Любовь Попова
Его птичка
Глава 7. Рома
Тяжесть поступков определяется их последствиями.
Сегодня я чуть не изнасиловал, по сути, девочку – свою пациентку. Я прекрасно видел, что она находилась не в себе, была поглощена страхом, и это превратилось в безумие, которому я потворствовал.
Меня даже не оправдывает то, что я и сам находился словно под тяжелыми веществами после получасовой борьбы за жизнь человека. Смог же и обезвредить Лунского, и Романову спасти.
Но стоило чисто из любопытства вернуться в процедурную. Проверить все ли в порядке с Аней. Синицыной, то есть. И все…
Один только вид ее заплаканного лица снес крышу. Как вообще лицо может быть привлекательным с заплаканными глазами и красным шмыгающим носом. Может, черт возьми.
Мыло, зажатое в руке, медленно поползло вниз по груди, животу и тут же выпало, когда я сжал рукой возбужденный член. Именно в такое состояние он пришел сегодня, когда я видел дрожащее в истерике тело.
Инстинкты сосредоточились на сладко-соленых губах Синицыной, которыми она прижималась к моей разгоряченной опасностью коже, на движениях рук, которыми она с удивительной силой сжимала мои плечи.
Невинность с неистовым безумием – самое невероятно притягательное сочетание.
И меня понесло. Я упал в этот океан из слез и такого тихого покорного «умоляю».
Но я пришел в себя, я не совершил непоправимую ошибку. Вид ее невинной, совершенно нетронутой плоти заставил меня вынырнуть из чувственной нирваны и осознать, кого хрена я почти натворил.
Почти. И не важно, что я уже жалею о не сделанном.
Я выключил душ, в котором смывал с себя всю тяжесть сегодняшнего дня и пот, которым покрылось мое тело во время последней биопсии щитовидной железы.
Вздрогнув от прохлады, а я снова подумал о последствиях поступков.
Почти.
Сегодня Лунский почти убил Катю Романову, но он вряд ли понимал, зачем это делает. Человек в своем безумии становится подвержен самому страшному инстинкту – звериному, хищному, при котором рационализм – это лишь фантазия психиатров, что пытались вылечить эту заразу.
Но если Лунский ничего не соображал, то тот, кто помог ему совершить преступление, знал, что делал.
Лунского Константина, шизофреника, потерявшего всю семью при ограблении, мало того, что накачали препаратами, так еще и всучили скальпель, чтобы тот себя убил.
Других объяснений я не вижу. На вопрос «зачем» пусть отвечают следователи.
Сейчас меня должны волновать только отчеты по проведенным сегодня операциям и завтрашние выписки. Этим и займемся, как только найдем штаны.
Еще бы поесть, но это позже, хотя организм и требует свое.
После двух отчетов желудок заныл сильнее, и я взял телефон, чтобы набрать круглосуточную службу по доставке еды.
Когда дежуришь двое суток подряд, а больничная кухня закрывается в шесть, пока ты на очередной операции, то невольно привыкаешь пользоваться благами цивилизации.
В голову опять пробрались мысли о Синицыной, и о том, съела ли она ужин. Я быстро от них избавился и стал ждать ответа с той стороны сети.
– Доброй ночи, ФудБум слушает.
Я только приготовился заказать ряд своих любимых блюд: сочный стейк, свежеиспеченную лепешку с овощами, как услышал тихий стук и скрип открываемой двери.
Это могло означать что угодно: от нового происшествия, вызова на срочную операцию или даже просто пациента, которому не спится.
Бывали и такие случаи.
С одним я даже проговорил всю ночь, вернее слушал его истории о путешествиях по миру – он умер на следующий день, потому что рак все еще неизлечим.
Я отложил телефон и крутанулся на стуле, на котором сидел.
– Светлана, что случилось?
Дежурная медсестра, уже как полгода в меня влюблённая, как обычно что-то мямлила, боясь открыть рот шире и выдать свои чувства.
Как будто о них кто-то не знал.
– Светлана, четче пожалуйста, пока я логопеда не вызвал или может быть позвонить вашему мужу?
Жестоко, но сработало.
Она открыла глаза шире и громко произнесла:
– Там у Синицыной из тринадцатой палаты давление понижено, и пульс почти не прощупывается. Я подумала, что стоит поставить капельницу с глюкозой, но может ее лучше осмотреть? Её соседки говорят, что она так и не поужинала.
