раз речь шла о деле государственном. О благополучии всего Малефикума. И о благосклонности правителей в случае успеха. Противиться этому искушению Верден не смог и склонился пред одним из властителей магов.
Так что теперь он, некоторым образом, снова на государственной службе. Что же, этого вполне следовало ожидать. Гражданский Орден не раз прибегал к его услугам для расследования опасных дел. И заказа из высших сфер вполне можно было ожидать. Чему Верден удивлялся до сих пор, так это откровенности члена Совета. То ли у него не было иного выхода, то ли исполнитель, посвященный в тайну, мог исчезнуть навсегда. Впрочем, неприятные мысли Альдер гнал прочь – дело-то было не столь секретным, подумаешь – найти одного несчастного ублюдка и прикончить его. Никаких государственных секретов и мрачных тайн из темного прошлого властителей. Таким делом и не похвастаешься в таверне – десяток профессиональных убийц, вершащие свои грязные дела за пару монет, просто не поймут, чем тут можно хвалиться.
И все же в глубине души Вердена тлел огонек сомнения. Весь его опыт подсказывал, что это дело не столь простое, каким кажется на первый взгляд. Он вновь дал себе зарок быть осторожным. До предела осторожным. В городе магистров, конечно, за магами не охотятся, как в Механикусе, но и не привечают чужаков. Сейчас перед ним стояла другая задача – добраться до этого проклятого города, пока лесная дорога не превратилась в озеро.
Верден с проклятьем привстал в стременах и тут же вздохнул с облегчением – впереди показались тусклые огни первой заставы Магиструма. Город уже рядом, рукой подать.
Маг опустился в седло и снова натянул капюшон до самого носа. Теперь дождь его не пугал, да и беспокойство, терзавшее всю дорогу, отступило. Он успел вовремя.
* * *
Вагон двигался рывками. То замирал, то, лязгая сочленениями, снова трогался с места, заставляя плясать хрупкую посуду по намертво привинченному к полу столу. Конрад Штайн, единственный пассажир в вагоне, подскакивал на сафьяновом сиденье, кланяясь танцующей посуде, и сердито шевелил аккуратными усами. Из-за этих проклятых рывков он никак не мог сосредоточиться и был отчаянно зол. После опоздания дневного рейса задержали и вечерний. Пароход из Механикуса отправился в полночь, и Конрад, утративший свою обычную невозмутимость, ныне пребывал на последней ступени ярости. Он рассчитывал прибыть в город магистров к утру, выспавшимся и отдохнувшим, и сразу приступить к осуществлению намеченного плана. Но, похоже, теперь на столь скорое прибытие не стоило рассчитывать. Не стоило рассчитывать и на сон – при таких рывках, переворачивающих нутро, не уснул бы и смертельно больной.
От очередного рывка Конрад едва не полетел с сиденья кувырком. Упершись руками в край стола, он выбранился вслух. В своих проклятьях Штайн упомянул и погоду, и бригаду парохода, и всю затею разом. День выдался не из легких.
Вагон снова замер, и Конрад, не в силах более выносить тряску, поднялся на ноги. Он прошел в угол кабинета, к рукомойнику с зеркалом и непременным полотенцем. Открыл кран, нацедил в ладони воды и плеснул себе в лицо и сразу почувствовал себя лучше. Духота отступила, в голове прояснилось. Штайн взглянул в зеркало, пытаясь разобрать свое отражение в зыбком свете масляной лампы, – газовое освещение было слишком опасно ставить в вагоны. Достал расческу и привел в порядок русый пробор, пригладил усы, провел пальцем по широкому подбородку. Еще гладко, но утром следует побриться. Хоть Конрад давно оставил военную службу, но некоторые привычки бывший инженер-консультант ремонтного батальона не собирался менять.
Из зеркала на него смотрело строгое лицо с рублеными чертами. Пробор, усы, скулы, подбородок. Серый френч с накладными карманами хоть и был без знаков различий, с головой выдавал во владельце бывшего армейца. Хотелось отдать честь самому себе. Неудивительно, что на вокзале в Механикусе военный патруль спутал его с офицером и попытался получить объяснения. К счастью, документы у него были в порядке, недоразумение быстро разрешилось, и Штайн без проблем погрузился в единственный пассажирский вагон.
