Роланд Р. Грин
Цвет её глаз. Сборник рассказов
Это всё не правда. Я не мог совершить такое. Боже, как страшно.
Сердце колотится со страшной силой. В горле отвратительный ком. Он мешает дышать. Меня тошнит.
Чувство такое, словно только, что я потерял нечто очень важное. Словно безвозвратно утратил то, что было мне ужасно необходимо. Я не помню свою жену. Я не помню детей. Но несмотря на это я чувствую ужасную боль. Она сжимает сердце ледяными пальцами.
Я чувствую, как мороз пробегает по коже. Мне страшно. Меня трясёт. Мне плохо. Сильный спазм в желудке, от которого я падаю колени. Меня рвёт на пол. Тело сотрясает дрожь. Меня выворачивает наизнанку. Мне больно и очень противно.
III
Не помню как оказался в общей комнате. Предплечья всё ещё связаны ремнями. Стою перед окном и смотрю на траву во дворе. Трава такая зеленая. Она кажется очень мягкой и свежей. Я хочу прилечь на неё. Хочу снять рубашку, вытянуть ноги и растянуться под солнышком. Чёрт, я бы всё отдал за это. Хочу выйти на улицу. На окнах решетки. Как же я ненавижу эти решетки.
Медсестра раздает таблетки. Подходит ко мне. Кажется, я её знаю. Она была у меня утром. Спрашиваю её, могу ли я выйти на улицу. Говорит, что пока нет. Возможно, позже. Я говорю, что мне нужно выйти сейчас. Она просит меня принять таблетки. Говорит, что со временем мне станет лучше, и тогда я смогу выходить на улицу. Что за бред? Неужели они не понимают, что мне станет лучше, как только я выйду на улицу? Выйду отсюда. Мне нужно выйти отсюда! Сейчас! Я не могу больше видеть эти проклятые решетки. Эти стены. Этих людей.
Сестра повторяет, что я должен принять лекарство. Я не хочу принимать никаких лекарств. По обеим сторонам от меня вырастают двое крепких парней в белых робах. Медбратья берут меня под руки. Сестра говорит, что я не должен сопротивляться. Лекарство нужно принять.
Я понимаю, что у меня нет выбора, открываю рот. Таблетка почти без вкуса. У меня появляется мысль спрятать её под язык. Не знаю, что это за препарат и хочу ли я его принимать. Сестра просит меня открыть рот и поднять язык. Они обращаются со мной словно с ребенком. Это унизительно.
Спрашиваю, что за таблетки. Сестра отвечает, успокоительное. Но разве мне нужно успокоительное? Я спокоен. Да, конечно, всё вокруг мне омерзительно, но разве я не спокоени при этом? Мне кажется, что я веду себя нормально. Может я уже не понимаю, что такое нормально? Мне страшно.
Скоро вечер. Солнце медленно клонится к горизонту. Тени деревьев всё длиннее. Я стою у окна и размышляю. Думаю о том, что каждый человек по-своему безумен, и это безумие дремлет где-то в глубине. Оно просто ждёт своего часа. Стоит лишь переступить незаметную грань и ты соскальзываешь в него, словно в мягкую, вязкую трясину из которой не выбраться. Никогда.
Эти люди, что сидят тут со мной в общей комнате, эти душевнобольные, что окружают меня, служат прекрасной тому иллюстрацией. От скуки я рассматриваю их. Изучаю. Словно они муравьи, а я пытливый энтомолог, который желает проникнуть в тайны природы. Я наблюдаю этих убогих, несчастных существ и пытаюсь угадать, кто они. Кем были прежде. Были ли они нормальными людьми? У них была жизнь? Семьи? Любимые? Друзья? Работа? Увлечения? Теперь ничего не осталось. Только пустота, лишенная всякого смысла. Бесконечная пустота в их глазах.
Холодная пустота… Страшно до жути.
IV
Я чувствую себя странно. Видимо от таблеток. Мне не хочется ничего делать. Сижу и смотрю в окно. Там пустота. Что-то происходит снаружи, за этими решетками, за этими стёклами, за этими стенами. Но мне это безразлично.
Мне ничего не интересно. Мысли словно потерялись где-то и не могут найтись. Они не могут сформироваться во что-то четкое, связное. Не могу размышлять. У меня не получается. Точно знаю, что не сплю. Но в то же время я словно во сне. Всё вокруг кажется нереальным. Неправильным. Меня немного тошнит.
Ко мне подходит женщина в белом халате. Медсестра. Кажется, я её знаю. А может нет. Я не уверен.
“Мистер Боуман.”