Что, бл*ть?
В голове зашумело, а сердце неистово забилось только при одном упоминании моей почти любовницы.
А что там дальше?
– В смысле не поужинала? У нее совсем мозгов нет?
Я подорвался с места, и, мельком взглянув на рыженькую медсестру, вылетел из ординаторской.
Мысли о еде мгновенно стали неважными, а голод, который еще пару минут назад заявлял о себе достаточно громко, стремительно отступал.
Я шел спокойно, хотя и хотел побежать, думая о том, с каким бы удовольствием отшлепал одну небезызвестную девицу.
Сделал бы то, что так и не сумел её отец – научил заботиться о своем здоровье.
В коридоре горели только пара ламп, создавая почти томное освещение, подходящее для триллеров или фильмов ужасов.
Я, открыв двери тринадцатой палаты, всматривался в чернильную тьму, сразу улавливая нужный мне силуэт на второй кровати.
– Синицына, – я включил свет, когда вошел, совершенно не заботясь, о, скорее всего уже спящих, пациентках.
За окном было темно, что создавало на окне яркое отражение происходящего.
Присев на нужной кровати и сразу вытащив из-под одеяла тонкое запястье, я подумал отчего-то, насколько легко его сломать.
Соседки Синицыной, конечно, проснулись.
Они сразу приподняли головы и с любопытством, присущим всем представительницам их пола, наблюдали за моими действиями.
Я без труда перевернул худое тело на спину и посмотрел на бледное лицо с подрагивающими ресницами.
Потом проверил пульс – он почти не прощупывался, а дыхание было рваным. Стетоскопом проверил равномерное сердцебиение и потряс плечо.
– Синицына, откройте глаза.
Были бы мы одни, я бы уже орал.
На худом лице синие глаза показались мне огромными, и я даже замер на мгновение, чувствуя, что задыхаюсь. Очнулся быстро и принялся задавать элементарные вопросы, на которые я и так знал ответы.
– Что значит, ты не помнишь? – процедил я сквозь зубы.
– Наверное, потому что у меня сначала адски болел живот, и я не могла ничего съесть, – огрызнулась она и на щеках выступил румянец. Ладно, хоть не умирала.
– Потом мне делали операцию, кажется вы, если не ошибаюсь, – попыталась пошутить она, а я отметил, что память в норме. – А потом на моих глаза почти умерла девушка. Это, знаете ли, не возбуждает аппетит.
– А днем, а ужин? – шипел я, чуть наклоняясь.
Она пожала плечами, что вызвало у меня просто лютое бешенство от того, насколько она попустительствовала своему здоровью, когда совсем недавно я рисковал карьерой, делая ей эндоскопию.
Ладно, сделано это было из эгоистичных побуждений, но она-то об этом не знала.
– К ней мама приходила, а потом парень. Мы, если честно, забыли взять ей ужин, – послышался виноватый голос пациентки, которой делали прижигание слизистой прямой кишки.
Для меня все пациенты были не фамилиями, именами, а теми заболеваниями, с которым они у меня появлялись.
– В следующий раз не забывайте, – сказал я спокойно, но внутри кипело, как масло в моем автомобиле, раздражение.
А вот его природа была мне неизвестна, и это точно не касается только что упомянутого парня.
Я снова посмотрел на Синицыну, на всколоченные волосы, на припухшие губы, которые она то и дело облизывала, и не мог насмотреться.
Хрень какая-то.
Все. Встать. Выйти. Дать задание Свете, чтобы поставила капельницу. Простые команды, но тело не слушалось.
Мы не прерывали поединка взглядов почти полминуты, хотя я знал, насколько это всё выглядит странно и, судя по порозовевшим щекам девчонки, неловко.
За нами наблюдали три пары глаз, и я сейчас действительно должен был отдать нерадивую пациентку на поруки Светлане и вернуться к заказу еды
Должен был.
Но близость этого тела опять лишала разума и вызывала желание лично убедиться, что она поела.
Нехорошо.
Такая забота о пациентах мне не свойственна, впрочем, ни с одним из них я не оказывался на грани интимной близости.
– Вставайте, – сказал я, и сам поднялся на ноги.
Пациенты переглянулись, и Синицына вскинула брови.
– А разве…?
– Я что, заикаюсь? Встаем, идем на осмотр.
– Но сейчас почти полночь!
– Вот именно! И вместо того, чтобы заниматься своими делами, я буду заниматься вашими! Встаем, Синицына! – почти рявкнул я.
Она резко, зло скинула одеяло и рывком села. Я видел, как эти простые движения заставили ее побледнеть и задышать чаще.
Я раздраженно вздохнул, просто наклонился и поднял легкое тело на руки под дружный восхищенный вздох присутствующих дам.
– Это было очень невоспитанно и непрофессионально, – сообщила Синицына, когда я вышел с ней на руках из палаты.
– Когда в следующий раз решишь умереть, будь добра делать это не в моё дежурство.
– Вас только ваша работа интересует, – буркнула она, но поерзав, всё-таки устроилась удобнее и даже обняла за шею, обдавая меня еле слышным запахом малины. Вот кто поймет этих женщин? Душ она, значит, принять успела, с парнем встретилась, а про еду забыла.
– Обычно это вполне справедливое утверждение. Но учитывая, что я собираюсь тебя кормить вместо того, чтобы просто назначить глюкозу внутривенно, то несешь ты ахинею. Скажи, а все балерины такие дуры, или ты несчастливое исключение? – приподнял я брови и посмотрел на обиженное лицо. Нет, ну как можно быть красивой с таким выражением?
– Я не дура, – проворчала она. – Между прочим, я одна из немногих, кто прочитал почти весь список школьной литературы.
Я хмыкнул и закатил глаза.
– Не помогло.
– Что?
– Чтение, говорю, тебе не помогло. Понимаешь, признак интеллекта, это когда при долговременной боли, человек обращается в больницу, а не глотает но-шпу, как скиттлс.
В этот же момент я толкнул двери и прошел в ярко освещённую ординаторскую с двумя столами для врачей, на которых стояли ноутбуки.
Я опустил свою ношу на диван и включил чайник, который как раз располагался рядом.
– Вы меня оскорбляете, – вздернула она подбородок, но резко побледнела. Очевидно, что головокружение на грани голодного обморока никак не сочетается с девичьей гордостью и желанием ее продемонстрировать.
– Я констатирую факт. Ляг пока, – она подчинилась, не в силах просто сидеть. Я нашел в шкафу хлебцы, протянул ей и спросил: – Что будем есть?
Вся ситуация напоминала фантасмагорию. Я и с коллегами никогда не ел за одним столом или даже в одной комнате, а тут собираюсь отужинать с пациенткой.
С красивой и желанной пациенткой.
Но мужчине кроме секса нужна еда, и урчание в желудке послужило напоминанием об этом.
– Роллы? – осторожно предложил я, хотя сам ненавидел эту азиатско-европейскую дрянь, от которой восточного осталось разве что название.
– Если честно, сейчас я готова съесть и вас, – еле слышно шептала она, и я ухмыльнулся. – Лучше что-то более зажаристое, хрустящее и аппетитное.
– Латиноамериканец?
Смешок вырвался из полуоткрытого рта.
– Мужа можно белого, а попу как у Ким. Лучше стейк.
Я нахмурился, но ничего не сказал на странное высказывание и просто набрал нужный номер и сделал заказ, радуясь, что Синицына не была очередной фифой – завсегдатой суши-баров.
Спустя полминуты Синицына, преодолев легкую дурноту, вызванную, по всей вероятности, голодом, все-таки вернулась в сидячее положение.
Вскользь осмотрев внешний вид ординаторской, она принялась тихо хрустеть хлебцем.
Пожалуй, надо иметь талант, чтобы со столь рассыпчатого продукта не просыпалось ни крошки. Я опять залип и не мог оторвать взгляда от того, как аккуратно раскрываются ее губки, а зубы надкусывают наполненный клетчаткой и еще сотней неизвестных даже самим производителям микроэлементов, хлебец.
Иногда она ловила мой отрешенный взгляд, но сразу отворачивалась в сторону, принимаясь детально рассматривать ряд стеллажей, заполненных документами, или узоры на линолеуме.
Чтобы как-то отвлечься от созерцания прекрасного, я прошел к столику с чайником и налил кипятка в небольшую кофейную чашку, коих здесь стояло еще три. Бросив чайный пакетик в воду, я с любопытством посмотрел на рафинад, но быстро потеряв к нему интерес, протянул чашку на блюдце Синицыной. Сладкое она не ела точно.