Её голос раздается в моей голове.
“Мистер Боуман, вам пора на процедуру. Нам нужно подготовить вас”.
Она берет меня под руку и ведет куда-то. Мне всё равно. Мы идём сквозь унылые серые помещения, сквозь длинные темные коридоры. Идём очень долго. Мне кажется – мы идём уже целую вечность. Прошли тысячи коридоров. Все они смешались и слились в один бесконечный лабиринт, из которого мне никогда не выбраться. Может я должен жалеть себя? Бояться? Паниковать? Не знаю. Мне всё равно. Мои чувства пропали. Они, как и я, потерялись в этом лабиринте.
Вряд ли кто-то поможет мне. Ведь никто не знает, что происходит со мной. А кто-то должен это знать? Разве я кому-то нужен? Сейчас я не нужен даже себе самому. Мне всё безразлично.
Абсолютно безразлично.
Мы всё еще идём? Я чувствую холод. Пальцы мерзнут. Я вхожу в белую комнату. Мне кажется, что стены здесь покрыты льдом. Но это не лёд. Это кафель. Холодный как лёд. Внезапно ко мне возвращаются чувства. Может быть не все, но страх точно вернулся. Он поднялся из глубины и вынырнул на поверхность одним могучим броском. Он мгновенно охватывает меня своими ледяными объятиями. Кожа покрывается пупырышками.
Мороз забирается под одежду. Хозяйничает там. Сковывает мои движения. Я не хочу идти дальше. Сестра тянет меня за руку, но я упираюсь.
“Идёмте, мистер Боуман,” – говорит она, а я не хочу идти.
Две пары крепких рук хватают меня и слегка приподнимают над полом. Я догадываюсь, что это санитары. Они несут меня в эту ледяную комнату, снимают с меня тяжелые ремни. Снимают шерстяную кофту. Мое сердце бешено стучит. Я хочу уйти отсюда. Не знаю почему, но мне хочется сбежать. У меня очень плохое предчувствие. Мне страшно. Я дрожу.
Меня ведут в следующую комнату. Она наполнена электрическими приборами.
"Электро-конвульсивная терапия" – слова доктора Пирса мгновенно всплывают в памяти. В углу комнаты стоит большое деревянное кресло. Вокруг меня снуют люди в белых халатах. Я вижу доктора Пирса. Он кивает мне. Когда смотрю в тяжелые, толстые стёкла его очков по моей коже пробегает мороз. Я чувствую что-то чудовищное. Его безразличие. Я чувствую его безразличие. Его лицо не выражает ничего. У него нет глаз. Есть только эти блестящие, жуткие очки.
Спрашиваю его, что происходит. Он отвечает, что волноваться не о чем. Он говорит, что сейчас мы проведём сеанс терапии и я смогу вернуться в свою палату.
Спрашиваю, могу ли я отказаться от терапии.
Доктор Пирс сообщает, что я дал письменное согласие на прохождение курса. Говорит, чтобы я успокоился.
Я отвечаю, что мне страшно и я не хочу терапии.
Доктор Пирс советует мне расслабиться.
Пусть засунет эти советы себе в задницу! Я пытаюсь уйти, но санитары чертовски здоровые парни. Они усаживают меня в кресло. Доктор Пирс смотрит на меня своими жуткими стёклами. Две медсестры быстро и умело пристёгивают меня к креслу. Одна из них молодая и красивая. Лицо кажется смутно знакомым. Стараюсь рассмотреть её.
На миг я забываю о Пирсе. Она наклоняется ко мне. Чёрт, как же она хороша! Её лицо, обрамленное светлыми локонами, словно ангельский лик. Идеальные черты. Само совершенство.
Она говорит: “Я сестра Нора. Не бойтесь, мистер Боуман, процедура пройдет быстро”.
Я не ослышался. Нора. Каким же дураком я себя чувствую. Нора – это медсестра. Еще один демон в этом аду. Она улыбается мне. Она улыбается своими красивыми губами. Интересно как бы она улыбалась, если бы оказалась на моем месте. Если бы её белые руки и стройные ноги были скованы тяжелыми ремнями. Если бы в её рот затолкали эту резиновую дрянь. Если бы к её фарфоровой головке подключили эти железки. Я ненавижу сестру Нору и её фальшивую улыбку. Ненавижу всех этих ублюдков. Я хочу сказать им… О, как же много я хочу сказать им, но сестра Нора вставляет мне в рот резиновую болванку. Резина отвратительна на вкус и пахнет хлоркой. Мои виски смазывают чем-то холодным. Мне холодно. Мне очень страшно.