– Вы сегодня дежурите, – тем временем произнесла она, не задавая вопроса, а просто вспоминая недавние упреки в ее сторону. – Спасибо.
Я кивнул и отошел на безопасное для меня и нее расстояние. Сел на свое место и, стараясь не отвлекаться, снова принялся за отчеты.
Заплутав в лабиринте собственного сознания, состоящего из медицинских терминов и наименований используемых препаратов, я пропустил то, как со спины приблизилась Синицына.
Только ее тихий голос открыл мне путь на поверхность реального времени.
– Что такое эндоскопия?
Я пару раз моргнул и посмотрел в медицинскую карту, в которую через плечо заглядывала Синицына. Собственно, ее фамилия и стояла на листе рядом с названием процедуры. Я даже и не понял сначала, о чем речь.
– Способ осмотра некоторых внутренних органов при помощи эндоскопа, – объяснял я, стараясь четко выговаривать незнакомые термины. – Это такой прибор. С помощью него я и удалил твой аппендикс, без обширного оперативного вмешательства.
Как еще проще сказать, я не знал, но взглянув через плечо на ее сосредоточенное лицо, понял, что она вполне впитала информацию, и даже невольно восхитился этим.
– Такое стало возможно недавно?
– Сравнительно, – согласился я и повернулся на стуле. Это резкое движение испугало ее, и она чуть попятилась.
– Эта процедура. Она дорогая?
– Я же говорил, что от тебя ничего…
– Я знаю, поняла, – заверила она, и я расслабился, что мне не придется еще и ей всё разжевывать.
В отчете я привел неоспоримые доводы в необходимости данной операции для конкретной пациентки, чтобы не возникло вопросов в диковинной инициативе.
Она смотрела на меня некоторое время, словно что-то выискивая, а потом задала вопрос, не сумев сдержать женское любопытство, особенно подпитанное тщеславием.
Наверняка, она хотела услышать, как сильно я влюбился в ее красоту и покорен ее тонким станом. Не хотелось бы ее разочаровывать.
– Зачем вы это сделали?
Я ждал этого вопроса с того самого момента, когда понял, что она стоит за спиной. Я приготовил ответ заранее, но слишком поспешно и, пожалуй, взволнованно проговорил:
– Эта процедура проводится пару раз в год в рамках поддержки студентов Москвы.
– Вы лжете, – быстро ввернула Синицына и стала заламывать руки, ожидая ответной реакции.
Занятное заявление. Пусть она и права, но откуда могла знать?
– Инопланетяне похитили твой разум и теперь ты с помощью внутреннего детектора лжи должна угробить землю? – оскалился я, хотя предполагал, что она не оставит свой упрёк.
– Нет, – усмехнулась Синицына краешком губ и переступила с ноги на ногу. – Я же балерина.
Я впал в ступор от такого заявления, сказанного ироничным тоном, и чуть не рассмеялся. Сдаётся, она искренне верила в то, что говорила.
– Не понял, как твои «па» помогут… – замолчал я, потому что осознал.
Люди, занятые хореографическим искусством, в первую очередь смотрят на тело собеседника, на его язык жестов и только потом слушают слова. «Женщины любят ушами…», – это заявление не про танцоров.
– Язык тела, – подтвердила она мои догадки. – Я вижу ложь издалека.
– Похоже, с друзьями у тебя туго, – сказал я резко, хотя не чувствовал ни обиды, ни злости. Отличный талант – распознавать ложь, хоть и тяжело ей с ним будет.
Она некоторое время молчала, словно обдумывая ответ, но произнесла спокойно:
– Вы правы, друзья быстро отсеиваются.
– Зато есть парень? – вспомнил слова соседки Синицыной и снова ощутил внутреннее раздражение.
Девушка вскинула брови и улыбнулась довольно, даже с хитринкой.
– Веселов не мой парень, он просто… – она сжала губы, обдумывая ответ. – Мы просто танцуем вместе. Так вы не ответили…
Телефон, внезапно зазвонивший на столе, дал мне возможность отсрочить разговор о правде, которую она так ждала. Я, не без облегчения, оставил ее одну и умчался на первый этаж, чтобы забрать заказ у курьера, одетого в привычную желтую форму.
Туда бегом, словно от чумы. Я бежал, перескакивая через две ступеньки. Обратно же возвращался медленно, предчувствуя катастрофу, что скоро могла меня настигнуть.
Я понимал всю опасность той близости, которая между нами возникла, того притяжения, что сквозило в воздухе при каждой встрече.
Осознание, насколько мы похожи в своем желании познать истину человеческих поступков, пугало и манило.
Я не планировал испытывать какие-либо чувства, кроме краткосрочного влечения, и собирался подавлять в себе любые ростки позитивных эмоций.
Все просто. Есть она и её привлекательное тело, которое подарит пару замечательных часов. Дальше я буду продолжать клянчить лабораторию, а она и дальше танцевать со своим Веселовым.
Я решил оставить пока эти мысли, чтобы симпатичный детектор лжи не раскрыл меня, и с удовольствием стал наблюдать восторг в глазах Синицыной при виде прожаренного стейка, с которого стекал сок и доносился невероятный мясной запах, и овощного салата, политого бальзамическим уксусом.
Она в предвкушении потерла ладони, только что вымытые в стоящей в углу раковине. Такие были почти в каждом помещении. Чистота же залог здоровья, жаль, что нельзя также легко смыть мылом грехи и грязные помыслы.
Когда она облизала губы, я машинально повторил это движение за ней, вот только не думы о еде довлели над моим телом.
Желудок заурчал, напоминая мне цель данного мероприятия, и я с жадностью принялся за сочное мясо, краем глаза наблюдая, как её белые зубки вгрызаются в прожаренный стейк. Наверное, не стоило думать о том, с каким наслаждением я и сам несколько часов назад впивался в плоть ее белой, как снег, груди, как вбирал в себя вершины сосков.
Розовых и таких дерзких.
Синицына в итоге не съела и половины своей порции, а уже откинулась на спинку дивана и счастливо вздохнула.
От чего по моему телу прошла дрожь. Природа её была хорошо известна.
Кажется, пора это заканчивать.
– У меня ощущение, что я нашла гроздь земляники в огромном непроходимом лесу, заросшим папоротником.
Отличное сравнение, вот только к чему оно относилось? Или к кому?
– Я рад, – сказал и вытер губы салфеткой. Я принялся за чай в ожидании новой серии вопросов.
Аня не разочаровала.
– Вы не ответили.
– Был занят, знаешь ли, тем, что забивал для тебя мамонта.
Её тихий смех дарил какое-то новое ощущение света внутри напряженного тела. Я расслабился и тоже откинулся на спинку дивана, обтянутого искусственной кожей.
Плечи, такие разные по размеру, почти соприкасались, и я чувствовал жар, исходящий от ее насытившегося пищей тела. Еда, как топливо для человеческого организма, дает энергию и повышает температуру тела.
Она повернула голову, почувствовав мой напряженный взгляд, и словно проникла под кожу своим, заражая кровь новой болезнью. Я только надеялся, что найду от нее лекарство.
Так легко представить, как мы лежим в одной постели, расслабленные после неистового соития. Именно таким оно должно быть между нами, потому что я знал, насколько непреодолима тяга. Пусть это всего зов инстинктов, которые выбирают лучшего партнера для создания более совершенного потомства.
– Роман Алексеевич?
Я решил, что не буду ей врать. Если ей хочется узнать, какой я на самом деле, значит, так тому и быть.
– Я хотел тебя трахнуть и не собирался ждать неделю, а потом еще месяц, когда тебе позволят физические нагрузки, – очень вкрадчиво заявил я и стал с интересом наблюдать за изменениями в выражении её лица.
И там было, на что посмотреть. Щеки раскраснелись, глаза открылись до невозможности широко, а через губы стали вылетать рваные выдохи.
– Вы, вы… Негодяй! – она словно задыхалась, не веря тому, что я не лгу.
Аня должна была понять это. Она резко отвернулась и, отодвинув со своего пути столик, все еще заваленный едой, встала.
Я даже удивился тому, что он на колесиках, но быстро вернул внимание к вскочившей на ноги девушке, которая замерла с прямой, как палка, спиной, посередине комнаты.
– Вы всегда проводите дорогие операции своим будущим любовницам?
Я усмехнулся и поднялся с дивана, на котором еще секунду назад так было приятно находиться.
Я неслышно подошел к ней сзади, чувствуя волны обиды и гнева, исходящие от нее. Только непонятно, с чего бы ей обижаться на правду, которую она так ждала.
– Помнится, еще вчера ты сама раздвинула передо мной ноги и буквально умоляла меня тебя взять.
– Я была не в себе, – воскликнула она и резко обернулась. Увидев меня так близко, она вдруг замахнулась рукой, но я успел перехватить тонкое запястье в сантиметре от своего лица.
Аня смотрела на меня злыми от обиды глазами, в которых мелькнули слезы. Её наивность поражала, и мне захотелось развеять последние иллюзии.
Она дернула рукой, но сжав запястье сильнее, я повел ее руку к своему давно вставшему члену, чтобы она понимала, что в наших отношениях нет места романтике.
Она возмущенно охнула и отдернула ладонь, словно обожглась, но я прекрасно видел ее взгляд, которым она наградила, хоть и мельком, скрытое больничными брюками желание.
– Ты не рациональна, – скривил губы в усмешке и увидел на ее глазах слезы. – Злишься на правду, а ведь я мог просто соблазнить тебя. Вчера мы убедились, как легко это сделать.
– Неправда! – убеждала она не меня, а себя. Её юное сердечко пыталось осознать, что тот герой, которого она увидела и которому хотела отдаться, просто фантазия.
Это была работа. А она всего лишь одна из многих. И доказать это не составит труда.
– В состоянии аффекта, – громко заявила она, – человек способен на страшные безумства, и в другой ситуации вы бы мне были неинтере…
Резкий шаг вперед и вот моя рука захватила тонкую шею, чуть сдавливая, а губы впечатались в её.
Она забилась как бабочка в моих руках, пока я тисками сжимал её шею и хрупкое плечо. Её ногти вонзились мне в кожу на руках, которую она пыталась расцарапать, но я продолжал прижиматься к её тесно сжатым губам.
Я дернул волосы на затылке, и её губы в крике раскрылись, давая мне возможность пробраться языком внутрь и овладеть невинным ртом.
Я не давал ей и шанса освободиться, заявляя свои права мужчины на покорную женщину, доказывая, насколько она ошибалась. Я рывком прижался к ее бедрам своими, чтобы она ощутила всю величину моей эрекции.
Она снова ахнула мне в рот, и сама немного потерлась об меня, скорее всего невольно.
Я тут же сменил темп поцелуя и стал не только брать, но и дарить удовольствие. Она затрепетала и, перестав царапать в кровь мои руки, обняла и сама стала ласкать мой язык своим. Меня как током пронзило, насколько все тело напряглось от возбуждения и предвкушения неизбежного. Ждать я больше не хотел, тем более такое ласковое «Рома» заводило неимоверно.
Я и сам не осознал, как, но через минуту она металась уже подо мной, пока я прижимал ее к дивану, неистово целуя нежные губы, пока мои руки сжимали плоть её ягодиц.
Аня подалась мне навстречу, длинными ногами обхватывая бедра и скрещивая их за спиной. В хорошей растяжке много пользы.
Я задрал ей футболку и сразу впился губами в острые, уже возбужденные соски. Стоны стали перемежаться со всхлипами, а ее пальцы оттягивали мне волосы, разнося по телу новые перекатывающиеся спазмы предвкушения.
Член стал неприятно тереться об ткань боксеров, но прежде чем осуществить вторжение в девственные глубины, нужно было убедиться, что она готова.
Я быстро сжал рукой ее грудь, пока другая все также находилась в плену моих губ и провел дорожку из касаний вниз, по нежной, уже влажной от испарины коже плоского живота и дальше…
Задел широкий пластырь и нашел, наконец, вход в рай. Я раздвинул половые губки и не ощутил со стороны девушки сопротивления.
Провел по промежности вверх-вниз, собирая пальцами влагу, и услышал, возносящий мое эго до небес, вскрик.
Я быстро нащупал особо чувствительное место. Потом пальцем нашел влажный, тесный как перчатка вход и проник туда, растягивая и подготавливая лоно для моего скорого вторжения, чувствуя вибрации плоти и слушая сдавленные стоны.
– Рома, о Рома! Это так…
Значит, готова, как, впрочем, и я. Одна рука продолжала доводить юное тело до исступления, пока вторая рука пролезла в собственный карман.
Я нащупал скользкий квадратик, который я сразу достал и поднес ко рту, чтобы надорвать фольгу.
Я никогда не трахался без презерватива и если днем я и находился во власти адреналина, то сейчас полностью осознавал происходящие и предвкушал то удовольствие, что ждет меня в девственном влагалище.
Ничто так не мешает страсти, как защита, ничто так не портит радость секса, как барьер из резины, который разделяет два тела.
Пока Синицына выстанывала мое имя, пока она металась в предвкушении оргазма, к которому я мерно подводил ее рукой, все чаще поглаживая чувствительное место, я уже сподобился натянуть презерватив и приставить член к раскрытым моими пальцами лепесткам.
Она замерла, словно кто-то тумблером выключил всю наполняющую её энергию. Она резко открыла глаза, в которых был страх и непонимание. Она взглянула на меня, уже покрытого испариной, на свою оголенную грудь и на зачехленный член, который был приставлен ей между ног, как скальпель к коже, готовясь проникнуть внутрь.
Она вскрикнула и резко толкнула меня в плечи, но так и не смогла сдвинуть с места.
Если это новая игра в недотрогу, я готов поиграть, но позже, после того, как завершу начатое.
Я надавил членом, проникая чуть глубже, но она внезапно завизжала и снова попыталась оттолкнуть меня, а потом и вовсе шлепнула ладонями по ушам.
Я взвыл и резко вскочил, чувствуя головокружение и звон в месте удара.
– Бл*ть, ты чего творишь?!
– Я же сказала, нет! – воскликнула она и спрыгнула с дивана, натягивая футболку и быстро подняв с пола свои штаны и белье, которые я, оказывается, полностью умудрился с нее снять.
– И чем тебя не устраивает секс в презервативе? – спросил зло, все еще потирая уши и думая о том, где она могла научиться такому приему.
– Меня не устраиваете вы, – она уже оделась и гордо направилась на выход.
Не так быстро.
Подергав запертые заранее двери, она застыла. Я привел себя в порядок и подошел к ней вплотную.
– Ты крайне нестабильна, тебя кидает то вправо, то резко вверх, – шипел от злости ей на ухо.
– Я так понимаю, что моим врачом вы уже не будете? – ехидно спросила она, не поворачиваясь ко мне лицом. До этого момента я не задумывался над этим, но она сказала все верно. Наши отношения давно вышли за рамки врач-пациент.
– Ты права, уже нет.
– Тогда думаю, нам больше не о чем разговаривать.
Что за х*рня?
Я резко развернул ее к себе лицом и толкнул к двери, нависая сверху. Её макушка еле доставала мне до глаз.
– Ты совсем сдурела? И чего ты ждала от меня, признаний в любви? Предложения о замужестве?
Она молчала.
– Да не будь ты такой наивной. Это просто секс. Уверяю тебя, многие танцовщицы занимаются им за деньги.
– Не надо меня причислять ко всяким…
– Не надо строить из себя невинность, – резко, от неудовлетворенного желания говорил я, прекрасно зная, куда давить. Я всегда знаю, куда надавить сильнее. – Сколько бы женщины не бились за свои права, только задницей они карьеру и могут построить. Тебе придется трахаться, чтобы исполнить мечту.
Пощечина была ожидаемой и предсказуемой. И, наверное, я не остановил её руку, чтобы этот жар, как не парадоксально звучит, немного меня остудил. Я злился на себя, на нее. А она приготовилась ударить снова, но я перехватил ее руку и поцеловал обиженно поджатые губы.
Она оттолкнула меня с удивительной, для ее хрупкого тела, силой.
– Вот увидите, я не стану такой, как все. Я другая!
Я молча смотрел в синие как море глаза и хотел сказать, что каждая вторая считает себя другой, но промолчал. Что-то в её заявлении показалось мне убедительным, возможно та сила, с которой она в себя верила.
Я достал из кармана ключ и открыл ей двери.
– Завтра придет новый врач и осмотрит тебя. Меня завтра все равно не будет в больнице.
Она посмотрела на меня, еле сдерживая желание спросить, куда я направлюсь. Я не стану говорить, что мне завтра на конференцию и, не спавший двое суток, я не возьму свой Citroen, а буду отсыпаться в такси.
Сдержала желание и отвернулась.
– Счастливого пути, Аня.
– И вам, Роман Алексеевич, – сказала, надавив на отчества, не оборачиваясь. Ушла во мрак коридора, оставив меня неудовлетворенного любоваться грациозностью шага в обыкновенных тапочках и легким покачиванием бедер.
